Инструкции были такими, как он и ожидал, какими они и должны были быть. Он поступил бы точно так же. Воины из Катала под предводительством своего правителя должны были остаться в Бреннине. Шальхассану и Горласу поручалось разместить их по своему усмотрению для наиболее эффективной обороны королевства.
Он медленно отвел взгляд от великолепной картины на окне. Глядя на Тегида, — контраст, достойный афоризма, — он мягко сказал:
— Не кори себя. Канцлер прав — эти трое знают, что делают. Ты можешь присоединиться ко мне, если пожелаешь, и посочувствовать своему принцу, которому придется отныне с ней справляться. Если мы останемся в живых.
Он повернулся к канцлеру:
— Я бы не отказался от пищи, милорд канцлер, и хотел бы получить для своих командиров распоряжения по размещению людей. После этого, если вы не устали, не могли бы мы с вами выпить вместе вина и сыграть партию в та'баэль? Возможно, этим и ограничится наше участие в боевых действиях, а игра по ночам меня успокаивает. Канцлер улыбнулся.
— Айлиль говорил то же самое, милорд. Я с радостью сыграю с вами, хотя должен предупредить, что я в лучшем случае не слишком азартный игрок.
— Можно мне прийти и понаблюдать? — почтительно спросил толстяк.
Шальхассан внимательно посмотрел на него.
— Ты играешь в та'баэль? — с сомнением спросил он.
— Немного, — ответил Тегид.
Верховный правитель Катала отвел назад своего единственного уцелевшего всадника, чтобы защитить королеву. И одарил противника взглядом, который заставил не одного человека подумать о ритуальном самоубийстве.
— Мне кажется, — произнес он, обращаясь больше к самому себе, чем к одному из двоих собеседников, — что меня только что разгромили весьма по-королевски.
Наблюдающий за игрой Горлас сочувственно что-то проворчал. Тегид из Родена снял мешающего всадника своим замком.
— Принц Дьярмуд настаивает, — пробормотал он, кладя взятую фигуру рядом с доской, — чтобы все его люди умели как следует играть в та'баэль. Но никто из нас ни разу не смог его обыграть. — Он улыбнулся и откинулся на спинку кресла, добродушно похлопывая себя по несравненному животу.
Пристально глядя на доску в поисках защиты от нападения с двух сторон, которое начнется, как только Тегид снова двинет свой замок, Шальхассан решил уделить немного своего прежнего сочувствия дочери, которой придется жить с этим принцем.
— Скажи, — спросил он, — Айлерон тоже умеет играть?
— Айлиль научил обоих сыновей, когда они были еще детьми, — пробормотал Горлас, наполняя бокал Шальхассана из кувшина с вином из винограда, выращенного у стен в Южной твердыне.
— И Верховный правитель тоже сейчас играет с редким мастерством? — спросил Шальхассан с ноткой раздражения в голосе. Кажется, оба сына Айлиля способны были пробуждать в нем это чувство.
— Не имею представления, — ответил Горлас. — Никогда не видел его игры, когда он вырос. Мальчиком он играл очень хорошо. Он всегда играл с отцом.
— Он больше не играет в та'баэль, — сказал Тегид. — Разве вы не знаете эту историю? Айлерон не прикасался к фигурам с того первого раза, когда Дьярмуд обыграл его. Они тогда еще были детьми. Он такой, знаете ли…
Обдумывая это сообщение, Шальхассан угрожающе двинул своего мага по диагонали. Это была ловушка, конечно, последнее оставшееся ему средство. Чтобы она удалась, он попытался отвлечь толстяка вопросом:
— Не знаю. Какой именно?
Сильно навалившись на подлокотники кресла, Тегид подался вперед, чтобы лучше видеть доску. Игнорируя и ловушку, и вопрос, он двинул замок по боковой вертикали, открывая королеву Шальхассана, чтобы еще раз атаковать и одновременно угрожая королю правителя Катала. Это был очень решительный ход.
— Он не любит ни в чем проигрывать, — объяснил Тегид. — И не делает ничего, в чем мог бы проиграть.
— Не ограничивает ли это в какой-то степени его действия? — колко спросил Шальхассан. Он и сам не слишком любил проигрывать. И не привык к этому.
— Не очень, — нехотя ответил Тегид. — Он почти все делает превосходно. Они оба такие, — лояльно прибавил он.
Шальхассан как можно изящнее положил своего короля на бок в знак того, что сдается, и поднял бокал, приветствуя победителя.
— Хорошая игра, — благодушно произнес Тегид. — Скажите, — прибавил он, поворачиваясь к Горласу, — у вас здесь есть приличный эль? Вино — это очень здорово, но меня сегодня страшно мучает жажда, если хотите знать правду.
— Кувшин эля, Виер, — приказал канцлер пажу, молча стоящему у двери.
— Два! — произнес Шальхассан, удивив сам себя. — Расставьте фигуры для следующей партии!
Эту он тоже проиграл, но решительно выиграл третью, с громадным удовлетворением чувствуя, что вечер все же не пропал зря. Потом они с Тегидом походя выиграли еще по партии у Горласа. Это их неожиданно сблизило. А потом, уже поздно ночью, они с канцлером еще больше поразили себя тем, что приняли совершенно из ряда вон выходящее предложение единственного члена компании Дьярмуда, оставшегося в Парас Дервале.
Что еще более поразило Шальхассана, совершенно поразило, — это какое удовольствие он получил от музыки, общества и необычайно бойких служанок в огромном нижнем зале «Черного кабана» и в меньшей и более темной комнате на втором этаже.
Было уже очень поздно.
Если он больше ничего не сделает, думал Пол, совсем ничего, начиная с этого момента и до того конца, который ждет их впереди, все равно никто не сможет его обвинить в том, что он не внес свою лепту.
Он лежал на морском берегу недалеко от реки, немного в стороне от остальных, как обычно. Он лежал так без сна уже много часов, глядя на вращение звезд, слушая шум моря. Луна поднялась до самой верхней точки и сейчас склонялась к западу. Было уже очень поздно.
Он лежал один и думал о той ночи, когда он покончил с засухой, а затем о том предрассветном часе, когда увидел Пожирателя Душ и призвал Лиранана, с помощью Гиринта, на битву в море с чудовищем Ракота. А потом его мысли унеслись вперед, к тому моменту, в начале этого вечера, когда он заговорил голосом Морнира, и морской Бог снова ответил и усмирил волны, позволив морякам «Придуин» не погибнуть во время шторма, посланного Ткачом.
И еще он знал, что почти год назад сделал кое-что еще: он устроил переход из одного мира в другой, который спас Дженнифер от Галадана и позволил Дариену появиться на свет.
Он спросил себя, не проклянут ли его за это те, кто придет после. И придет ли кто-нибудь после.
Он уже сыграл свою роль в этой войне. Никто не мог усомниться в этом. Более того, он знал, что никто, кроме него самого, даже не станет поднимать этот вопрос. Упреки в собственный адрес, бессонница, всегдашнее стремление к чему-то большему — все это было в нем, как часть узора его жизни.
Кажется, этот узор вплетен в его сущность, даже во Фьонаваре. Он был той причиной, по которой Рэчел его оставила тогда, он включал в себя одиночество Кевина Лэйна, который так старался пробиться к нему, — и пробился в каком-то смысле, понять который у Пола пока еще не нашлось времени.
Но одиночество, по-видимому, действительно лежало в самом переплетении корней его сущности. В одиночестве на Древе Жизни он получил свою силу, и даже в присутствии большого количества людей он все равно обретал эту силу в одиночестве. Его дар был глубокой тайной даже для него самого. Он был загадочным и автономным, созданным из тайного знания и одинокого, упрямого сопротивления Тьме. Он мог говорить с Богами и слышать их, но не перемещаться среди них, и каждая из подобных бесед все дальше уводила его от всех, кого он знал, как будто он нуждался для этого в чьей-либо помощи. Он не ощущал холода зимы и секущего дождя, который только что закончился. Его отправил обратно Бог. Он был стрелой Морнира, а стрелы летят в одиночку.
Он сознавал, что пытаться уснуть уже бесполезно. Смотрел на половинку луны вдали над морем. Ему казалось, что она зовет его.
Пол встал, прибой громко шумел у него в ушах. Ближе к Анор Лизен он видел силуэты спящих людей из Южной твердыни. За его спиной река неслась на запад, к морю. Он пошел по течению. Песок сменился галькой, затем валунами. Он взобрался на один из них у края воды и увидел при лунном свете, что не он один не спит на берегу в эту ночь.
Он чуть было не повернул обратно. Но что-то — воспоминание о другом береге в ночь перед отплытием «Придуин» — заставило его заколебаться, а потом заговорить с человеком, сидящим на темной скале у самых набегающих волн.
— Кажется, мы поменялись ролями. Дать тебе плащ? — В его голосе прозвучало больше насмешки, чем он намеревался. Но это не имело значения. Ее ледяное самообладание было непоколебимым до жути.
Не обернувшись, не вздрогнув, не отрывая взгляда от воды, Джаэль тихо ответила:
— Мне не холодно. А тебе было холодно в ту ночь. Тебя это так тревожит?
Он тут же пожалел, что заговорил. Это всегда проявлялось, когда они встречались: эта полярность Даны и Морнира. Он уже почти повернулся, чтобы спуститься вниз и уйти, но остановился, удерживаемый больше всего упрямством.
Пол вздохнул и нарочито лишенным интонаций голосом сказал:
— Совсем не беспокоит, Джаэль. Я сказал это только в виде приветствия, больше ничего. Не все, что тебе говорят, нужно принимать как вызов.
На этот раз она все же обернулась. Ее волосы удерживал серебряный обруч, но концы их все равно развевал морской ветер. Он не мог разглядеть ее глаз; луна светила из-за ее спины, освещая его собственное лицо. Долгое мгновение они оба молчали; потом Джаэль сказала:
— У тебя необычный способ приветствовать людей, Дважды Рожденный.
Пол перевел дух.
— Знаю, — согласился он. — Особенно тебя. — Он сделал шаг, короткий прыжок вниз, и сел на ближайший к ней валун. Под ними плескалась вода; он чувствовал соленые брызги на губах.
Не отвечая, Джаэль повернулась и стала смотреть в море. Через секунду Пол сделал то же самое. Они сидели так долго; потом кое-что пришло ему в голову.
Он сказал:
— Ты забралась далеко от Храма. Как ты планируешь вернуться?
Она нетерпеливо убрала назад прядь волос.
— Кимберли. Маг. Я по-настоящему еще не думала об этом. Ей необходимо было попасть сюда быстро, и только я могла помочь.
Он улыбнулся, потом подавил улыбку, чтобы она не приняла ее за насмешку.
— Рискуя быть проклятым или что-то в этом роде, могу я заметить, что в этих словах непривычно отсутствует эгоизм? — Она резко обернулась и гневно посмотрела на него. Рот ее открылся, но потом закрылся, и даже при лунном свете он разглядел, как она вспыхнула.
— Я не хотел тебя уязвить, — быстро прибавил он. — Правда, Джаэль. Я имею некоторое представление о том, чего тебе стоило это сделать.
Щеки ее постепенно побледнели. Ее волосы отливали странным, потусторонним, красноватым блеском там, где их касался лунный свет. Обруч в волосах сиял. Она ответила просто:
— Мне кажется, не имеешь. Даже ты, Пуйл.
— Так скажи мне, — предложил он. — Расскажи что-нибудь хоть одному человеку, Джаэль. — Он сам удивился напряжению в своем голосе.
— А с тобой можно говорить? — задумчиво возразила она. Но потом, так как он молчал, прибавила медленнее и другим тоном: — Я назначила ту, кто заменит меня в мое отсутствие, но при этом нарушила правила преемственности.
— Я ее знаю?
Она лукаво улыбнулась.
— Собственно говоря, да. Это та, что подглядывала за нами в прошлом году.
Он почувствовал, как между ними проскользнул краешек тени. Быстро взглянул вверх. Луну не заслоняли никакие облака; эта тень была в его мыслях.
— Лила? Будет ли самонадеянностью спросить, почему? Разве она не слишком молода?
— Ты знаешь, что это так, — резко ответила Джаэль. Потом опять, словно борясь с собственными порывами, продолжала: — А почему — я не уверена. Инстинкт, предчувствие. Как я говорила вам всем сегодня вечером, она по-прежнему настроена на Финна и, таким образом, на Дикую Охоту. Но мне нелегко. Я не знаю, что это значит. Ты всегда знаешь, почему ты поступаешь так, а не иначе, Пуйл?
Он с горечью рассмеялся, потому что она затронула тот обнаженный нерв, который не дал ему уснуть.
— Раньше я думал, что знаю. Теперь нет. После Древа боюсь, что не знаю, почему вообще я совершаю свои поступки. Я тоже руководствуюсь инстинктом, Джаэль, а я к этому не привык. Кажется, я совсем ничего не контролирую. Хочешь знать правду? — Слова вылетали, обгоняя друг друга, тихие и страстные. — Я почти завидую тебе и Ким — вы обе кажетесь такими уверенными в своем месте в этой войне.
Джаэль обдумала это с мрачным лицом. Потом сказала:
— Не завидуй Ясновидящей, Пуйл. Только не ей. Что касается меня, то я испытывала тревогу в своем собственном святилище, чего никогда не случалось раньше. Не думаю, что могу быть объектом чьей-то зависти.
— Мне очень жаль, — рискнул он. И, кажется, потерпел неудачу, так как ее взгляд снова быстро метнулся к нему.
— Это наглость, — холодно сказала она, — и я ее не заслужила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65