Мелли удивилась, что город так близко: ей казалось, что ночью она отъехала гораздо дальше. Должно быть, это хмель сбил ее с толку. Мелли сосчитала, сколько дней назад она покинула замок, и тут же пожалела об этом: тринадцать — плохое число.
В городе тетушка Грил сопроводила Мелли в таверну, где та, к своему ужасу, столкнулась лицом к лицу с Эдрадом.
— Ага, вы все-таки нашли эту потаскушку, тетушка Грил, — сказал он, вперив в Мелли грозный взгляд.
— Трилл, хуторянин, увидел утром ее лошадь, — пояснила Грил.
В комнате присутствовал еще один человек, незнакомый Мелли.
— Расскажи мне, Эдрад, по порядку о событиях прошлого вчера, — сказал этот человек. По его напыщенному виду Мелли заключила, что это, должно быть, дувиттский магистрат.
— Непременно, сударь. Вот эта молодая женщина пригласила меня прогуляться с ней. Вечер был хорош, и я имел глупость согласиться. Она завлекла меня на конюшню, пообещав мне поцелуй, а там выхватила нож, угрожая зарезать меня, если я пошевельнусь. Я, конечно, не поддался бы этакой фитюльке, но эта гадючка лягнула меня промеж ног. А потом украла мое седло.
Мелли не могла не признать, что рассказ Эдрада звучит убедительно.
— Свидетели имеются? — спросил судья, обводя глазами комнату.
— Я была тут, когда эта шлюшка позвала Эдрада погулять. И слышала, как она обещала поцеловать его, — заявила тетушка Грил, обменявшись с Эдрадом заговорщическим взглядом.
— Что ж, если при оной девице было найдено седло и она в самом деле ушла, не заплатив по счету, мне остается только признать ее виновной, — изрек судья, явно довольный таким оборотом дела.
Мелли, не в силах больше этого терпеть, вскричала:
— Они лгут! Эдрад сам заманил меня на конюшню и стал целовать против моей воли, поэтому я и ударила его.
— Видите! — крикнула тетушка Грил. — Эта бесстыдница сама во всем созналась. С вашего позволения, сударь, я бы вам посоветовала поступить с ней построже. Несмотря на свою молодость, она, как видно, закоренелая лгунья и воровка.
Мелли не верилось, что все это происходит с ней. Как может судья объявить ее виновной, основываясь лишь на словах? Она со страхом спрашивала себя, какое наказание ей назначат. Судья, откашлявшись, сказал:
— Согласен с вами, тетушка Грил. Порочность этой девицы очевидна. Мастер Хальбит берет в уплату долга ее лошадь, но девицу, по моему мнению, следует наказать. Наш долг — выбить из нее зло. Она заплатит пять золотых штрафа, а кроме того, получит публично двадцать плетей на городской площади.
Тетушка Грил и Эдрад, по всей видимости, остались довольны приговором.
— Это справедливое решение, судья, — заявил Эдрад.
— А сечь ее будут ремнем или веревкой? — осведомилась Грил.
— Думаю, веревкой будет чувствительнее — как по-вашему, тетушка Грил?
— Мудро сказано, судья. Веревка определенно поможет изгнать порок из этой девушки. Могу ли я сделать одно предложение, если это не слишком смело с моей стороны?
— Разумеется, тетушка Грил, — ваше мнение всегда ценно для меня.
— Не вымочить ли предварительно веревку в соленой воде? Мы ведь не хотим, чтобы наказание получилось слишком мягким, правда?
— Вы мудры, как всегда, тетушка Грил. Что до штрафа, то мастер Хальбит как будто готов взять девушку к себе в таверну, чтобы она могла отработать эту сумму?
— Точно так, судья, — подтвердила Грил, метнув злобный взгляд на Мелли.
— Превосходно. Когда девушка оправится после порки, мы пришлем ее сюда на работу. Все устраивается наилучшим образом. Наказание состоится завтра в два часа пополудни. До тех пор девица побудет под арестом. Следуйте за мной, девушка, да поживее.
Прохожие пялили на нее глаза, и она шла, смущенно опустив голову. Дойдя до большого каменного дома, судья объявил:
— Ночь проведешь в яме. Пусть это послужит тебе уроком.
* * *
Джек напрягся в своих путах. Боль, прошившая руку и спину, на долю мгновения стала осязаемой. Желудок сжался в комок, и голова точно распухла. Ощущение это тут же прошло, но Джек узнал его. То же самое он чувствовал перед случаем с хлебами. Он прислонился головой к стволу огромного дуба. Сомнений нет. Происшествие с хлебами не было случайностью. Джек снова ощутил тошнотворно знакомый вкус нахлынувшей на него неведомой силы.
Внезапный страх овладел им. Ему показалось, что теперь его судьба определена бесповоротно. Всю свою прежнюю жизнь он провел в мире, где одно проистекало из другого: дрожжи заставляли тесто подниматься; чем дольше оно всходило, тем лучше получался хлеб; чем лучше получался хлеб, тем дольше он сохранялся, — эти простые истины всегда оставались неизменными. Теперь Джек очутился в мире неверном, где горелые хлебы превращаются в тесто, где гнев или боль пробуждают чародейскую силу, а будущее не сулит покоя.
Джек снова натянул веревку — тщетно.
Наемники привязали его к дереву, чтобы он не убежал. Все утро они скакали во весь опор, направляясь на восток по следу Мелли, а теперь остановились, чтобы дать отдых лошадям. Джека мучила жажда — весь день он не ел и не пил. Сейчас, когда во рту стоял металлический привкус колдовства, он особенно нуждался в глотке воды. Он позвал, и один из его стражей вразвалку подошел к нему.
— Чего тебе?
— Пожалуйста, дайте воды.
В пересохшем горе саднило. Наемник пнул его в голень.
— Пленнику надо держаться поскромнее. — Наемник отошел, но Трафф, вожак, крикнул ему:
— Дай ему воды, Харл. Он ведь к нам не с пустыми руками пришел, надо и его уважить. — Остальные расхохотались. Речь шла о припасах Фалька, которые наемники не замедлили присвоить. Джек с болью смотрел, как они потрошат его драгоценный мешок, швыряя по сторонам полуобглоданные кости. Сушеные фрукты и орехи они раскидали по земле, не видя в них проку. — Да отрежь ему полхлеба, — добавил Трафф. — Прошлой ночью, если мне не изменяет память, был канун зимы — мы должны проявить гостеприимство. — За этими словами опять последовал смех. Джеку принесли чашку разбавленного эля и краюху хлеба.
Канун зимы. Неужто он ушел из замка так давно? Фраллит, наверное, был очень недоволен, оставшись без помощника перед одним из самых больших в году праздников. Одних сладостей сколько надо напечь: медовые коврижки, имбирные хлебцы, сладкие солодовые плюшки. Джек, бывало, в эту пору ходил с желтыми от шафрана руками. Редкостные специи перед праздником расходовались без счету, как соль. В обязанности Джека входило приготовление кутьи — дробленой пшеницы, заправленной молоком, яйцами и шафраном. Праздник был не в праздник без щедрого запаса этой любимой всеми золотистой смеси.
Джеку стало очень одиноко. Предпраздничные дни на кухне — лучшие в году: вдоволь еды и эля, все хлопочут, и всем весело. Люди шутят, устраиваются пляски, и можно сорвать поцелуй. Джеку очень недоставало всего этого. Впервые после ухода из замка он понял, чего лишился.
Друзья, привычная жизнь, память о матери — все это осталось там, в Харвелле. Там он все-таки был своим. Там был его дом.
Джек повертел в руке чашку. Она протекала — в ней была тонкая, с волосок, трещина.
Своим-то своим, да не совсем. Даже до случая с хлебами он чувствовал себя чужаком. У всех его знакомых имелись какие-то недостатки: мастер Фраллит лыс как колено, ключник Виллок колченог, даже подавальщицу Финдру как-то застали на сеновале с кузнецом. Но никого из них насмешки не трогали: беззлобные дразнилки скорее соединяли человека с обществом, чем отделяли от него.
Джека же высмеивали за глаза, а не в глаза. Он заметил, что рука, держащая чашку, все еще дрожит после только что пережитого им. Вот, значит, какова его судьба? Всегда быть отвергнутым, чужим, изгоем? Он отшвырнул чашку прочь. Пусть вкус колдовства остается во рту. Этот вкус означает одиночество — надо привыкать быть одиноким.
* * *
— Нет, Боджер, если ты имеешь женщину во время дождя, это еще не значит, что она не забеременеет.
— Но мастер Траут клянется, что так оно и есть. Говорит — это самый верный способ не обрюхатить девушку.
— Мастер Траут только потому никого не обрюхатил, что ни одна баба в здравом уме и близко к нему не подходит.
— Так ведь он уже не в тех годах, Грифт.
— Так вот, Боджер, есть только один способ уберечь женщину от беременности — и дождь тут ни при чем.
— Что ж это за способ, Грифт?
— Чтобы не обрюхатить женщину, главное — не ложиться с ней голышом.
— Она, значит, не должна раздеваться догола?
— Не она, дуралей, а ты. Оставь на себе рубашку, Боджер, и никогда не станешь нежеланным отцом.
Грифт и Боджер обменялись многозначительными кивками.
— Страшное дело случилось ночью на балу, Грифт.
— Да уж, Боджер. Говорят, пожар вызвал настоящую панику — господа и дамы разбегались, точно крысы.
— Утром я ходил туда поглядеть, Грифт. Вся задняя стена обгорела.
— Ума не приложу, Боджер, из-за чего возник этот пожар.
— Королева объявила, что это был несчастный случай, будто бы от упавших свечей.
— Не так все просто, Боджер. Я говорил с одним из парней, разносивших напитки, он сказал: пол ушел из-под ног, и много народу повалилось, и кубки раскалились в руках. Что-то очень скверное стряслось там этой ночью, ты уж мне поверь.
— Счастье еще, что погиб только один человек.
— Ты ведь видел его, да? Можно его опознать?
— Где там, Грифт, — бедняга обгорел как головешка... жуткая смерть.
— Стало быть, никто так и не знает, кто погиб?
— Нет, Грифт, и не хватились никого. Там на задах ошивался какой-то пьяный дворянчик — он говорит, что видел человека в черном, но никто ему особо не верит. Единственный ключ — это кинжал мертвеца, который валялся на полу рядом с телом. Клинок, конечно, оплавился, но, кроме него, и вовсе ничего не осталось — одежда вся сгорела дотла. Страшное зрелище, Грифт. В жизни не видел ничего ужаснее, чем этот обугленный труп.
— И как же выглядит этот нож, Боджер?
— Странно выглядит, Грифт. Столовым ножиком его не назовешь. Один лорд все удивлялся, зачем было брать такой нож на бал.
— Много здесь происходит такого, что глаз не видит. Пусть королева говорит, что это несчастный случай, — я в гибели этого парня ничего случайного не вижу.
* * *
Лорд Мейбор расхворался не на шутку — одышка мучила его всю ночь.
К утру ему стало так худо, что послали за лекарями и священниками. Мейбор лежал, почти ничего не сознавая, и хватал ртом воздух. Он все время харкал кровью. Красная сыпь стала ярче, и кожа вздулась. Вокруг носа и рта образовались язвы, из которых сочились кровь и гной.
Лекари не могли понять, что за хворь одолела лорда. Ни с чем подобным они еще не сталкивались. Они сразу же сошлись на том, что это не оспа и не водяная горячка. Казалось, будто гортань и легкие обожжены изнутри. Лекари мрачно качали головами, не питая большой надежды. Потом предложили накурить в комнатах ароматным дымом, чтобы изгнать из легких Мейбора вредные соки.
Мейбор, который и без того задыхался, воспротивился курению и прогнал лекарей прочь. Тогда за него взялись священники, дабы миром и ладаном, святой водой и молитвами подготовить его к кончине.
— Вон, проклятые попы, — я еще не умер! — Мейбор повалился на подушки, кашляя и едва дыша, однако вид священников, шмыгнувших прочь, как крысы, все же доставил ему удовольствие.
Он спросил о сыновьях. Двое младших уехали на войну с хальками. Таков удел младших сыновей — либо они ищут славы в бою, либо утешения в религии. Мейбор радовался, что у него в роду нет попов.
Кедрак же пришел, сморщив нос от скверного запаха. Увидев отца, он попытался скрыть охвативший его ужас, но это плохо ему удалось.
— Что с вами, отец?
Мейбор, увидев лицо сына, велел Крандлу принести зеркало. Кедрак отнял у слуги осколок и не дал его отцу. У Мейбора не было сил настаивать.
— Отец, я только позавчера разговаривал с вами. Что случилось за это время?
— Не знаю, сын, — хрипло проскрежетал Мейбор.
— Уж не яд ли тому причиной?
— Его милость за праздничным ужином ел и пил то же, что многие другие, а я не слышал, чтобы кто-то еще заболел, — сказал Крандл.
Сын и слуга повернулись к больному, который зашелся в страшном приступе кашля. Когда кашель утих, простыни окрасились кровью.
— Что говорят доктора? — спросил Крандла Кедрак.
— Они не знают, чем страдает его милость. Посоветовали накурить здесь.
— Накурить! Рехнулись они, что ли? Он и так еле дышит.
В дверь тихо постучали, и вошла королева. Когда она увидела Мейбора, ее надменное лицо изменилось, и она застыла на месте.
— Что это, оспа? — спросила она Кедрака.
— Нет, ваше величество, — с поклоном ответил он. Королева, вздохнув с облегчением, подошла к постели. Видя удивленное лицо Кедрака, она объяснила:
— Ваш отец должен был утром явиться ко мне. Не дождавшись его, я пришла к нему сама. Вижу, его сразил тяжелый недуг. Что с ним?
Мейбор хотел сам ответить, но кашель помешал ему.
— Доктора не знают, ваше величество, — сказал Кедрак, торопливо оправляя волосы и одежду.
— Доктора!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74