Человеком был, человеком и помрет. Даже Маклауду, помнится, можно было, снести башенку. Навсегда, кстати…
Договорить и додумать мне не удалось. Вот так всегда — только настроишься на серьезный разговор, поведешь тихо сама с собой беседу, так обязательно прервут.
Дверь распахнулась, чуть не распрощавшись с дверным проемом. Тут, похоже, такой местный обычай — «поглумись над дверью». Просто взять за ручку и деликатно приоткрыть, предварительно постучав пальчиками, — это слишком сложно для местного народца.
В раздолбанную дверь, надсадно вопя и держась за живот, ввалилась баба. Раскорячившись на пороге, она перевела дух и завопила снова. При этою в ее прочувствованном монологе ясно слышались пожелания счастья и долгих лет жизни козлам, ублюдкам и аспидам моченым, с утра пораньше занявшим очень нужный ей сейчас склеп. Да тут просто клуб какой-то! Впору стойку поставить в уголку, такую аккуратную, стильную, в виде крышки гробика или могильной плиты, Виталиса барменом приклеить, и шевелюшки, как говорит Полина, можно будет граблями в чемоданы собирать.
— Дверь закрой, кобыла! — Верка приветливо поздоровалась с вновь прибывшей. — Что тебе опять неймется? Сколько раз объяснять, мужика твоего припадочного лучше топором охолонить, чем приворожить! Не возьмусь, ни-ни…
— Да я ему сама… вилы в хвост засуну…— пропыхтела баба, сползая по порожкам, виляя задом. — Помоги, Верка, рожаю, мать твою за ногу!
Сомнений в происходящем не было даже у меня. Живот у бабы активно шевелился, грозя в ближайшем будущем выплюнуть кого-то на свет, то есть на тьму божью. По ступенькам вдобавок что-то зажурчало…
— Нашла время! — заорала Верка. — До нужника, что ль, не добежала? Мне тут еще жить!
Я ткнула ее в бок:
— Она не описалась, это воды отошли…
Верка вцепилась в меня, как бомж в пустую бутылку:
— Милка, давай помогай, ты че, знаешь, как это бывает?!
Чего??? Да все мои познания о протекании родов ограничивались красочными, но очень сюрреалистическими рассказами тети, Розы и одной-единственной серией из какого-то мексиканского сериала, просмотренного еще в глубоко розовом детстве. Там героиня всю серию рожала, рожала… рожала, рожала, а когда наконец разродилась, так умаялась, что ребенка сперли, срезали у нее, прямо с пуповины, а она и не почесалась.
С тетей Розой было не лучше. Все ее рассказы, которые давно пора издать отдельной книжечкой, озаглавленной «Тетка Роза против роддома номер двадцать четыре», начинались примерно так: «И вот я, племянница, вбегаю в эту чертову регистратуру! То есть сначала живот мой в окошко просовывается, а сверху я жалобно тыкаюсь и всячески показываю, что еще минута и я рожу им прямо на прилавок…»
В общем, понятно, что опыта у меня никакого. Поэтому накинулась на Верку:
— Почему я? Я в этом… ни разу… ничего… ни ба-ба…
— А я прям ба-ба? — огрызнулась Верка, тем временем все-таки подсовывая бабе под зад какой-то тулуп и прикрывая дверь. — Маманька меня до родов хрен допускала, сама все делала… А ты-то чего, коза потравленная, сюда пришлындала? — неожиданно переключилась Верка на стенающую бабенку. — Что, в избе родить не могла, повитуху позвать, как все люди?! Что, в склепе еще ни разу не рожала? Антересу взалкала? Щас тебе будет антерес…
— Ой, помоги, — завыла баба. — На тебя одна надежда! Не могу я в избе-то… А ну как рожу девку опять, мужик-то мой меня прибьет да на улицу выкинет…
Верка матюгнулась и неделикатным шепотом просветила меня, что муж данной бабы козел каких мало. Этот деревенский мачо перегорел на желании завести себе такого же мачастого потомка, только вот жена план никак выполнять не хотела, поставляя со скоростью зацикленной крольчихи мужу одних дочерей. Когда баба забеременела в этот раз, мужик, как водится, встал в позу и завопил: «Или сын — или башку на тын!» Баба, конечно, испугалась — восемь девок оставлять без матери с папашей в полном неадеквате ей не хотелось. Вот и приползла она к Верке в надежде, что та потихоньку примет у нее роды, так сказать, без особой огласки.
— М-да… — протянула я, переводя взгляд с подвывающей бабы на растерянную Верку. — Не хотелось бы вас огорчать, гражданочка, но, по-моему, вы крупно попали. Ни я, ни Вера Батьковна облегчить вас не смогем… тьфу ты, то есть не сможем.
— То есть как это не смогете?! — завопила баба, на секунду забыв о том, что по сценарию ей полагалось тихо квакать на порожках, рассчитывая на нашу с Веркой царственную милость. — Ну погоди у меня, Верка, я попу враз доложу, чем ты тут про— мышляешь…
Верка только дернула немытым плечиком в обмотках:
— Ха, напугала щуку осиновой удочкой! Да твой поп сам ко мне за маслом от радикулита лазает!
— Верка… итать тебе в гляделки! — завыла баба. — Да помоги же… Ой!
Живот активно дернулся. Мы с Веркой переполошились и кинулись к бабе. Уложив ее поудобнее, принялись обсуждать вопрос: «Что такое роды и как с этим бороться?» Наконец Верка решила особо не активничать, а помогать по мере надобности. То есть в бабе без надобности не ковыряться, дитя само путь-дорогу отыщет, а вот когда отыщет, тут и мы, все такие красивые и смышленые, с пеленками наготове, чтобы не уполз. Ползая на карачках возле бабы, светя себе глазами и дымящей плошкой, Верка комментировала происходящие. У меня от экстремальности ситуации отнялся язык, и я могла только вспоминать всякие связанные с родами случаи. Меня мамуля, к примеру, рожала дома, в присутствии всей семьи. То есть ее женской половины. Дедульки сориентировались сразу и потрусили за успокоительным в бутылках по 0,33, папулю уложили в уголок и сделали вид, что забыли откачать. Принимала меня тетка Роза. Бабульки изображали греческий хор, тетка Ида с упоением играла в медсестру и радостно повзвизгивала при каждом тетки-Розином: «Вату! Ножницы! Спирт! Спирт! Огурец! Продолжим…» Рядом к тому же крутились Тяпа и Ляпа, то бишь Данчик и Янчик, к тому времени уже научившиеся осмысленно выражать свои мысли и эмоции. Когда тетка Роза наконец вытянула меня из мамули и, держа за ноги, огрела по заднице, чтобы я задышала (потому что, поняв, куда я попала, я решила сразу изобразить хладный трупик), Данчик восторженно завопил: «Правильно, ма, врежь ей по заду, чтоб не лезла туда, откуда сама вылезти не может!»
Верка наконец наладила освещение и продолжила бойко болтать:
— Слушай, а ты чего, сама родить не можешь? Вон уже восьмерых осилила… Ну-ка давай, поднатужься, поднапружься…
— Ой, не могу! — капризничала баба. — Тошно мне, задолбалась… Ить восьмерых выделала, устала…
— Что-то лезет… Не пойму, голова или задница… Слушай, Манька, дитенок-то на мужика твоего смахивает, у того тоже не сразу разберешь, где башка, а где… а это че? Похоже, как собака жевала… a, это yxo! Одно… второе… хм, ну я, конечно, не повитуха, в этих делах не разбираюсь, но, по-моему он вперед башкой прет… А ты, мамаша, че развалилась, как на лежанке, давай пыжься, помогай дитю… не то он у тебя так и будет там торчать, как кочан из грядки… О, глаза! Моргает, свиненок, значит, живой… жмурится, конечно, вид чумной, я тебя понимаю… опа, уже и ручонки тянет… куда тянешь, мордатый?! Не-э, точно мальчонка, и весь в папашу, так что радости мало…
Тут Верка на время замолчала и активнее заелозила по полу с плошкой в руках. Баба сразу занервничала, перестала потеть и увесисто материться, через слово начиная «Отче наш».
— Эй, ты че? — завопила она. — Чего там? Живой он, что ли? Верка, хмурясь, вылезла из-под цветастой юбки. — Застрял, поганец, — сообщила она. — Все пролезло, кроме зада. Ты куда его, на убой, че ли, кормила? Теперь его из тебя выпростать можно только по частям…
Баба завыла. Верка оттащила меня в сторону и зашептала на ухо:
— Жалко бабу, муж у нее — хуже кобеля бешеного. Забьет, если парня не вытащим. Ты вот что, отвлеки ее чем-нибудь, поболтай, пока я поворожить попробую. Говори погромче, чтоб она меня не слышала. Знаю я этих деревенских, стоит потом ее огрызку (я вздрогнула) засопливиться, она меня первая на вилы подымет…
Верка опять нырнула под юбку, поближе к месту действия. Я неуверенно повернулась к роженице. Выглядела та, мягко скажем, омерзительно. Лицо красное, потное, волосы клоками торчат в разные стороны, глаза выкачены, рот раскрыт… Желание иметь собственных детей у меня улетучилось, как алфавит из пьяной головы.
— Э-э-э…— задумалась я, не зная, чем бы таким отвлечь бабу от самого процесса. Вообще, как Верка себе это представляет? Вы когда-нибудь снимали курицу с яиц во время, так сказать, высидки? Вот и я нет…
А Верка уже начала что-то шептать. Я громко затараторила:
— А вы расслабьтесь, ни о чем не думайте… Вот когда моя тетя рожала, она в родильный зал вперед врачей неслась. Бежит по коридору, за пузо держится и орет: «Ой, маманя, не успею, пацаны щас вывалятся, об пол головами побьются…. а мне к трем на зачет!»
— …распуститесь, веревицы, растворитесь, ставенки…
— А-А-А-А!
— …бабушку Дару тогда хватило два кондратия сразу…
— Етишкин хрен!!! Через ногу об пупок… замки размыкаю, двери раскрываю…
— …конечно, дядя Алексиус пришел сам знакомиться с семьей невесты — тетя Роза-то в роддоме. Тогда бабушку и садануло по второму разу. Она хотела сразу устроить Большую Стирку и прополоскать дядю с тетей…
— Верка, тварюга, куды ты яво за ноги дергаешь?!!
— …но дядю можно было только отжать и повесить сушиться. За шею. Он сам, между прочим, порывался это сделать. Тетка уехала рожать и оставила ему записку прямо на доске объявлений…
— Пошел, жучок! Потя-анем!
— «Алексиус, в ГУМе вчера видела хорошенькую коляску-двухместку, прикатишь ее прямо к роддому»…
— А-А-А-А!
— Растудыть твою в качель!
— …а тетка Ида купила баллончик с краской и написала громадными буквами на стене около роддома прямо под тети-Розиными окнами: «Привет, залетная!»
— Иди ко мне, засранец!
— Верка, ты ж мне его вместе с кишками выдерешь!!!
Наши вопли перекрыли одновременно два крика. Во-первых, Виталис очнулся, углядел, что все вокруг в крови, заверещал, как резаный бычок, и предпочел вернуться в блаженное состояние обморока. Во-вторых, на руках у Верки орал и извивался жирный младенец, с крошечных пяток до лысой головы покрытый кровью и еще чем-то неаппетитным.
— Мужичок! — сразу углядела счастливая мамаша. Проследив за ее взглядом, Верка хмыкнула и поправила:
— Мужик… Тряпку бы, обтереть его надобно да завернуть.
Мать-героиня вытянула откуда-то из-за лифа чистую, относительно белую тряпку и кинула ее Верке:
— Заверни уж его, будь добра. Дома оботру…
И Верка с клиенткой углубились в обсуждение финансовых вопросов. Баба предлагала курицу. Верка хотела взять деньгами.
— Откуда ж у меня деньги, милка? Когда это мой мужик чего зарабатывал?!
— Сдалась мне твоя курица! Она ж слепая!
— Зато слышит хорошо! — нашлась баба. — Будет тебе склеп сторожить… Ну че, берешь, а?
— Не-э, за твоего поросенка меньше свиньи не возьму!
— Ты че, милка, окромя мужика-борова, свиней не держим! Хошь — его забирай…
— ЧЕГО? — раздался вдруг рев с порога.
Дверь таки не выдержала и плавно завалилась вперед, разбудив Виталиса и одновременно отправив его в еще более глубокий обморок. Вообще несчастливая какая-то планида у парня. Ох, чует мое сердце, достанется мне Помощник с глубокой и прочной инвалидностью вкупе с приобретенным дебилизмом…
По выломанной двери, как по трапу, прошлепал здоровенный мужик и оглядел налитыми кровью глазками нашу теплую компанию. Верку в шалашике из собственных волос с орущим младенцем на руках, Маньку на драном тулупе в интересной позе а-ля кресло гинеколога, меня, как обычно трупно-бледненькую, и Виталиса, робко скребущегося снизу в дверь.
Я, конечно, не Шерлок Холмс, но, по-моему, этот персонаж, украсивший своим экзотичным видом картину «Не ждали», и есть муж. А кто у нас муж?..
С хрустом потревожив рубашку под мышкой, мужик почесался, потом потянул руки к младенцу.
— Хто? — просипел он, обдав нас пере аром.
— Дед Пыхто! — отвела Верка сверток. — Ты хоть бы рот рассолом пополоскал — потравишь парня…
Показавшиеся из-под густой щетины четыре зуба, аккуратно чередовавшиеся с дырами, видимо, должны были означать улыбку до ушей.
— Молодец, Манька! — одобрил местный селекционер-любитель. — А че ты в избе не захотела рожать? Бабка Маланья тебя с утра ждет… Уже всю самогонку выхлебала, зараза…
— А ты и помог! — накинулась Манька на супружника. — Помоги-ка встать лучше, да домой пойдем! Вечером занесешь Верке поросенка…
— Че?
— Все честно! — вклинилась Верка. — Баш на баш…
Наконец счастливое семейство, переругиваясь и сопя, покинуло импровизированный роддом. Обрадованный папашка шествовал впереди, гордо неся на вытянутых руках свое сокровище. Необходимость в такой переноске была еще и чисто практической. Признав в мужике отца, смышленое дитя тотчас же это отметило, точнее, пометило…
— Ф-фу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Договорить и додумать мне не удалось. Вот так всегда — только настроишься на серьезный разговор, поведешь тихо сама с собой беседу, так обязательно прервут.
Дверь распахнулась, чуть не распрощавшись с дверным проемом. Тут, похоже, такой местный обычай — «поглумись над дверью». Просто взять за ручку и деликатно приоткрыть, предварительно постучав пальчиками, — это слишком сложно для местного народца.
В раздолбанную дверь, надсадно вопя и держась за живот, ввалилась баба. Раскорячившись на пороге, она перевела дух и завопила снова. При этою в ее прочувствованном монологе ясно слышались пожелания счастья и долгих лет жизни козлам, ублюдкам и аспидам моченым, с утра пораньше занявшим очень нужный ей сейчас склеп. Да тут просто клуб какой-то! Впору стойку поставить в уголку, такую аккуратную, стильную, в виде крышки гробика или могильной плиты, Виталиса барменом приклеить, и шевелюшки, как говорит Полина, можно будет граблями в чемоданы собирать.
— Дверь закрой, кобыла! — Верка приветливо поздоровалась с вновь прибывшей. — Что тебе опять неймется? Сколько раз объяснять, мужика твоего припадочного лучше топором охолонить, чем приворожить! Не возьмусь, ни-ни…
— Да я ему сама… вилы в хвост засуну…— пропыхтела баба, сползая по порожкам, виляя задом. — Помоги, Верка, рожаю, мать твою за ногу!
Сомнений в происходящем не было даже у меня. Живот у бабы активно шевелился, грозя в ближайшем будущем выплюнуть кого-то на свет, то есть на тьму божью. По ступенькам вдобавок что-то зажурчало…
— Нашла время! — заорала Верка. — До нужника, что ль, не добежала? Мне тут еще жить!
Я ткнула ее в бок:
— Она не описалась, это воды отошли…
Верка вцепилась в меня, как бомж в пустую бутылку:
— Милка, давай помогай, ты че, знаешь, как это бывает?!
Чего??? Да все мои познания о протекании родов ограничивались красочными, но очень сюрреалистическими рассказами тети, Розы и одной-единственной серией из какого-то мексиканского сериала, просмотренного еще в глубоко розовом детстве. Там героиня всю серию рожала, рожала… рожала, рожала, а когда наконец разродилась, так умаялась, что ребенка сперли, срезали у нее, прямо с пуповины, а она и не почесалась.
С тетей Розой было не лучше. Все ее рассказы, которые давно пора издать отдельной книжечкой, озаглавленной «Тетка Роза против роддома номер двадцать четыре», начинались примерно так: «И вот я, племянница, вбегаю в эту чертову регистратуру! То есть сначала живот мой в окошко просовывается, а сверху я жалобно тыкаюсь и всячески показываю, что еще минута и я рожу им прямо на прилавок…»
В общем, понятно, что опыта у меня никакого. Поэтому накинулась на Верку:
— Почему я? Я в этом… ни разу… ничего… ни ба-ба…
— А я прям ба-ба? — огрызнулась Верка, тем временем все-таки подсовывая бабе под зад какой-то тулуп и прикрывая дверь. — Маманька меня до родов хрен допускала, сама все делала… А ты-то чего, коза потравленная, сюда пришлындала? — неожиданно переключилась Верка на стенающую бабенку. — Что, в избе родить не могла, повитуху позвать, как все люди?! Что, в склепе еще ни разу не рожала? Антересу взалкала? Щас тебе будет антерес…
— Ой, помоги, — завыла баба. — На тебя одна надежда! Не могу я в избе-то… А ну как рожу девку опять, мужик-то мой меня прибьет да на улицу выкинет…
Верка матюгнулась и неделикатным шепотом просветила меня, что муж данной бабы козел каких мало. Этот деревенский мачо перегорел на желании завести себе такого же мачастого потомка, только вот жена план никак выполнять не хотела, поставляя со скоростью зацикленной крольчихи мужу одних дочерей. Когда баба забеременела в этот раз, мужик, как водится, встал в позу и завопил: «Или сын — или башку на тын!» Баба, конечно, испугалась — восемь девок оставлять без матери с папашей в полном неадеквате ей не хотелось. Вот и приползла она к Верке в надежде, что та потихоньку примет у нее роды, так сказать, без особой огласки.
— М-да… — протянула я, переводя взгляд с подвывающей бабы на растерянную Верку. — Не хотелось бы вас огорчать, гражданочка, но, по-моему, вы крупно попали. Ни я, ни Вера Батьковна облегчить вас не смогем… тьфу ты, то есть не сможем.
— То есть как это не смогете?! — завопила баба, на секунду забыв о том, что по сценарию ей полагалось тихо квакать на порожках, рассчитывая на нашу с Веркой царственную милость. — Ну погоди у меня, Верка, я попу враз доложу, чем ты тут про— мышляешь…
Верка только дернула немытым плечиком в обмотках:
— Ха, напугала щуку осиновой удочкой! Да твой поп сам ко мне за маслом от радикулита лазает!
— Верка… итать тебе в гляделки! — завыла баба. — Да помоги же… Ой!
Живот активно дернулся. Мы с Веркой переполошились и кинулись к бабе. Уложив ее поудобнее, принялись обсуждать вопрос: «Что такое роды и как с этим бороться?» Наконец Верка решила особо не активничать, а помогать по мере надобности. То есть в бабе без надобности не ковыряться, дитя само путь-дорогу отыщет, а вот когда отыщет, тут и мы, все такие красивые и смышленые, с пеленками наготове, чтобы не уполз. Ползая на карачках возле бабы, светя себе глазами и дымящей плошкой, Верка комментировала происходящие. У меня от экстремальности ситуации отнялся язык, и я могла только вспоминать всякие связанные с родами случаи. Меня мамуля, к примеру, рожала дома, в присутствии всей семьи. То есть ее женской половины. Дедульки сориентировались сразу и потрусили за успокоительным в бутылках по 0,33, папулю уложили в уголок и сделали вид, что забыли откачать. Принимала меня тетка Роза. Бабульки изображали греческий хор, тетка Ида с упоением играла в медсестру и радостно повзвизгивала при каждом тетки-Розином: «Вату! Ножницы! Спирт! Спирт! Огурец! Продолжим…» Рядом к тому же крутились Тяпа и Ляпа, то бишь Данчик и Янчик, к тому времени уже научившиеся осмысленно выражать свои мысли и эмоции. Когда тетка Роза наконец вытянула меня из мамули и, держа за ноги, огрела по заднице, чтобы я задышала (потому что, поняв, куда я попала, я решила сразу изобразить хладный трупик), Данчик восторженно завопил: «Правильно, ма, врежь ей по заду, чтоб не лезла туда, откуда сама вылезти не может!»
Верка наконец наладила освещение и продолжила бойко болтать:
— Слушай, а ты чего, сама родить не можешь? Вон уже восьмерых осилила… Ну-ка давай, поднатужься, поднапружься…
— Ой, не могу! — капризничала баба. — Тошно мне, задолбалась… Ить восьмерых выделала, устала…
— Что-то лезет… Не пойму, голова или задница… Слушай, Манька, дитенок-то на мужика твоего смахивает, у того тоже не сразу разберешь, где башка, а где… а это че? Похоже, как собака жевала… a, это yxo! Одно… второе… хм, ну я, конечно, не повитуха, в этих делах не разбираюсь, но, по-моему он вперед башкой прет… А ты, мамаша, че развалилась, как на лежанке, давай пыжься, помогай дитю… не то он у тебя так и будет там торчать, как кочан из грядки… О, глаза! Моргает, свиненок, значит, живой… жмурится, конечно, вид чумной, я тебя понимаю… опа, уже и ручонки тянет… куда тянешь, мордатый?! Не-э, точно мальчонка, и весь в папашу, так что радости мало…
Тут Верка на время замолчала и активнее заелозила по полу с плошкой в руках. Баба сразу занервничала, перестала потеть и увесисто материться, через слово начиная «Отче наш».
— Эй, ты че? — завопила она. — Чего там? Живой он, что ли? Верка, хмурясь, вылезла из-под цветастой юбки. — Застрял, поганец, — сообщила она. — Все пролезло, кроме зада. Ты куда его, на убой, че ли, кормила? Теперь его из тебя выпростать можно только по частям…
Баба завыла. Верка оттащила меня в сторону и зашептала на ухо:
— Жалко бабу, муж у нее — хуже кобеля бешеного. Забьет, если парня не вытащим. Ты вот что, отвлеки ее чем-нибудь, поболтай, пока я поворожить попробую. Говори погромче, чтоб она меня не слышала. Знаю я этих деревенских, стоит потом ее огрызку (я вздрогнула) засопливиться, она меня первая на вилы подымет…
Верка опять нырнула под юбку, поближе к месту действия. Я неуверенно повернулась к роженице. Выглядела та, мягко скажем, омерзительно. Лицо красное, потное, волосы клоками торчат в разные стороны, глаза выкачены, рот раскрыт… Желание иметь собственных детей у меня улетучилось, как алфавит из пьяной головы.
— Э-э-э…— задумалась я, не зная, чем бы таким отвлечь бабу от самого процесса. Вообще, как Верка себе это представляет? Вы когда-нибудь снимали курицу с яиц во время, так сказать, высидки? Вот и я нет…
А Верка уже начала что-то шептать. Я громко затараторила:
— А вы расслабьтесь, ни о чем не думайте… Вот когда моя тетя рожала, она в родильный зал вперед врачей неслась. Бежит по коридору, за пузо держится и орет: «Ой, маманя, не успею, пацаны щас вывалятся, об пол головами побьются…. а мне к трем на зачет!»
— …распуститесь, веревицы, растворитесь, ставенки…
— А-А-А-А!
— …бабушку Дару тогда хватило два кондратия сразу…
— Етишкин хрен!!! Через ногу об пупок… замки размыкаю, двери раскрываю…
— …конечно, дядя Алексиус пришел сам знакомиться с семьей невесты — тетя Роза-то в роддоме. Тогда бабушку и садануло по второму разу. Она хотела сразу устроить Большую Стирку и прополоскать дядю с тетей…
— Верка, тварюга, куды ты яво за ноги дергаешь?!!
— …но дядю можно было только отжать и повесить сушиться. За шею. Он сам, между прочим, порывался это сделать. Тетка уехала рожать и оставила ему записку прямо на доске объявлений…
— Пошел, жучок! Потя-анем!
— «Алексиус, в ГУМе вчера видела хорошенькую коляску-двухместку, прикатишь ее прямо к роддому»…
— А-А-А-А!
— Растудыть твою в качель!
— …а тетка Ида купила баллончик с краской и написала громадными буквами на стене около роддома прямо под тети-Розиными окнами: «Привет, залетная!»
— Иди ко мне, засранец!
— Верка, ты ж мне его вместе с кишками выдерешь!!!
Наши вопли перекрыли одновременно два крика. Во-первых, Виталис очнулся, углядел, что все вокруг в крови, заверещал, как резаный бычок, и предпочел вернуться в блаженное состояние обморока. Во-вторых, на руках у Верки орал и извивался жирный младенец, с крошечных пяток до лысой головы покрытый кровью и еще чем-то неаппетитным.
— Мужичок! — сразу углядела счастливая мамаша. Проследив за ее взглядом, Верка хмыкнула и поправила:
— Мужик… Тряпку бы, обтереть его надобно да завернуть.
Мать-героиня вытянула откуда-то из-за лифа чистую, относительно белую тряпку и кинула ее Верке:
— Заверни уж его, будь добра. Дома оботру…
И Верка с клиенткой углубились в обсуждение финансовых вопросов. Баба предлагала курицу. Верка хотела взять деньгами.
— Откуда ж у меня деньги, милка? Когда это мой мужик чего зарабатывал?!
— Сдалась мне твоя курица! Она ж слепая!
— Зато слышит хорошо! — нашлась баба. — Будет тебе склеп сторожить… Ну че, берешь, а?
— Не-э, за твоего поросенка меньше свиньи не возьму!
— Ты че, милка, окромя мужика-борова, свиней не держим! Хошь — его забирай…
— ЧЕГО? — раздался вдруг рев с порога.
Дверь таки не выдержала и плавно завалилась вперед, разбудив Виталиса и одновременно отправив его в еще более глубокий обморок. Вообще несчастливая какая-то планида у парня. Ох, чует мое сердце, достанется мне Помощник с глубокой и прочной инвалидностью вкупе с приобретенным дебилизмом…
По выломанной двери, как по трапу, прошлепал здоровенный мужик и оглядел налитыми кровью глазками нашу теплую компанию. Верку в шалашике из собственных волос с орущим младенцем на руках, Маньку на драном тулупе в интересной позе а-ля кресло гинеколога, меня, как обычно трупно-бледненькую, и Виталиса, робко скребущегося снизу в дверь.
Я, конечно, не Шерлок Холмс, но, по-моему, этот персонаж, украсивший своим экзотичным видом картину «Не ждали», и есть муж. А кто у нас муж?..
С хрустом потревожив рубашку под мышкой, мужик почесался, потом потянул руки к младенцу.
— Хто? — просипел он, обдав нас пере аром.
— Дед Пыхто! — отвела Верка сверток. — Ты хоть бы рот рассолом пополоскал — потравишь парня…
Показавшиеся из-под густой щетины четыре зуба, аккуратно чередовавшиеся с дырами, видимо, должны были означать улыбку до ушей.
— Молодец, Манька! — одобрил местный селекционер-любитель. — А че ты в избе не захотела рожать? Бабка Маланья тебя с утра ждет… Уже всю самогонку выхлебала, зараза…
— А ты и помог! — накинулась Манька на супружника. — Помоги-ка встать лучше, да домой пойдем! Вечером занесешь Верке поросенка…
— Че?
— Все честно! — вклинилась Верка. — Баш на баш…
Наконец счастливое семейство, переругиваясь и сопя, покинуло импровизированный роддом. Обрадованный папашка шествовал впереди, гордо неся на вытянутых руках свое сокровище. Необходимость в такой переноске была еще и чисто практической. Признав в мужике отца, смышленое дитя тотчас же это отметило, точнее, пометило…
— Ф-фу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46