Алекс посмотрел на пол в надежде, что теперь, когда все раскатилось в разные стороны и не составлено плотно на полке, ему на глаза все-таки попадется аспирин. Тщетно! Bo-видимому, его здесь просто не было. Тревор опять мысленно пожелал своей жене счастливого конца; он был уверен, что, если бы сейчас заявился, к примеру, полицейский и сообщил ему, что Саманта попала в аварию, это даже не ухудшило бы ему настроение, не говоря уже о горе, слезах. Эта сука набила свой шкаф всяким барахлом, а самого нужного лекарства не удосужилась положить. Лошадь в голове пошла в галоп, и Алекс решил, что на заднем дворе ему все-таки было лучше. Что ж, придется там посидеть; в эту минуту его жгло желание придушить свою законную половину, набив ей рот таблетками. Он подошел к двери, положил указательный палец на выключатель, открыл дверь и… В холле было темно, и там кто-то был. Тревор почувствовал чье-то присутствие. До того, как он понял, кто это, прошла секунда, но она растянулась невообразимо. Мысли ворвались в мозг и завертелись как вихрь. Алекс даже не предполагал, что человек может так быстро думать. Ему вспомнилось, как однажды ночью, идя в ванную, он услышал какое-то бормотание. Тогда Алекс чуть не обмочился на месте. Потом понял, что это во сне разговаривает Рори. Возвращаясь в спальню, Тревор остановился, заметив что-то странное. Ему показалось, что парень… как будто отвечает на чьи-то вопросы. Но эти вопросы в таком случае кто-то задавал так тихо, что Алекс, кроме голоса Рори, ничего больше не слышал. Нет, это полная ерунда. Кто мог сидеть у парня ночью и как он мог пробраться в дом? Стопы ног замерзли, Алекса пошатывало со сна, так что он поспешил вернуться в теплую постель. Разговоры во сне дело обычное. Очень многие люди разговаривают во сне, даже не подозревая об этом, и Тревор выкинул все это из головы. И вот теперь вспомнил! Вспомнил, почувствовав чье-то присутствие, как будто кто-то поджидал его в темноте. Тревор готов уже был завопить от страха (головная боль была забыта), ноги сами попятились, когда вдруг послышался голос:
— Па, что случилось? — Это была Анна.
Теперь он понял, что именно присутствие младшей дочери он и почуял еще до того, как она успела открыть рот. Только вот принял ее черт знает за кого. Ну, конечно, Анна была дома, и она спустилась со второго этажа, услышав странный грохот в спальне родителей, как же он не подумал об этом? Он так углубился в себя, что позабыл, что в доме не один. Одновременно с волной глубочайшего облегчения мистер Тревор почувствовал, как по бедру побежала вниз теплая струйка. Краска бросилась ему в лицо — он умудрился ОБМОЧИТЬСЯ! Пожалуй, не случись этого, Алекс ограничился бы двумя-тремя словами, притом не очень обидными. Теперь же Тревор не мог даже сделать вид, что не замечает младшую дочь, как это часто делал. Для Алекса существовал лишь один объект — Анна. Непроизвольно мужчина переложил на нее и злость, которая по праву принадлежала жене. Бешенство было таким сильным, что с минуту Тревор не мог произнести ни слова. Анна приблизилась на шаг к нему и, щурясь от света, падавшего из спальни, встревоженно спросила:
— Ты что, упал, па? — Она смотрела на него своими крохотными глазенками, и Тревору чудилась в них насмешка. Ему даже показалось, что еще немного — и вредная девчонка, эта проныра, спросит: «Па, а почему у тебя спереди мокро?»
— Что ты здесь делаешь, маленькая СУКА? — завизжал Тревор. Гнев, страх, запах собственной мочи, ненависть, головная боль, неудовлетворенность этой проклятой жизнью, обида на туполобых деток и жену-стерву — все смешалось в невообразимый огненный коктейль, обжигавший ему душу. — Что ты, мать твою, здесь ДЕЛАЕШЬ?
— Па? — В глазах девочки появился животный страх, она не могла отвести взгляд от красной как помидор, разъяренной физиономии отца. — Я не…
— ЗАТКНИСЬ! — гаркнул Тревор. Испуг в глазах дочери произвел на него обратное действие, только подогрев его ярость. — Какого черта ты торчишь под дверью у спальни родителей? Какого черта…
— Папочка, я думала…
— …ты суешь свой нос куда тебя не просят, маленькая засранка!
— Па, почему ты…
— Закрой свою вонючую пасть, маленькая сучка! — Тревор схватил дочь своими широкими лапами за тонкие плечики. — Я знаю, ЧТО ты тут делала! — заорал он. Пожалуй, в этот момент в нем зашевелилась подспудная мысль, что перед ним ребенок и что он может сломать ей ключицы, если не возьмет себя в руки.
— Па… мне больно… — Из глаз Анны выкатилось по слезинке, она говорила с опаской, точно боялась, что от ее жалоб только станет еще хуже.
— Я не знаю, что я с тобой сделаю, если ты еще раз полезешь мне под ноги, когда я спешу.
— Мне… больно… — жалобно пробормотала Анна. — Отпусти меня, па. Пожалуйста. Я больше никогда не…
Не дав дочери договорить, Тревор закатил ей смачную затрещину. Колени девочки подогнулись, и она осела на пол. Под детские всхлипывания Тревор направился к ванной.
— Я всем расскажу, что ты меня бьешь! — вдруг выкрикнула Анна ему вдогонку.
Тревора будто кто-то со всей силы ударил в спину. Он резко остановился и медленно повернулся к дочери.
— Что… что ты сказала? — хрипло спросил он.
Анна перестала плакать, догадавшись, что явно сболтнула лишнее:
— Па, я пошутила… я не… не скажу ничего про… никому. Только не бей меня…
— Не скажешь ничего про… что? — прошипел Алекс. Он совершенно забыл, что обмочился. — Не скажешь про что? — заорал он. — Про что? Тебе разве есть про что рассказывать?
— Папочка, па, я не… я не… не буду, больше… не буду… честно… я больше… — Она отодвигалась от него, скользя задом по полу и отталкиваясь ногами.
— Может, ты заодно расскажешь, как подслушивала под дверью, как крутилась здесь и чуть не испугала меня до смерти? Может, заодно ты расскажешь и это?
— Я не подслуши…
— Молчать! Чтоб я тебя не слышал! — зашипел Тревор. — Лучше молчи! — Рассудок его вновь затуманился, в ушах зазвучали чьи-то укоризненные голоса, а перед глазами замаячило широкое, с двойным подбородком лицо шефа: «Мистер Тревор, мне с трудом верится, что такой порядочный, ответственный и вежливый человек, как вы…» — Молчи, маленькая сучка! — рявкнул Алекс, и образ полного человека исчез.
Девочка уже не пыталась открыть рот, она сжалась, как затравленный волчонок, и остановившимися глазами смотрела на отца, напоминавшего ей теперь какого-то разъяренного монстра из мультфильма.
— Ты… — Тревор осекся; он заметил темное пятно на штанине брюк. Левое бедро там, где пробежала струйка мочи, пощипывал неприятный холодок. — Убирайся в свою комнату! — приказал он, поворачиваясь к дочери спиной, чтобы она, не дай Бог, не успела проследить за его взглядом. — И чтобы я сегодня тебя больше не видел!
Тревор поспешил в ванную. Анна с трудом поднялась с пола, ноги ее дрожали. Холодными ладонями вытирая слезы, она подошла к лестнице и уже там, не выдержав, обернулась и негромко произнесла:
— Чтоб ты сдох, козлиный член! Чтоб ты сдох и больше никогда не проснулся! — Потом зарыдала еще громче, давясь солеными слезами.
4
Саманта появилась неожиданно. Буря, разразившаяся вскоре в доме Треворов, не позволила Алексу как следует поразмыслить о странности такого внезапного появления жены. Ведь он не слышал ни как подъехал ее «фольксваген», ни как она открыла дверь в кухне, соединявшую дом с гаражом, ни стука ее высоких каблуков — ничего этого он не слышал. Хотя обязательно должен был услышать!
Алекс скинул в ванной одежду и с брезгливым выражением на лице вымылся под душем. Головная боль немного утихла, теперь его мучил стыд, который он, сам того не сознавая, пытался превратить в чувство гнева и ненависти, направленное на других. Кипя злобой, он вернулся в спальню и развалился на широкой двуспальной кровати. Он чувствовал, что, появись в этот момент жена, он не совладает с собой. Конечно, на следующее утро он пожалел бы о том, что сделал, увидев свою супругу с синяками, тем более не дай Бог на лице. Однажды Алекс уже оказывался в подобном неприятном положении, когда Саманте пришлось объяснять всем, почему это она в такую жару надела блузку с высоким воротником. «Что вы, мне ничуть не жарко!» Это случилось в конце июня, стояла страшная жара. Алекс только-только закончил ужинать и, выходя из кухни, столкнулся в дверях с Самантой. По правде сказать, Алекс был в таком состоянии, что мог вспыхнуть как порох даже без всякого повода. Настроение у него было просто отвратительное и, чтобы разгорелся скандал, хватило бы даже двух слов жены о погоде. К несчастью, Саманта, прожив столько лет с мужем, так и не научилась распознавать его душевное состояние. Вот почему, глядя в спину удалявшегося мужа, она сердито проговорила:
— Ты хоть раз за собой уберешь со стола, черт бы тебя побрал? Хоть раз! Неужели нельзя хотя бы положить тарелки в раковину? — Голос Саманты сорвался на визг. Волосы разметались, глаза метали молнии. — Я тебе что, домработница?
Алекс, никогда не отличавшийся многословием, и на этот раз не изменил себе. Подталкиваемый ненавистью, искавшей выхода, он подскочил к жене.
— Замолчи, ты… сука! — только и сказал он.
Лицо Саманты исказилось от негодования.
— Что?! — закричала она. — Кто?.. Я?.. — Но не договорила: Алекс, размахнувшись, ударил ее ладонью.
Если бы Саманта не успела отклониться, на следующий день под глазом у нее красовался бы здоровенный синяк, а пикантность ситуации была в том, что завтра, в субботу, они были приглашены на вечеринку к шефу Алекса — мистеру Вербицки. Хозяин накануне снова напомнил о ней Тревору.
«Я почти не вижу твоей супруги, Алекс, — сказал он. — Мы все, надеюсь, одна большая семья, поэтому я буду очень рад, если ты придешь ко мне вместе со своей красавицей женой. Нехорошо, мой друг, ходить повсюду одному. Я помню, как ты скучал без нее в прошлый раз. С ней, я думаю, ты будешь не такой молчаливый».
«Непременно, мистер Вербицки», — ответил Алекс Тревор.
«Надеюсь, она здорова? Я имею в виду — ничто не помешает ей приехать с тобой?»
«Нет. Ни в коем случае, — поспешно проговорил Алекс — С ней все в порядке, и мы обязательно будем у вас в субботу вдвоем. Обязательно».
На том и расстались. И если б вдруг оказалось, что у Саманты фонарь под глазом, завтра Алексу пришлось бы срочно придумывать какую-нибудь историю, желательно правдоподобную, чтобы объяснить отсутствие жены. А Тревор не был уверен, что это у него получилось бы уж очень правдоподобно, так что у недоброжелателей впервые появился бы повод шептаться между собой, что семейная жизнь Алекса не так уж и благостна, как все думают. А ведь стоит пробить разок стену, разрушить ее потом намного легче. Синяк на лице Саманты как раз и стал бы той самой первой пробоиной в стене, которую Треворы воздвигли, дабы отгородить свою семейную жизнь от посторонних глаз. Но миссис Тревор успела немного отклониться, и удар жесткой руки мужа пришелся в шею, на несколько дюймов пониже левой щеки. Пока из уст Саманты лилась потоком отборная брань, след от удара наливался цветом переспелой сливы. Физическое доказательство неджентльменского отношения к жене отрезвило Алекса, но было уже поздно: на очаровательной шейке миссис Тревор расползался кляксой большой синяк. Ее мужу пришлось терпеть проклятия по своему адрес до поздней ночи. Весь следующий день Саманта посвятила приготовлениям к вечеринке. Она переворошила весь свой гардероб, пока не остановилась наконец на шелковой бирюзовой блузке с высоким воротником, который скрывал синяк от посторонних глаз. И все же, подъезжая к трехэтажному коттеджу шефа Алекса, Саманта испытывала ощущение, что выглядит нелепо. Что касается Алекса, то у него весь день вертелась в голове мысль, что если бы жены не было на свете, то не было бы и проблем. Весь вечер Алекс Тревор чувствовал себя не в своей тарелке.
К счастью, в тот раз все обошлось — красота Саманты отодвинула тему высокого воротника в столь неподходящую погоду на второй план, но Алекс надолго запомнил, как порой опасны бывают собственные ошибки. И теперь, лежа на кровати, он мысленно приказывал себе ни в коем случае не пускать в ход руки, если Саманта вдруг сейчас заявится. Живи Алекс Тревор пару сотен лет назад, когда муж считался полноправным хозяином своей жены, а телесные наказания провинившихся детей были делом привычным, он конечно же чувствовал бы себя вольготнее и не был бы так внутренне зажат. Родители и общество внушили маленькому Алексу определенные непреложные истины. Алекс учился улыбаться незнакомым людям, когда улыбаться вовсе не хотелось; Алекс учился говорит «извините», когда хотелось выругаться; Алекс учился не показывать свое недовольство кем-то или чем-то перед людьми, стоявшими выше его, когда хотелось повернуться спиной к этим людям и показать им голую задницу; Алекс учился. Действительность приучила его не делать того, что в данное время и в данных обстоятельствах так или иначе обернулось бы против него самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
— Па, что случилось? — Это была Анна.
Теперь он понял, что именно присутствие младшей дочери он и почуял еще до того, как она успела открыть рот. Только вот принял ее черт знает за кого. Ну, конечно, Анна была дома, и она спустилась со второго этажа, услышав странный грохот в спальне родителей, как же он не подумал об этом? Он так углубился в себя, что позабыл, что в доме не один. Одновременно с волной глубочайшего облегчения мистер Тревор почувствовал, как по бедру побежала вниз теплая струйка. Краска бросилась ему в лицо — он умудрился ОБМОЧИТЬСЯ! Пожалуй, не случись этого, Алекс ограничился бы двумя-тремя словами, притом не очень обидными. Теперь же Тревор не мог даже сделать вид, что не замечает младшую дочь, как это часто делал. Для Алекса существовал лишь один объект — Анна. Непроизвольно мужчина переложил на нее и злость, которая по праву принадлежала жене. Бешенство было таким сильным, что с минуту Тревор не мог произнести ни слова. Анна приблизилась на шаг к нему и, щурясь от света, падавшего из спальни, встревоженно спросила:
— Ты что, упал, па? — Она смотрела на него своими крохотными глазенками, и Тревору чудилась в них насмешка. Ему даже показалось, что еще немного — и вредная девчонка, эта проныра, спросит: «Па, а почему у тебя спереди мокро?»
— Что ты здесь делаешь, маленькая СУКА? — завизжал Тревор. Гнев, страх, запах собственной мочи, ненависть, головная боль, неудовлетворенность этой проклятой жизнью, обида на туполобых деток и жену-стерву — все смешалось в невообразимый огненный коктейль, обжигавший ему душу. — Что ты, мать твою, здесь ДЕЛАЕШЬ?
— Па? — В глазах девочки появился животный страх, она не могла отвести взгляд от красной как помидор, разъяренной физиономии отца. — Я не…
— ЗАТКНИСЬ! — гаркнул Тревор. Испуг в глазах дочери произвел на него обратное действие, только подогрев его ярость. — Какого черта ты торчишь под дверью у спальни родителей? Какого черта…
— Папочка, я думала…
— …ты суешь свой нос куда тебя не просят, маленькая засранка!
— Па, почему ты…
— Закрой свою вонючую пасть, маленькая сучка! — Тревор схватил дочь своими широкими лапами за тонкие плечики. — Я знаю, ЧТО ты тут делала! — заорал он. Пожалуй, в этот момент в нем зашевелилась подспудная мысль, что перед ним ребенок и что он может сломать ей ключицы, если не возьмет себя в руки.
— Па… мне больно… — Из глаз Анны выкатилось по слезинке, она говорила с опаской, точно боялась, что от ее жалоб только станет еще хуже.
— Я не знаю, что я с тобой сделаю, если ты еще раз полезешь мне под ноги, когда я спешу.
— Мне… больно… — жалобно пробормотала Анна. — Отпусти меня, па. Пожалуйста. Я больше никогда не…
Не дав дочери договорить, Тревор закатил ей смачную затрещину. Колени девочки подогнулись, и она осела на пол. Под детские всхлипывания Тревор направился к ванной.
— Я всем расскажу, что ты меня бьешь! — вдруг выкрикнула Анна ему вдогонку.
Тревора будто кто-то со всей силы ударил в спину. Он резко остановился и медленно повернулся к дочери.
— Что… что ты сказала? — хрипло спросил он.
Анна перестала плакать, догадавшись, что явно сболтнула лишнее:
— Па, я пошутила… я не… не скажу ничего про… никому. Только не бей меня…
— Не скажешь ничего про… что? — прошипел Алекс. Он совершенно забыл, что обмочился. — Не скажешь про что? — заорал он. — Про что? Тебе разве есть про что рассказывать?
— Папочка, па, я не… я не… не буду, больше… не буду… честно… я больше… — Она отодвигалась от него, скользя задом по полу и отталкиваясь ногами.
— Может, ты заодно расскажешь, как подслушивала под дверью, как крутилась здесь и чуть не испугала меня до смерти? Может, заодно ты расскажешь и это?
— Я не подслуши…
— Молчать! Чтоб я тебя не слышал! — зашипел Тревор. — Лучше молчи! — Рассудок его вновь затуманился, в ушах зазвучали чьи-то укоризненные голоса, а перед глазами замаячило широкое, с двойным подбородком лицо шефа: «Мистер Тревор, мне с трудом верится, что такой порядочный, ответственный и вежливый человек, как вы…» — Молчи, маленькая сучка! — рявкнул Алекс, и образ полного человека исчез.
Девочка уже не пыталась открыть рот, она сжалась, как затравленный волчонок, и остановившимися глазами смотрела на отца, напоминавшего ей теперь какого-то разъяренного монстра из мультфильма.
— Ты… — Тревор осекся; он заметил темное пятно на штанине брюк. Левое бедро там, где пробежала струйка мочи, пощипывал неприятный холодок. — Убирайся в свою комнату! — приказал он, поворачиваясь к дочери спиной, чтобы она, не дай Бог, не успела проследить за его взглядом. — И чтобы я сегодня тебя больше не видел!
Тревор поспешил в ванную. Анна с трудом поднялась с пола, ноги ее дрожали. Холодными ладонями вытирая слезы, она подошла к лестнице и уже там, не выдержав, обернулась и негромко произнесла:
— Чтоб ты сдох, козлиный член! Чтоб ты сдох и больше никогда не проснулся! — Потом зарыдала еще громче, давясь солеными слезами.
4
Саманта появилась неожиданно. Буря, разразившаяся вскоре в доме Треворов, не позволила Алексу как следует поразмыслить о странности такого внезапного появления жены. Ведь он не слышал ни как подъехал ее «фольксваген», ни как она открыла дверь в кухне, соединявшую дом с гаражом, ни стука ее высоких каблуков — ничего этого он не слышал. Хотя обязательно должен был услышать!
Алекс скинул в ванной одежду и с брезгливым выражением на лице вымылся под душем. Головная боль немного утихла, теперь его мучил стыд, который он, сам того не сознавая, пытался превратить в чувство гнева и ненависти, направленное на других. Кипя злобой, он вернулся в спальню и развалился на широкой двуспальной кровати. Он чувствовал, что, появись в этот момент жена, он не совладает с собой. Конечно, на следующее утро он пожалел бы о том, что сделал, увидев свою супругу с синяками, тем более не дай Бог на лице. Однажды Алекс уже оказывался в подобном неприятном положении, когда Саманте пришлось объяснять всем, почему это она в такую жару надела блузку с высоким воротником. «Что вы, мне ничуть не жарко!» Это случилось в конце июня, стояла страшная жара. Алекс только-только закончил ужинать и, выходя из кухни, столкнулся в дверях с Самантой. По правде сказать, Алекс был в таком состоянии, что мог вспыхнуть как порох даже без всякого повода. Настроение у него было просто отвратительное и, чтобы разгорелся скандал, хватило бы даже двух слов жены о погоде. К несчастью, Саманта, прожив столько лет с мужем, так и не научилась распознавать его душевное состояние. Вот почему, глядя в спину удалявшегося мужа, она сердито проговорила:
— Ты хоть раз за собой уберешь со стола, черт бы тебя побрал? Хоть раз! Неужели нельзя хотя бы положить тарелки в раковину? — Голос Саманты сорвался на визг. Волосы разметались, глаза метали молнии. — Я тебе что, домработница?
Алекс, никогда не отличавшийся многословием, и на этот раз не изменил себе. Подталкиваемый ненавистью, искавшей выхода, он подскочил к жене.
— Замолчи, ты… сука! — только и сказал он.
Лицо Саманты исказилось от негодования.
— Что?! — закричала она. — Кто?.. Я?.. — Но не договорила: Алекс, размахнувшись, ударил ее ладонью.
Если бы Саманта не успела отклониться, на следующий день под глазом у нее красовался бы здоровенный синяк, а пикантность ситуации была в том, что завтра, в субботу, они были приглашены на вечеринку к шефу Алекса — мистеру Вербицки. Хозяин накануне снова напомнил о ней Тревору.
«Я почти не вижу твоей супруги, Алекс, — сказал он. — Мы все, надеюсь, одна большая семья, поэтому я буду очень рад, если ты придешь ко мне вместе со своей красавицей женой. Нехорошо, мой друг, ходить повсюду одному. Я помню, как ты скучал без нее в прошлый раз. С ней, я думаю, ты будешь не такой молчаливый».
«Непременно, мистер Вербицки», — ответил Алекс Тревор.
«Надеюсь, она здорова? Я имею в виду — ничто не помешает ей приехать с тобой?»
«Нет. Ни в коем случае, — поспешно проговорил Алекс — С ней все в порядке, и мы обязательно будем у вас в субботу вдвоем. Обязательно».
На том и расстались. И если б вдруг оказалось, что у Саманты фонарь под глазом, завтра Алексу пришлось бы срочно придумывать какую-нибудь историю, желательно правдоподобную, чтобы объяснить отсутствие жены. А Тревор не был уверен, что это у него получилось бы уж очень правдоподобно, так что у недоброжелателей впервые появился бы повод шептаться между собой, что семейная жизнь Алекса не так уж и благостна, как все думают. А ведь стоит пробить разок стену, разрушить ее потом намного легче. Синяк на лице Саманты как раз и стал бы той самой первой пробоиной в стене, которую Треворы воздвигли, дабы отгородить свою семейную жизнь от посторонних глаз. Но миссис Тревор успела немного отклониться, и удар жесткой руки мужа пришелся в шею, на несколько дюймов пониже левой щеки. Пока из уст Саманты лилась потоком отборная брань, след от удара наливался цветом переспелой сливы. Физическое доказательство неджентльменского отношения к жене отрезвило Алекса, но было уже поздно: на очаровательной шейке миссис Тревор расползался кляксой большой синяк. Ее мужу пришлось терпеть проклятия по своему адрес до поздней ночи. Весь следующий день Саманта посвятила приготовлениям к вечеринке. Она переворошила весь свой гардероб, пока не остановилась наконец на шелковой бирюзовой блузке с высоким воротником, который скрывал синяк от посторонних глаз. И все же, подъезжая к трехэтажному коттеджу шефа Алекса, Саманта испытывала ощущение, что выглядит нелепо. Что касается Алекса, то у него весь день вертелась в голове мысль, что если бы жены не было на свете, то не было бы и проблем. Весь вечер Алекс Тревор чувствовал себя не в своей тарелке.
К счастью, в тот раз все обошлось — красота Саманты отодвинула тему высокого воротника в столь неподходящую погоду на второй план, но Алекс надолго запомнил, как порой опасны бывают собственные ошибки. И теперь, лежа на кровати, он мысленно приказывал себе ни в коем случае не пускать в ход руки, если Саманта вдруг сейчас заявится. Живи Алекс Тревор пару сотен лет назад, когда муж считался полноправным хозяином своей жены, а телесные наказания провинившихся детей были делом привычным, он конечно же чувствовал бы себя вольготнее и не был бы так внутренне зажат. Родители и общество внушили маленькому Алексу определенные непреложные истины. Алекс учился улыбаться незнакомым людям, когда улыбаться вовсе не хотелось; Алекс учился говорит «извините», когда хотелось выругаться; Алекс учился не показывать свое недовольство кем-то или чем-то перед людьми, стоявшими выше его, когда хотелось повернуться спиной к этим людям и показать им голую задницу; Алекс учился. Действительность приучила его не делать того, что в данное время и в данных обстоятельствах так или иначе обернулось бы против него самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107