Мартинес улыбнулся:
- И еще разок позволим этому славному Козлову подышать нам в лицо. - Он бросил взгляд на маслянистое печенье, которое он машинально взял с тарелки. Оно было таким неаппетитным, что он не донес его до рта.
Мартинес почувствовал на себе взгляд Тейлора. Полковник глядел на него так пронзительно, что его рука с печеньем застыла в воздухе, словно повинуясь приказу волшебника. Глаза двух офицеров встретились, и майор поразился, насколько серьезным был взгляд его командира.
- Съешь его, - тихо произнес Тейлор голосом сухим и бесстрастным, как горная пустыня. - А потом - улыбнись.

***

Майор Говард Мередит, для друзей просто Мерри, почти забыл, когда люди в последний раз обращали внимание на цвет его кожи. Хотя русские и не были откровенно грубы, но они разговаривали с ним с едва скрытым пренебрежением. Он один-единственный из старших офицеров американского полка говорил по-русски, но тем не менее его коллега явно предпочитал общаться через переводчика с его белокожим подчиненным.
Мерри Мередит не слишком страдал. Ему в жизни довелось побывать в гораздо худших ситуациях. Однако он не мог не испытывать некоторую грусть. Его еще давно предупреждали о том, что русские - расисты, но он верил, что для него будет сделано исключение. Хотя бы из уважения к Пушкину. Из всех присутствовавших здесь американцев он один читал русскую классику. Он знал названия картин Репина и даже когда они были написаны. Ему казалось, что из своих соотечественников он один понял ту железную цепочку неизбежностей, что привела этих людей к нынешней трагедии. Он даже знал названия и составные части многочисленных закусок, которые хозяева, явно с огромным трудом, наскребли для сегодняшней встречи. И тем не менее всякий раз, когда он подходил к столу, русские бросали на него недовольные взгляды, словно его темная кожа могла испачкать еду.
Расовой дискриминации не было места в университетском городке, где беззаботно прошла его молодость, а за годы, проведенные в Уэст-Пойнте, он сам научился отгораживаться от подобных предрассудков. Армия же испытывала такую нехватку способных людей, что их национальные, этнические и социальные корни никого там не волновали. Только позже жизнь впервые заставила его посмотреть на свое отражение в зеркале.
И вот теперь, через много лет после того ужасного дня в Лос-Анджелесе, он оказался рядом с советским полковником, который видел в нем всего лишь относительно высокоразвитое животное. Начальник советской разведки посвящал его в тонкости построения армии противника и ситуации на фронте так, как если бы разговаривал с ребенком, и Мередиту постоянно приходилось вызывать в памяти образ и пример Тейлора, чтобы удержаться от того, чтобы словами, а то и действием не оскорбить пузатого полковника. Самое обидное, что тот явно знал меньше Мередита о противнике и даже о положении собственных войск, а то немногое, что было ему известно, уже давно и безнадежно устарело. Благодаря постоянно обновляющейся разведывательной информации, что звучала в его наушниках и появлялась на экране переносного компьютера, Мередит знал, что боевая обстановка ухудшалась с каждым часом. И, однако, похоже, полковника Козлова интересовала только демонстрация своего этнического превосходства.
Мередит с облегчением увидел, как Мэнни Мартинес прервал свой тет-а-тет с Тейлором и направился к столу, переоборудованному в разведывательный отсек.
На лице Мартинеса сияла ослепительная улыбка, резко контрастировавшая с царившей в помещении атмосферой умственного и физического истощения.
- Простите, сэр, - извинился Мартинес перед бочкообразным советским полковником, со своей указкой, напоминавшей дирижерскую палочку, скорее походившим на руководителя уличного оркестра. Потом он повернулся к Мередиту: - Мерри, наш Старик хочет, чтобы ты поприсутствовал на одной маленькой беседе. Можешь освободиться на минутку?
Мередит испытал восторг школьника, которому вдруг разрешили прогулять уроки. Он спешно извинился перед полковником по-русски и оставил своего зама страдать во имя армии Соединенных Штатов Америки.
Лавируя между столами, Мередит почувствовал, что улыбка Мэнни оказалась заразительной.
- Ну что ты оскалился, придурок? - поинтересовался Мередит у приятеля.
Мэнни улыбнулся еще шире:
- Это все еда. Ты должен ее попробовать.
- Уже пробовал, - ответил Мередит. Хотя умом он и понимал, каких усилий стоило организовать такой буфет и что все в нем - относительно высокого качества, он все же не мог поверить, что Мэнни действительно понравились закуски. Все его попытки убедить остальных офицеров отдать им должное безнадежно провалились. - Да брось, ты меня разыгрываешь.
- Только не я, брат. Еда потрясающая. Хочешь, спроси у Старика сам.
Мередит решил, что тот шутит, и, хотя так и не понял юмора, не стал больше ничего выяснять. Протискиваясь мимо последнего рабочего стола, он зацепил грубыми шерстяными брюками за край лежащей на нем кальки со схемой и сбросил на пол несколько маркеров.
- Классный же ты был, видать, защитник, - заметил Мэнни.
Мередит с приятелем быстро подобрали упавшие инструменты с беспорядочно разбросанных по полу компьютерных распечаток и извинились перед измученным капитаном, чья работа пошла насмарку. Когда друзья распрямились, перед ними стоял полковник Тейлор, а также генерал Иванов, Козлов и еще один русский, в котором Мередит признал коллегу Мэнни. Через минуту подошел Счастливчик Дейв Хейфец и советский офицер, заместитель по планированию.
Стараясь не привлекать к себе внимания, Мередит передвинулся так, чтобы не оказаться лицом к лицу с Козловым. Тот был вполне привлекательным человеком - пока не открывал рта, полного обломанных гнилых зубов, от вида которых хотелось зажмуриться.
Его дыхание смело можно было квалифицировать как самое грозное наступательное оружие, имевшееся в арсенале русских. Мередит сочувствовал Козлову, ибо тот явно являлся первоклассным офицером и изо всех сил старался, чтобы все шло как надо. Но его сочувствие не шло настолько далеко, чтобы терпеть его дыхание.
И без того в комнате стояла вонь, и воздух висел неподвижно, тяжелый, как одеяло. Грубая ткань советской формы, которую носили все присутствовавшие, стала еще жестче от засохшего пота. Мередит не чувствовал уверенности, что его желудок выдержит дурной запах изо рта Козлова, учитывая поздний час, недосыпание и тяжелый груз жирной, нездоровой русской пищи.
Тейлор подвел их всех к карте во всю стену и бросил быстрый взгляд на Мередита, выясняя, готов ли тот переводить.
- Похоже, - начал Тейлор, - что мы так торопились, что наши советские союзники не успели понять одну маленькую вещь…
Перевод давался легко. Мередит отлично знал, в каком тоне хотел говорить Тейлор - как всегда, в единственно нужном. Общаясь с уличной ли шпаной, с мексиканскими ли бандитами, с сенаторами или советскими генералами, Тейлор не уставал восхищать Мередита верным выбором не только слов, но и голосовых оттенков, которые помогали ему наилучшим образом воспользоваться предубеждениями собеседников.
А интересно, что советские думали о самом Тейлоре? Мередит приметил, что мало кто из советских офицеров носил на лице отметины болезни Рансимана. В то же время он знал, что Советский Союз пострадал от эпидемии еще больше, чем Америка, но, похоже, у них существовали некие негласные правила, не допускавшие до высоких должностей и званий сильно изуродованных людей. Мередит часто гадал, не является ли это просто-напросто еще одним проявлением извечного пристрастия русских военных к показухе.
Он попробовал представить себе, каким кажется Тейлор впервые увидевшим его людям. Трудно, конечно, оставаться объективным, проработав с человеком столько лет и испытывая к нему такую глубокую, хотя и не высказанную вслух, привязанность. Даже в Соединенных Штатах 2020 года Тейлор скорее мог оказаться жертвой предрассудков, даже объектом примитивного животного страха, чем хорошо одетый, без единого шрама выходец из буржуазной среды, которому по случайности досталась кожа цвета молочного шоколада. Мередит порой задумывался, станут ли русские судить о его командире тоже только по внешним данным.
- … и мы хотим решить все проблемы в атмосфере открытости и взаимного доверия, - перевел Мередит.

***

Генерал армии Иванов вслушивался в легкое течение русской речи, гадая про себя, где черный американец так хорошо научился языку. От американцев вообще только и жди каких-нибудь сюрпризов. Некоторые сюрпризы приятные - они очень старательны, очень уверены в себе, очень сообразительны. Но имелись и другие сюрпризы, смириться с которыми оказалось не так-то просто. Например, эта история с рассредоточением средств обеспечения. Говорят американцы всегда очень вежливо, но за вежливостью скрывается несгибаемая твердость. Иванов уже давно заметил железную закономерность: они уступят в мелочах, но в более важных вопросах всегда настоят на своем.
Иванов устал физически, и ему надоело спорить. Ладно, пусть делают как хотят. А Советская Армия будет распоряжаться своими войсками так, как считает нужным. Пусть американцы попытаются. Иванов хотел бы верить, хотел бы сохранить в себе оптимизм, но он так долго испытывал одни поражения и очень сомневался, чтобы один-единственный полк, пусть и вооруженный таинственным американским чудо-оружием, смог бы внести перелом в ход войны. Но он будет им благодарен даже за самую малую помощь. Положение складывалось отчаянное, и он боялся войти в историю в качестве одного из тех русских военачальников, чьи имена ассоциировались с крахом.
Но кто может с уверенностью сказать, сколько лет еще будет продолжаться сама русская история? Посмотрите на глубину пропасти, в которую мы уже упали. Выпрашиваем помощи у американцев…
Впрочем, и они сами доживают последние дни. Иванов считал, что время белой расы ушло и будущее принадлежит азиатским толпам, так что лучшее, что можно сделать, это еще ненадолго сдержать напирающий поток.
Иванов переводил взгляд с одного американского лица на другое. Как нелепо они все выглядели в советской форме. Этот убийственного вида полковник - наверняка такое же чудище внутри, как и снаружи, иначе он прибегнул бы к замечательной американской косметической хирургии. А вот тот, похожий на шалопая-грузина. И еще израильтянин - Иванов знавал таких - замкнутый тип, от которого не дождешься улыбки, не уговоришь опрокинуть стаканчик. За евреями вечно нужен глаз да глаз. Немцы с ними не справились, и арабы тоже, несмотря на все свои атомные бомбы и нервно-паралитический газ. Но евреи тоже дали, в конце концов, маху. Они поставили на американскую лошадку, а им следовало бы поддержать японцев. Так, еще черный майор, так здорово говорящий по-русски. Иванов полагал, что руководство полка подбиралось специально таким образом, чтобы уверить русских в единстве американского народа, наподобие висевших повсюду в годы его молодости плакатов, с которых эстонцы и украинцы улыбались рядом с азербайджанцами и таджиками. Но как те плакаты не обманывали никого в советском обществе, так и американцам не удастся никому здесь запудрить мозги, и Иванов гадал, как эта команда проявит себя в настоящем бою.
Раньше, в бытность его молодым офицером, все было совсем иначе. Даже на младшего лейтенанта смотрели с уважением. А потом пришел этот тип Горбачев со своими реформами и обещаниями и начал рыть яму под армией. Нашлись среди военных честолюбцы, которые помогли ему. Иванов и сам не сомневался в необходимости перестройки, поддавшись царившей тогда эйфории. Но как мало сбылось из обещанного. Люди просто перестали испытывать уважение и страх. Они захотели жить как западноевропейцы, как американцы. Они не осознавали роль России, Советского Союза в мировой истории. Они думали только о себе. Потом, когда страна начала разваливаться на части, наконец-то пришли к власти более разумные люди. Но слишком поздно. Иванов был знаком с многочисленными теориями о неизбежности краха экономической модели, пережившей свое время, о расплате за десятилетия неумеренных трат на оборону, о громоздкости системы, душившей ростки всего живого…
Ложь, ложь, все ложь. Горбачев и его сообщники предали веру, отдали победу в чужие руки. В конечном итоге преследования военных никому ничего не дали. Экономика не возродилась волшебным образом, напротив, жизнь становилась все хуже и хуже. Расстрелять мало человека, разрушившего величайшую державу в мире.
Когда система дала трещину, ничто уже не работало, как прежде. Это было все равно что пытаться затолкать обратно в тюбик выдавленную зубную пасту. Демократия… Смешно слушать. Советскому Союзу нужна сила. А вместо силы народ получил пустые обещания, неравенство, предательство.
Те десятилетия, что Иванов шел к своему нынешнему чину, казались ему нескончаемой хроникой развала, восстаний, бунтов и полумер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50