— Таков он был, — пожал он плечами, — а может, таким и остался. Но там меня хотя бы не будут преследовать. А здесь, если я останусь, мне не дадут покоя. А значит, мне придется самому стать охотником. Вот этого я и боюсь, этого я не должен допустить. Мама, я — чума в бутылке. Опасности нет, пока бутыль цела, а пробка залита сургучом. Ну а там, в том месте, джина уже выпустили. То, что здесь немыслимо, там — реальность. Хотя и ужасающая.
Она вздохнула.
— Я рада, что ты не сдаешься, сынок. — И с былой нежностью добавила: — Ты боец, Гарри. Ты всегда был бойцом.
— Да, это так, — согласился он. — Но здесь я не могу бороться. Это только разбудит тварь, сидящую во мне. И в конце концов она одолеет меня. Но есть еще вещи, которые я должен сделать здесь. И кое в чем разобраться. Этим я и собираюсь заняться, пока не придет пора уходить. Ты спрашивала о моих планах? Тут все просто, словно кто-то держит список у меня перед глазами. Одна девушка умерла ужасной смертью, которой она не заслужила — такой смерти никто не заслуживает; и тот, кто это сделал с ней и другими ни в чем неповинными жертвами, должен понести наказание; это чудовище заслужило, чтобы с ним поступили так, как он поступал с другими. Кроме того, мне предстоит большой разговор, объяснение, я задолжал его Дарси Кларку. И еще — есть люди, обладающие кое-какими талантами. Хотелось бы собрать их, они были бы полезны мне в том месте, куда я собираюсь. Вот и все: кое-что сделать, исправить кое-какие ошибки, выучить и узнать некоторые вещи. А потом уходить. Лучше уйти самому, чем ждать, когда на тебя откроют охоту.
— И ты никогда не вернешься?
— Если только научусь контролировать эту тварь. А если не сумею — нет, не вернусь. Никогда.
— Когда ты покончишь с этим человеком? С этим убийцей, чудовищем, которое ты ищешь?
— Как только сумею поймать. Ты не представляешь, что он делает, ма, но могу тебе сказать, что я не собираюсь пачкать об него руки, если без этого удастся обойтись. Убить его — это как вырезать опухоль на теле человечества.
— Ты уже вырезал не одну подобную опухоль, сынок.
— Да, — кивнул Гарри, — и осталась вот эта.
— А девушка, которая не заслуживает того, чтобы быть мертвой? Ты выразился довольно странно, Гарри.
— Это обрушилось на нее так внезапно, ма, — Гарри чувствовал, что шагает по минному полю. Напрасно искать безопасные тропки... — Она еще не свыклась с этим. И не нужно ей привыкать. Я могу помочь.
— Ты научился чему-то новому, — очень медленно ответила она, и в голосе ее Гарри почувствовал что-то, чего раньше не было. Страх? — Ты узнал это у Яноша Ференци, да? Я права? Вот что стоит между нами и тобой. Мы все способны это ощутить.
Она замолчала, Гарри почувствовал ее дрожь, мать как бы отдалилась от него.
И мама тоже? Он отпугивает даже свою ласковую любящую маму? Внезапно у него возникло такое чувство, что, если он отпустит ее, она уплывет и будет продолжать плыть дальше, дальше... Туда, в ту даль, что ждет ее.
У него в запасе осталась последняя карта, и он решил пустить ее в ход.
— Скажи, мама, я хороший или плохой? Я был добрым или злым?
“Бедный мальчик, как он переживает. Этого не может скрыть даже мертворечь”.
— Конечно, добрым, сынок. — Она вернулась к нему. — Как ты можешь сомневаться? Ты всегда был добрым!
— Я и остался таким, мама. Пока я здесь, я буду тем же. Обещаю, что не позволю изменить себя, а когда почувствую, что не могу справиться с этим, я уйду.
— Но эта девушка? Если ты вернешь ее, какой она будет?
— Прелестной, как и прежде. Я не о внешней красоте, хотя она была очаровательной. Важно, что она будет живой. Это и есть красота, ты ведь знаешь.
— И как долго, сынок? Сколько она проживет? Будет ли стареть? Чем она станет, Гарри?
Он не знал.
— Обычной девушкой. Не знаю.
— А ее дети? Какими будут они?
— Не знаю, мама! Я только знаю, что она слишком живая, чтобы быть мертвой.
— Ты делаешь это... так нужно тебе?
— Нет, я делаю это ради нее. Ради всех вас.
Он почувствовал, как она качает головой.
— Не знаю, сынок. Просто не знаю...
— Верь мне, мама.
— Я должна тебе верить. Могу я чем-то помочь?
Гарри заторопился.
— Нет-нет, мама, это отнимет твои силы. Ты говорила, что ослабела.
— Это так, но если ты можешь бороться, значит, могу и я. Если мертвые не захотят говорить с тобой, может, они будут слушать меня. Пока могут.
Он благодарно кивнул.
— Были и другие жертвы, до Пенни Сандерсон. Я знаю из газет их имена, но мне нужно знать, где они похоронены, и нужно, чтобы меня представили им. Видишь ли, им пришлось испытать такое, что они вряд ли отнесутся с доверием к человеку, который вступит с ними в контакт, тем более таким способом. Тот, кто их убил, тоже владел этим даром. Мне очень нужно расспросить их, но я не хочу путать и причинять новые страдания. Так что сама видишь, без тебя это будет не просто.
— Ты хочешь знать, где их могилы, верно?
— Верно. Мне и самому было бы не трудно узнать это, но в моем сознании много такого, что усложняет эту задачу. А время идет.
— Ладно, Гарри, сделаю что смогу. Но не заставляй меня снова выслеживать тебя. Приходи сам. Ну ладно, я... — Она внезапно умолкла.
— Мама?
— Ты разве ничего не чувствуешь? Я всегда чувствую, когда это происходит так близко.
— Что случилось, мама?
— Нас стало больше, — печально сказала она. — Кто-то где-то умирает. Или что-то.
Мэри Киф при жизни была медиумом. После смерти ее чувствительность стала еще острее. Но что она имеет в виду? Гарри не понял и почувствовал неприятное покалывание в затылке.
— Что-то? — переспросил он.
— Животное, щенок. Несчастный случай, — вздохнула она. — И сердце одного малыша разбито. Это происходит в Боннириге. Прямо сейчас.
Сердце Гарри сжалось. Он терял в жизни так часто, что чужая потеря, даже самая незначительная, жалила его в сердце. А может, на него подействовало то, с какой печалью сказала об этом мать. А может быть, виной тому была его повышенная в последнее время чувствительность. Возможно, там нуждаются в нем.
— Говоришь, это в Боннириге? Ну ладно, мне пора. Я приду повидать тебя завтра. Может, ты что-то узнаешь к тому времени.
— Береги себя.
Гарри поднялся, посмотрел на течение, потом — на противоположный берег. Солнце выглянуло из-за неспешно плывущих по небу пушистых облаков, и от этого на душе стало легче.
Он перелез через шаткую изгородь, углубился в небольшую рощицу и там среди зелени и пятен света, вызвал дверь Мёбиуса. Через мгновение Гарри очутился в глухом тупичке неподалеку от центральной улицы Боннирига. Направив волны мертворечи во все стороны, он стал искать вновь прибывшего в страну мертвых.
Гарри ощутил совсем рядом жалобное повизгивание и подвывание — это были следы паники и боли. И недоумение: почему боли уже нет и как это яркий день вдруг стал чернее черной ночи? Так бессловесное животное реагировало на внезапную смерть.
Гарри воспринимал все очень ясно — примерно те же чувства охватывали и человеческое существо. Разница лишь в том, что собакам не доводилось размышлять о том, что такое смерть. Поэтому их недоумение было куда сильнее. Та же обескураженность, с какой собака отпрыгивает, когда ее несправедливо или жестоко ударят, пнут ногой.
Некроскоп надеялся, что за ним никто не наблюдает; он воспользовался пространством Мёбиуса и проследил, где берет начало происшествие со щенком. Вот оно: край тротуара при повороте налево, на шоссе, ведущее в Эдинбург. День был рабочий, улица почти пустынна, горстка людей, которая там собралась, не могла видеть Гарри, который возник из ничего у них за спинами. Первое, что бросилось ему в глаза, — длинный черный тормозной след от горелой резины на поверхности дороги.
Гарри осторожно коснулся сознания щенка. Тот был в полном отчаянии. Все пропало: свет, звуки, запахи. Осязание. Куда девался его Бог, его молодой хозяин?
— Ш-ш-ш! — успокаивал его Гарри. — Не волнуйся, малыш! Не волнуйся!
Он подошел ближе, раздвинул зевак и увидел маленького мальчика с волосами соломенного цвета, который стоял на коленях у сточной канавы; его щеки блестели от слез, а на коленях лежал мертвый искалеченный щенок. Одно плечо раздавлено, тельце перекручено; голова проломлена, из разорванного правого уха что-то сочится.
Гарри опустился на одно колено, обнял одной рукой мальчика, а другой похлопал животное и снова пробормотал:
— Ш-ш-ш, малыш!
Он утешал обоих. Гарри ощутил, что щенок успокаивается и уже лишь поскуливает — он снова чувствует! Он ощущал присутствие Гарри.
Но мальчик никак не мог успокоиться и все всхлипывал:
— Он умер! Пэдди мертв! Почему машина не переехала меня вместо Пэдди? Почему она не остановилась?
— Где ты живешь, сынок? — спросил Гарри.
Мальчугану было лет восемь-девять. Он посмотрел на Гарри голубыми глазами, полными слез.
— Там, — он, мотнул головой вправо. — В седьмом доме. Мы с Пэдди там живем.
Гарри осторожно взял на руки собаку и поднялся.
— Давай-ка лучше отнесем его к тебе домой, — предложил он.
Толпа расступилась перед ними, Гарри услышал, как кто-то сказал:
— Безобразие. Просто позор!
— Пэдди умер! — Мальчик схватил некроскопа за локоть, когда они свернули в пустынную узкую улочку.
Умер. Это правда... но почему? Разве ему обязательно было умирать?
— Тебе ведь не нужно было умирать, Пэдди?
Пэдди ответил — не лаем и не словами — это было просто согласие: собака всегда соглашается с друзьями и редко возражает хозяину. Гарри не был хозяином Пэдди, но, конечно, он был другом, новым другом. Вот так все и решилось, очень быстро. Когда они подошли к маленькому садику перед домом номер семь, Гарри спросил:
— Как тебя зовут, сынок?
— Питер. — Слезы застилали ему глаза, комок в горле мешал говорить.
— Питер, я... — Гарри вдруг остановился. Стараясь говорить как можно естественнее, он продолжил, глядя на щенка, которого нес: — По-моему, он шевельнулся.
Мальчик разинул рот.
— Пэдди? Он же весь изуродован!
— Сынок, я ветеринар, — солгал Гарри. — Знаешь, я могу попробовать спасти его. Ты беги, расскажи своим, что случилось, а я отвезу Пэдди в лечебницу. И я тебе сообщу, удастся ему выкарабкаться или нет. Идет?
— Но как же...
— Давай не будем терять времени, Питер, — заторопился Гарри. — От этого зависит жизнь Пэдди, верно?
Мальчик сглотнул, кивнул и побежал к калитке дома номер семь. Когда он влетел в садик, Гарри снова создал дверь Мёбиуса. Расстроенная мама Питера выскочила на крыльцо взглянуть на ветеринара, но Гарри был уже совсем в другом месте.
* * *
Гарри не мог похвастаться большим количеством друзей среди живых. Но среди этих немногих был у него приятель, который занимался гончарным делом. В его мастерской имелись печи для обжига. Щенок был, естественно, мертв, когда Гарри протянул тельце Хэмишу Маккаллоху и попросил его кремировать.
— Он мне дороже дюжины других собак, — сообщил Гарри старому гончару. — Я хочу сохранить его прах. Сделай это хотя бы ради мальчугана, его хозяина, для него это настоящая трагедия. И еще я хочу купить один из твоих горшков — вместо урны.
— Охотно сделаю все, что ты хочешь, Гарри, — ответил Хэмиш.
— Только вот что, — сказал некроскоп, — постарайся собрать пепел без остатка — мальчик хотел, чтобы он весь остался с ним, понимаешь?
— Как скажешь, — кивнул гончар.
Гарри оставалось только ждать. Через пять часов работа была закончена. Гарри вдруг успокоился; он стал таким, как прежде. Как ни поджимало его время, требуя решения личных проблем, это дело он доведет до конца. Ведь это лишь первая ступенька, первая проба того, что он задумал совершить. Кроме того, он сможет сам следить за процессом, за всеми возможными отклонениями. У этого щенка была проломлена голова, как у Тревора Джордана, и искалечено тело — как у Пенни.
* * *
В десять часов вечера Гарри спустился в большой пыльный подвал своего старого дома, что стоял примерно в миле от Боннирига. Он заранее освободил и вычистил его, а участок пола в центре скреб и мыл, пока тот не заблестел как полированный. Старый Хэмиш сказал ему, сколько весил труп щенка до того, как его сожгли, так что даже человеку, слабо владеющему математикой, не составило бы труда в точности определить количество требуемых химикатов. У Гарри с математикой было все в порядке, и он рассчитал все до миллиграмма.
Наконец пепел и химикаты были смешаны в нужной пропорции. Маленькая кучка лежала на надраенном участке пола. Все было готово. Гарри не стал прислушиваться, тут ли его персональная блоха — он думал не о себе, а о мальчике, который вряд ли уснет этой ночью.
И теперь, когда он готов был начать, все казалось до смешного простым. Все ли на месте? Не забыл ли он чего? Неужели и впрямь этих странных, таинственных слов, которые он когда-то вымолвил, находясь в подземелье замка Ференци, этого непонятного заклинания, пришедшего из мрака веков, будет довольно, чтобы заставить восстать то, что превратилось в прах? И если такое возможно, не богохульство ли это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71