Меж кустов бежали дорожки из цветного песка. Все они вели к бассейну, обложенному золотом и мрамором. В нем били фонтаны и плавали рыбы, подобные слиткам золота. Вокруг стояли скамьи черного дерева и столики, ломящиеся от дорогих яств. Над садом летали птицы. Далеко улететь они не могли — в вышине была натянута сетка, которая мешала им покинуть сад.
На скамьях, на расшитых подушках, сидел сам султан, его любимые жены и приближенные. Их слуги и невольники теснились позади, любопытствуя — не каждый видел человека другой земли, да еще такого, который убил лучшего тигра из зверинца султана.
ГЛАВА 13
Приблизившись, Буян низко поклонился султану, а потом выпрямился и повторил свой поклон на все четыре стороны — визирям и женам султана в особину.
Заметил султан, что внимание чужестранца почему-то нравится его женам, и поспешил заговорить с ним: — Что, неверный, дома такого ты не встречал?
Буян снова почтительно склонился.
— Не только дома, — ответил он, — и в иных странах подобного я не встречал! Диво здесь все — диво дивное, словно обитель богов вечнокрасная!
— Богов? — подивился султан. — Уж не маг ли ты, язычник?
— Зови так, коли хочешь, — согласился Буян. — А по-нашему я гусляр да волхв!
Сразу все вокруг зашептались удивленно, стали подталкивать друг друга локтями, переглядываться. А любимая жена султана, что сидела ближе всех к нему, наклонилась к уху своего повелителя и тихо заговорила с ним, упрашивая. При этом она все косилась черным, влажным, как у лани, оком в сторону Буяна.
Вначале морщился и отворачивался султан, но потом окликнул гусляра:
— Если ты и правда волхв да маг, то покажи нам свое искусство, порадуй нас! Коли по нраву мне придется умение твое, я, пожалуй, награжу тебя.
Буян улыбнулся — уж не ослышался ли он? Это была настоящая удача, ради которой он и решился покинуть тюрьму. Следовало рискнуть. Он в третий раз отвесил султану поклон.
— Самому мне ничего не нужно, о повелитель, но если ты и правда захочешь доброе дело сделать…
Султан ахнул.
— Ты что же это, неверный, — прошипел он, — ничего еще не сделал, а уж о милости просишь? Да как это понимать?
— Уж прости, коль прогневал чем, — спокойно ответил Буян, — а просьба — то мое право. Дома нас, гусляров да волхвов, и князья слушают, и то зазорным не считается. Случалось, гусляры и войны усмиряли словом молвленным. И меня в свое время слушали люди, силой и властью наделенные… Потому выслушай меня — голову снять всегда можно, а прошу я не за себя!
Султан сердито повел глазами по сторонам, но увидел, что на него умоляюще смотрит его жена, и поневоле смягчился.
— Несколько дней тому назад, — торопливо заговорил Буян, пользуясь случаем, — по твоему приказу чуть было не предали напрасной смерти человека безвинного, рыцаря из Англии. Я его выручать кинулся…
— И тигра моего убил, — оборвал султан. — Ты маг, а здесь слеп оказался — преступнику помогать кинулся! В чем вина его, ты не знаешь!
— Тогда не знал, а теперь точно ведаю, — возразил Буян. — Говорил я с ним — нет его вины ни в чем!
— Без вины я не казню! — гордо отвернулся султан; и все вокруг согласно закивали, подтверждая его слова.
Но Буян не собирался сдаваться:
— Слышал я, как ты с ним на арене говорил. Такими речами ни у кого правды не вытянешь. Мне он поведал, что истинно его привело к тебе… А приехал рыцарь Таральд из Англии за своей невестой, Джиневрой, что норманны похитили и привезли в Дамаск. Прознал он, что самых красивых пленниц тебе отправляют, вот и решил разыскать ее в саду твоем. Да только не успел он узнать ее — налетели твои люди, связали да в тюрьму за разбой отправили. Вот что хотел просить я у тебя, султан: коли есть у тебя наложница из Англии именем Джиневра, которую за Гаральда сам король Альфред сватал, отдай ты ее ему да позволь домой вернуться — целый год с малым он ее ищет!
Только договорил Буян, как отовсюду послышались вздохи и аханья — то наложницы султана завздыхали, вспоминая каждая свою судьбу. И даже любимая жена украдкой стерла слезу со щеки.
Взглянул на нее султан и понял, что загрустила жена о прошлом, затосковала по какой-то мечте своей. Это разозлило его, и сказал он Буяну:
— Не по нраву нам речи твои дерзкие, но повесть ты сказал необычную. Далеко та страна, но если правда приехал за своей невестой тот рыцарь, то любит он ее и верен ей. Есть у меня рабыни из северных земель — коль искусство твое нам понравится, так и быть — подарю я ему одну из них. А теперь показывай, что можешь ты, маг! И горе тебе и твоему рыцарю, коль еще раз меня ослушаешься!
Огляделся Буян, на птиц посмотрел, на золотых рыб в бассейне, на визирей и советников, на слуг и рабов, на невольниц, что жадных глаз с него не спускали, на жену султана и на воинов, что мечи обнажили. А потом опять поднял он глаза к птицам и увидел, что одна из них взмыла вверх, к солнцу, но с разгону ударилась о сетку и снизилась, тихо крича. А снаружи ей отозвалась вторая птица, что кружила над сеткой, поджидая первую. И запел Буян, окликая ее:
О сестра моя, лебедь белая,
не встречаться нам в небе ласковом —
клетка скована вся из золота,
красна золота, бела серебра.
Изукрашена, изузорена
жемчугами да изумрудами,
только мне их блеск да не по сердцу —
тошно в клетке мне да нерадостно.
Уж как я б взлетел в небо звонкое,
уж как я б запел песню гордую,
а в чужом краю не летается,
не звучит в тюрьме песня вольная…
Услыхала его голос птица и устремилась к нему сверху. Пока сказывал гусляр, кружила она около, а как кончил да поднял руку, села на ладонь ему и запела.
Все заслушались ее песни — была в ней тоска о небе и стае, о далях дальних и землях иных, о том, чего в саду султана не было. И когда она смолкла, то увидели все, что остальные птицы спустились с неба и сели наземь перед гусляром, к берегу бассейна собрались все рыбы и замерли неподвижно, а из кустов вышли ручные лани с детенышами.
И сами люди невольно поддались чарам песни — одни утирали слезы, другие оглядывались, третьи схватились за голову. И сам султан взялся за сердце, дивясь силе неверного.
Но тут иная мысль пришла ему в голову, и. он отбросил волнение.
— Эй, маг! — позвал он, и все птицы и звери тут же бросились врассыпную от его голоса. — Правду скажу, поразил ты меня своим искусством! Так и быть — исполню я обещание свое, отпущу того рыцаря и позволю ему выбрать себе наложницу из числа северянок…
— Ой, верно ли, султан? — обрадовался Буян.
— Отпущу, а может, не его одного, — важно кивнул тот, — но только прежде откройся мне, маг. Хочу знать я, может твой голос людьми повелевать так же, как тварями бессловесными?.. Не отпирайся — видел сам я, как слуги мои песню твою слушали!
— А раз видел, то и мне спорить негоже,—развел руками Буян, — то правда истинная!
От радости не усидел султан на месте — вскочив, подбежал к гусляру и схватил его за руку.
— Проси у меня, чего хочешь, — заговорил он, — все исполню, только еще раз покажи свое искусство!
Буян чуть не расхохотался, глядя на взволнованное лицо султана,
— Покажу, не сомневайся, — кивнул он. — Хоть сейчас и запою для тебя — мне то в радость, что другим по нраву! Выбирай, о чем спеть?
— Да ты не понял меня. — Султан оттащил его в сторонку от любопытных ушей. — Свезу я тебя в Багдад, пред грозные очи самого шейха Абу-Бекра-аль-Джафара. Представлю как своего раба — это чтоб тебя в его покои провели, — шепнул султан примиряюще, — там ты покажешь свое искусство и песней своей, — здесь султан заговорил так тихо, что Буян лишь по губам догадывался о значении слов, — заставишь его отречься от престола и короновать меня!.. Давно мечтаю я стать шейхом Багдада, а уж тогда я тебя так награжу, что век помнить будешь!
— Нет!
Султан нервно обернулся — не понял ли кто ответа гусляра. Буян гордо вскинул подбородок, не гладя повелителю правоверных в лицо.
— Ты меня не понял? — начал снова султан. — Язык мой не так хорошо разумеешь?
— Да все понял я! —Буян вырвался из его рук.—До последнего слова — все!.. Мой дар людям нести радость должен. Негоже мне во зло им пользоваться — на мятеж подбивать, подручным палача слыть…
— Да не палачом, а…
— Все одно! — отрезал Буян. — Не певец тот, кто на войну и убийство других подбивает! И не слуга тот, кто господина своего предает!
Он выкрикнул это так громко, что испугался султан, как бы не догадались слуги, советники и жены его, о чем разговор у них шел.
— Взять его! — крикнул султан, взмахнув рукой. — И казнить немедленно!
Уже набросились на гусляра воины, уже заломили ему руки назад, уже послали за палачом, но вдруг любимая жена султана вскочила со своего места и пала на землю.
— О нет, повелитель! — закричала она, сдерживая слезы. — Ради нашей любви, ради сына нашего, ради меня — оставь жизнь этому неверному! Он не знает наших законов, потому и прогневил тебя! Ты же обещал ему награду за голос — так подари ему жизнь!
Она осталась лежать у ног султана, причитая и плача, и все поняли, что гусляр похитил сердце жены султана.
Лучше всех понял это сам султан. Это взбесило его. Он мог бы сам срубить наглецу голову, но женщина напомнила о его обещании, которое слышали все. Вспомнил султан о том, что имеет дело с магом, — испугался, что тот перед смертью проклянет его, и только потому смягчился, повелел бросить Буяна в тюрьму и держать там, пока он не смирится.
Услышав такое, гусляр обрадовался было, что сейчас отведут его обратно к друзьям, где сможет он поведать Гаральду о судьбе его невесты, но надеждам его не суждено было сбыться.
Из сада отвели его на зады дворца, где среди голых глинобитных заборов поднимались стены конюшен. В центре пустого двора, обнесенного стенами, за которыми не было видно ничего, кроме неба, был глубокий колодец, выложенный отшлифованным камнем, глубиной в пять саженей с малым. В него не заглядывало солнце. У дна колодца камня не было — только сырая земля, от которой вечно тянуло холодом. Буяна опустили в колодец и закрыли крышкой с такой частой решеткой, что гусляр почти не мог видеть сквозь нее света. У решетки стоял сторож — охрана не отходила от колодца ни на миг.
Потянулись дни. Буян ничего не знал о своих друзьях и не ведал, как дать им знак. С ним никто не заговаривал — раз в день открывалась крышка, и сверху в корзине спускали пищу и воду Тогда же спрашивал у него слуга султана, не передумал ли он. Но всегда в ответ слышалось одно: “Нет!”
Сколько миновало дней — Буян не считал, сбившись. Лишь однажды в неурочное время услышал он сверху тихий голос, робко окликающий его. Было это так непривычно и странно, что гусляр тотчас поднял голову и увидел, что кто-то примостился на решетке.
— Ты живой ли, маг-певец? — позвали его.
— Живой. А что тебе нужно от меня? — отозвался Буян. По голосу он уже догадался, что говорила с ним женщина, и обрадовался — видать, нашел свою невесту Гаральд, здесь она и его помнит по-прежнему.
— Тебе привет от госпожи нашей, Будур-аль-Алтын, любимой жены повелителя, — ответила девушка. — Помнит она голос твой дивный, никаких иных певцов слышать не хочет. Рассорилась из-за тебя с нашим султаном…
— Передай ей, что не дело она творит, — оборвал Буян. — Мы жен чужих не умыкаем — у нас то не в обычае. А за то, что помнит она меня, спасибо. Передай, что и я не забыл, как она на мою защиту поднялась…
Отговорив, подумал он, что сейчас уйдет невольница, но она медлила.
— Чего тебе еще? — окликнул ее гусляр. — Говори скорее да уходи, а не то застанут тебя здесь и убьют!
— Погоди, певец, менестрель чужеземный, не гони меня, честно ответь, — заторопилась девушка. — Откуда ты знаешь про сэра Гаральда Мак-Хагена, рыцаря из Англии, друга самого короля Альфреда?
— Да от него самого! — Буян даже вскочил от радости. — А ты и есть невеста его, Джиневра?
— Нет, — повинилась девушка. — Но про миледи я хорошо знаю. Я служанка ее, Марион. Здесь меня Мирима зовут по-ихнему… Нас с миледи вместе похитили.—ее за красоту, а меня — чтобы не успела слуг позвать. Везли нас сюда, чтобы продать. Уже и на помост вывели, и человек султана цену назначил, и сторговались они за нас обеих с норманном, как раздался стук и гром. Небо все потемнело. Выскочили на торг тридцать всадников в черном на вороных конях. Кони, как птицы, через лавки купцов перемахивают. А впереди — всадник, видом подобный дьяволу. Подлетел он, закричал: “Даю втрое больше, и она моя!” Никто и словом не успел обмолвиться, как на помост упал слиток золота величиной с голову, а всадник подхватил миледи, крикнул, и все умчались, а куда — никто не ведает…
Крепко задумался над ее словами Буян — что-то знакомое почудилось ему. А когда замолчала Марион, спросил:
— И ничего больше о твоей госпоже ты не знаешь?
— Нет. Меня купили для любимой жены султана. Я подле нее была и тебя слышала, а потом время выбрала и ей открылась. Госпожа дала мне золота и велела подарить его стражнику, чтоб он позволил с тобой побеседовать… Он уже назад идет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
На скамьях, на расшитых подушках, сидел сам султан, его любимые жены и приближенные. Их слуги и невольники теснились позади, любопытствуя — не каждый видел человека другой земли, да еще такого, который убил лучшего тигра из зверинца султана.
ГЛАВА 13
Приблизившись, Буян низко поклонился султану, а потом выпрямился и повторил свой поклон на все четыре стороны — визирям и женам султана в особину.
Заметил султан, что внимание чужестранца почему-то нравится его женам, и поспешил заговорить с ним: — Что, неверный, дома такого ты не встречал?
Буян снова почтительно склонился.
— Не только дома, — ответил он, — и в иных странах подобного я не встречал! Диво здесь все — диво дивное, словно обитель богов вечнокрасная!
— Богов? — подивился султан. — Уж не маг ли ты, язычник?
— Зови так, коли хочешь, — согласился Буян. — А по-нашему я гусляр да волхв!
Сразу все вокруг зашептались удивленно, стали подталкивать друг друга локтями, переглядываться. А любимая жена султана, что сидела ближе всех к нему, наклонилась к уху своего повелителя и тихо заговорила с ним, упрашивая. При этом она все косилась черным, влажным, как у лани, оком в сторону Буяна.
Вначале морщился и отворачивался султан, но потом окликнул гусляра:
— Если ты и правда волхв да маг, то покажи нам свое искусство, порадуй нас! Коли по нраву мне придется умение твое, я, пожалуй, награжу тебя.
Буян улыбнулся — уж не ослышался ли он? Это была настоящая удача, ради которой он и решился покинуть тюрьму. Следовало рискнуть. Он в третий раз отвесил султану поклон.
— Самому мне ничего не нужно, о повелитель, но если ты и правда захочешь доброе дело сделать…
Султан ахнул.
— Ты что же это, неверный, — прошипел он, — ничего еще не сделал, а уж о милости просишь? Да как это понимать?
— Уж прости, коль прогневал чем, — спокойно ответил Буян, — а просьба — то мое право. Дома нас, гусляров да волхвов, и князья слушают, и то зазорным не считается. Случалось, гусляры и войны усмиряли словом молвленным. И меня в свое время слушали люди, силой и властью наделенные… Потому выслушай меня — голову снять всегда можно, а прошу я не за себя!
Султан сердито повел глазами по сторонам, но увидел, что на него умоляюще смотрит его жена, и поневоле смягчился.
— Несколько дней тому назад, — торопливо заговорил Буян, пользуясь случаем, — по твоему приказу чуть было не предали напрасной смерти человека безвинного, рыцаря из Англии. Я его выручать кинулся…
— И тигра моего убил, — оборвал султан. — Ты маг, а здесь слеп оказался — преступнику помогать кинулся! В чем вина его, ты не знаешь!
— Тогда не знал, а теперь точно ведаю, — возразил Буян. — Говорил я с ним — нет его вины ни в чем!
— Без вины я не казню! — гордо отвернулся султан; и все вокруг согласно закивали, подтверждая его слова.
Но Буян не собирался сдаваться:
— Слышал я, как ты с ним на арене говорил. Такими речами ни у кого правды не вытянешь. Мне он поведал, что истинно его привело к тебе… А приехал рыцарь Таральд из Англии за своей невестой, Джиневрой, что норманны похитили и привезли в Дамаск. Прознал он, что самых красивых пленниц тебе отправляют, вот и решил разыскать ее в саду твоем. Да только не успел он узнать ее — налетели твои люди, связали да в тюрьму за разбой отправили. Вот что хотел просить я у тебя, султан: коли есть у тебя наложница из Англии именем Джиневра, которую за Гаральда сам король Альфред сватал, отдай ты ее ему да позволь домой вернуться — целый год с малым он ее ищет!
Только договорил Буян, как отовсюду послышались вздохи и аханья — то наложницы султана завздыхали, вспоминая каждая свою судьбу. И даже любимая жена украдкой стерла слезу со щеки.
Взглянул на нее султан и понял, что загрустила жена о прошлом, затосковала по какой-то мечте своей. Это разозлило его, и сказал он Буяну:
— Не по нраву нам речи твои дерзкие, но повесть ты сказал необычную. Далеко та страна, но если правда приехал за своей невестой тот рыцарь, то любит он ее и верен ей. Есть у меня рабыни из северных земель — коль искусство твое нам понравится, так и быть — подарю я ему одну из них. А теперь показывай, что можешь ты, маг! И горе тебе и твоему рыцарю, коль еще раз меня ослушаешься!
Огляделся Буян, на птиц посмотрел, на золотых рыб в бассейне, на визирей и советников, на слуг и рабов, на невольниц, что жадных глаз с него не спускали, на жену султана и на воинов, что мечи обнажили. А потом опять поднял он глаза к птицам и увидел, что одна из них взмыла вверх, к солнцу, но с разгону ударилась о сетку и снизилась, тихо крича. А снаружи ей отозвалась вторая птица, что кружила над сеткой, поджидая первую. И запел Буян, окликая ее:
О сестра моя, лебедь белая,
не встречаться нам в небе ласковом —
клетка скована вся из золота,
красна золота, бела серебра.
Изукрашена, изузорена
жемчугами да изумрудами,
только мне их блеск да не по сердцу —
тошно в клетке мне да нерадостно.
Уж как я б взлетел в небо звонкое,
уж как я б запел песню гордую,
а в чужом краю не летается,
не звучит в тюрьме песня вольная…
Услыхала его голос птица и устремилась к нему сверху. Пока сказывал гусляр, кружила она около, а как кончил да поднял руку, села на ладонь ему и запела.
Все заслушались ее песни — была в ней тоска о небе и стае, о далях дальних и землях иных, о том, чего в саду султана не было. И когда она смолкла, то увидели все, что остальные птицы спустились с неба и сели наземь перед гусляром, к берегу бассейна собрались все рыбы и замерли неподвижно, а из кустов вышли ручные лани с детенышами.
И сами люди невольно поддались чарам песни — одни утирали слезы, другие оглядывались, третьи схватились за голову. И сам султан взялся за сердце, дивясь силе неверного.
Но тут иная мысль пришла ему в голову, и. он отбросил волнение.
— Эй, маг! — позвал он, и все птицы и звери тут же бросились врассыпную от его голоса. — Правду скажу, поразил ты меня своим искусством! Так и быть — исполню я обещание свое, отпущу того рыцаря и позволю ему выбрать себе наложницу из числа северянок…
— Ой, верно ли, султан? — обрадовался Буян.
— Отпущу, а может, не его одного, — важно кивнул тот, — но только прежде откройся мне, маг. Хочу знать я, может твой голос людьми повелевать так же, как тварями бессловесными?.. Не отпирайся — видел сам я, как слуги мои песню твою слушали!
— А раз видел, то и мне спорить негоже,—развел руками Буян, — то правда истинная!
От радости не усидел султан на месте — вскочив, подбежал к гусляру и схватил его за руку.
— Проси у меня, чего хочешь, — заговорил он, — все исполню, только еще раз покажи свое искусство!
Буян чуть не расхохотался, глядя на взволнованное лицо султана,
— Покажу, не сомневайся, — кивнул он. — Хоть сейчас и запою для тебя — мне то в радость, что другим по нраву! Выбирай, о чем спеть?
— Да ты не понял меня. — Султан оттащил его в сторонку от любопытных ушей. — Свезу я тебя в Багдад, пред грозные очи самого шейха Абу-Бекра-аль-Джафара. Представлю как своего раба — это чтоб тебя в его покои провели, — шепнул султан примиряюще, — там ты покажешь свое искусство и песней своей, — здесь султан заговорил так тихо, что Буян лишь по губам догадывался о значении слов, — заставишь его отречься от престола и короновать меня!.. Давно мечтаю я стать шейхом Багдада, а уж тогда я тебя так награжу, что век помнить будешь!
— Нет!
Султан нервно обернулся — не понял ли кто ответа гусляра. Буян гордо вскинул подбородок, не гладя повелителю правоверных в лицо.
— Ты меня не понял? — начал снова султан. — Язык мой не так хорошо разумеешь?
— Да все понял я! —Буян вырвался из его рук.—До последнего слова — все!.. Мой дар людям нести радость должен. Негоже мне во зло им пользоваться — на мятеж подбивать, подручным палача слыть…
— Да не палачом, а…
— Все одно! — отрезал Буян. — Не певец тот, кто на войну и убийство других подбивает! И не слуга тот, кто господина своего предает!
Он выкрикнул это так громко, что испугался султан, как бы не догадались слуги, советники и жены его, о чем разговор у них шел.
— Взять его! — крикнул султан, взмахнув рукой. — И казнить немедленно!
Уже набросились на гусляра воины, уже заломили ему руки назад, уже послали за палачом, но вдруг любимая жена султана вскочила со своего места и пала на землю.
— О нет, повелитель! — закричала она, сдерживая слезы. — Ради нашей любви, ради сына нашего, ради меня — оставь жизнь этому неверному! Он не знает наших законов, потому и прогневил тебя! Ты же обещал ему награду за голос — так подари ему жизнь!
Она осталась лежать у ног султана, причитая и плача, и все поняли, что гусляр похитил сердце жены султана.
Лучше всех понял это сам султан. Это взбесило его. Он мог бы сам срубить наглецу голову, но женщина напомнила о его обещании, которое слышали все. Вспомнил султан о том, что имеет дело с магом, — испугался, что тот перед смертью проклянет его, и только потому смягчился, повелел бросить Буяна в тюрьму и держать там, пока он не смирится.
Услышав такое, гусляр обрадовался было, что сейчас отведут его обратно к друзьям, где сможет он поведать Гаральду о судьбе его невесты, но надеждам его не суждено было сбыться.
Из сада отвели его на зады дворца, где среди голых глинобитных заборов поднимались стены конюшен. В центре пустого двора, обнесенного стенами, за которыми не было видно ничего, кроме неба, был глубокий колодец, выложенный отшлифованным камнем, глубиной в пять саженей с малым. В него не заглядывало солнце. У дна колодца камня не было — только сырая земля, от которой вечно тянуло холодом. Буяна опустили в колодец и закрыли крышкой с такой частой решеткой, что гусляр почти не мог видеть сквозь нее света. У решетки стоял сторож — охрана не отходила от колодца ни на миг.
Потянулись дни. Буян ничего не знал о своих друзьях и не ведал, как дать им знак. С ним никто не заговаривал — раз в день открывалась крышка, и сверху в корзине спускали пищу и воду Тогда же спрашивал у него слуга султана, не передумал ли он. Но всегда в ответ слышалось одно: “Нет!”
Сколько миновало дней — Буян не считал, сбившись. Лишь однажды в неурочное время услышал он сверху тихий голос, робко окликающий его. Было это так непривычно и странно, что гусляр тотчас поднял голову и увидел, что кто-то примостился на решетке.
— Ты живой ли, маг-певец? — позвали его.
— Живой. А что тебе нужно от меня? — отозвался Буян. По голосу он уже догадался, что говорила с ним женщина, и обрадовался — видать, нашел свою невесту Гаральд, здесь она и его помнит по-прежнему.
— Тебе привет от госпожи нашей, Будур-аль-Алтын, любимой жены повелителя, — ответила девушка. — Помнит она голос твой дивный, никаких иных певцов слышать не хочет. Рассорилась из-за тебя с нашим султаном…
— Передай ей, что не дело она творит, — оборвал Буян. — Мы жен чужих не умыкаем — у нас то не в обычае. А за то, что помнит она меня, спасибо. Передай, что и я не забыл, как она на мою защиту поднялась…
Отговорив, подумал он, что сейчас уйдет невольница, но она медлила.
— Чего тебе еще? — окликнул ее гусляр. — Говори скорее да уходи, а не то застанут тебя здесь и убьют!
— Погоди, певец, менестрель чужеземный, не гони меня, честно ответь, — заторопилась девушка. — Откуда ты знаешь про сэра Гаральда Мак-Хагена, рыцаря из Англии, друга самого короля Альфреда?
— Да от него самого! — Буян даже вскочил от радости. — А ты и есть невеста его, Джиневра?
— Нет, — повинилась девушка. — Но про миледи я хорошо знаю. Я служанка ее, Марион. Здесь меня Мирима зовут по-ихнему… Нас с миледи вместе похитили.—ее за красоту, а меня — чтобы не успела слуг позвать. Везли нас сюда, чтобы продать. Уже и на помост вывели, и человек султана цену назначил, и сторговались они за нас обеих с норманном, как раздался стук и гром. Небо все потемнело. Выскочили на торг тридцать всадников в черном на вороных конях. Кони, как птицы, через лавки купцов перемахивают. А впереди — всадник, видом подобный дьяволу. Подлетел он, закричал: “Даю втрое больше, и она моя!” Никто и словом не успел обмолвиться, как на помост упал слиток золота величиной с голову, а всадник подхватил миледи, крикнул, и все умчались, а куда — никто не ведает…
Крепко задумался над ее словами Буян — что-то знакомое почудилось ему. А когда замолчала Марион, спросил:
— И ничего больше о твоей госпоже ты не знаешь?
— Нет. Меня купили для любимой жены султана. Я подле нее была и тебя слышала, а потом время выбрала и ей открылась. Госпожа дала мне золота и велела подарить его стражнику, чтоб он позволил с тобой побеседовать… Он уже назад идет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77