Штепсель-евангелист. Заика-штепсель-евангелист. Откуда они только берутся?
— ТЫ СОВСЕМ НЕ В ВОСТОРГЕ ОТ СВЯЩЕННОЙ ГРОБНИЦЫ РАСШИРЕННОЙ НЕВРОСФЕРЫ.
— Да.
— ИЗ-ЗА ТВОЕЙ СЕСТРЫ.
— Да.
— ЭНДЖИ.
— Да.
— ЭНДЖИ УЕХАЛА, ЧТОБЫ СТАТЬ ГОЛОВОЙ-ШТЕПСЕЛЕМ.
— Ты все хорошо запомнила.
— СПАСИБО, КАПИТАН. Я ОЧЕНЬ СТАРАЮСЬ.
— Вот и он старался.
Он все бубнил про то, что он В ОДНОМ РЯДУ СО ВСЕМИ, что он В ИНТЕРФЕЙСЕ. Все это время он поглаживал корпус автомата, в котором я застряла. «Б-больше н-никогда н-не б-будет необходимости в т-том, чт-т-обы т-тебя н-е-е понимала м-м-а-ашина».
— ПОЧЕМУ ТЫ ОТ НЕГО НЕ ИЗБАВИЛАСЬ, КАПИТАН?
— Потому что я с придурью.
— НЕТ, ЭТО НЕПРАВДА.
— Правда. Мне стало его жаль.
— ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ОН ЗАИКАЕТСЯ?
— Из-за Энджи. Я безнадежная дура во всем, что касается «штепселей». Я всегда даю им деньги. Особенно, если это женщины. Я всегда думаю, что это могла бы быть она.
— ЭТО МАЛОВЕРОЯТНО.
— Не в этом дело.
У него была совершенно поразительная голова. Она была в форме шлема — такой, какой, кажется, должна быть голова полицейского, когда он снимает шлем. И челюсть у него тоже была под стать голове, огромная плита, а не челюсть. На самом деле у него все лицо было как плита, словно что-то опустилось на него — всемогущая длань — и сплющило. Практически оно вдавилось в области носа. Там, где проходила трубка, был желоб, он шел вверх, начинаясь под его ухом, через всю щеку.
— Нам надо правильно с ними обращаться, — сказал он, поглаживая автомат. Как он при этом заикался, это еще нужно представить. — Надо почувствовать, что они хотят нам сказать.
Я сказала:
— Я знаю, что он хочет мне сказать. Он хочет сказать, чтобы я убиралась.
Он не согласился. Он засмеялся — тихим высоким визгливым смехом, как смеются люди, когда ребенок делает забавную ошибку.
— Нет, нет, — сказал он. — Он говорит вам, что не понимает вас. Вы его сбиваете.
Я сказала:
— Что значит «сбиваю»? Я отвечаю на его вопросы. Я дала ему всю информацию, которую он от меня требовал, так что пусть теперь выдаст мне мои деньги.
— Но вы открыли себя для него? — с улыбкой спросил «штепсель». — Вы действительно открыли свое сердце и разум и попросили его войти?
Я посмотрела на его имплантанты. Следы шрамов были старыми и затянулись. По-видимому, когда-то в них попала сильная инфекция. Но из-за полировки на зрачках они выглядели как новые.
А, к черту. Я сказала:
— Покажите.
Я знала, что мне это будет противно.
Его взгляд устремился поверх меня. Его правая рука поднялась, словно ее тянули на веревочке. Пальцы прижались к виску. Остальная часть его тела не двигалась вообще.
Он стал что-то бормотать в нос.
Затем отнял от виска кончик пальца.
Другой рукой он продолжал поглаживать корпус автомата, потирая и похлопывая его. И продолжал бубнить. Он пел кредитному автомату.
Какие-то ребятишки, проходившие мимо, закричали: «Эй, посмотри на него!» Они остановились и уставились на «штепселя». Потом захихикали.
Рядом с баром у воды была служащая из полиции — человек. Она старалась разговорить обслуживавшего ее мальчика. Заметив детей и «штепселя», она стала присматриваться.
— Ладно, — сказала я ему. — Хватит.
Полицейская подтянула брюки и неторопливо приблизилась.
Я испугалась за «штепселя». Я, конечно, хотела от него отделаться, но не сдавать же его полиции.
— ПРЕКРАТИТЕ, — негромко сказала я.
Полицейская подошла совсем близко. Она проверяла нас по своему монитору, считывая мои данные.
Она спросила:
— Он пристает к вам, капитан?
— Нет, — ответила я, — все в порядке. Это личное дело. Спасибо.
Полицейская окинула меня тяжелым взглядом и отошла.
Я попыталась уйти. Думала, он оставит машину в покое и последует за мной. Мне казалось, это первое правило всех евангелистов: НЕ ОТПУСКАЙ.
Но он весь ушел в машину, в сеть. Он вел диалог с машиной. Он был далеко.
— Как вас зовут? — спросил он.
Я вернулась.
— Джут, — сказала я. И подумала: «А ведь у него действительно может что-то получиться».
Полицейская все еще следила за нами. Я пыталась сделать вид, что все это абсолютно нормально, что я просто попросила его сделать за меня запись. Словно он был клерком, с радостью помогавшим мне совершать операцию.
«Штепсель» был явно счастлив. Я перегнулась через его плечо, загораживая его от полицейской. От него пахло паянием и вазелином. Я сказала ему свое имя и все номера. Он тихонько бубнил, нажимая каждую клавишу. Я сказала ему номер моей кредитной карточки. Саму карточку я ему не дала.
— Дайте мне карточку, — сказал он, протягивая руку.
Я протянула руку мимо него и вставила карточку сама.
Он мягко улыбнулся:
— Нет, нет, — сказал он.
И прежде чем я смогла его остановить, вынул карточку из автомата, откинул левую манжету и прижал карточку к запястью.
— Ох, — сказал он. — Ох, Т-табита.
Он оскалил свои жуткие зубы.
— Теперь я вас знаю, — проворковал он, — я с-столько про вас знаю.
Он считывал мои данные, а он проходили через него во вход автомата. Я чувствовала, как он копается в моем прошлом.
— А ну, убирайтесь из моих файлов, — объявила я.
— Открой свое сердце, — произнес он. Он говорил шепотом. — Открой свой ра-аз-зум.
— Отдайте мне это, — потребовала я и выхватила у него карточку. Она отцепилась от его запястья с легким магнитным усилием. Я засунула карточку назад в карман.
— Но ты прекрасна, — сказал он. — Внутри. Ты по-настоящему слилась.
Он глазел на меня с глупо-блаженным видом, его огромная челюсть отвисла, как крышка люка. И вдруг я перестала ему верить. Я не верила, что он что-то прочел по моей карточке. Это была обычная процедура, трюк, который он проделывал с каждым простофилей, чтобы убедить его, что нечто действительно происходит, если ты «в интерфейсе».
— Ну, хорошо, — сказала я. — Какой у меня знак?
— Знак? — переспросил «штепсель».
Тогда я убедилась, что он не знает. Я стала настаивать:
— По звездам, — сказала я.
Он вынул палец из машины и ухмыльнулся желобом, который был у него вместо рта.
— Мы теперь все под знаком Капеллы, Табита, — мягко сказал он.
— С-спа-асибо за ва-аше д-дарение, — сказал он.
И поплелся прочь.
— Эй, — позвала я. — Эй, вернитесь!
Он не вернулся.
Я круто развернулась, ища полицейскую.
Она ушла.
Мальчик у бара смеялся надо мной.
— ТЫ НЕ СТАЛА ГНАТЬСЯ ЗА ЭТИМ ЧЕЛОВЕКОМ, КАПИТАН?
— Нет, я дала ему уйти.
— НО ПОЧЕМУ?
— Потому что он был голова-штепсель. Из-за Энджи.
17
А потом, конечно, заявились перки и толпой повалили в ангар, где, тикая и клубясь паром, остывала Элис.
Табита увидела их через лобовое стекло: черные силуэты на пурпурном фоне, карабкающиеся в ангар и с чириканьем цепляющиеся за бугристые бурые стены. Их плоские маленькие головки качались из стороны в сторону, глаза сверкали синим в резком свете сигнальной башни.
Первой мыслью Табиты было: они пришли за мной.
Потом она вспомнила про рэкет, которым они занимались здесь, в космических доках Изобилия.
Табита включила наружное освещение, заполнив причал мертвенно-бледным светом. При виде того, как вздрогнули и замигали перки, она ощутила что-то вроде мстительного удовлетворения.
Девушка проверила сканеры. Таинственных Близнецов нигде не было видно.
Табита повернулась к Марко, вынимавшего Тэла из его ящика.
— Они требуют денег, — сообщила она.
— Знаю, — отозвался Марко. Он посадил маленького зеленого внеземлянина на плечо и оперся на пульт, рассматривая перков. Что-то, казалось, заинтересовало его: — Посмотри-ка.
Перки забирались во вспомогательные бункеры стоянки и возились в них. Они хватались за линию электроснабжения, шланги для кислорода и мусора. Другие уже копошились под шасси Элис, нацеливаясь на входы.
У Табиты появилось мощное желание включить и направить на них огнетушители.
— Ладно, давай быстрее, — сказала она. Потом взглянула на часы. Оставалось как раз чуть меньше четырех часов, чтобы переслать деньги и снять ее с крючка. Снять с крючка Элис.
Табита так и не сказала Элис, что она на крючке.
Теперь здесь собрались уже две банды перков, каждая по десять-двенадцать особей. Они выглядели бедными и больными. Некоторые из них линяли. На них не было уличных регалий — не то, что у перков в Скиапарелли. Они были одеты в грязные комбинезоны и шапочки с защитными масками, сквозь которые обе банды разглядывали друг друга. Компания, державшая шланги, оставалась на заднем плане. Вторая сбилась в круг рядом с кораблем.
Обе шайки были очень похожи на две семьи. В центре каждой стояли один-два взрослых, направляя операции; пожилые особи, сгорбленные и седеющие, кружили на периферии; а между ними находились тетушки, дядюшки, кузены и всевозможные отпрыски, вопившие и лапавшие друг друга. Одни молодые особи подстрекали других дотронуться до горячего корабля. Раздался приглушенный писк: кто-то отважился на это, или его оттолкнули. Пожилые сновали взад-вперед, раздавая тумаки направо и налево:
— Чи-и-и! Чи-и-и!
— Они всегда так делают, — пояснил Марко. — Приходится платить одной банде, чтобы освободить себе путь. Потом приходится платить другой, чтобы удрать.
Кабина Элис стала покрываться паром. Табита провела рукой по конденсату, сгущавшемуся на лобовом стекле, — получился полумесяц.
— Тогда давай, — сказала она.
— Сию минуту, сию минуту. Потрясающе, правда? Такая драма, — со смешком отозвался Марко.
Табита не ответила. Ей все это было отвратительно; она ненавидела всех перков сейчас и возненавидела их навеки. Она не успокоится, пока этих маленьких уродов не отправят прямо сквозь пустоту в участок Мирабо. В то же время она не слишком рвалась подняться под этот веселый купол, зловеще распростершийся над их головами.
Напомню, что Табита Джут никогда еще не бывала на других ярусах Изобилия. Она всегда предпочитала принимать на веру его репутацию, которая, как я уже говорила, была не блестящей. Изобилие считалось опасным местом, где тебя могли быстренько ограбить, изнасиловать или неожиданно уничтожить. Местом, где чужие люди могли потребовать с тебя грабительскую сумму за такие вещи, которые ты бы в жизни не пожелал для себя сделать. Нет, с капитана Табиты Джут вполне довольно было доков. Самое худшее, что с тобой могло случиться здесь, — это внезапное, странное, скользящее движение среди теней, где за минуту до этого не было ничего, ненормальные веспанские механики со своими историями о сказочных сокровищах фрасков, оставленных на стоянке совсем рядом, где-то прямо за следующим поворотом, банды вымогателей-перков…
Перки, сторожившие выходы, стали дергаться. Они скреблись по воздушным шлюзам:
— Чи-и-и!
Этот крик, видимо, растревожил Тэла. Он издал задумчивый звук, напоминавший отдаленный сигнал охотничьего рога. Затем поднял одну лапу и согнул ее.
— Нет, я думаю, это здорово, — сказал Марко. — Племенной инстинкт. Как в футболе.
— Бритвы! — тут же загорланил Тэл. — Бритвенный пеммикан!
— Остынь, Тэл, — сказал Марко. — Я пошел. Я этим займусь.
Он протянул руку Табите:
— Возьми-ка его на минутку.
Прежде чем Табита успела согласиться или отказаться, кто-то еще решил приступить к действиям.
Он явился, катясь, как шар, из ниоткуда, из пустоты позади корабля. Он был бос, на нем была синяя, усыпанная блестками пижама. Он, кувыркаясь, пронесся над караулом перков и врезался в команду зацепившихся за корабль, разбрасывая их в стороны, как кегли.
— О Боже, Тэл, — сказал Марко, — Близнецам не терпится.
Тэл издал карканье, совершенно ничем не напоминавшее крик попугая, и, взлетев на монитор, устроился на нем, как на насесте.
— Прекрасно, — сказала Табита. — Блестяще. Давайте устроим здесь драку. Замечательный план.
Живой шар для боулинга (если он вообще был человеком) поднялся и отряхнулся. Три цеплявшихся за него перка отлетели в стороны.
Табита, на которую против воли все это произвело впечатление, внимательно разглядывала его. Он был высокий и тощий, с высоким голым лбом и гривой длинных волос, струившихся до середины его спины. Его глаза были глубоко посажены, нос тонкий и прямой, рот узкий и приоткрытый. Его руки и ноги были необыкновенно длинные и гибкие. Он размахивал ими, как ветряная мельница, в самых немыслимых направлениях, сбивая перков, как только они поднимались на ноги.
Но их было двадцать (если не двадцать четыре), и теперь они все поднимались на ноги.
Табита посмотрела на Марко. Он стоял, облокотившись на пульт, на его лице была широкая улыбка.
Худой человек что-то крикнул, что именно — Табита не разобрала. И когда маленькие грызуны разом накинулись на него, он выбросил руку назад, драматическим жестом указывая в глубь стоянки.
Тэл издал пронзительный свист:
— Ма-а-арципан! — завизжал он.
Табита содрогнулась. Она уже наполовину решила засунуть его назад в ящик и сесть на крышку.
Ее внимание привлекло движение на кормовых сканерах. На секунду она была сбита с толку: она решила, что это тощий, и не могла понять, каким образом он очутился позади них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— ТЫ СОВСЕМ НЕ В ВОСТОРГЕ ОТ СВЯЩЕННОЙ ГРОБНИЦЫ РАСШИРЕННОЙ НЕВРОСФЕРЫ.
— Да.
— ИЗ-ЗА ТВОЕЙ СЕСТРЫ.
— Да.
— ЭНДЖИ.
— Да.
— ЭНДЖИ УЕХАЛА, ЧТОБЫ СТАТЬ ГОЛОВОЙ-ШТЕПСЕЛЕМ.
— Ты все хорошо запомнила.
— СПАСИБО, КАПИТАН. Я ОЧЕНЬ СТАРАЮСЬ.
— Вот и он старался.
Он все бубнил про то, что он В ОДНОМ РЯДУ СО ВСЕМИ, что он В ИНТЕРФЕЙСЕ. Все это время он поглаживал корпус автомата, в котором я застряла. «Б-больше н-никогда н-не б-будет необходимости в т-том, чт-т-обы т-тебя н-е-е понимала м-м-а-ашина».
— ПОЧЕМУ ТЫ ОТ НЕГО НЕ ИЗБАВИЛАСЬ, КАПИТАН?
— Потому что я с придурью.
— НЕТ, ЭТО НЕПРАВДА.
— Правда. Мне стало его жаль.
— ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ОН ЗАИКАЕТСЯ?
— Из-за Энджи. Я безнадежная дура во всем, что касается «штепселей». Я всегда даю им деньги. Особенно, если это женщины. Я всегда думаю, что это могла бы быть она.
— ЭТО МАЛОВЕРОЯТНО.
— Не в этом дело.
У него была совершенно поразительная голова. Она была в форме шлема — такой, какой, кажется, должна быть голова полицейского, когда он снимает шлем. И челюсть у него тоже была под стать голове, огромная плита, а не челюсть. На самом деле у него все лицо было как плита, словно что-то опустилось на него — всемогущая длань — и сплющило. Практически оно вдавилось в области носа. Там, где проходила трубка, был желоб, он шел вверх, начинаясь под его ухом, через всю щеку.
— Нам надо правильно с ними обращаться, — сказал он, поглаживая автомат. Как он при этом заикался, это еще нужно представить. — Надо почувствовать, что они хотят нам сказать.
Я сказала:
— Я знаю, что он хочет мне сказать. Он хочет сказать, чтобы я убиралась.
Он не согласился. Он засмеялся — тихим высоким визгливым смехом, как смеются люди, когда ребенок делает забавную ошибку.
— Нет, нет, — сказал он. — Он говорит вам, что не понимает вас. Вы его сбиваете.
Я сказала:
— Что значит «сбиваю»? Я отвечаю на его вопросы. Я дала ему всю информацию, которую он от меня требовал, так что пусть теперь выдаст мне мои деньги.
— Но вы открыли себя для него? — с улыбкой спросил «штепсель». — Вы действительно открыли свое сердце и разум и попросили его войти?
Я посмотрела на его имплантанты. Следы шрамов были старыми и затянулись. По-видимому, когда-то в них попала сильная инфекция. Но из-за полировки на зрачках они выглядели как новые.
А, к черту. Я сказала:
— Покажите.
Я знала, что мне это будет противно.
Его взгляд устремился поверх меня. Его правая рука поднялась, словно ее тянули на веревочке. Пальцы прижались к виску. Остальная часть его тела не двигалась вообще.
Он стал что-то бормотать в нос.
Затем отнял от виска кончик пальца.
Другой рукой он продолжал поглаживать корпус автомата, потирая и похлопывая его. И продолжал бубнить. Он пел кредитному автомату.
Какие-то ребятишки, проходившие мимо, закричали: «Эй, посмотри на него!» Они остановились и уставились на «штепселя». Потом захихикали.
Рядом с баром у воды была служащая из полиции — человек. Она старалась разговорить обслуживавшего ее мальчика. Заметив детей и «штепселя», она стала присматриваться.
— Ладно, — сказала я ему. — Хватит.
Полицейская подтянула брюки и неторопливо приблизилась.
Я испугалась за «штепселя». Я, конечно, хотела от него отделаться, но не сдавать же его полиции.
— ПРЕКРАТИТЕ, — негромко сказала я.
Полицейская подошла совсем близко. Она проверяла нас по своему монитору, считывая мои данные.
Она спросила:
— Он пристает к вам, капитан?
— Нет, — ответила я, — все в порядке. Это личное дело. Спасибо.
Полицейская окинула меня тяжелым взглядом и отошла.
Я попыталась уйти. Думала, он оставит машину в покое и последует за мной. Мне казалось, это первое правило всех евангелистов: НЕ ОТПУСКАЙ.
Но он весь ушел в машину, в сеть. Он вел диалог с машиной. Он был далеко.
— Как вас зовут? — спросил он.
Я вернулась.
— Джут, — сказала я. И подумала: «А ведь у него действительно может что-то получиться».
Полицейская все еще следила за нами. Я пыталась сделать вид, что все это абсолютно нормально, что я просто попросила его сделать за меня запись. Словно он был клерком, с радостью помогавшим мне совершать операцию.
«Штепсель» был явно счастлив. Я перегнулась через его плечо, загораживая его от полицейской. От него пахло паянием и вазелином. Я сказала ему свое имя и все номера. Он тихонько бубнил, нажимая каждую клавишу. Я сказала ему номер моей кредитной карточки. Саму карточку я ему не дала.
— Дайте мне карточку, — сказал он, протягивая руку.
Я протянула руку мимо него и вставила карточку сама.
Он мягко улыбнулся:
— Нет, нет, — сказал он.
И прежде чем я смогла его остановить, вынул карточку из автомата, откинул левую манжету и прижал карточку к запястью.
— Ох, — сказал он. — Ох, Т-табита.
Он оскалил свои жуткие зубы.
— Теперь я вас знаю, — проворковал он, — я с-столько про вас знаю.
Он считывал мои данные, а он проходили через него во вход автомата. Я чувствовала, как он копается в моем прошлом.
— А ну, убирайтесь из моих файлов, — объявила я.
— Открой свое сердце, — произнес он. Он говорил шепотом. — Открой свой ра-аз-зум.
— Отдайте мне это, — потребовала я и выхватила у него карточку. Она отцепилась от его запястья с легким магнитным усилием. Я засунула карточку назад в карман.
— Но ты прекрасна, — сказал он. — Внутри. Ты по-настоящему слилась.
Он глазел на меня с глупо-блаженным видом, его огромная челюсть отвисла, как крышка люка. И вдруг я перестала ему верить. Я не верила, что он что-то прочел по моей карточке. Это была обычная процедура, трюк, который он проделывал с каждым простофилей, чтобы убедить его, что нечто действительно происходит, если ты «в интерфейсе».
— Ну, хорошо, — сказала я. — Какой у меня знак?
— Знак? — переспросил «штепсель».
Тогда я убедилась, что он не знает. Я стала настаивать:
— По звездам, — сказала я.
Он вынул палец из машины и ухмыльнулся желобом, который был у него вместо рта.
— Мы теперь все под знаком Капеллы, Табита, — мягко сказал он.
— С-спа-асибо за ва-аше д-дарение, — сказал он.
И поплелся прочь.
— Эй, — позвала я. — Эй, вернитесь!
Он не вернулся.
Я круто развернулась, ища полицейскую.
Она ушла.
Мальчик у бара смеялся надо мной.
— ТЫ НЕ СТАЛА ГНАТЬСЯ ЗА ЭТИМ ЧЕЛОВЕКОМ, КАПИТАН?
— Нет, я дала ему уйти.
— НО ПОЧЕМУ?
— Потому что он был голова-штепсель. Из-за Энджи.
17
А потом, конечно, заявились перки и толпой повалили в ангар, где, тикая и клубясь паром, остывала Элис.
Табита увидела их через лобовое стекло: черные силуэты на пурпурном фоне, карабкающиеся в ангар и с чириканьем цепляющиеся за бугристые бурые стены. Их плоские маленькие головки качались из стороны в сторону, глаза сверкали синим в резком свете сигнальной башни.
Первой мыслью Табиты было: они пришли за мной.
Потом она вспомнила про рэкет, которым они занимались здесь, в космических доках Изобилия.
Табита включила наружное освещение, заполнив причал мертвенно-бледным светом. При виде того, как вздрогнули и замигали перки, она ощутила что-то вроде мстительного удовлетворения.
Девушка проверила сканеры. Таинственных Близнецов нигде не было видно.
Табита повернулась к Марко, вынимавшего Тэла из его ящика.
— Они требуют денег, — сообщила она.
— Знаю, — отозвался Марко. Он посадил маленького зеленого внеземлянина на плечо и оперся на пульт, рассматривая перков. Что-то, казалось, заинтересовало его: — Посмотри-ка.
Перки забирались во вспомогательные бункеры стоянки и возились в них. Они хватались за линию электроснабжения, шланги для кислорода и мусора. Другие уже копошились под шасси Элис, нацеливаясь на входы.
У Табиты появилось мощное желание включить и направить на них огнетушители.
— Ладно, давай быстрее, — сказала она. Потом взглянула на часы. Оставалось как раз чуть меньше четырех часов, чтобы переслать деньги и снять ее с крючка. Снять с крючка Элис.
Табита так и не сказала Элис, что она на крючке.
Теперь здесь собрались уже две банды перков, каждая по десять-двенадцать особей. Они выглядели бедными и больными. Некоторые из них линяли. На них не было уличных регалий — не то, что у перков в Скиапарелли. Они были одеты в грязные комбинезоны и шапочки с защитными масками, сквозь которые обе банды разглядывали друг друга. Компания, державшая шланги, оставалась на заднем плане. Вторая сбилась в круг рядом с кораблем.
Обе шайки были очень похожи на две семьи. В центре каждой стояли один-два взрослых, направляя операции; пожилые особи, сгорбленные и седеющие, кружили на периферии; а между ними находились тетушки, дядюшки, кузены и всевозможные отпрыски, вопившие и лапавшие друг друга. Одни молодые особи подстрекали других дотронуться до горячего корабля. Раздался приглушенный писк: кто-то отважился на это, или его оттолкнули. Пожилые сновали взад-вперед, раздавая тумаки направо и налево:
— Чи-и-и! Чи-и-и!
— Они всегда так делают, — пояснил Марко. — Приходится платить одной банде, чтобы освободить себе путь. Потом приходится платить другой, чтобы удрать.
Кабина Элис стала покрываться паром. Табита провела рукой по конденсату, сгущавшемуся на лобовом стекле, — получился полумесяц.
— Тогда давай, — сказала она.
— Сию минуту, сию минуту. Потрясающе, правда? Такая драма, — со смешком отозвался Марко.
Табита не ответила. Ей все это было отвратительно; она ненавидела всех перков сейчас и возненавидела их навеки. Она не успокоится, пока этих маленьких уродов не отправят прямо сквозь пустоту в участок Мирабо. В то же время она не слишком рвалась подняться под этот веселый купол, зловеще распростершийся над их головами.
Напомню, что Табита Джут никогда еще не бывала на других ярусах Изобилия. Она всегда предпочитала принимать на веру его репутацию, которая, как я уже говорила, была не блестящей. Изобилие считалось опасным местом, где тебя могли быстренько ограбить, изнасиловать или неожиданно уничтожить. Местом, где чужие люди могли потребовать с тебя грабительскую сумму за такие вещи, которые ты бы в жизни не пожелал для себя сделать. Нет, с капитана Табиты Джут вполне довольно было доков. Самое худшее, что с тобой могло случиться здесь, — это внезапное, странное, скользящее движение среди теней, где за минуту до этого не было ничего, ненормальные веспанские механики со своими историями о сказочных сокровищах фрасков, оставленных на стоянке совсем рядом, где-то прямо за следующим поворотом, банды вымогателей-перков…
Перки, сторожившие выходы, стали дергаться. Они скреблись по воздушным шлюзам:
— Чи-и-и!
Этот крик, видимо, растревожил Тэла. Он издал задумчивый звук, напоминавший отдаленный сигнал охотничьего рога. Затем поднял одну лапу и согнул ее.
— Нет, я думаю, это здорово, — сказал Марко. — Племенной инстинкт. Как в футболе.
— Бритвы! — тут же загорланил Тэл. — Бритвенный пеммикан!
— Остынь, Тэл, — сказал Марко. — Я пошел. Я этим займусь.
Он протянул руку Табите:
— Возьми-ка его на минутку.
Прежде чем Табита успела согласиться или отказаться, кто-то еще решил приступить к действиям.
Он явился, катясь, как шар, из ниоткуда, из пустоты позади корабля. Он был бос, на нем была синяя, усыпанная блестками пижама. Он, кувыркаясь, пронесся над караулом перков и врезался в команду зацепившихся за корабль, разбрасывая их в стороны, как кегли.
— О Боже, Тэл, — сказал Марко, — Близнецам не терпится.
Тэл издал карканье, совершенно ничем не напоминавшее крик попугая, и, взлетев на монитор, устроился на нем, как на насесте.
— Прекрасно, — сказала Табита. — Блестяще. Давайте устроим здесь драку. Замечательный план.
Живой шар для боулинга (если он вообще был человеком) поднялся и отряхнулся. Три цеплявшихся за него перка отлетели в стороны.
Табита, на которую против воли все это произвело впечатление, внимательно разглядывала его. Он был высокий и тощий, с высоким голым лбом и гривой длинных волос, струившихся до середины его спины. Его глаза были глубоко посажены, нос тонкий и прямой, рот узкий и приоткрытый. Его руки и ноги были необыкновенно длинные и гибкие. Он размахивал ими, как ветряная мельница, в самых немыслимых направлениях, сбивая перков, как только они поднимались на ноги.
Но их было двадцать (если не двадцать четыре), и теперь они все поднимались на ноги.
Табита посмотрела на Марко. Он стоял, облокотившись на пульт, на его лице была широкая улыбка.
Худой человек что-то крикнул, что именно — Табита не разобрала. И когда маленькие грызуны разом накинулись на него, он выбросил руку назад, драматическим жестом указывая в глубь стоянки.
Тэл издал пронзительный свист:
— Ма-а-арципан! — завизжал он.
Табита содрогнулась. Она уже наполовину решила засунуть его назад в ящик и сесть на крышку.
Ее внимание привлекло движение на кормовых сканерах. На секунду она была сбита с толку: она решила, что это тощий, и не могла понять, каким образом он очутился позади них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67