Пизон попытался заикнуться о том, чтобы Крул убрался куда-нибудь подальше, но Бенит горой встал на защиту деда. И банкир уступил, сам не зная почему.
Вскоре Пизону начало казаться, что он сходит с ума. Сходит, но никак не может сойти.
— Папаша, ты слишком много пьешь, — заметил Бенит. — Наконец-то я могу называть тебя папашей законно.
— Заткнись. Я не нуждаюсь в твоих советах.
— Неужели ты не хочешь послушать мои умные мысли?
— Бенит, мы оба висим на волоске. Драчка в подвале сорвалась, мой заказ не выполнен, а этот олух Макрин пустился в бега. Я взял два клейма. Одно — чтобы из Цезаря выпустили кишки, и второе, чтобы сделаться императором. Заплатил за каждое миллион сестерциев. А что вышло? Пшик!
— Друг мой, это-то и хорошо. Потому что императором теперь стану я. А Цезарь все равно умрет.
Пизон смерил своего только что усыновленного сынка презрительным взглядом. Бенит сидел на высоком стуле и играл на клавиатуре органа пальцами ног. У него была одна клавиатура — без труб. Но эти беззвучные упражнения чрезвычайно его забавляли. Он приходил в восторг от одного нажатия клавиш.
— Что? Я посвятил тебя в свои планы, а теперь ты… — Пизон задохнулся от подобной наглости. — Ты украл у меня идею, подонок!
— Разве подлость охраняется Римским правом? Напротив, насколько я помню, одно из положений права гласит: «К постыдному никто не обязывает».
— Ничтожество!
— Неправда. Я — великий. Просто великие иногда кажутся людям примитивным смешными и непонятными. Вот на тебя точно никогда не падет выбор.
Из-за твоего богатства. А я беден. Но при этом потенциально богат. Я там и здесь. И нигде. Таких обожает толпа. Она влюбляется в них мгновенно и надолго. Да здравствует толпа! За две тысячи лет она не сделалась ни умнее, ни просвещеннее! Папашка, налей мне. Я хочу выпить за толпу.
Как ни странно, но Пизон исполнил просьбу Бенита.
— Папашка, мне очень понравился твой замысел, но я внес с него некоторые коррективы. Я — твой корректор, папашка, цени. Кстати, ты знаешь, что Элий в Риме? Нет? Приехал тайно. Говорят, он болен. Так вот, сегодня ночью я убью Цезаря, а в убийстве обвинят Элия. Разумеется, с него снимут потом обвинение… может быть. Но это не важно. Главное — бросить тень. Элию не избавиться от нее до конца жизни. А главное, Руфин никогда не простит Элию смерти сына — не важно, виновен сенатор или нет. А потом выйду я весь в белом. И стану императором.
Пизону казалось, что Бенит бредит.
— Поражен грандиозностью моих планов? — продолжал Бенит. — Я уберу Цезаря, потом Руфин уберет Элия, а уж потом мы с тобой, дорогой папашка, придумаем, как не торопясь убрать Руфина. Настало время массовой уборки. Урожай созрел.
Пизон вновь наполнил свой кубок и осушил.
— А потом ты уберешь меня?
— Нет, дорогой папочка. Ты сам устранишься. Отойдешь в тень и будешь мне помогать добывать власть. А я буду помогать тебе добывать деньги. У нас будет совместная компания. «Пизон и сыновья. Рим и провинции». Неплохо звучит? Мы как два братца Диоскура — один бессмертный, другой — обычный человек.
— Потише, пожалуйста, — шепотом попросил Пизон.
— А что такого? Неужто Руфин не знает истории о двух любящих братьях Касторе и Поллуксе? Не волнуйся, папашка, доносчиков никто не слушает нынче. Лучше давай заключим пари на миллион сестерциев, что я сделаюсь Августом.
— Руфин еще жив и не собирается умирать.
— Миллион, папаша. Неужели тебе жаль миллиона для родного сыночка?
И он ударил разом двумя ногами по клавиатуре. Пизон сморщился, как будто пронзительные звуки органа в самом деле раздались в комнате.
Отставной фрументарий Лапит пробирался по рынку меж женщин в ярких двуцветных платьях и слуг с сумками и корзинами. Лапит любил сам ходить на рынок и выбирать зелень и фрукты. А еще он непременно останавливался возле торговца антиквариатом, в основном поддельным, что расположился под пестрым тентом возле статуи Меркурия. Но среди его барахла порой встречались подлинные и по-настоящему ценные вещицы. Завидев постоянного покупателя, старый торговец-сириец ожесточенно замахал руками, приветствуя Лапита.
— О благородный и несравненный Лапит! — кричал антиквар, хотя бывший соглядатай был от него еще в десяти шагах, — я нашел для тебя подлинное ожерелье царицы Клеопатры. Только посмотри!
И старый пройдоха достал из-под прилавка потертый кожаный футляр. Внутри тускло поблескивала нитка дешевых гранатов. Вряд ли подобное ожерелье надела бы даже служанка Клеопатры. Лапит презрительно хмыкнул.
— Не нравится? Тогда я поищу что-нибудь другое… Что скажешь о броши в виде скарабея?
Антиквар суетился, выбирая подходящую вещицу среди многочисленных безделушек.
— Лапит…— услышал соглядатай рядом с собой незнакомый голос.
Он обернулся, но никого не увидел.
— Не оборачивайся, сделай вид, что интересуешься барахлом этого жулика, — продолжал голос.
Странный голос… Но только чей? И тут Лапит почувствовал, что у него холодеют руки и ноги, — он увидел, как мраморный Меркурий повел нарисованным глазом и едва заметно подмигнул. Лапит уронил корзинку с зеленью.
— Я простоял целый час на солнцепеке, пока ты ползал по рынку, выбирая пучок редиски, — шептал Меркурий. — А теперь слушай меня внимательно. И не отвечай вслух, только кивай головой. Понял?
— Да, — выдавил Лапит.
— Что ты сказал, доминус? — Тут же повернулся к покупателю антиквар.
— Ничего, — Лапит кашлянул, прочищая горло. — Лишь то, что сегодня выбор не велик.
— Что поделать. Подлинно интересный товар попадается все реже и реже. Может, тебя интересует мумие? Эта смола, по вкусу напоминающая амброзию.
— Ничего не говори, идиот, — прошипел Меркурий. — Только кивай.
Лапит послушно кивнул.
— Ты купишь мумие? Сколько? — радостно воскликнул антиквар.
— У тебя есть кто-нибудь на примете, кто может проследить за фургонами из Массилии? Куда везут черные камни, похожие на смолу? Мне нужен пункт назначения. И как можно быстрее. У тебя есть верный человек?
Лапит несколько раз кивнул.
— Я достану завтра. Завтра ты придешь? Непременно? — в восторге лопотал торговец.
— Ах, прохвост! — воскликнул каменный Меркурий. — Торговля этим суррогатом запрещена. Ее варят из мумий фараонов. Жулик.
— Жулик, — подтвердил Лапит, забыв, что должен соблюдать молчание. Антиквар обиделся:
— Клянусь Меркурием, сделка будет честной! Может, возьмешь этого скарабея? Всего сотня сестерциев. А он из знаменитой гробницы Тутанхамона, раскопанной археологом Картериусом.
Скарабей был месяц назад сделан в захудалой мастерской в Луксоре из полудрагоценных камней.
— Как только узнаешь, куда везут руду, явишься немедленно в мой храм, — продолжал наставления бог жуликов и торговцев. — Принесешь в жертву петуха, а затем сообщишь все, что удалось узнать. Все понял?
Лапит кивнул.
— Я так и знал, что тебе понравится. Замечательный скарабей! Он принесет тебе счастье! — ликовал торговец — давненько ему не удавалось так ловко ввернуть покупателю примитивную подделку.
Лапит скривился, но вынужден был вытащить из кошелька несколько монет и расплатиться. Оставалось надеяться, что боги компенсируют вынужденные расходы. Но Меркурий не торопился это подтвердить. Тогда Лапит покосился на статую. Она больше не подавала признаков жизни — не подмигивала нарисованным глазом и не хмурила брови. Обычная статуя Меркурия, такую можно увидеть на каждом рынке.
Глава 2
Второй день ожидания Меркуриевых игр в Антиохии
«Вчера банкир Пизон усыновил молодого человека по имени Гай Бенит Плацид».
«По мнению префекта претория вестники слишком большое значения уделяют событиям в Хорезме».
«Акта диурна». Иды июля <15 июля>
Утром Кассий в который раз подтвердил, что некий прибор обеспечивает Элию «тень» и ни боги, ни гении не способны теперь обнаружить беглеца. В самом деле их никто не беспокоил в маленьком домике в Никее. Воздух был пропитан морем, и каждый вздох, казалось, укреплял силы и прибавлял здоровья. Элий хотел даже отправиться в ближайший храм Меркурия и сжечь несколько зерен благовоний на алтаре в благодарность за удачное завершение путешествия, но Кассий строго-настрого запретил сенатору выходить из сада.
При этом медик бросил на Элия странный, как будто испытующий и одновременно виноватый взгляд. И этот взгляд очень не понравился Элию. Точно такие же взгляды бывают у сенаторов, когда они собираются завалить твой законопроект и сообщают сочувственно, что предложенный закон всем хорош, но они никак не могут его поддержать.
— Ты узнал, где сейчас Юний Вер? И что с ним? — встревожился Элий.
— По последним сведениям вернулся в Рим. С ним все хорошо. Даже очень… очень хорошо…— Кассий смутился, снял очки и протер стекла. — А тебе лучше поспать, это придаст сил.
Элий был уверен, что Кассия что-то мучает, но не мог понять — что.
Элий завернулся в простыню, как в тогу, и спустился к своему деревянному ложу возле бассейна. Он надеялся, что Летти придет сюда вновь. И он ждал ее прихода.
«Старый идиот! — одернул он сам себя. — Ухлестывать за четырнадцатилетней девчонкой! Совсем выжил из ума».
Но подобные упреки не привели его в смущение. Лета сама почти что призналась ему в любви. Но в следующее мгновение ему представилось, что она ушла на пляж со своими ровесниками, плещется в море, а потом валяется на золотом песке. И он понял, что примитивно ревнует. Он почти до конца придумал эту сценку на пляже, когда услышал знакомое шлепанье босых ног. Элий хотел подняться ей навстречу, но не успел — она налетела маленьким ураганом и повалила его на ложе..
— Как здорово, что ты здесь! — воскликнула Летти.
— По-моему, тебя не обучали хорошим манерам, — его голос прозвучал чуть более сурово, чем хотелось самому, — ненароком она толкнула его в больной бок.
— Здесь Лазурный берег! На побережье можно наплевать на все манеры и правила, на все-все… И мы с тобой можем общаться без всяких условностей, вот так запросто.
Она погладила его по руке, и одно ее прикосновение возбудило его. Разумеется, это не любовь, это легкое опьянение, но как приятно быть опьяненным! Голова кружится, беспричинно весело, чувствуешь себя мальчишкой.
— Ты здесь с бабушкой? — спросил он.
— Нет, одна, то есть… — она смутилась. — Со мной… опекун.
Нет, нет, надо все это прекратить. Она совсем ребенок. В ее возрасте девчонки влюбляются до безумия…
— У меня к тебе просьба, Летти. Ты не могла бы выйти на улицу, — он старался говорить серьезным деловым тоном, но против воли его губы расползались в улыбке. — Наверняка на ближайшем перекрестке есть лоток с вестниками. Возьми для меня все последние номера «Акта диурны», начиная с седьмого дня до Ид июля.
— Это невозможно… — Летти смутилась еще больше. — Мне… я… Опекун запрещает мне покидать сад. Он… он боится за меня. И я тоже боюсь!
Она обвила его голову руками и прижалась щекой к его щеке. От тепла ее кожи у него перехватило дыхание. Что она делает?! Этого еще не хватало!
— Я так боюсь, — прошептала Летти, — что они найдут меня и убьют.
— Кто найдет?
— Палачи. Меня приговорили к смерти. Ее невнятный и жаркий шепот походил на бред. Но Элий не в силах был разомкнуть ее руки. Ему хотелось лежать вот так, и ощущать теплоту ее кожи и дыхания, и чувствовать упругость маленьких полудетских грудей. Он слышал, как отчаянно бьется ее сердце.
— Тебя не могли осудить на смерть, — попытался возразить он.
— Меня приговорили. И, когда найдут, исполнят приговор…
— Я не слышал, чтобы какую-нибудь девушку приговорили к смертной казни в последний год. Полагаю, такой случай запомнился бы.
— Это был тайный суд. О нем никто не знает.
— Ну хорошо, пусть так! — После подпольной гладиаторской арены Элий не удивился бы, обнаружив еще и пару-тройку подпольных судилищ. — Но за что тебе грозит смерть? Ты убила кого-нибудь? Нет? В твоем возрасте можно получить смертный приговор лишь за убийство, совершенное с особой жестокостью. За несколько убийств. Или за убийство должностного лица. Поверь мне, я знаю право.
— А за государственную измену? Элий на мгновение прикрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти страницы кодекса.
— Да, можно, но доказать измену в мирное время очень трудно. Особенно по отношению к молоденькой девушке, которая не имела доступа к государственным тайнам. Любой адвокат после первого слушания добьется прекращения дела.
— Но я ее открыла, — прошептала она.
— Что — открыла? — не понял он.
— Я открыла тайну и совершила государственную измену, — она смотрела на Элия полными ужаса глазами.
Ее слова казались одновременно правдивыми и бредовыми. Он верил и не верил ей. Но страх ее был неподделен. Она вся дрожала. Она боялась необыкновенно.
— Теперь палачи найдут меня и казнят, — повторяла она как в бреду и вновь прижималась к нему, ища защиты.
— Послушай…
— Нет, не перебивай меня! — она схватила его за руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Вскоре Пизону начало казаться, что он сходит с ума. Сходит, но никак не может сойти.
— Папаша, ты слишком много пьешь, — заметил Бенит. — Наконец-то я могу называть тебя папашей законно.
— Заткнись. Я не нуждаюсь в твоих советах.
— Неужели ты не хочешь послушать мои умные мысли?
— Бенит, мы оба висим на волоске. Драчка в подвале сорвалась, мой заказ не выполнен, а этот олух Макрин пустился в бега. Я взял два клейма. Одно — чтобы из Цезаря выпустили кишки, и второе, чтобы сделаться императором. Заплатил за каждое миллион сестерциев. А что вышло? Пшик!
— Друг мой, это-то и хорошо. Потому что императором теперь стану я. А Цезарь все равно умрет.
Пизон смерил своего только что усыновленного сынка презрительным взглядом. Бенит сидел на высоком стуле и играл на клавиатуре органа пальцами ног. У него была одна клавиатура — без труб. Но эти беззвучные упражнения чрезвычайно его забавляли. Он приходил в восторг от одного нажатия клавиш.
— Что? Я посвятил тебя в свои планы, а теперь ты… — Пизон задохнулся от подобной наглости. — Ты украл у меня идею, подонок!
— Разве подлость охраняется Римским правом? Напротив, насколько я помню, одно из положений права гласит: «К постыдному никто не обязывает».
— Ничтожество!
— Неправда. Я — великий. Просто великие иногда кажутся людям примитивным смешными и непонятными. Вот на тебя точно никогда не падет выбор.
Из-за твоего богатства. А я беден. Но при этом потенциально богат. Я там и здесь. И нигде. Таких обожает толпа. Она влюбляется в них мгновенно и надолго. Да здравствует толпа! За две тысячи лет она не сделалась ни умнее, ни просвещеннее! Папашка, налей мне. Я хочу выпить за толпу.
Как ни странно, но Пизон исполнил просьбу Бенита.
— Папашка, мне очень понравился твой замысел, но я внес с него некоторые коррективы. Я — твой корректор, папашка, цени. Кстати, ты знаешь, что Элий в Риме? Нет? Приехал тайно. Говорят, он болен. Так вот, сегодня ночью я убью Цезаря, а в убийстве обвинят Элия. Разумеется, с него снимут потом обвинение… может быть. Но это не важно. Главное — бросить тень. Элию не избавиться от нее до конца жизни. А главное, Руфин никогда не простит Элию смерти сына — не важно, виновен сенатор или нет. А потом выйду я весь в белом. И стану императором.
Пизону казалось, что Бенит бредит.
— Поражен грандиозностью моих планов? — продолжал Бенит. — Я уберу Цезаря, потом Руфин уберет Элия, а уж потом мы с тобой, дорогой папашка, придумаем, как не торопясь убрать Руфина. Настало время массовой уборки. Урожай созрел.
Пизон вновь наполнил свой кубок и осушил.
— А потом ты уберешь меня?
— Нет, дорогой папочка. Ты сам устранишься. Отойдешь в тень и будешь мне помогать добывать власть. А я буду помогать тебе добывать деньги. У нас будет совместная компания. «Пизон и сыновья. Рим и провинции». Неплохо звучит? Мы как два братца Диоскура — один бессмертный, другой — обычный человек.
— Потише, пожалуйста, — шепотом попросил Пизон.
— А что такого? Неужто Руфин не знает истории о двух любящих братьях Касторе и Поллуксе? Не волнуйся, папашка, доносчиков никто не слушает нынче. Лучше давай заключим пари на миллион сестерциев, что я сделаюсь Августом.
— Руфин еще жив и не собирается умирать.
— Миллион, папаша. Неужели тебе жаль миллиона для родного сыночка?
И он ударил разом двумя ногами по клавиатуре. Пизон сморщился, как будто пронзительные звуки органа в самом деле раздались в комнате.
Отставной фрументарий Лапит пробирался по рынку меж женщин в ярких двуцветных платьях и слуг с сумками и корзинами. Лапит любил сам ходить на рынок и выбирать зелень и фрукты. А еще он непременно останавливался возле торговца антиквариатом, в основном поддельным, что расположился под пестрым тентом возле статуи Меркурия. Но среди его барахла порой встречались подлинные и по-настоящему ценные вещицы. Завидев постоянного покупателя, старый торговец-сириец ожесточенно замахал руками, приветствуя Лапита.
— О благородный и несравненный Лапит! — кричал антиквар, хотя бывший соглядатай был от него еще в десяти шагах, — я нашел для тебя подлинное ожерелье царицы Клеопатры. Только посмотри!
И старый пройдоха достал из-под прилавка потертый кожаный футляр. Внутри тускло поблескивала нитка дешевых гранатов. Вряд ли подобное ожерелье надела бы даже служанка Клеопатры. Лапит презрительно хмыкнул.
— Не нравится? Тогда я поищу что-нибудь другое… Что скажешь о броши в виде скарабея?
Антиквар суетился, выбирая подходящую вещицу среди многочисленных безделушек.
— Лапит…— услышал соглядатай рядом с собой незнакомый голос.
Он обернулся, но никого не увидел.
— Не оборачивайся, сделай вид, что интересуешься барахлом этого жулика, — продолжал голос.
Странный голос… Но только чей? И тут Лапит почувствовал, что у него холодеют руки и ноги, — он увидел, как мраморный Меркурий повел нарисованным глазом и едва заметно подмигнул. Лапит уронил корзинку с зеленью.
— Я простоял целый час на солнцепеке, пока ты ползал по рынку, выбирая пучок редиски, — шептал Меркурий. — А теперь слушай меня внимательно. И не отвечай вслух, только кивай головой. Понял?
— Да, — выдавил Лапит.
— Что ты сказал, доминус? — Тут же повернулся к покупателю антиквар.
— Ничего, — Лапит кашлянул, прочищая горло. — Лишь то, что сегодня выбор не велик.
— Что поделать. Подлинно интересный товар попадается все реже и реже. Может, тебя интересует мумие? Эта смола, по вкусу напоминающая амброзию.
— Ничего не говори, идиот, — прошипел Меркурий. — Только кивай.
Лапит послушно кивнул.
— Ты купишь мумие? Сколько? — радостно воскликнул антиквар.
— У тебя есть кто-нибудь на примете, кто может проследить за фургонами из Массилии? Куда везут черные камни, похожие на смолу? Мне нужен пункт назначения. И как можно быстрее. У тебя есть верный человек?
Лапит несколько раз кивнул.
— Я достану завтра. Завтра ты придешь? Непременно? — в восторге лопотал торговец.
— Ах, прохвост! — воскликнул каменный Меркурий. — Торговля этим суррогатом запрещена. Ее варят из мумий фараонов. Жулик.
— Жулик, — подтвердил Лапит, забыв, что должен соблюдать молчание. Антиквар обиделся:
— Клянусь Меркурием, сделка будет честной! Может, возьмешь этого скарабея? Всего сотня сестерциев. А он из знаменитой гробницы Тутанхамона, раскопанной археологом Картериусом.
Скарабей был месяц назад сделан в захудалой мастерской в Луксоре из полудрагоценных камней.
— Как только узнаешь, куда везут руду, явишься немедленно в мой храм, — продолжал наставления бог жуликов и торговцев. — Принесешь в жертву петуха, а затем сообщишь все, что удалось узнать. Все понял?
Лапит кивнул.
— Я так и знал, что тебе понравится. Замечательный скарабей! Он принесет тебе счастье! — ликовал торговец — давненько ему не удавалось так ловко ввернуть покупателю примитивную подделку.
Лапит скривился, но вынужден был вытащить из кошелька несколько монет и расплатиться. Оставалось надеяться, что боги компенсируют вынужденные расходы. Но Меркурий не торопился это подтвердить. Тогда Лапит покосился на статую. Она больше не подавала признаков жизни — не подмигивала нарисованным глазом и не хмурила брови. Обычная статуя Меркурия, такую можно увидеть на каждом рынке.
Глава 2
Второй день ожидания Меркуриевых игр в Антиохии
«Вчера банкир Пизон усыновил молодого человека по имени Гай Бенит Плацид».
«По мнению префекта претория вестники слишком большое значения уделяют событиям в Хорезме».
«Акта диурна». Иды июля <15 июля>
Утром Кассий в который раз подтвердил, что некий прибор обеспечивает Элию «тень» и ни боги, ни гении не способны теперь обнаружить беглеца. В самом деле их никто не беспокоил в маленьком домике в Никее. Воздух был пропитан морем, и каждый вздох, казалось, укреплял силы и прибавлял здоровья. Элий хотел даже отправиться в ближайший храм Меркурия и сжечь несколько зерен благовоний на алтаре в благодарность за удачное завершение путешествия, но Кассий строго-настрого запретил сенатору выходить из сада.
При этом медик бросил на Элия странный, как будто испытующий и одновременно виноватый взгляд. И этот взгляд очень не понравился Элию. Точно такие же взгляды бывают у сенаторов, когда они собираются завалить твой законопроект и сообщают сочувственно, что предложенный закон всем хорош, но они никак не могут его поддержать.
— Ты узнал, где сейчас Юний Вер? И что с ним? — встревожился Элий.
— По последним сведениям вернулся в Рим. С ним все хорошо. Даже очень… очень хорошо…— Кассий смутился, снял очки и протер стекла. — А тебе лучше поспать, это придаст сил.
Элий был уверен, что Кассия что-то мучает, но не мог понять — что.
Элий завернулся в простыню, как в тогу, и спустился к своему деревянному ложу возле бассейна. Он надеялся, что Летти придет сюда вновь. И он ждал ее прихода.
«Старый идиот! — одернул он сам себя. — Ухлестывать за четырнадцатилетней девчонкой! Совсем выжил из ума».
Но подобные упреки не привели его в смущение. Лета сама почти что призналась ему в любви. Но в следующее мгновение ему представилось, что она ушла на пляж со своими ровесниками, плещется в море, а потом валяется на золотом песке. И он понял, что примитивно ревнует. Он почти до конца придумал эту сценку на пляже, когда услышал знакомое шлепанье босых ног. Элий хотел подняться ей навстречу, но не успел — она налетела маленьким ураганом и повалила его на ложе..
— Как здорово, что ты здесь! — воскликнула Летти.
— По-моему, тебя не обучали хорошим манерам, — его голос прозвучал чуть более сурово, чем хотелось самому, — ненароком она толкнула его в больной бок.
— Здесь Лазурный берег! На побережье можно наплевать на все манеры и правила, на все-все… И мы с тобой можем общаться без всяких условностей, вот так запросто.
Она погладила его по руке, и одно ее прикосновение возбудило его. Разумеется, это не любовь, это легкое опьянение, но как приятно быть опьяненным! Голова кружится, беспричинно весело, чувствуешь себя мальчишкой.
— Ты здесь с бабушкой? — спросил он.
— Нет, одна, то есть… — она смутилась. — Со мной… опекун.
Нет, нет, надо все это прекратить. Она совсем ребенок. В ее возрасте девчонки влюбляются до безумия…
— У меня к тебе просьба, Летти. Ты не могла бы выйти на улицу, — он старался говорить серьезным деловым тоном, но против воли его губы расползались в улыбке. — Наверняка на ближайшем перекрестке есть лоток с вестниками. Возьми для меня все последние номера «Акта диурны», начиная с седьмого дня до Ид июля.
— Это невозможно… — Летти смутилась еще больше. — Мне… я… Опекун запрещает мне покидать сад. Он… он боится за меня. И я тоже боюсь!
Она обвила его голову руками и прижалась щекой к его щеке. От тепла ее кожи у него перехватило дыхание. Что она делает?! Этого еще не хватало!
— Я так боюсь, — прошептала Летти, — что они найдут меня и убьют.
— Кто найдет?
— Палачи. Меня приговорили к смерти. Ее невнятный и жаркий шепот походил на бред. Но Элий не в силах был разомкнуть ее руки. Ему хотелось лежать вот так, и ощущать теплоту ее кожи и дыхания, и чувствовать упругость маленьких полудетских грудей. Он слышал, как отчаянно бьется ее сердце.
— Тебя не могли осудить на смерть, — попытался возразить он.
— Меня приговорили. И, когда найдут, исполнят приговор…
— Я не слышал, чтобы какую-нибудь девушку приговорили к смертной казни в последний год. Полагаю, такой случай запомнился бы.
— Это был тайный суд. О нем никто не знает.
— Ну хорошо, пусть так! — После подпольной гладиаторской арены Элий не удивился бы, обнаружив еще и пару-тройку подпольных судилищ. — Но за что тебе грозит смерть? Ты убила кого-нибудь? Нет? В твоем возрасте можно получить смертный приговор лишь за убийство, совершенное с особой жестокостью. За несколько убийств. Или за убийство должностного лица. Поверь мне, я знаю право.
— А за государственную измену? Элий на мгновение прикрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти страницы кодекса.
— Да, можно, но доказать измену в мирное время очень трудно. Особенно по отношению к молоденькой девушке, которая не имела доступа к государственным тайнам. Любой адвокат после первого слушания добьется прекращения дела.
— Но я ее открыла, — прошептала она.
— Что — открыла? — не понял он.
— Я открыла тайну и совершила государственную измену, — она смотрела на Элия полными ужаса глазами.
Ее слова казались одновременно правдивыми и бредовыми. Он верил и не верил ей. Но страх ее был неподделен. Она вся дрожала. Она боялась необыкновенно.
— Теперь палачи найдут меня и казнят, — повторяла она как в бреду и вновь прижималась к нему, ища защиты.
— Послушай…
— Нет, не перебивай меня! — она схватила его за руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57