Разве мог Гальвани, наблюдавший подергивание ножки лягушки, представить себе современные электрогенераторы мощностью в миллионы киловатт, электрические сети, опутывающие шар?
— Это был младенческий возраст науки, — возразил Овееян. — Сейчас мы можем ставить задачи перед наукой, а не заставлять ее открывать тайны природы наугад.
Калерия Константиновна сидела за столом, благоговейно глядя на ученых, которые продолжали спор.
— Догадываюсь, — сказал Овесян. — Наш Буров хочет добавить к двум китам науки, к принципу практичности и утилитарности, к принципу сомнения и проверки еще третьего кита — фантазию.
— Фантазию, но не фантазерство, — сказала Мария Сергеевна.
— Фантазия — качество величайшей ценности, — выпалила Люда. — Без фантазии не были бы изобретены дифференциальные уравнения.
— Ого! — сказал Овесян. — В бой вступают резервы. Однако что же надумал наш третий кит науки?
— Субстанция существует, — сказал Буров. — Это уже не фантазия. Но этого мало. Ее нужно не только находить в природе. Ее нужно создавать.
Овесян ударил себя по колену.
— И продавать в аптеках! Здорово! Это уже вполне практично!
— Но это разговор не для чайного стола, — прервала Мария Сергеевна, вставая.
Все поднялись. Только Калерия Константиновна осталась сидеть, опустив уголки тонких губ.
Ученые вернулись в кабинет и заговорили вполголоса. Люда, словно нечаянно, прикрыла плотнее дверь за ними, а сама выбежала на улицу, чтобы посмотреть, не разыгралась ли пурга. Она беспокоилась за Бурова и решила, что непременно пойдет его провожать.
Когда Люда вернулась, то Холерии, как она звала секретаршу академика, не было. Дверь за портьерой в комнату Елены Кирилловны была приоткрыта, и Люда невольно услышала конец фразы, сказанной Калерией Константиновной:
— Так что не теряйте времени. Протяните руку… Возьмите его.
— Хорошо, Марта, — ответила Елена Кирилловна.
Люда опешила, ничего не понимая.
Ученые вышли из кабинета, громко разговаривая.
— Как хотите, Сергей Андреевич, — говорила Мария Сергеевна, — я верна своему методу: ничему не верить, все брать под сомнение. А вы опять фантазируете.
— Так если не фантазировать, то что же тогда проверять? — отпарировал Буров.
— Я выхожу из игры, — заявил Овесян. — Мое дело зажечь «Подводное солнце». А вы здесь можете фантазировать, проверять выдуманное, но имейте в виду — это слишком фантастично, чтобы быть практичным.
Люда подумала, что три кита все-таки не смогли договориться.
Когда Буров уже одевался в передней, Шаховская вышла в столовую. Калерия Константиновна, опустив глаза, завязывала тесемочки у папки. Академик стоял у замерзшего окна и изучал снежные узоры. Мария Сергеевна провожала гостя.
Елена Кирилловна мило улыбнулась Бурову, положила ему руку на локоть:
— Подождите, Сергей Андреевич! Вас еще рано отпускать одного. Я пойду с вами.
Буров радостно и растерянно затоптался на месте. Не замечая у дверей готовую идти Люду в дубленке, в расшитых бисером нарядных унтах, он стал искать шубку Шаховской.
И они ушли вместе.
Потом стали прощаться. Овесян и Калерия Константиновна. Академик сразу же уезжал на место нового «Подводного солнца», Калерия-Холерия оставалась в его коттедже для связи.
Все ушли, а Люда в непонятной тревоге не знала, что ей делать.
Глава вторая. АПОКАЛИПСИС
Буров жил в коттедже Овесяна. Академик, перебравшись на место строительства нового «Подводного солнца», сохранил здесь за собой только одну комнату, другую предоставил Калерии Константиновне, осуществлявшей по его заданию связь между стройплощадкой и Великой ярангой, а третью отдал Бурову.
Елена Кирилловна, выйдя с Буровым на улицу, предложила немного пройтись, прежде чем идти в его коттедж.
— Мне в бреду привиделось, что я с вами разговаривал и даже о чем-то спорил.
— Вот как? Однако наяву я слышу только ваши споры с другими, и они мне доставляют немало радости… В вас что-то есть, Буров. Вы ломаете изгороди коралля. И у вас бизоньи, налитые кровью глаза. Бизон красив, он весь устремленный удар.
— Да. Ударить надо. Хорошо бы стать бизоном науки…
— Бизоны вымерли, их истребили… А вы не думаете, что мир выиграл бы, если бы таких, как вы, физиков, истребили бы?
Буров даже закашлялся от изумления.
— На месте папы римского я отлучила бы их всех от церкви. Я ввела бы костер за чтение еще не сожженных книг по ядерной физике.
— Нам с вами пришлось бы тоже сгореть, — напомнил Сергей Андреевич.
— Я отправилась бы и на костер… в розвальнях, подняв два перста…
— Не забыли свою боярыню Морозову? Нет, дорогая раскольница. Спасение человечества не в отказе от знаний, а в обретении знаний высших.
— И высших сверхбомб, радиоактивных туч, от которых никому не будет спасения…
— До сих пор история человечества была историей войн. При совершенствовании средств войны была извечная борьба ядра и брони.
— Борьба всегда извечна, — подтвердила Елена Кирилловна.
— Артиллеристы придумывали все более тяжелые пушки и ядра, все более страшные бронебойные снаряды. И в ответ на каждое такое изобретение другие умы придумывали более могучую, более крепкую, непробиваемую броню. В ответ на ядовитый газ появился противогаз.
— Но в ответ на атомную бомбу не появилось атомной брони.
— Физически она еще не создана. Она существует в виде политического сдерживающего начала. Слишком страшны средства, какими владеют противостоящие лагери. Эти средства кажется невозможным применить.
— Кажется?
— Да. Только кажется. Их все же могут применить. И если после несчастья в Хиросиме и Нагасаки на города не падали ядерные бомбы…
— Если не считать руанской трагедии, — напомнила Шаховская.
— Нет, считая ее… считая эту трагедию, как напоминание того, что бомбы, созданные для взрыва, взрываются…
— Они существуют только для защиты.
— Нет. Ядерное оружие — это не оружие защиты, это оружие нападения. Оно принципиально рассчитано на чужую территорию. Поэтому мы всегда предлагали его запретить.
— Но есть и оружие возмездия.
— Взаимное «возмездие» — печальный конец цивилизации.
— Значит, не зря написан Апокалипсис. Будет конец мира. Помните. Откровения Иоанна-богослова? «И пятый ангел вострубил, и я увидел звезду, павшую с неба на землю, и дан ей был ключ от кладезя бездны…» В наше время такими звездами падают баллистические ракеты.
— Вы знаете Библию наизусть?
— Не всю. «Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи, и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя…» Вам не вспоминаются фотографии черного гриба Бикини? Но это не все. Слушайте дальше: «И из дыма вышла саранча на землю, и дана ей была власть, какую имеют земные скорпионы». Вдумайтесь в этот образ. Саранча — нечто бесчисленное, всюду проникающее, неотвратимое. «И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям…»
Шаховская схватила руку Бурова и крепко сжала. Он поражен был ее голосом — глухим, придушенным. Ему показалось, что она говорит с закрытыми глазами.
— «И дано ей будет не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека…» Вам не приходит на ум, что поражающая мучением саранча — это образ радиоактивности, несущей медленную и неизбежную смерть от лучевой болезни, от которой гибнут люди, но не травы?
— Лена, черт возьми! — крикнул Сергей Андреевич. — Кто вы такая? Не было столетия, когда Апокалипсис не толковался с позиций современности. Его мутные символы подобны алгебраическим знакам, под которые можно подставить любые значения.
— Нет, нет, Буров! Разве вы не поняли еще, что самый страшный враг человека — это знание? Оно поднимает его гордыню на головокружительную высоту, чтобы потом низвергнуть в бездну.
— Вы хотите сказать, что гибель цивилизации заложена в самой природе ее развития?
— Да. Всему есть начало, всему есть конец. Конец можно было предвидеть интуитивно, как это делал древний поэт и богослов, но можно и сейчас понять неизбежность конца, исходя из всего того, что мы уже знаем и… хотим узнать. Прощайте, Буров. Вы мне нравитесь. В жизни хорошо идти с закрытыми глазами, чтобы не видеть, что впереди…
— Подождите, Лена. Не уходите. Зайдите ко мне… Этот разговор нельзя оборвать. Ведь мы только работали. Никогда не говорили…
Шаховская усмехнулась:
— Зайти к вам? А что скажет княгиня Калерия Константиновна? Она, вероятно, уже вернулась. Впрочем, не все ли равно!..
Буров открыл своим ключом дверь. Заметил следы на снегу крыльца, кто-то уже вошел раньше его. Усмехнулся. Да, Калерия-Холерия, как ее называет Люда, уже здесь. Шаховская тоже увидела отпечатки, но ничего не сказала.
Буров снял с Лены шубу в передней, провел в свою комнату и занялся камином.
Лена осмотрелась. Подошла к столу и стала прибирать на нем бумаги, передвинула стулья, положила книги на полку.
— Настоящий мужчина должен быть неаккуратным. И от него должно немного пахнуть… козлом.
— Благодарю вас. Вы не откажетесь от приготовленного мужчиной чая?
— Откажусь. Садитесь напротив меня. Нет. Не так близко. Не торопитесь. Конец цивилизации еще не так близок.
Буров сердито отодвинулся вместе со стулом, потом встал с него.
— Чепуха! — раздраженно сказал он. — Не ждите конца света, оставьте это попам. Я допускаю лишь кризисную стадию в развитии цивилизации… Я даже могу представить себе ее гибель, как представляю себе самоубийство. Ведь почти каждый человек в каком-то возрасте переживает кризис, стоит на грани гибели, борется с желанием покончить с собой. У одних — это слабо, почти незаметно, боком промелькнувшая мысль, у других — это тяжелая борьба, навязчивая идея. Только единицы из миллионов гибнут.
Сергей Андреевич ходил по комнате большими шагами.
Следя за ним взглядом, Шаховская задумчиво продекламировала:
— И сказано в легенде древней: «Тогда днем сумрак пал на землю…»
Буров остановился:
— Что? Затемнение на небесах? Страхи древних? — и продолжал, как бы думая вслух: — Мы уже знаем, что живем в населенном космосе. Миллиарды звезд, которые смотрят на нас, — это миллиарды светил с планетными системами. В одной нашей Галактике, а таких галактик несметное число, в одном только нашем звездном острове ученые готовы признать от полутора сот тысяч до миллионов разумных цивилизаций неведомых, мыслящих существ. Как бы они ни выглядели, эти существа, их общество, овладевая знанием, в какой-то момент переживает опасный кризисный период, период овладения тайной ядерной энергии. Если в этот момент самосознание мыслящих существ не на высоте, они могут погубить себя. Но это так же исключительно редко в истории Развития Разума вселенной, как редко самоубийство среди людей. Но самоубийцы встречаются.
— Я хотела покончить с собой, — призналась Лена. — Я вскрывала себе вену. — И она показала Сергею Андреевичу шрам на запястье.
Буров встал на колено и долгим поцелуем прижался губами к выпуклому бледному, более светлому, чем кожа, шраму.
— У человечества тоже останутся шрамы, — сказал Сергей Андреевич. — Но оно переживет тяжелую пору, как переживали ее миллионы иных цивилизаций вселенной.
— Вы мне нравитесь, Буров. В вас есть неукротимая широта. Вы — настоящий русский человек.
— Я советский человек, я человек мира, мира, который рано или поздно станет единым.
— Но вас надо сжечь… пусть хоть рядом со мной, но сжечь.
Лена бросила в разгоревшийся камин полено. Оно зашипело.
— В ските? Нет! Победа никогда не дается отступлением, — сказал Буров, ногой подправляя полено.
Смотря на огонь, Лена задумчиво говорила:
— Проблема ядра и брони… Самоубийство цивилизаций… Как пережить кризис!.. Вот вы какой…
— Да. Пережить кризис. Победить мыслью. Нельзя дать автомат неандертальцу. Это ясно всем. Но неандертальцы в смокингах и роговых очках существуют, распоряжаются атомными заводами. Они будут побеждены мыслью…
— Вы думаете?
— Будут! Но прежде нужны охранные меры. Об этом должны заботиться мы, физики, иначе однозначно заслужим костер.
Лена откинулась на спинку стула. Сергей Андреевич продолжал стоять перед ней на колене, все еще держа ее руку со шрамом в своей.
— Хотите сделать атомную кольчугу? Ее не может быть…
Буров вскочил, почти бросив повисшую руку Лены.
— Прекратилась в Проливах ядерная реакция?! — в бешенстве крикнул он, сощуря один глаз, словно прицеливаясь.
Лена, проницательно смотря на Бурова, кивнула…
— Если она невозможна здесь, почему нельзя сделать ее невозможной всюду? Ведь именно в этом теперь наша задача! Именно в этом!
Лена посмотрела на Бурова расширенными глазами.
— Идите сюда, встаньте, как вы стояли, — приказала она.
В ней что-то изменилось. Сергей Андреевич почувствовал это. Он сел на лежавшую перед камином шкуру белого медведя, и Лена, пододвинув к нему свой стул, запустила тонкие пальцы в его русые волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Это был младенческий возраст науки, — возразил Овееян. — Сейчас мы можем ставить задачи перед наукой, а не заставлять ее открывать тайны природы наугад.
Калерия Константиновна сидела за столом, благоговейно глядя на ученых, которые продолжали спор.
— Догадываюсь, — сказал Овесян. — Наш Буров хочет добавить к двум китам науки, к принципу практичности и утилитарности, к принципу сомнения и проверки еще третьего кита — фантазию.
— Фантазию, но не фантазерство, — сказала Мария Сергеевна.
— Фантазия — качество величайшей ценности, — выпалила Люда. — Без фантазии не были бы изобретены дифференциальные уравнения.
— Ого! — сказал Овесян. — В бой вступают резервы. Однако что же надумал наш третий кит науки?
— Субстанция существует, — сказал Буров. — Это уже не фантазия. Но этого мало. Ее нужно не только находить в природе. Ее нужно создавать.
Овесян ударил себя по колену.
— И продавать в аптеках! Здорово! Это уже вполне практично!
— Но это разговор не для чайного стола, — прервала Мария Сергеевна, вставая.
Все поднялись. Только Калерия Константиновна осталась сидеть, опустив уголки тонких губ.
Ученые вернулись в кабинет и заговорили вполголоса. Люда, словно нечаянно, прикрыла плотнее дверь за ними, а сама выбежала на улицу, чтобы посмотреть, не разыгралась ли пурга. Она беспокоилась за Бурова и решила, что непременно пойдет его провожать.
Когда Люда вернулась, то Холерии, как она звала секретаршу академика, не было. Дверь за портьерой в комнату Елены Кирилловны была приоткрыта, и Люда невольно услышала конец фразы, сказанной Калерией Константиновной:
— Так что не теряйте времени. Протяните руку… Возьмите его.
— Хорошо, Марта, — ответила Елена Кирилловна.
Люда опешила, ничего не понимая.
Ученые вышли из кабинета, громко разговаривая.
— Как хотите, Сергей Андреевич, — говорила Мария Сергеевна, — я верна своему методу: ничему не верить, все брать под сомнение. А вы опять фантазируете.
— Так если не фантазировать, то что же тогда проверять? — отпарировал Буров.
— Я выхожу из игры, — заявил Овесян. — Мое дело зажечь «Подводное солнце». А вы здесь можете фантазировать, проверять выдуманное, но имейте в виду — это слишком фантастично, чтобы быть практичным.
Люда подумала, что три кита все-таки не смогли договориться.
Когда Буров уже одевался в передней, Шаховская вышла в столовую. Калерия Константиновна, опустив глаза, завязывала тесемочки у папки. Академик стоял у замерзшего окна и изучал снежные узоры. Мария Сергеевна провожала гостя.
Елена Кирилловна мило улыбнулась Бурову, положила ему руку на локоть:
— Подождите, Сергей Андреевич! Вас еще рано отпускать одного. Я пойду с вами.
Буров радостно и растерянно затоптался на месте. Не замечая у дверей готовую идти Люду в дубленке, в расшитых бисером нарядных унтах, он стал искать шубку Шаховской.
И они ушли вместе.
Потом стали прощаться. Овесян и Калерия Константиновна. Академик сразу же уезжал на место нового «Подводного солнца», Калерия-Холерия оставалась в его коттедже для связи.
Все ушли, а Люда в непонятной тревоге не знала, что ей делать.
Глава вторая. АПОКАЛИПСИС
Буров жил в коттедже Овесяна. Академик, перебравшись на место строительства нового «Подводного солнца», сохранил здесь за собой только одну комнату, другую предоставил Калерии Константиновне, осуществлявшей по его заданию связь между стройплощадкой и Великой ярангой, а третью отдал Бурову.
Елена Кирилловна, выйдя с Буровым на улицу, предложила немного пройтись, прежде чем идти в его коттедж.
— Мне в бреду привиделось, что я с вами разговаривал и даже о чем-то спорил.
— Вот как? Однако наяву я слышу только ваши споры с другими, и они мне доставляют немало радости… В вас что-то есть, Буров. Вы ломаете изгороди коралля. И у вас бизоньи, налитые кровью глаза. Бизон красив, он весь устремленный удар.
— Да. Ударить надо. Хорошо бы стать бизоном науки…
— Бизоны вымерли, их истребили… А вы не думаете, что мир выиграл бы, если бы таких, как вы, физиков, истребили бы?
Буров даже закашлялся от изумления.
— На месте папы римского я отлучила бы их всех от церкви. Я ввела бы костер за чтение еще не сожженных книг по ядерной физике.
— Нам с вами пришлось бы тоже сгореть, — напомнил Сергей Андреевич.
— Я отправилась бы и на костер… в розвальнях, подняв два перста…
— Не забыли свою боярыню Морозову? Нет, дорогая раскольница. Спасение человечества не в отказе от знаний, а в обретении знаний высших.
— И высших сверхбомб, радиоактивных туч, от которых никому не будет спасения…
— До сих пор история человечества была историей войн. При совершенствовании средств войны была извечная борьба ядра и брони.
— Борьба всегда извечна, — подтвердила Елена Кирилловна.
— Артиллеристы придумывали все более тяжелые пушки и ядра, все более страшные бронебойные снаряды. И в ответ на каждое такое изобретение другие умы придумывали более могучую, более крепкую, непробиваемую броню. В ответ на ядовитый газ появился противогаз.
— Но в ответ на атомную бомбу не появилось атомной брони.
— Физически она еще не создана. Она существует в виде политического сдерживающего начала. Слишком страшны средства, какими владеют противостоящие лагери. Эти средства кажется невозможным применить.
— Кажется?
— Да. Только кажется. Их все же могут применить. И если после несчастья в Хиросиме и Нагасаки на города не падали ядерные бомбы…
— Если не считать руанской трагедии, — напомнила Шаховская.
— Нет, считая ее… считая эту трагедию, как напоминание того, что бомбы, созданные для взрыва, взрываются…
— Они существуют только для защиты.
— Нет. Ядерное оружие — это не оружие защиты, это оружие нападения. Оно принципиально рассчитано на чужую территорию. Поэтому мы всегда предлагали его запретить.
— Но есть и оружие возмездия.
— Взаимное «возмездие» — печальный конец цивилизации.
— Значит, не зря написан Апокалипсис. Будет конец мира. Помните. Откровения Иоанна-богослова? «И пятый ангел вострубил, и я увидел звезду, павшую с неба на землю, и дан ей был ключ от кладезя бездны…» В наше время такими звездами падают баллистические ракеты.
— Вы знаете Библию наизусть?
— Не всю. «Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи, и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя…» Вам не вспоминаются фотографии черного гриба Бикини? Но это не все. Слушайте дальше: «И из дыма вышла саранча на землю, и дана ей была власть, какую имеют земные скорпионы». Вдумайтесь в этот образ. Саранча — нечто бесчисленное, всюду проникающее, неотвратимое. «И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям…»
Шаховская схватила руку Бурова и крепко сжала. Он поражен был ее голосом — глухим, придушенным. Ему показалось, что она говорит с закрытыми глазами.
— «И дано ей будет не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека…» Вам не приходит на ум, что поражающая мучением саранча — это образ радиоактивности, несущей медленную и неизбежную смерть от лучевой болезни, от которой гибнут люди, но не травы?
— Лена, черт возьми! — крикнул Сергей Андреевич. — Кто вы такая? Не было столетия, когда Апокалипсис не толковался с позиций современности. Его мутные символы подобны алгебраическим знакам, под которые можно подставить любые значения.
— Нет, нет, Буров! Разве вы не поняли еще, что самый страшный враг человека — это знание? Оно поднимает его гордыню на головокружительную высоту, чтобы потом низвергнуть в бездну.
— Вы хотите сказать, что гибель цивилизации заложена в самой природе ее развития?
— Да. Всему есть начало, всему есть конец. Конец можно было предвидеть интуитивно, как это делал древний поэт и богослов, но можно и сейчас понять неизбежность конца, исходя из всего того, что мы уже знаем и… хотим узнать. Прощайте, Буров. Вы мне нравитесь. В жизни хорошо идти с закрытыми глазами, чтобы не видеть, что впереди…
— Подождите, Лена. Не уходите. Зайдите ко мне… Этот разговор нельзя оборвать. Ведь мы только работали. Никогда не говорили…
Шаховская усмехнулась:
— Зайти к вам? А что скажет княгиня Калерия Константиновна? Она, вероятно, уже вернулась. Впрочем, не все ли равно!..
Буров открыл своим ключом дверь. Заметил следы на снегу крыльца, кто-то уже вошел раньше его. Усмехнулся. Да, Калерия-Холерия, как ее называет Люда, уже здесь. Шаховская тоже увидела отпечатки, но ничего не сказала.
Буров снял с Лены шубу в передней, провел в свою комнату и занялся камином.
Лена осмотрелась. Подошла к столу и стала прибирать на нем бумаги, передвинула стулья, положила книги на полку.
— Настоящий мужчина должен быть неаккуратным. И от него должно немного пахнуть… козлом.
— Благодарю вас. Вы не откажетесь от приготовленного мужчиной чая?
— Откажусь. Садитесь напротив меня. Нет. Не так близко. Не торопитесь. Конец цивилизации еще не так близок.
Буров сердито отодвинулся вместе со стулом, потом встал с него.
— Чепуха! — раздраженно сказал он. — Не ждите конца света, оставьте это попам. Я допускаю лишь кризисную стадию в развитии цивилизации… Я даже могу представить себе ее гибель, как представляю себе самоубийство. Ведь почти каждый человек в каком-то возрасте переживает кризис, стоит на грани гибели, борется с желанием покончить с собой. У одних — это слабо, почти незаметно, боком промелькнувшая мысль, у других — это тяжелая борьба, навязчивая идея. Только единицы из миллионов гибнут.
Сергей Андреевич ходил по комнате большими шагами.
Следя за ним взглядом, Шаховская задумчиво продекламировала:
— И сказано в легенде древней: «Тогда днем сумрак пал на землю…»
Буров остановился:
— Что? Затемнение на небесах? Страхи древних? — и продолжал, как бы думая вслух: — Мы уже знаем, что живем в населенном космосе. Миллиарды звезд, которые смотрят на нас, — это миллиарды светил с планетными системами. В одной нашей Галактике, а таких галактик несметное число, в одном только нашем звездном острове ученые готовы признать от полутора сот тысяч до миллионов разумных цивилизаций неведомых, мыслящих существ. Как бы они ни выглядели, эти существа, их общество, овладевая знанием, в какой-то момент переживает опасный кризисный период, период овладения тайной ядерной энергии. Если в этот момент самосознание мыслящих существ не на высоте, они могут погубить себя. Но это так же исключительно редко в истории Развития Разума вселенной, как редко самоубийство среди людей. Но самоубийцы встречаются.
— Я хотела покончить с собой, — призналась Лена. — Я вскрывала себе вену. — И она показала Сергею Андреевичу шрам на запястье.
Буров встал на колено и долгим поцелуем прижался губами к выпуклому бледному, более светлому, чем кожа, шраму.
— У человечества тоже останутся шрамы, — сказал Сергей Андреевич. — Но оно переживет тяжелую пору, как переживали ее миллионы иных цивилизаций вселенной.
— Вы мне нравитесь, Буров. В вас есть неукротимая широта. Вы — настоящий русский человек.
— Я советский человек, я человек мира, мира, который рано или поздно станет единым.
— Но вас надо сжечь… пусть хоть рядом со мной, но сжечь.
Лена бросила в разгоревшийся камин полено. Оно зашипело.
— В ските? Нет! Победа никогда не дается отступлением, — сказал Буров, ногой подправляя полено.
Смотря на огонь, Лена задумчиво говорила:
— Проблема ядра и брони… Самоубийство цивилизаций… Как пережить кризис!.. Вот вы какой…
— Да. Пережить кризис. Победить мыслью. Нельзя дать автомат неандертальцу. Это ясно всем. Но неандертальцы в смокингах и роговых очках существуют, распоряжаются атомными заводами. Они будут побеждены мыслью…
— Вы думаете?
— Будут! Но прежде нужны охранные меры. Об этом должны заботиться мы, физики, иначе однозначно заслужим костер.
Лена откинулась на спинку стула. Сергей Андреевич продолжал стоять перед ней на колене, все еще держа ее руку со шрамом в своей.
— Хотите сделать атомную кольчугу? Ее не может быть…
Буров вскочил, почти бросив повисшую руку Лены.
— Прекратилась в Проливах ядерная реакция?! — в бешенстве крикнул он, сощуря один глаз, словно прицеливаясь.
Лена, проницательно смотря на Бурова, кивнула…
— Если она невозможна здесь, почему нельзя сделать ее невозможной всюду? Ведь именно в этом теперь наша задача! Именно в этом!
Лена посмотрела на Бурова расширенными глазами.
— Идите сюда, встаньте, как вы стояли, — приказала она.
В ней что-то изменилось. Сергей Андреевич почувствовал это. Он сел на лежавшую перед камином шкуру белого медведя, и Лена, пододвинув к нему свой стул, запустила тонкие пальцы в его русые волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65