— потребовала Эллен у черного бармена. — Двойные порции, — добавила она.
Мы выпили, Эллен закурила и вдруг спросила:
— Хэллоу, бармен? Есть у вас русская водка?
Она нравилась даже неграм. Бармен улыбнулся и с таинственным видом вышел в дверь. Он вернулся с прозрачной бутылкой. На ней был нарисован какой-та советский небоскреб. Надпись была довольно странная: каждую нормальную букву нужно было читать как-нибудь не так. Питье оказалось изумительным. Оно не имело никакого привкуса, оно жгло. Огонь без дыма! Я попытался прочесть варварское слово:
— Кно… Кито…
— «Столичная»! — поправила меня Эллен и рассмеялась.
Я покосился на Эллен. Она всегда удивляла меня.
— Слушайте, Эль, — сказал я, чувствуя, что обрел отвагу. — Теперь я лучше понимаю парней, которые прокатили меня над землей. Они пьют огонь без дыма и едят мороженое при сорокаградусном морозе. С ними лучше не связываться.
— Они еще и закусывают после выпивки, — сказала Эллен и потребовала у бармена селедки.
У черномазого нашлась банка анчоусов.
Это было странно — пить и заедать соленым. Но Эллен так хотела. Чему только не научил ее аристократический предок!
— Когда начинаете сниматься в Голливуде? — осведомился я.
— Глупый Рой, — ответила она, разглядывая на свет рюмку.
— Передайте привет золотоносным мостовым малой Америки.
— Я никогда там не буду.
— Я не люблю слово «никогда». Кроме того, босс летит туда.
Эллен пожала плечами и улыбнулась.
— Кто же будет греть ему пододеяльник? — дерзко спросил я.
Она закатила мне пощечину. Я слетел с табурета, но удержался на ногах.
Бармен сделал вид, что ничего не заметил.
Из-за соседнего столика поднялся русский пилот, один из тех, что вел дьявольский самолет, и стал надвигаться на меня. Если бы я не благодарил его за перелет, если бы я не жал дружески его руку, я не отступил бы.
Эллен соскочила с табурета, бросила бармену бумажку, схватила меня за руку и вытащила из бара.
— Дырявая шляпа, сонный бегемот, сточная канава, свинья, дурак! — отхлестала она меня словами, упрощая и уточняя свое отношение ко мне. — Есть у вас свободная ночь?
— У меня есть свободная, ничем не занятая жизнь, — ответил я, потирая щеку.
— Оставьте. Вы дешево отделались. Вам еще нужен босс?
— А вам?
— Только как адресат.
— Уже?
— Болван! Я предложила бы вам снять очки, если бы вы их носили.
— Благодарю, я еще не выступал на рингах с женщинами.
— Берусь вас нокаутировать.
— Без перчаток?
— Поцелуем.
И эта дьявольская женщина, не стесняясь глазевших на нас негров, притянула мою голову и самым жестоким и сладчайшим образом выполнила свою угрозу…
Я задохнулся.
— Считайте до двухсот, — вымолвил я. — Я готов.
Эллен победно рассмеялась, потом посмотрела на зеленую чащу за летным полем.
— Что там? — спросила она.
— Наверное, джунгли, — предположил я.
— Мы сделаем там шалаш, — объявила Эллен.
Она шла впереди — изящная, знающая, что она делает.
Я шел за ней следом, ничего не зная».
Глава шестая. ЗВЕЗДНЫЙ АЛТАРЬ
«Лианы завидовали мне. Они свисали отовсюду, хватали за ноги, били по лицу, цеплялись за руки…
Я шел впереди по звериной тропинке и отводил в сторону живые шнуры непроходимого занавеса. Я сам не мог отдать себе отчета, что со мной: счастлив ли я или глубоко несчастен, вытащил ли выигрышный билет или проигрался дотла?
Эллен шла сзади и что-то напевала. Я не мог понять слов ее песни, но не хотел подать виду, что не понимаю.
Нагло-любопытные обезьяны рассматривали нас сверху. Они перескакивали с дерева на дерево, как легкие тени. Я следил за ними, но не мог разглядеть кроны деревьев. Куда-то вверх уходили могучие стволы, с которых свисали темно-рыжие бороды мха.
Цветы были повсюду: вверху, сбоку, под ногами. Кощунством казалось на них наступать. Противоестественно яркие, с влажными бархатными лепестками, жадными и мягкими, с пестиками на длинной поворачивающейся ножке; свисающие с ветвей, осыпающие пыльцой или жесткие, с острыми тонкими лепестками, с виду нежными, но режущими, с иноцветной серединой — цветок в цветке… Дурманящие орхидеи всех оттенков радуги, завлекающие краской и запахом… Сумасшедшие африканские цветы! Казалось, что они живут в неистовом ритме движения и красок, породнившем исступленные негритянские танцы. Я мог поклясться, что цветы двигались, они заглядывали в лицо, они пугливо отстранялись или пытались нежно задеть за щеки, прильнуть к губам, они шумно вспархивали, взлетали… Конечно, это были уже не просто цветы, а… попугаи, но они были подобны цветам — такие же яркие, но еще и звонко кричащие.
Обезьяны перебегали тропинку, показывая свои лоснящиеся зады, и одобрительно щелкали языками. Им тоже хотелось заглянуть нам в глаза. Они казались ручными и насмешливыми.
Мы спотыкались об узловатые корни, похожие на сцепившихся в смертельной схватке змей, готовых задушить друг друга. Попадались полусгнившие стволы поверженных великанов. Я оборачивался и протягивал Эллен, моей живой и надменной, яркой и хищной орхидее, руку. Она опиралась на меня, вскакивала на ствол, смотрела на цветы и смеялась.
Душная сырость тропического леса, дурман цветов, аромат Эллен пьянили меня, заставляли голову кружиться, протянутую руку, ощущавшую горячие пальцы Эллен, дрожать.
И вдруг сквозь влажную зелень, преломляясь в ней, падая яркими пятнами на пышные цветы и мрачные корни, прорвался солнечный свет.
Еще несколько шагов — и в лицо пахнуло жарой, как из печи. Мы вышли на просеку.
Эллен огляделась, словно осматривала свои владения. Здесь росли банановые деревья с могучими листьями, на каждом из которых во весь рост мог бы вытянуться человек.
— Рой! Способны вы построить нам хижину? — воскликнула Эллен, подняв руки и заложив ладони за узел волос. Она распустила их, и они волной упали на плечи.
Если бы она потребовала от меня небоскреб, я тотчас же принялся бы рыть котлован для фундамента.
Для шалаша этого не понадобилось. Мы стали ломать банановые листья, которые должны послужить и стенками и крышей.
Неожиданно она села в тени бананов. Я сорвал несколько серповидных плодов, лег около нее и стал очищать их.
Эллен кормила меня, давая откусить нежную мякоть и смеясь.
Я почувствовал взгляд. Оглянулся.
Сзади, как цапля, поджав ногу, стоял черный мальчишка и с любопытством глазел на нас.
Он не кричал, как когда-то мой Том: «Э-э, голубочки, целуются, целуются!..» Он просто смотрел, не в силах оторвать от нас взгляда.
Эллен смущенно оглянулась. Я нахмурился. Черномазый мальчонка вздрогнул, но Эллен улыбнулась ему. Она могла бы быть укротительницей тигров, львов, змей… Поманив негритенка, Эллен достала из сумочки, висевшей на длинном ремне у нее на плече, мягкую от жары шоколадку.
Мальчик вращал белками глаз и не двигался с места. Он чем-то походил на Тома. Как-то он там? Ездит на своем тракторе, помогает на ферме? А это дитя природы может протянуть руку и сорвать банан, который отныне становился для меня священным напоминанием о минутном рае.
Мальчик подошел и взял шоколадку. Эллен ухватила его за руку и потянула вниз. Он сопротивлялся, потом уступил и сел. Он уплетал шоколад, а мы с Эллен умиленно смотрели на него.
Да, я не узнавал себя. Чего только не сделают колдовские чары! Мальчишка казался удивительно симпатичным.
Из-за банановых листьев на нас смотрело еще несколько пар огромных глаз. Эллен стала перемигиваться с ними. Тогда под круглыми белками появлялись белые полоски зубов. Маленькие дикари вышли из зарослей и уселись вокруг нас. Они были нагие, но здесь это было красиво!.. Пугливость сменилась доверчивостью.
Эллен раздала все содержимое своей сумки: круглое зеркальце, миниатюрные ножницы, блестящую пудреницу, яркую помаду, даже душистый носовой платочек.
Я расстался со своим перочинным ножом, с сигаретами, с маленьким компасом, готов был даже отдать наручные часы…
Эллен дала знак продолжать строительство. У нас появились рьяные маленькие строители. Работа закипела. Ребятишки смеялись, и я подумал, что смех на всех языках одинаков. Мы сооружали шалаш, обмениваясь шутливыми пинками и щелчками со своими маленькими друзьями.
Шалаш был готов. Мы с Эллен уселись у его входа. Из шалаша пахло орхидеями, которые ребята натаскали туда, мягкая трава устилала его пол, связки бананов висели, как украшения…
Маленькие черные помощники уселись кружком против нас. Откуда-то взялся трехлетний кудрявый малыш с такими огромными глазами и такими смешными надутыми губками, что казалось, будто он сделан Диснеем.
Эллен приманила ею, и он устроился у нее на коленках, доверчивый и счастливый. Я трепал его по курчавой головке — волосы у него были жесткие, как пружинки.
Я поймал себя на том, что ведь это все черномазые, и тотчас стал оправдываться перед собой. Такое уж у нас чувство ко всем маленьким животным: к жеребенку, к щенку, котенку… даже медвежонку или львенку. Природа заложила в нас снисходительность к тем, кто еще не вырос… Кажется, ведь даже хищник не загрызает олененка… Впрочем, не знаю! Человек-то ест телятину…
Нет, сейчас я готов был всю жизнь питаться одними бананами. Я лежал около Эллен. Она положила мою голову к себе на колени. И тогда упала тьма. Ведь мы были где-то у экватора, здесь не бывает сумерек. Просто солнце выключается, как электрический светильник.
Черные ребятишки растворились в темноте. Мы остались одни.
В небе видны стали звезды. Эллен поднялась, я различал ее силуэт.
Ее удивительно низкий голос заставлял мурашки пробегать по спине.
Она пела на неизвестном варварском языке непонятную волнующую песню.
Эллен оборачивалась и переводила мне ритуальные слова заклинания:
Нас венчали не в церкви,
Не в венцах со свечами,
Нам не пели ни гимнов,
Ни обрядов венчальных…
Венчала нас полночь
Средь шумного бора…
…Леса и дубравы
Напились допьяна…
Столетние дубы
С похмелья свалились…
Она пела эту сумасшедшую песню, от которой должны были бы содрогнуться все ханжи на свете, и обращалась к звездам. Она сказала, что мы с ней стоим перед звездным алтарем…
Я уже не относился к этому как к шутке. Я был пьян, как сказочный лес сказочной песни, я готов был свалиться столетним дубом к ее ногам.
И вдруг гадкая мысль ударила меня, словно свистящим бичом. Я уже получил пощечину за пододеяльник. Но почему она здесь? Ведь после нашей довольно долгой разлуки она ничего, решительно ничего мне не говорила.
И мы стояли с ней перед звездным алтарем, нас венчали звезды и орхидеи, брачное ложе нам приготовили черные ангелочки…
Эллен хлопотала внутри шалаша. Я сидел и, несмотря на жару, дрожал. Я чувствовал, что Эллен снова рядом, гнал от себя мерзкие мысли и не мог взглянуть в ее сторону.
Впрочем, было так темно, что разглядеть что-нибудь все равно нельзя. Из джунглей слышались странные звуки: чье-то мяуканье, переходящее в рычание, клекот, потом завывание, замершее на высокой лунной ноте.
Я сказал, что, может быть, надо разжечь костер. Но она возмутилась.
Я все еще не смотрел на нее. Протянул к ней руку и… отдернул.
Она рассмеялась.
— Знаменитый путешественник Марко Поло, — сказала она, — писал об удивительной стране, через которую ему привелось проезжать. Там росли деревья, кора которых была нежна, как кожа женщины…
Она сидела в темноте рядом со мной с распущенными волосами, такая же дикая и непонятная, как джунгли и ночь, и так же непонятно говорила о коже женщины, которую я только что ощутил.
— Береза, — пролепетал я. — Разве Марко Поло проезжал через Канаду?
— Березы растут не только в Канаде, — сказала Эллен. — Вы хотели бы, Рой, прикоснуться к березке?
Я хотел бы прикоснуться к Эллен, и она это знала. Меня удерживало только чувство протеста. Она сама привела меня сюда, сама заставила сделать шалаш, сама пела свадебную песню.
Какой я был олух, что не понимал этой удивительной девушки, которая стала моей женой перед звездным алтарем, с которой я познал высшее счастье на благословенной райской земле Африки, отныне для меня священной…
Рассвет был таким же внезапным.
Эллен нежилась на траве в шалаше, который знаменовал собой поэтическое представление о местонахождении рая.
Моя милая, моя несравненная и чистая жена выглядывала из шалаша, прикрываясь охапкой травы. Это был самый поразительный наряд, который я мог представить себе для белой женщины в Африке.
Она послала меня разыскивать ручей.
А когда я вернулся ни с чем, то застал ее одетой, европейской и недоступной, успевшей умыться. Черные мальчишки принесли ей воду из близкой деревни.
Мальчишки провели нас к аэродрому. Оказалось, что для этого нет нужды брести звериными тропами по джунглям.
Я любовался Эллен, я гордился ею. Она была моей женой. Конечно, мы не станем покупать фермы, а будем жить в Нью-Йорке.
Мы держались за руки.
— Я думаю, — сказал я, — что нам не так уж важно ждать здесь атомного ада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Мы выпили, Эллен закурила и вдруг спросила:
— Хэллоу, бармен? Есть у вас русская водка?
Она нравилась даже неграм. Бармен улыбнулся и с таинственным видом вышел в дверь. Он вернулся с прозрачной бутылкой. На ней был нарисован какой-та советский небоскреб. Надпись была довольно странная: каждую нормальную букву нужно было читать как-нибудь не так. Питье оказалось изумительным. Оно не имело никакого привкуса, оно жгло. Огонь без дыма! Я попытался прочесть варварское слово:
— Кно… Кито…
— «Столичная»! — поправила меня Эллен и рассмеялась.
Я покосился на Эллен. Она всегда удивляла меня.
— Слушайте, Эль, — сказал я, чувствуя, что обрел отвагу. — Теперь я лучше понимаю парней, которые прокатили меня над землей. Они пьют огонь без дыма и едят мороженое при сорокаградусном морозе. С ними лучше не связываться.
— Они еще и закусывают после выпивки, — сказала Эллен и потребовала у бармена селедки.
У черномазого нашлась банка анчоусов.
Это было странно — пить и заедать соленым. Но Эллен так хотела. Чему только не научил ее аристократический предок!
— Когда начинаете сниматься в Голливуде? — осведомился я.
— Глупый Рой, — ответила она, разглядывая на свет рюмку.
— Передайте привет золотоносным мостовым малой Америки.
— Я никогда там не буду.
— Я не люблю слово «никогда». Кроме того, босс летит туда.
Эллен пожала плечами и улыбнулась.
— Кто же будет греть ему пододеяльник? — дерзко спросил я.
Она закатила мне пощечину. Я слетел с табурета, но удержался на ногах.
Бармен сделал вид, что ничего не заметил.
Из-за соседнего столика поднялся русский пилот, один из тех, что вел дьявольский самолет, и стал надвигаться на меня. Если бы я не благодарил его за перелет, если бы я не жал дружески его руку, я не отступил бы.
Эллен соскочила с табурета, бросила бармену бумажку, схватила меня за руку и вытащила из бара.
— Дырявая шляпа, сонный бегемот, сточная канава, свинья, дурак! — отхлестала она меня словами, упрощая и уточняя свое отношение ко мне. — Есть у вас свободная ночь?
— У меня есть свободная, ничем не занятая жизнь, — ответил я, потирая щеку.
— Оставьте. Вы дешево отделались. Вам еще нужен босс?
— А вам?
— Только как адресат.
— Уже?
— Болван! Я предложила бы вам снять очки, если бы вы их носили.
— Благодарю, я еще не выступал на рингах с женщинами.
— Берусь вас нокаутировать.
— Без перчаток?
— Поцелуем.
И эта дьявольская женщина, не стесняясь глазевших на нас негров, притянула мою голову и самым жестоким и сладчайшим образом выполнила свою угрозу…
Я задохнулся.
— Считайте до двухсот, — вымолвил я. — Я готов.
Эллен победно рассмеялась, потом посмотрела на зеленую чащу за летным полем.
— Что там? — спросила она.
— Наверное, джунгли, — предположил я.
— Мы сделаем там шалаш, — объявила Эллен.
Она шла впереди — изящная, знающая, что она делает.
Я шел за ней следом, ничего не зная».
Глава шестая. ЗВЕЗДНЫЙ АЛТАРЬ
«Лианы завидовали мне. Они свисали отовсюду, хватали за ноги, били по лицу, цеплялись за руки…
Я шел впереди по звериной тропинке и отводил в сторону живые шнуры непроходимого занавеса. Я сам не мог отдать себе отчета, что со мной: счастлив ли я или глубоко несчастен, вытащил ли выигрышный билет или проигрался дотла?
Эллен шла сзади и что-то напевала. Я не мог понять слов ее песни, но не хотел подать виду, что не понимаю.
Нагло-любопытные обезьяны рассматривали нас сверху. Они перескакивали с дерева на дерево, как легкие тени. Я следил за ними, но не мог разглядеть кроны деревьев. Куда-то вверх уходили могучие стволы, с которых свисали темно-рыжие бороды мха.
Цветы были повсюду: вверху, сбоку, под ногами. Кощунством казалось на них наступать. Противоестественно яркие, с влажными бархатными лепестками, жадными и мягкими, с пестиками на длинной поворачивающейся ножке; свисающие с ветвей, осыпающие пыльцой или жесткие, с острыми тонкими лепестками, с виду нежными, но режущими, с иноцветной серединой — цветок в цветке… Дурманящие орхидеи всех оттенков радуги, завлекающие краской и запахом… Сумасшедшие африканские цветы! Казалось, что они живут в неистовом ритме движения и красок, породнившем исступленные негритянские танцы. Я мог поклясться, что цветы двигались, они заглядывали в лицо, они пугливо отстранялись или пытались нежно задеть за щеки, прильнуть к губам, они шумно вспархивали, взлетали… Конечно, это были уже не просто цветы, а… попугаи, но они были подобны цветам — такие же яркие, но еще и звонко кричащие.
Обезьяны перебегали тропинку, показывая свои лоснящиеся зады, и одобрительно щелкали языками. Им тоже хотелось заглянуть нам в глаза. Они казались ручными и насмешливыми.
Мы спотыкались об узловатые корни, похожие на сцепившихся в смертельной схватке змей, готовых задушить друг друга. Попадались полусгнившие стволы поверженных великанов. Я оборачивался и протягивал Эллен, моей живой и надменной, яркой и хищной орхидее, руку. Она опиралась на меня, вскакивала на ствол, смотрела на цветы и смеялась.
Душная сырость тропического леса, дурман цветов, аромат Эллен пьянили меня, заставляли голову кружиться, протянутую руку, ощущавшую горячие пальцы Эллен, дрожать.
И вдруг сквозь влажную зелень, преломляясь в ней, падая яркими пятнами на пышные цветы и мрачные корни, прорвался солнечный свет.
Еще несколько шагов — и в лицо пахнуло жарой, как из печи. Мы вышли на просеку.
Эллен огляделась, словно осматривала свои владения. Здесь росли банановые деревья с могучими листьями, на каждом из которых во весь рост мог бы вытянуться человек.
— Рой! Способны вы построить нам хижину? — воскликнула Эллен, подняв руки и заложив ладони за узел волос. Она распустила их, и они волной упали на плечи.
Если бы она потребовала от меня небоскреб, я тотчас же принялся бы рыть котлован для фундамента.
Для шалаша этого не понадобилось. Мы стали ломать банановые листья, которые должны послужить и стенками и крышей.
Неожиданно она села в тени бананов. Я сорвал несколько серповидных плодов, лег около нее и стал очищать их.
Эллен кормила меня, давая откусить нежную мякоть и смеясь.
Я почувствовал взгляд. Оглянулся.
Сзади, как цапля, поджав ногу, стоял черный мальчишка и с любопытством глазел на нас.
Он не кричал, как когда-то мой Том: «Э-э, голубочки, целуются, целуются!..» Он просто смотрел, не в силах оторвать от нас взгляда.
Эллен смущенно оглянулась. Я нахмурился. Черномазый мальчонка вздрогнул, но Эллен улыбнулась ему. Она могла бы быть укротительницей тигров, львов, змей… Поманив негритенка, Эллен достала из сумочки, висевшей на длинном ремне у нее на плече, мягкую от жары шоколадку.
Мальчик вращал белками глаз и не двигался с места. Он чем-то походил на Тома. Как-то он там? Ездит на своем тракторе, помогает на ферме? А это дитя природы может протянуть руку и сорвать банан, который отныне становился для меня священным напоминанием о минутном рае.
Мальчик подошел и взял шоколадку. Эллен ухватила его за руку и потянула вниз. Он сопротивлялся, потом уступил и сел. Он уплетал шоколад, а мы с Эллен умиленно смотрели на него.
Да, я не узнавал себя. Чего только не сделают колдовские чары! Мальчишка казался удивительно симпатичным.
Из-за банановых листьев на нас смотрело еще несколько пар огромных глаз. Эллен стала перемигиваться с ними. Тогда под круглыми белками появлялись белые полоски зубов. Маленькие дикари вышли из зарослей и уселись вокруг нас. Они были нагие, но здесь это было красиво!.. Пугливость сменилась доверчивостью.
Эллен раздала все содержимое своей сумки: круглое зеркальце, миниатюрные ножницы, блестящую пудреницу, яркую помаду, даже душистый носовой платочек.
Я расстался со своим перочинным ножом, с сигаретами, с маленьким компасом, готов был даже отдать наручные часы…
Эллен дала знак продолжать строительство. У нас появились рьяные маленькие строители. Работа закипела. Ребятишки смеялись, и я подумал, что смех на всех языках одинаков. Мы сооружали шалаш, обмениваясь шутливыми пинками и щелчками со своими маленькими друзьями.
Шалаш был готов. Мы с Эллен уселись у его входа. Из шалаша пахло орхидеями, которые ребята натаскали туда, мягкая трава устилала его пол, связки бананов висели, как украшения…
Маленькие черные помощники уселись кружком против нас. Откуда-то взялся трехлетний кудрявый малыш с такими огромными глазами и такими смешными надутыми губками, что казалось, будто он сделан Диснеем.
Эллен приманила ею, и он устроился у нее на коленках, доверчивый и счастливый. Я трепал его по курчавой головке — волосы у него были жесткие, как пружинки.
Я поймал себя на том, что ведь это все черномазые, и тотчас стал оправдываться перед собой. Такое уж у нас чувство ко всем маленьким животным: к жеребенку, к щенку, котенку… даже медвежонку или львенку. Природа заложила в нас снисходительность к тем, кто еще не вырос… Кажется, ведь даже хищник не загрызает олененка… Впрочем, не знаю! Человек-то ест телятину…
Нет, сейчас я готов был всю жизнь питаться одними бананами. Я лежал около Эллен. Она положила мою голову к себе на колени. И тогда упала тьма. Ведь мы были где-то у экватора, здесь не бывает сумерек. Просто солнце выключается, как электрический светильник.
Черные ребятишки растворились в темноте. Мы остались одни.
В небе видны стали звезды. Эллен поднялась, я различал ее силуэт.
Ее удивительно низкий голос заставлял мурашки пробегать по спине.
Она пела на неизвестном варварском языке непонятную волнующую песню.
Эллен оборачивалась и переводила мне ритуальные слова заклинания:
Нас венчали не в церкви,
Не в венцах со свечами,
Нам не пели ни гимнов,
Ни обрядов венчальных…
Венчала нас полночь
Средь шумного бора…
…Леса и дубравы
Напились допьяна…
Столетние дубы
С похмелья свалились…
Она пела эту сумасшедшую песню, от которой должны были бы содрогнуться все ханжи на свете, и обращалась к звездам. Она сказала, что мы с ней стоим перед звездным алтарем…
Я уже не относился к этому как к шутке. Я был пьян, как сказочный лес сказочной песни, я готов был свалиться столетним дубом к ее ногам.
И вдруг гадкая мысль ударила меня, словно свистящим бичом. Я уже получил пощечину за пододеяльник. Но почему она здесь? Ведь после нашей довольно долгой разлуки она ничего, решительно ничего мне не говорила.
И мы стояли с ней перед звездным алтарем, нас венчали звезды и орхидеи, брачное ложе нам приготовили черные ангелочки…
Эллен хлопотала внутри шалаша. Я сидел и, несмотря на жару, дрожал. Я чувствовал, что Эллен снова рядом, гнал от себя мерзкие мысли и не мог взглянуть в ее сторону.
Впрочем, было так темно, что разглядеть что-нибудь все равно нельзя. Из джунглей слышались странные звуки: чье-то мяуканье, переходящее в рычание, клекот, потом завывание, замершее на высокой лунной ноте.
Я сказал, что, может быть, надо разжечь костер. Но она возмутилась.
Я все еще не смотрел на нее. Протянул к ней руку и… отдернул.
Она рассмеялась.
— Знаменитый путешественник Марко Поло, — сказала она, — писал об удивительной стране, через которую ему привелось проезжать. Там росли деревья, кора которых была нежна, как кожа женщины…
Она сидела в темноте рядом со мной с распущенными волосами, такая же дикая и непонятная, как джунгли и ночь, и так же непонятно говорила о коже женщины, которую я только что ощутил.
— Береза, — пролепетал я. — Разве Марко Поло проезжал через Канаду?
— Березы растут не только в Канаде, — сказала Эллен. — Вы хотели бы, Рой, прикоснуться к березке?
Я хотел бы прикоснуться к Эллен, и она это знала. Меня удерживало только чувство протеста. Она сама привела меня сюда, сама заставила сделать шалаш, сама пела свадебную песню.
Какой я был олух, что не понимал этой удивительной девушки, которая стала моей женой перед звездным алтарем, с которой я познал высшее счастье на благословенной райской земле Африки, отныне для меня священной…
Рассвет был таким же внезапным.
Эллен нежилась на траве в шалаше, который знаменовал собой поэтическое представление о местонахождении рая.
Моя милая, моя несравненная и чистая жена выглядывала из шалаша, прикрываясь охапкой травы. Это был самый поразительный наряд, который я мог представить себе для белой женщины в Африке.
Она послала меня разыскивать ручей.
А когда я вернулся ни с чем, то застал ее одетой, европейской и недоступной, успевшей умыться. Черные мальчишки принесли ей воду из близкой деревни.
Мальчишки провели нас к аэродрому. Оказалось, что для этого нет нужды брести звериными тропами по джунглям.
Я любовался Эллен, я гордился ею. Она была моей женой. Конечно, мы не станем покупать фермы, а будем жить в Нью-Йорке.
Мы держались за руки.
— Я думаю, — сказал я, — что нам не так уж важно ждать здесь атомного ада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65