А я была уверена, что это сказал именно он! Если бы он знал, мой Рой, если бы он чувствовал, как это было мне сейчас нужно! Узнает ли он когда-нибудь, кем он был для меня в трудные минуты сомнений?
Чем-то я выдала себя. Лиз вдруг спохватилась и захлопотала. Она еще в художественной галерее догадалась, что я жду ребенка. Когда мне стало лучше, Лиз снова заговорила об этом ученом, с которым она познакомилась в Африке. Женщины иной раз бывают непонятно откровенными с первыми встречными. А может быть, Лиз просто не могла не говорить о нем.
— Я не знаю, придет ли он ко мне, — продолжала она, не отпуская моей руки. — Я известила его о своем приезде. Я ведь приходила к нему в палатку… Вы не осудите меня, ведь вы современная женщина, не ханжа? Если бы вы видели Сербурга! В нем буйная сила… Вам опять нехорошо?
Неужели я побледнела?
Так вот о ком шла речь, ну да, это он держал в руке ядерный щит, спасший африканцев… Значит, это она к нему приходила в палатку… конечно, не для того, чтобы применять там прием каратэ.
Я почти выдернула свою руку.
Вот так обманываешься в людях! Он сидел на медвежьей шкуре, а я смотрела ему в глаза, вцепившись пальцами в его буйные седеющие волосы, говорила, что никогда не полюблю его. Он казался потрясенным… И все только до того момента, когда к нему в палатку пришла ищущая приключений американка.
Я не могла больше быть с нею. Но если она встретится с ним, она неизбежно столкнется и со мной… Как мне тогда выпутаться?
Я попросила не провожать меня, пообещав позвонить ей или снова приехать в отель. Она стояла в дверях своего номера, смотрела мне вслед.
В лифте меня подташнивало. Голова кружилась, поэтому я шла через вестибюль, ни на кого не глядя.
— Лена? Вы здесь? — услышала я знакомый голос и прислонилась к холодному мрамору огромной четырехугольной колонны.
Мимо проходили негры и индусы в тюрбанах.
Он взял меня под локоть.
— Лена, — сказал он. — Ты?
Это был Буров.
Что мне оставалось делать? Я бросилась ему на шею и расцеловала его.
Он шел к Лиз… оказывается, к Лиз Морган!
Но он повез меня к Веселовой-Росовой.
Он взял такси, сидел рядом со мной и держал мою руку в своей. Я не думала в эту минуту ни о ядерном щите, ни о конце цивилизации. Я сидела с закрытыми глазами.
Мне было хорошо. Надеюсь, он не привезет мисс Морган в институт?..»
Глава четвертая. ПРЕВРАЩЕНИЕ
Мария Сергеевна, Люда и Елена Кирилловна прилетели из Проливов на Внуковский аэродром. На летном поле их встречал Владислав Львович Ладнов, физик-теоретик, худой седовласый человек с молодым костистым лицом и злыми глазами. Он казался Люде насмешливым и высокомерным, делил мир на физиков и остальных людей, а физиков — на соображающих и сумасшедших, то есть тех, кто выдвигал неугодные Ладнову идеи, о ком говорил с яростью или презрением. Люда подозревала, что несумасшедшим считался только сам Ладнов, может быть, еще академик Овесян (задержался пока в Арктике) и Мария Сергеевна Веселова-Росова.
Ладнов взял вещи Марии Сергеевны, критически осмотрел Елену Кирилловну. Та ответила ему неприязненным, оценивающим взглядом.
Люда заметила это, но не подала виду. Ее радовало сейчас все: и то, что их встретил Ладнов, и то, что он такой умный и злой, и что вагончики бегавшего по летному полю поезда выглядят игрушечными, и что небо синее, и светит солнце, о котором она так соскучилась за полярную ночь.
Люда с удовольствием прокатилась бы по подвесной дороге, но Елене Кирилловне очень хотелось ехать непременно на автомашине.
Владислав Львович сам сел за руль и сразу же завел разговор с Марией Сергеевной о редчайшем случае в науке, когда теоретики не предсказали открытия Б-субстанции… Не будь Б-субстанция уже применена для защиты от ядерных взрывов, теоретики никогда бы не поверили в ее существование. Он сказал, что Буров не только типичный сумасшедший, но еще и «сумасшедший счастливчик», который вытащил выигрышный лотерейный билет, и что на скачках всегда везет новичку, ничего не понимающему в лошадях.
— Москва! Москва! — воскликнула Люда, схватив Елену Кирилловну за руку, хотя города, если не считать университета, еще не было видно.
Шаховская смотрела на причудливый контур университета, на россыпь его сверкающих на солнце окон и мысленно сравнивала его с чем-то…
Потом они ехали по Ленинскому проспекту. Елена Кирилловна почему-то интересовалась не новыми районами города, а теми, которые еще не успели снести, ей непременно хотелось посмотреть на кривые улочки Замоскворечья или Арбата.»
Люда украдкой смотрела на Шаховскую. Кто же изменился из них? Губошлепик или «русалка»? По-прежнему безукоризнен профиль Елены Кирилловны, привычно подтянута фигура, не опиравшаяся на спинку сиденья, загадочен чуть усталый взгляд. Разве не восхищается ею, как раньше, Люда?
Как смешно она ревновала ее еще недавно ко всем… в особенности к Бурову. Бурова не было.
Он стал огромным, как его подвиг. Было странно подумать, что Люда знала такого человека, помогала ему, даже сердилась на него, словно можно быть знакомым с титаном, с Прометеем! Если бы Бурова приковали цепью к скале и орел стал терзать его грудь, Люда не плакала бы, как прекрасные и беспомощные океаниды, а своими руками разбила бы алмазные цепи, приготовленные гневом богов для титана. Титан скоро вернется. Никогда уже не станет он в глазах Люды обыкновенным. А Елена Кирилловна, а ее «русалка» с серыми глазами, думающая о таинственном ребенке?
Серые глаза Елены Кирилловны были словно прикрыты дымкой, а карие яркие глаза Люды широко раскрыты и по-новому впитывают мир.
Это был весенний мир, невозможно яркий, с пьянящим воздухом, с бездонным синим небом, с радостными и загадочными людьми, полными своих дум, желаний, стремлений, горя и счастья. Еще недавно Люда почувствовала бы, что хочет расцеловать каждого, кто идет под слепящим солнцем, а сейчас ей хочется совсем другого — заглянуть каждому в душу, узнать о нем самое сокровенное… Однако самое трудное, необходимое и невозможное заглянуть в собственную душу, в саму себя, где все было таким непонятным… Ах, если бы их встречал папа!.. Но летчик Росов всегда в полете, а сейчас… сейчас он даже готовится лететь к звездам вместе с молодыми космонавтами, которых воспитывает… Папа, огромный, как Буров, только спокойный, даже застенчивый, но отважный… он умел заглядывать в Людины глаза. Посадит перед собой на стул, чтобы коленки упирались в его большие и жесткие колени, заглянет в ее «миндалинки» и все поймет. Он бы и сейчас понял, что с ней творится… А сама Люда?.. Она только может смотреть по сторонам — на улицу, мокрую в тени и сухую на солнце, на последний апрельский снег, белый с чернью, как старое кавказское серебро, на его не убранные еще после прощальной метели гребни по обе стороны проспекта, на поток людей — и замирать от чего-то странного и необъяснимого, ловя себя на том, что ищет в толпе… Бурова.
Опять Буров! Это ужасно!
И Люда начинала рассказывать Елене Кирилловне о Москве. Она ведь должна заботиться о «русалке».
Шаховская поселилась в квартире Веселовой-Росовой. Люда самоотверженно готова была, как юный паж, повсюду следовать за Еленой Кирилловной, но та решительно уклонялась. Она, видимо, искала одиночества и, конечно, обидела тем Люду.
Ждали скорого возвращения Бурова и возобновления работы в лаборатории. Женщины нервничали.
Наконец Сергей Андреевич появился. Люда ахнула, когда он вошел в лабораторию — широкоплечий, высокий, чуть насмешливый. Он оглядел помещение: искал глазами Елену Кирилловну.
Ноги у Люды, ее тонкие и сильные ноги, которые она не раз в последнее время рассматривала, натягивая чулки, стали свинцовыми, она не могла встать с табурета.
Буров кивнул ей.
— Где мама? — спросил он.
— Маму куда-то срочно вызвали, а Елена Кирилловна ушла в Третьяковскую галерею. Она ведь впервые в Москве, — ответила Люда.
Он посмотрел на часы:
— Я сейчас поеду в гостиницу «Украина». Вечером постараюсь заглянуть к Марии Сергеевне.
— Хорошо, — сказала Люда. — Елена Кирилловна остановилась у нас…
Буров снова кивнул, глядя поверх Люды. Он даже не поздоровался с ней за руку. И руки у Люды повисли плетьми.
Буров ушел, а Люда, смотря перед собой сухими, невидящими глазами, мысленно произносила страшные клятвы навсегда уйти отсюда. Разве нужна она ему, если он не сделал разницы между нею и табуреткой, на которой она сидела!
Она уйдет отсюда, чтобы заняться самым тяжелым трудом, как это делают передовые люди. Если знаменитый дирижер в свободное время водит автобус, если Мария Сергеевна Веселова-Росова, ученый с мировым именем, каждый день ездит в оранжерею, занимаясь там черной подсобной работой среди любимых цветов, то Люда пойдет в больницу, в детскую больницу, будет выхаживать там самых тяжелых больных…
Когда Люда вернулась после работы домой, то застала там Елену Кирилловну и Бурова. Оказывается, они где-то встретились!
Мария Сергеевна обнимала Бурова, крепко целуя его в обе щеки.
— Спасибо, родной. Спасибо тебе, богатырь наш, от науки.
Буров наклонился и поцеловал руку Марии Сергеевны.
— Включать в Африке нашу аппаратуру мог каждый. Подвига в этом нет никакого
— Подвиг в том, что все в мире изменилось, — проговорила Мария Сергеевна, садясь и тяжело дыша после быстрой ходьбы.
— Теперь позвольте и мне, — сказала Елена Кирилловна, вставая и подходя к Сергею Андреевичу.
Она притянула к себе голову Бурова и, встав на носки, поцеловала его.
Люда вспыхнула и отвернулась. Она бы выбежала из комнаты, если бы не побоялась выдать себя.
— Очень трудно разобраться, что происходит сейчас на Западе, — сказала Мария Сергеевна. — Представьте, к нам с особой миссией прибыла американская миллиардерша…
— Мисс Морган? — спросил Буров.
— Вы знаете ее? Завтра она посетит наш институт. Она распоряжается моргановским фондом женщин и передает его Всемирному Совету Мира для использования Б-субстанции в целях предотвращения ядерных войн.
— Они уже предотвращены, — спокойно сказал Буров, усаживаясь в кресло и доставая сигарету. — Вы разрешите? — спросил он Марию Сергеевну.
Люда отметила, что он начал курить.
— Вы, кажется, близко знакомы с ней, Сергей Андреевич? — безразличным тоном спросила Елена Кирилловна.
— Да, встречались в Африке, — так же безразлично ответил Буров, выпуская клуб дыма.
— Что же она там делала? Удовлетворяла свое любопытство в джунглях?
— Она ухаживала за умирающими, работала в госпитале, подкладывала негритянкам, страдающим лучевой болезнью, судна. Елена Кирилловна поморщилась:
— Что это? Современная эксцентричность американки?
— Я встречалась с нею в Доме дружбы, — вставила Мария Сергеевна. — По крайней мере, одета она удивительно просто.
— Эта простота дороже роскоши, — презрительно бросила Шаховская.
— Это не эксцентричность, а раскол, — улыбнулся Буров.
— Раскол? — повернулась к нему Елена Кирилловна.
— Да. Когда дело доходит до уничтожения апокалипсической саранчи, раскол не щадит и семьи магнатов, — непонятно для Люды ответил Буров
Шаховская отвернулась к окну.
— Итак, друзья мои, приготовьтесь к завтрашнему визиту, — сказала Мария Сергеевна, поднимаясь с кресла.
Елена Кирилловна охватила виски ладонями, словно у нее разболелась голова.
— Хорошо, я приготовлюсь, — объявила Люда.
Буров не обратил на эту реплику никакого внимания.
— Надеюсь, американка не придет в нашу лабораторию? — небрежно поинтересовалась Елена Кирилловна.
— Нет, нет, — заверила Веселова-Росова. — Чисто официальный визит. Принимать ее лучше всего в кабинете академика.
— Но там рояль, — вдруг вспомнила Люда.
Мария Сергеевна задумчиво улыбнулась.
— Да… Наш Амас Иосифович любит играть «Лунную сонату», если что-нибудь не получается.
— Значит, он часто играет, — снова вставила Люда.
Мария Сергеевна нахмурилась.
— А ты оденься завтра как следует, — строго сказала она дочери.
— Может быть, я могу не приходить? — спросила Елена Кирилловна.
— Нет, дорогая, что вы! Она специально интересуется вами, женщиной — участницей открытия. Это связано с какими-то формальностями использования фонда.
Елена Кирилловна пожала плечами.
Буров встал:
— Ну что ж, значит, завтра свистать всех наверх. Начнем дипломатическое плавание…
— Я надену домино, а Елена Кирилловна — кокошник, — заявила Люда и с независимым видом вышла из комнаты.
Елена Кирилловна проводила ее настороженным взглядом
— Кокошник! — усмехнулся Буров и, приветственно подняв руку, ушел.
На следующий день заместитель директора института профессор Веселова-Росова принимала американку мисс Морган.
Лиз, улыбаясь, быстро вошла в ее кабинет.
— Я счастлива пожать руку такому видному ученому, который заставляет гордиться собой всех женщин мира, — сказала она.
Мария Сергеевна радушно усадила ее.
Лиз рассматривала простое убранство профессорского кабинета, портреты ученых на стенах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Чем-то я выдала себя. Лиз вдруг спохватилась и захлопотала. Она еще в художественной галерее догадалась, что я жду ребенка. Когда мне стало лучше, Лиз снова заговорила об этом ученом, с которым она познакомилась в Африке. Женщины иной раз бывают непонятно откровенными с первыми встречными. А может быть, Лиз просто не могла не говорить о нем.
— Я не знаю, придет ли он ко мне, — продолжала она, не отпуская моей руки. — Я известила его о своем приезде. Я ведь приходила к нему в палатку… Вы не осудите меня, ведь вы современная женщина, не ханжа? Если бы вы видели Сербурга! В нем буйная сила… Вам опять нехорошо?
Неужели я побледнела?
Так вот о ком шла речь, ну да, это он держал в руке ядерный щит, спасший африканцев… Значит, это она к нему приходила в палатку… конечно, не для того, чтобы применять там прием каратэ.
Я почти выдернула свою руку.
Вот так обманываешься в людях! Он сидел на медвежьей шкуре, а я смотрела ему в глаза, вцепившись пальцами в его буйные седеющие волосы, говорила, что никогда не полюблю его. Он казался потрясенным… И все только до того момента, когда к нему в палатку пришла ищущая приключений американка.
Я не могла больше быть с нею. Но если она встретится с ним, она неизбежно столкнется и со мной… Как мне тогда выпутаться?
Я попросила не провожать меня, пообещав позвонить ей или снова приехать в отель. Она стояла в дверях своего номера, смотрела мне вслед.
В лифте меня подташнивало. Голова кружилась, поэтому я шла через вестибюль, ни на кого не глядя.
— Лена? Вы здесь? — услышала я знакомый голос и прислонилась к холодному мрамору огромной четырехугольной колонны.
Мимо проходили негры и индусы в тюрбанах.
Он взял меня под локоть.
— Лена, — сказал он. — Ты?
Это был Буров.
Что мне оставалось делать? Я бросилась ему на шею и расцеловала его.
Он шел к Лиз… оказывается, к Лиз Морган!
Но он повез меня к Веселовой-Росовой.
Он взял такси, сидел рядом со мной и держал мою руку в своей. Я не думала в эту минуту ни о ядерном щите, ни о конце цивилизации. Я сидела с закрытыми глазами.
Мне было хорошо. Надеюсь, он не привезет мисс Морган в институт?..»
Глава четвертая. ПРЕВРАЩЕНИЕ
Мария Сергеевна, Люда и Елена Кирилловна прилетели из Проливов на Внуковский аэродром. На летном поле их встречал Владислав Львович Ладнов, физик-теоретик, худой седовласый человек с молодым костистым лицом и злыми глазами. Он казался Люде насмешливым и высокомерным, делил мир на физиков и остальных людей, а физиков — на соображающих и сумасшедших, то есть тех, кто выдвигал неугодные Ладнову идеи, о ком говорил с яростью или презрением. Люда подозревала, что несумасшедшим считался только сам Ладнов, может быть, еще академик Овесян (задержался пока в Арктике) и Мария Сергеевна Веселова-Росова.
Ладнов взял вещи Марии Сергеевны, критически осмотрел Елену Кирилловну. Та ответила ему неприязненным, оценивающим взглядом.
Люда заметила это, но не подала виду. Ее радовало сейчас все: и то, что их встретил Ладнов, и то, что он такой умный и злой, и что вагончики бегавшего по летному полю поезда выглядят игрушечными, и что небо синее, и светит солнце, о котором она так соскучилась за полярную ночь.
Люда с удовольствием прокатилась бы по подвесной дороге, но Елене Кирилловне очень хотелось ехать непременно на автомашине.
Владислав Львович сам сел за руль и сразу же завел разговор с Марией Сергеевной о редчайшем случае в науке, когда теоретики не предсказали открытия Б-субстанции… Не будь Б-субстанция уже применена для защиты от ядерных взрывов, теоретики никогда бы не поверили в ее существование. Он сказал, что Буров не только типичный сумасшедший, но еще и «сумасшедший счастливчик», который вытащил выигрышный лотерейный билет, и что на скачках всегда везет новичку, ничего не понимающему в лошадях.
— Москва! Москва! — воскликнула Люда, схватив Елену Кирилловну за руку, хотя города, если не считать университета, еще не было видно.
Шаховская смотрела на причудливый контур университета, на россыпь его сверкающих на солнце окон и мысленно сравнивала его с чем-то…
Потом они ехали по Ленинскому проспекту. Елена Кирилловна почему-то интересовалась не новыми районами города, а теми, которые еще не успели снести, ей непременно хотелось посмотреть на кривые улочки Замоскворечья или Арбата.»
Люда украдкой смотрела на Шаховскую. Кто же изменился из них? Губошлепик или «русалка»? По-прежнему безукоризнен профиль Елены Кирилловны, привычно подтянута фигура, не опиравшаяся на спинку сиденья, загадочен чуть усталый взгляд. Разве не восхищается ею, как раньше, Люда?
Как смешно она ревновала ее еще недавно ко всем… в особенности к Бурову. Бурова не было.
Он стал огромным, как его подвиг. Было странно подумать, что Люда знала такого человека, помогала ему, даже сердилась на него, словно можно быть знакомым с титаном, с Прометеем! Если бы Бурова приковали цепью к скале и орел стал терзать его грудь, Люда не плакала бы, как прекрасные и беспомощные океаниды, а своими руками разбила бы алмазные цепи, приготовленные гневом богов для титана. Титан скоро вернется. Никогда уже не станет он в глазах Люды обыкновенным. А Елена Кирилловна, а ее «русалка» с серыми глазами, думающая о таинственном ребенке?
Серые глаза Елены Кирилловны были словно прикрыты дымкой, а карие яркие глаза Люды широко раскрыты и по-новому впитывают мир.
Это был весенний мир, невозможно яркий, с пьянящим воздухом, с бездонным синим небом, с радостными и загадочными людьми, полными своих дум, желаний, стремлений, горя и счастья. Еще недавно Люда почувствовала бы, что хочет расцеловать каждого, кто идет под слепящим солнцем, а сейчас ей хочется совсем другого — заглянуть каждому в душу, узнать о нем самое сокровенное… Однако самое трудное, необходимое и невозможное заглянуть в собственную душу, в саму себя, где все было таким непонятным… Ах, если бы их встречал папа!.. Но летчик Росов всегда в полете, а сейчас… сейчас он даже готовится лететь к звездам вместе с молодыми космонавтами, которых воспитывает… Папа, огромный, как Буров, только спокойный, даже застенчивый, но отважный… он умел заглядывать в Людины глаза. Посадит перед собой на стул, чтобы коленки упирались в его большие и жесткие колени, заглянет в ее «миндалинки» и все поймет. Он бы и сейчас понял, что с ней творится… А сама Люда?.. Она только может смотреть по сторонам — на улицу, мокрую в тени и сухую на солнце, на последний апрельский снег, белый с чернью, как старое кавказское серебро, на его не убранные еще после прощальной метели гребни по обе стороны проспекта, на поток людей — и замирать от чего-то странного и необъяснимого, ловя себя на том, что ищет в толпе… Бурова.
Опять Буров! Это ужасно!
И Люда начинала рассказывать Елене Кирилловне о Москве. Она ведь должна заботиться о «русалке».
Шаховская поселилась в квартире Веселовой-Росовой. Люда самоотверженно готова была, как юный паж, повсюду следовать за Еленой Кирилловной, но та решительно уклонялась. Она, видимо, искала одиночества и, конечно, обидела тем Люду.
Ждали скорого возвращения Бурова и возобновления работы в лаборатории. Женщины нервничали.
Наконец Сергей Андреевич появился. Люда ахнула, когда он вошел в лабораторию — широкоплечий, высокий, чуть насмешливый. Он оглядел помещение: искал глазами Елену Кирилловну.
Ноги у Люды, ее тонкие и сильные ноги, которые она не раз в последнее время рассматривала, натягивая чулки, стали свинцовыми, она не могла встать с табурета.
Буров кивнул ей.
— Где мама? — спросил он.
— Маму куда-то срочно вызвали, а Елена Кирилловна ушла в Третьяковскую галерею. Она ведь впервые в Москве, — ответила Люда.
Он посмотрел на часы:
— Я сейчас поеду в гостиницу «Украина». Вечером постараюсь заглянуть к Марии Сергеевне.
— Хорошо, — сказала Люда. — Елена Кирилловна остановилась у нас…
Буров снова кивнул, глядя поверх Люды. Он даже не поздоровался с ней за руку. И руки у Люды повисли плетьми.
Буров ушел, а Люда, смотря перед собой сухими, невидящими глазами, мысленно произносила страшные клятвы навсегда уйти отсюда. Разве нужна она ему, если он не сделал разницы между нею и табуреткой, на которой она сидела!
Она уйдет отсюда, чтобы заняться самым тяжелым трудом, как это делают передовые люди. Если знаменитый дирижер в свободное время водит автобус, если Мария Сергеевна Веселова-Росова, ученый с мировым именем, каждый день ездит в оранжерею, занимаясь там черной подсобной работой среди любимых цветов, то Люда пойдет в больницу, в детскую больницу, будет выхаживать там самых тяжелых больных…
Когда Люда вернулась после работы домой, то застала там Елену Кирилловну и Бурова. Оказывается, они где-то встретились!
Мария Сергеевна обнимала Бурова, крепко целуя его в обе щеки.
— Спасибо, родной. Спасибо тебе, богатырь наш, от науки.
Буров наклонился и поцеловал руку Марии Сергеевны.
— Включать в Африке нашу аппаратуру мог каждый. Подвига в этом нет никакого
— Подвиг в том, что все в мире изменилось, — проговорила Мария Сергеевна, садясь и тяжело дыша после быстрой ходьбы.
— Теперь позвольте и мне, — сказала Елена Кирилловна, вставая и подходя к Сергею Андреевичу.
Она притянула к себе голову Бурова и, встав на носки, поцеловала его.
Люда вспыхнула и отвернулась. Она бы выбежала из комнаты, если бы не побоялась выдать себя.
— Очень трудно разобраться, что происходит сейчас на Западе, — сказала Мария Сергеевна. — Представьте, к нам с особой миссией прибыла американская миллиардерша…
— Мисс Морган? — спросил Буров.
— Вы знаете ее? Завтра она посетит наш институт. Она распоряжается моргановским фондом женщин и передает его Всемирному Совету Мира для использования Б-субстанции в целях предотвращения ядерных войн.
— Они уже предотвращены, — спокойно сказал Буров, усаживаясь в кресло и доставая сигарету. — Вы разрешите? — спросил он Марию Сергеевну.
Люда отметила, что он начал курить.
— Вы, кажется, близко знакомы с ней, Сергей Андреевич? — безразличным тоном спросила Елена Кирилловна.
— Да, встречались в Африке, — так же безразлично ответил Буров, выпуская клуб дыма.
— Что же она там делала? Удовлетворяла свое любопытство в джунглях?
— Она ухаживала за умирающими, работала в госпитале, подкладывала негритянкам, страдающим лучевой болезнью, судна. Елена Кирилловна поморщилась:
— Что это? Современная эксцентричность американки?
— Я встречалась с нею в Доме дружбы, — вставила Мария Сергеевна. — По крайней мере, одета она удивительно просто.
— Эта простота дороже роскоши, — презрительно бросила Шаховская.
— Это не эксцентричность, а раскол, — улыбнулся Буров.
— Раскол? — повернулась к нему Елена Кирилловна.
— Да. Когда дело доходит до уничтожения апокалипсической саранчи, раскол не щадит и семьи магнатов, — непонятно для Люды ответил Буров
Шаховская отвернулась к окну.
— Итак, друзья мои, приготовьтесь к завтрашнему визиту, — сказала Мария Сергеевна, поднимаясь с кресла.
Елена Кирилловна охватила виски ладонями, словно у нее разболелась голова.
— Хорошо, я приготовлюсь, — объявила Люда.
Буров не обратил на эту реплику никакого внимания.
— Надеюсь, американка не придет в нашу лабораторию? — небрежно поинтересовалась Елена Кирилловна.
— Нет, нет, — заверила Веселова-Росова. — Чисто официальный визит. Принимать ее лучше всего в кабинете академика.
— Но там рояль, — вдруг вспомнила Люда.
Мария Сергеевна задумчиво улыбнулась.
— Да… Наш Амас Иосифович любит играть «Лунную сонату», если что-нибудь не получается.
— Значит, он часто играет, — снова вставила Люда.
Мария Сергеевна нахмурилась.
— А ты оденься завтра как следует, — строго сказала она дочери.
— Может быть, я могу не приходить? — спросила Елена Кирилловна.
— Нет, дорогая, что вы! Она специально интересуется вами, женщиной — участницей открытия. Это связано с какими-то формальностями использования фонда.
Елена Кирилловна пожала плечами.
Буров встал:
— Ну что ж, значит, завтра свистать всех наверх. Начнем дипломатическое плавание…
— Я надену домино, а Елена Кирилловна — кокошник, — заявила Люда и с независимым видом вышла из комнаты.
Елена Кирилловна проводила ее настороженным взглядом
— Кокошник! — усмехнулся Буров и, приветственно подняв руку, ушел.
На следующий день заместитель директора института профессор Веселова-Росова принимала американку мисс Морган.
Лиз, улыбаясь, быстро вошла в ее кабинет.
— Я счастлива пожать руку такому видному ученому, который заставляет гордиться собой всех женщин мира, — сказала она.
Мария Сергеевна радушно усадила ее.
Лиз рассматривала простое убранство профессорского кабинета, портреты ученых на стенах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65