Им многое дозволено, но судьбой своей они распоряжаться не могут. И тут возникает вопрос: стоят ли приобретенные блага утраченной свободы? — Такая речь была достойна сената, но вряд ли там ее оценили бы по достоинству.
— Никогда не рассматривал дар богов с такой точки зрения, — признался Вер. — Но исполнение или неисполнение желания — тоже воля случая.
— Хорошо, пусть исполнение желания зависит только от ловкости гладиатора. Пусть так. Боги оставили за собой иное право. Ведомо ли тебе, что при храме Юпитера Капитолийского есть специальный фламин, который ведает наукой?
— Наука, особенно физика и машиностроение, находятся под особым покровительством Юпитера. Об этом «Акта диурна» постоянно упоминает в своих передовицах.
— В последнее время… — поправил его Элий и на секунду задумался, пытаясь осмыслить мелькнувшую в мозгу догадку. Но неясное подозрение так и осталось подозрением. — Да, в последнее время, — повторил он, досадуя на свою недогадливость, ибо внутренне чувствовал, что находится рядом с нераскрытой тайной. — Прежде об этом почти не писали. Прежде я имею в виду совсем недавние времена, до Третьей Северной войны. И опека фламина, это отнюдь не покровительство. Это каждодневная и внимательная слежка. Рим не должен изобретать слишком мощного оружия.
— К чему Риму мощное оружие, когда варвары еще стреляют из луков, а у нас есть винтовки, пистолеты и пушки?
— Неудачный довод: винтовки и пушки есть у всех в отличие от микрохирургии, телефонов и киностудий. Ты забыл, как перед Северной войной на заводах Империи было закуплено оружие для нападения на саму же Империю? Искусство, философия, математика, медицина — здесь людям предоставлена полная свобода. Но физика, химия, механика контролируются постоянно. Воздушные шары способны подняться в небо лишь на несколько минут. Давным-давно создана теория полета на аппаратах тяжелее воздуха. Но как только удается построить такой аппарат и поднять в воздух, как случается катастрофа. Авиатор Корд взял у меня клеймо — его желание было таким простым и естественным — новый аппарат должен наконец взлететь в воздух. И… и…— Элий замолчал.
— Ты проиграл?
— Это был поединок с Хлором. Вер не знал, что сказать в ответ.
— Искусственное торможение, — продолжал Элий. — Но как всякий искусственный процесс, он обречен на провал. Пусть с запозданием, но то, что должно быть изобретено, будет изобретено.
— А что, если наш мир может существовать только в этих искусственных условиях? Если, лишившись опеки, он погибнет?
— Тогда это означает, что наш мир не просто несовершенен. Он ущербен. Уродлив. — Элий содрогнулся и глянул на свои ноги. — И он искусственно искалечен. Мы ведем ненормальную жизнь. Неважно, хороша она или плоха. Она должна кончиться, потому что она неестественна. Из-за этой искусственности мы оказались в тупике.
— Ты сам ратовал за исполнение желаний. А теперь хочешь отказаться от этого дара? Отказаться от мечты Империи?
— Да, ратовал. Пока не столкнулся с собственным гением и не очутился в этом подвале.
— К чему ты клонишь?
— Лишь к тому, что люди, как и тысячу лет назад, подошли к очередному опасному рубежу. И перед Космическим разумом вновь стоит вопрос — остановить нас, стереть с лица земли и начать все с чистого листа, или рискнуть и позволить действовать дальше. Может быть, после всех ошибок мы найдем приемлемую форму существования.
Элий замолчал. Такая теория могла прийти на ум лишь в подземелье. Как видно, и подвал может на что-то сгодиться. У Вера появилось странное чувство — он все это знал и без Элия. Только не удосужился над-этим подумать.
— Неприятно жить в мире, который вот-вот должны уничтожить. Но может быть, все не так страшно. И запрет разрабатывать оружие — это запрет самих людей? — он возразил лишь для того, чтобы услышать опровержение своих слов.
— Запрещать самому себе изобретать и узнавать? Разве такое возможно? Напротив, каждый стремится перелезть через ограду и сорвать недоступное яблоко Гесперид. «Ведь всех нас влечет к себе и ведет горячее желание познавать и изучать…»
Слова Элия заставили бывшего гладиатора вспомнить о золотом яблоке.
— Я тебе говорил о подарке, который мне прислали в первый день игр?
— Мне тоже присылали в первый день венки, цветы и даже украшения, особенно если я побеждал. А ты выиграл приз.
— Элий, мне прислали литое золотое яблоко, и на нем было выгравировано: «достойнейшему». Тебе это ничего не напоминает?
— Спор богинь из-за золотого яблока. А после спора — похищение Елены и Троянская война.
— У нас нет на примете Елены. Остановимся на войне. Троя пала. А римляне — потомки троянцев.
— Я тоже изучал историю в начальных классах.
— Это яблоко — предупреждение богов, что Рим падет. И я должен сделать нечто такое, чтобы предотвратить падение. Но я не знаю — что именно, — признался Вер.
Элий запрокинул голову и глянул на низкий потолок подвала, как когда-то смотрел на безоблачное небо над Римом.
— Что касается моей встречи с гением, то я соврал Курцию. Вернее, сказал не все. Мой гений интересовался судьбой гения кухни. Но гораздо больше его интересовала Летиция Кар. Он выпытывал, где она прячется.
— То есть — они не могут ее найти? Гении не могут найти девчонку?
— Выходит так… — Элий сдавил пальцами виски. — Дай еще воды, — попросил он. — После этой отравы у меня все горит внутри. — Вер протянул ему флягу. — Да, вот еще… Ты не поверишь, он был напуган, он буквально трясся от страха. Но кого он боялся? Богов? Людей? Себя самого?
«Он боялся грядущего, — подумал Вер. — Мы все боимся грядущего. И люди, и боги… Только идиоты не боятся того, что совершают, ибо уверены в своей непогрешимости».
Меркурий уже собирался поднести к губам бокал с нектаром, когда его кто-то окликнул.
— Папа… папочка…
Меркурий оглянулся, но никого не увидел в комнате.
— Я здесь… — вновь послышался жалобный голос. Меркурий откинул занавеску. В небольшой нише, где он обычно любил прятаться, наблюдая за поведением пришедших к нему гостей, сидел Пан. Козлоногий скрючился в три погибели, а лицо его со спутанными волосами и всклокоченной бородой было мокрым от слез.
— Что это значит? Ты был в Массилии? Вместо ответа Пан вытянул руку. Почерневшие изуродованные пальцы с острыми когтями напоминали лапы гарпии. Рука Пана непрерывно тряслась, будто бога била лихорадка.
— Я подобрал камешек из тех таинственных ящиков и хотел принести его тебе… и видишь, что из этого вышло.
Меркурий в ужасе смотрел на изуродованную руку сына.
— Где камень? — спросил он, и зубы его невольно выбили дробь.
— Выбросил где-то на земле. И больше не пойду искать… не пойду… — Пан трясся все сильнее. — Как я буду играть на свирели? Сатиры поднимут меня на смех, а Силен займет первое место в свите Вакха. Папочка, мне уже кажется, что моя рука не принадлежит мне. Что она чужая… Вдруг она захочет убить? Сама по себе возьмет нож и… Я не смогу ей помешать. Вдруг она убьет меня? Или тебя? Или покусится на самого Юпитера?
Меркурий поднес бокал к губам Пана, и тот с жадностью выпил нектар. Меркурий погладил сына по взъерошенным волосам.
— Ты молодец, мой мальчик, что не принес этот камень сюда. Ты сам не представляешь, какой ты молодец! И пожалуйста, не говори Юпитеру о своей находке.
Пан перестал на секунду трястись и с удивлением уставился на Меркурия.
— Это почему?
— Потому что Юпитер выкинет тебя из Небесного дворца, как некогда скинул Вулкана с Олимпа. Надеюсь, в довершение всего ты не хочешь сделаться еще и хромым?
— Разве я в чем-то виноват? — прошептал Пан.
— А разве боги всегда справедливы, мой мальчик? И вообще… — Меркурий на мгновение задумался. — Лучше тебе, друг мой, пожить на земле, где-нибудь в отдаленной пещере, и не посещать пока Небесный дворец.
— Ты меня изгоняешь?! Ты?! По твоей просьбе я…
— Тс-с…— Меркурий приложил палец к губам. — Извини, мой мальчик, но теперь твои болячки касаются только тебя. И не переживай так. Я о тебе позабочусь. После.
Пан выбрался из своего закутка и, по-прежнему горбясь, вышел из комнаты. Меркурий слышал, как цоканье копыт постепенно затихает в атрии. Теперь он знал, что за руду привозят из Конго. Но он по-прежнему не ведал, для кого она предназначена… И для чего…
Но он должен все это остановить как можно скорее. Пока боги еще что-то могут сделать.
Никогда перед поединком Вер так не волновался. Впрочем, никогда он и не рисковал столь многим.
Волнение… Он знает теперь, что такое волнение… И это хорошо.
Вер, исполнитель желаний. Как прежде это звучало заманчиво! Теперь эти слова вызывали отвращение как чересчур обильная и жирная пища. Что за желание Вер исполнит сегодня, он никогда и не узнает. Но он может сказать заранее: что-то недопустимое нечто отвратительное.
Окошко на потолке отворилось, и в отверстии появилась голова Макрина.
— Эй, гора мышц, я принес твои клейма!
И вниз полетела картонная коробка. Вер поймал ее на лету и открыл. Внутри лежало десять черных квадратов. Каждый с паутиной замысловатого золотого узора. Никогда прежде Вер не видел таких клейм.
Вер лишь успел бросить мимолетный взгляд на Элия, прежде чем в стене медленно, со скрипом принялась открываться боковая дверь. Судя по свисту, она приводилось в движение пневмоприводом. Когда дверь отворилась полностью, Вер увидел внутри знакомое платиновое сияние. У стены, скрестив руки на груди, стоял его гений. Вер вошел в комнатку. И тут же дверь принялась закрываться. Вер огляделся. Он ошибся — это была не комната, а что-то вроде пустой шахты подъемника. Вот только подъемника в ней не было. Если зала — и будущая арена — была придавлена низким каменным потолком, то над комнаткой вообще не было потолка. Гладиатор видел вечерею-щее небо с легкими завитками золотых облаков. Гюн стоял в небрежной позе, одетый в легкую белую тунику, и светлые его волосы украшал венок из нераспустившихся водных лилий. Дух, создавший для себя плоть, — в этом есть что-то отвратительное. Интересно, как он ее делает? Из чего? И что внутри этой человекоподобной оболочки?
— Сожги клейма, — приказал гений Веру. Как любой гений, он полагал, что человек должен ему повиноваться беспрекословно. Но на Вера его слова не действовали. Пустой звук, сотрясение воздуха.
Гений не мог ни к чему принудить Вера. Только знал ли об этом гений?
— Здесь нет ларария, — заметил гладиатор. Гюн усмехнулся:
— Раз я здесь, вся эта комната теперь ларарий. Вер швырнул клейма на пол, и они разлетелись веером. Гладиатор сделал вид, что хочет подтолкнуть одно из них ногой, а на самом деле шаркнул пяткой и измял нежную бумагу.
— Никогда не доводилось топтать клейма. Но эти заслуживают такого отношения. — И он смачно плюнул на другое клеймо.
Он надеялся вывести гения из себя. Но тот лишь пожал плечами:
— Не стоит этого делать — клеймо не будет гореть. Вер наклонился и нехотя сгреб клейма. При этом он заметил лежащие в углу гири. Круглые ядра были прикованы к стальным обручам для ног цепями. Кандалы приготовили для Вера.
— Надо же, и гирьки уже здесь.
Сделав вид, что его больше не интересуют клейма, гладиатор вытащил гири из угла. Обручи были раскрыты. Замок захлопывался сам, без ключа. Недолго думая, Вер защелкнул пружины.
— Что ты сделал, идиот?! — воскликнул гений. — Как ты теперь их наденешь?
— Не знаю, — Вер пожал плечами. — Значит, никак.
И он швырнул гири на пол. Гений раздраженно топнул ногой, плоть его стала испаряться, таять, легкое облачко пара окутало гения. Тогда Гюн оттолкнулся от пола и взмыл вверх, оставляя в воздухе светящийся платиновый след.
— Эй, ты куда?! — крикнул Вер со смехом. — А как же клейма? Доминус Макрин будет недоволен. Неужели струсил? Не бойся! Я не желаю тебе зла, хотя ты чуть не отправил меня в гости к Плутону!
Видя, что его доводы остались без внимания. Вер пожал плечами:
— Не думал, что он так труслив. В этом он на меня не похож!
Но гений вскоре вернулся, держа в руках металлический ключ. Пар вновь сгустился вокруг него, впитался в платиновый призрак, и тело приобрело прежнюю почти подлинную материальность. Вер смотрел с восхищением на подобные метаморфозы.
Тем временем Гюн разомкнул обручи кандалов.
— Надевай, — приказал не терпящим возражений тоном. — И чтобы без фокусов.
— А как же клейма?
— Клейма ты можешь сжечь и с гирями на ногах.
Вер театрально всплеснул руками:
— Как же я сам не додумался! Гири мне нисколько не помешают. Гири вообще мало чему мешают, не так ли, Гюн?
Как только обручи защелкнулись на щиколотках Вера, гений опустил ключик в кармашек на поясе. Очень удобный кармашек с металлической застежкой. Из такого трудно выронить ключ.
— Сжигай клейма, — повторил приказ гений.
— Не раньше, чем ты ответишь мне на один вопрос. Ты так мило поведал мне о том, что я должен проиграть. И вот теперь при встрече даже не хочешь объяснить, за что такая немилость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Никогда не рассматривал дар богов с такой точки зрения, — признался Вер. — Но исполнение или неисполнение желания — тоже воля случая.
— Хорошо, пусть исполнение желания зависит только от ловкости гладиатора. Пусть так. Боги оставили за собой иное право. Ведомо ли тебе, что при храме Юпитера Капитолийского есть специальный фламин, который ведает наукой?
— Наука, особенно физика и машиностроение, находятся под особым покровительством Юпитера. Об этом «Акта диурна» постоянно упоминает в своих передовицах.
— В последнее время… — поправил его Элий и на секунду задумался, пытаясь осмыслить мелькнувшую в мозгу догадку. Но неясное подозрение так и осталось подозрением. — Да, в последнее время, — повторил он, досадуя на свою недогадливость, ибо внутренне чувствовал, что находится рядом с нераскрытой тайной. — Прежде об этом почти не писали. Прежде я имею в виду совсем недавние времена, до Третьей Северной войны. И опека фламина, это отнюдь не покровительство. Это каждодневная и внимательная слежка. Рим не должен изобретать слишком мощного оружия.
— К чему Риму мощное оружие, когда варвары еще стреляют из луков, а у нас есть винтовки, пистолеты и пушки?
— Неудачный довод: винтовки и пушки есть у всех в отличие от микрохирургии, телефонов и киностудий. Ты забыл, как перед Северной войной на заводах Империи было закуплено оружие для нападения на саму же Империю? Искусство, философия, математика, медицина — здесь людям предоставлена полная свобода. Но физика, химия, механика контролируются постоянно. Воздушные шары способны подняться в небо лишь на несколько минут. Давным-давно создана теория полета на аппаратах тяжелее воздуха. Но как только удается построить такой аппарат и поднять в воздух, как случается катастрофа. Авиатор Корд взял у меня клеймо — его желание было таким простым и естественным — новый аппарат должен наконец взлететь в воздух. И… и…— Элий замолчал.
— Ты проиграл?
— Это был поединок с Хлором. Вер не знал, что сказать в ответ.
— Искусственное торможение, — продолжал Элий. — Но как всякий искусственный процесс, он обречен на провал. Пусть с запозданием, но то, что должно быть изобретено, будет изобретено.
— А что, если наш мир может существовать только в этих искусственных условиях? Если, лишившись опеки, он погибнет?
— Тогда это означает, что наш мир не просто несовершенен. Он ущербен. Уродлив. — Элий содрогнулся и глянул на свои ноги. — И он искусственно искалечен. Мы ведем ненормальную жизнь. Неважно, хороша она или плоха. Она должна кончиться, потому что она неестественна. Из-за этой искусственности мы оказались в тупике.
— Ты сам ратовал за исполнение желаний. А теперь хочешь отказаться от этого дара? Отказаться от мечты Империи?
— Да, ратовал. Пока не столкнулся с собственным гением и не очутился в этом подвале.
— К чему ты клонишь?
— Лишь к тому, что люди, как и тысячу лет назад, подошли к очередному опасному рубежу. И перед Космическим разумом вновь стоит вопрос — остановить нас, стереть с лица земли и начать все с чистого листа, или рискнуть и позволить действовать дальше. Может быть, после всех ошибок мы найдем приемлемую форму существования.
Элий замолчал. Такая теория могла прийти на ум лишь в подземелье. Как видно, и подвал может на что-то сгодиться. У Вера появилось странное чувство — он все это знал и без Элия. Только не удосужился над-этим подумать.
— Неприятно жить в мире, который вот-вот должны уничтожить. Но может быть, все не так страшно. И запрет разрабатывать оружие — это запрет самих людей? — он возразил лишь для того, чтобы услышать опровержение своих слов.
— Запрещать самому себе изобретать и узнавать? Разве такое возможно? Напротив, каждый стремится перелезть через ограду и сорвать недоступное яблоко Гесперид. «Ведь всех нас влечет к себе и ведет горячее желание познавать и изучать…»
Слова Элия заставили бывшего гладиатора вспомнить о золотом яблоке.
— Я тебе говорил о подарке, который мне прислали в первый день игр?
— Мне тоже присылали в первый день венки, цветы и даже украшения, особенно если я побеждал. А ты выиграл приз.
— Элий, мне прислали литое золотое яблоко, и на нем было выгравировано: «достойнейшему». Тебе это ничего не напоминает?
— Спор богинь из-за золотого яблока. А после спора — похищение Елены и Троянская война.
— У нас нет на примете Елены. Остановимся на войне. Троя пала. А римляне — потомки троянцев.
— Я тоже изучал историю в начальных классах.
— Это яблоко — предупреждение богов, что Рим падет. И я должен сделать нечто такое, чтобы предотвратить падение. Но я не знаю — что именно, — признался Вер.
Элий запрокинул голову и глянул на низкий потолок подвала, как когда-то смотрел на безоблачное небо над Римом.
— Что касается моей встречи с гением, то я соврал Курцию. Вернее, сказал не все. Мой гений интересовался судьбой гения кухни. Но гораздо больше его интересовала Летиция Кар. Он выпытывал, где она прячется.
— То есть — они не могут ее найти? Гении не могут найти девчонку?
— Выходит так… — Элий сдавил пальцами виски. — Дай еще воды, — попросил он. — После этой отравы у меня все горит внутри. — Вер протянул ему флягу. — Да, вот еще… Ты не поверишь, он был напуган, он буквально трясся от страха. Но кого он боялся? Богов? Людей? Себя самого?
«Он боялся грядущего, — подумал Вер. — Мы все боимся грядущего. И люди, и боги… Только идиоты не боятся того, что совершают, ибо уверены в своей непогрешимости».
Меркурий уже собирался поднести к губам бокал с нектаром, когда его кто-то окликнул.
— Папа… папочка…
Меркурий оглянулся, но никого не увидел в комнате.
— Я здесь… — вновь послышался жалобный голос. Меркурий откинул занавеску. В небольшой нише, где он обычно любил прятаться, наблюдая за поведением пришедших к нему гостей, сидел Пан. Козлоногий скрючился в три погибели, а лицо его со спутанными волосами и всклокоченной бородой было мокрым от слез.
— Что это значит? Ты был в Массилии? Вместо ответа Пан вытянул руку. Почерневшие изуродованные пальцы с острыми когтями напоминали лапы гарпии. Рука Пана непрерывно тряслась, будто бога била лихорадка.
— Я подобрал камешек из тех таинственных ящиков и хотел принести его тебе… и видишь, что из этого вышло.
Меркурий в ужасе смотрел на изуродованную руку сына.
— Где камень? — спросил он, и зубы его невольно выбили дробь.
— Выбросил где-то на земле. И больше не пойду искать… не пойду… — Пан трясся все сильнее. — Как я буду играть на свирели? Сатиры поднимут меня на смех, а Силен займет первое место в свите Вакха. Папочка, мне уже кажется, что моя рука не принадлежит мне. Что она чужая… Вдруг она захочет убить? Сама по себе возьмет нож и… Я не смогу ей помешать. Вдруг она убьет меня? Или тебя? Или покусится на самого Юпитера?
Меркурий поднес бокал к губам Пана, и тот с жадностью выпил нектар. Меркурий погладил сына по взъерошенным волосам.
— Ты молодец, мой мальчик, что не принес этот камень сюда. Ты сам не представляешь, какой ты молодец! И пожалуйста, не говори Юпитеру о своей находке.
Пан перестал на секунду трястись и с удивлением уставился на Меркурия.
— Это почему?
— Потому что Юпитер выкинет тебя из Небесного дворца, как некогда скинул Вулкана с Олимпа. Надеюсь, в довершение всего ты не хочешь сделаться еще и хромым?
— Разве я в чем-то виноват? — прошептал Пан.
— А разве боги всегда справедливы, мой мальчик? И вообще… — Меркурий на мгновение задумался. — Лучше тебе, друг мой, пожить на земле, где-нибудь в отдаленной пещере, и не посещать пока Небесный дворец.
— Ты меня изгоняешь?! Ты?! По твоей просьбе я…
— Тс-с…— Меркурий приложил палец к губам. — Извини, мой мальчик, но теперь твои болячки касаются только тебя. И не переживай так. Я о тебе позабочусь. После.
Пан выбрался из своего закутка и, по-прежнему горбясь, вышел из комнаты. Меркурий слышал, как цоканье копыт постепенно затихает в атрии. Теперь он знал, что за руду привозят из Конго. Но он по-прежнему не ведал, для кого она предназначена… И для чего…
Но он должен все это остановить как можно скорее. Пока боги еще что-то могут сделать.
Никогда перед поединком Вер так не волновался. Впрочем, никогда он и не рисковал столь многим.
Волнение… Он знает теперь, что такое волнение… И это хорошо.
Вер, исполнитель желаний. Как прежде это звучало заманчиво! Теперь эти слова вызывали отвращение как чересчур обильная и жирная пища. Что за желание Вер исполнит сегодня, он никогда и не узнает. Но он может сказать заранее: что-то недопустимое нечто отвратительное.
Окошко на потолке отворилось, и в отверстии появилась голова Макрина.
— Эй, гора мышц, я принес твои клейма!
И вниз полетела картонная коробка. Вер поймал ее на лету и открыл. Внутри лежало десять черных квадратов. Каждый с паутиной замысловатого золотого узора. Никогда прежде Вер не видел таких клейм.
Вер лишь успел бросить мимолетный взгляд на Элия, прежде чем в стене медленно, со скрипом принялась открываться боковая дверь. Судя по свисту, она приводилось в движение пневмоприводом. Когда дверь отворилась полностью, Вер увидел внутри знакомое платиновое сияние. У стены, скрестив руки на груди, стоял его гений. Вер вошел в комнатку. И тут же дверь принялась закрываться. Вер огляделся. Он ошибся — это была не комната, а что-то вроде пустой шахты подъемника. Вот только подъемника в ней не было. Если зала — и будущая арена — была придавлена низким каменным потолком, то над комнаткой вообще не было потолка. Гладиатор видел вечерею-щее небо с легкими завитками золотых облаков. Гюн стоял в небрежной позе, одетый в легкую белую тунику, и светлые его волосы украшал венок из нераспустившихся водных лилий. Дух, создавший для себя плоть, — в этом есть что-то отвратительное. Интересно, как он ее делает? Из чего? И что внутри этой человекоподобной оболочки?
— Сожги клейма, — приказал гений Веру. Как любой гений, он полагал, что человек должен ему повиноваться беспрекословно. Но на Вера его слова не действовали. Пустой звук, сотрясение воздуха.
Гений не мог ни к чему принудить Вера. Только знал ли об этом гений?
— Здесь нет ларария, — заметил гладиатор. Гюн усмехнулся:
— Раз я здесь, вся эта комната теперь ларарий. Вер швырнул клейма на пол, и они разлетелись веером. Гладиатор сделал вид, что хочет подтолкнуть одно из них ногой, а на самом деле шаркнул пяткой и измял нежную бумагу.
— Никогда не доводилось топтать клейма. Но эти заслуживают такого отношения. — И он смачно плюнул на другое клеймо.
Он надеялся вывести гения из себя. Но тот лишь пожал плечами:
— Не стоит этого делать — клеймо не будет гореть. Вер наклонился и нехотя сгреб клейма. При этом он заметил лежащие в углу гири. Круглые ядра были прикованы к стальным обручам для ног цепями. Кандалы приготовили для Вера.
— Надо же, и гирьки уже здесь.
Сделав вид, что его больше не интересуют клейма, гладиатор вытащил гири из угла. Обручи были раскрыты. Замок захлопывался сам, без ключа. Недолго думая, Вер защелкнул пружины.
— Что ты сделал, идиот?! — воскликнул гений. — Как ты теперь их наденешь?
— Не знаю, — Вер пожал плечами. — Значит, никак.
И он швырнул гири на пол. Гений раздраженно топнул ногой, плоть его стала испаряться, таять, легкое облачко пара окутало гения. Тогда Гюн оттолкнулся от пола и взмыл вверх, оставляя в воздухе светящийся платиновый след.
— Эй, ты куда?! — крикнул Вер со смехом. — А как же клейма? Доминус Макрин будет недоволен. Неужели струсил? Не бойся! Я не желаю тебе зла, хотя ты чуть не отправил меня в гости к Плутону!
Видя, что его доводы остались без внимания. Вер пожал плечами:
— Не думал, что он так труслив. В этом он на меня не похож!
Но гений вскоре вернулся, держа в руках металлический ключ. Пар вновь сгустился вокруг него, впитался в платиновый призрак, и тело приобрело прежнюю почти подлинную материальность. Вер смотрел с восхищением на подобные метаморфозы.
Тем временем Гюн разомкнул обручи кандалов.
— Надевай, — приказал не терпящим возражений тоном. — И чтобы без фокусов.
— А как же клейма?
— Клейма ты можешь сжечь и с гирями на ногах.
Вер театрально всплеснул руками:
— Как же я сам не додумался! Гири мне нисколько не помешают. Гири вообще мало чему мешают, не так ли, Гюн?
Как только обручи защелкнулись на щиколотках Вера, гений опустил ключик в кармашек на поясе. Очень удобный кармашек с металлической застежкой. Из такого трудно выронить ключ.
— Сжигай клейма, — повторил приказ гений.
— Не раньше, чем ты ответишь мне на один вопрос. Ты так мило поведал мне о том, что я должен проиграть. И вот теперь при встрече даже не хочешь объяснить, за что такая немилость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57