Никогда раньше Труф не разглядывала дом так пристально и внимательно. Сейчас же от ее глаз не ускользала ни одна деталь. Ничего не изменилось в доме после смерти сестры-близнеца тетушки Кэролайн. Все сохранилось так, как раньше. Казалось, что и сама тетушка Кэролайн, и дом ждут…
«Но чего?»
Труф подошла к комоду. Первое, что бросилось ей в глаза, — стоящая на нем фотография в серебряной рамке. На ней была изображена снятая по пояс темноволосая кареглазая девушка. Так выглядела Кэролайн Джордмэйн в возрасте двадцати лет от роду.
Но разве пришло бы кому-нибудь в голову ставить на видное место свою собственную фотографию двадцатилетней давности? Да и не было у тетушки Кэролайн никогда ни длинных, слегка закрученных волос, ни такой прически, ни этих цыганского вида серебряных серег-колец явно мексиканского происхождения.
Мексиканского. И точно, ведь перед тем, как поселиться во Вратах Тени, Блэкберн возил свою любимую в Мексику. До смерти Катрин тогда оставалось всего одно лето.
Тогда это, несомненно, фотография Катрин Джордмэйн.
Труф никогда не видела фотографий своей матери. Иногда ей хотелось посмотреть хотя бы на одну из них, но ей всегда казалось, что их не существует. Она взяла с комода снимок, удивляясь тому, что тетушка Кэролайн никогда не говорила ей о том, кто на нем изображен.
Вдруг откуда-то сзади, из потайного отделения, вылетел еще один снимок и, несколько раз перевернувшись в воздухе, упал на пол. Труф нагнулась и подняла его.
Фотография, по всей видимости, сделанная «полароидом», была такая же старая, как и рамка, за которой она пряталась. На ней был изображен в полный рост высокий, худощавый, светловолосый мужчина. Улыбаясь и откинув назад голову так, что его длинные волосы спадали на спину, на вытянутых кверху руках он держал темноволосую малышку. На нем ничего не было, кроме ожерелья и привязанных к ногам колокольчиков.
Ее отец.
И хотя Труф видела не так много фотографий Блэкберна, их на сегодня осталось очень мало, а таких откровенных не имелось нигде, она была абсолютно уверена, что это он. Чаще всего Труф попадался снимок Блэкберна, где он был изображен со всеми своими мистическими атрибутами, эта фотография была самой известной.
Никакого сомнения, это он. Ничем не примечательный, разве что совсем незнакомый, улыбающийся мужчина и есть ее отец.
А ребенок в его руках — это она, Труф.
Со скоростью несущегося поезда ее сознание начало наполняться негодованием и ненавистью. Как смеет этот человек на фотографии быть таким обычным? Какое он имеет право походить на счастливого, нормального молодого отца, играющего со своей маленькой дочерью? Неужели он не понимал, что делает и что ему предстояло сделать?
У Труф по коже побежали мурашки. На секунду ей показалось, что Блэкберн стоит у нее за спиной. Она осторожно спрятала фотографию за рамку и поставила ее на место, однако избавиться от мыслей о Блэкберне оказалось сложнее, чем спрятать его снимок.
«Зачем тетушка Кэролайн хранит эту фотографию?» — думала Труф.
«Я никогда не хотела, чтобы ты ненавидела его», — вспомнила она слова тети. И гадкое, дикое подозрение начало закрадываться в душу Труф. Строго говоря, оно закрадывалось и раньше, но очень вяло и робко, теперь же, набрав силу, дождавшись своего часа, оно пробилось в ее сознание.
Это было чувство из разряда предрациональной уверенности, исследователи психики называют его предчувствием, то есть способностью знать то, что знать невозможно, восприятием, отвергающим границы времени и пространства.
— Черт подери, — со злостью прошептала Труф. Еще немного, и она начнет видеть привидения. — Так где же эта проклятущая коробка?
Она лежала на кровати, белая, сделанная из покрытого глянцем картона. На крышке ее красовался вензель давно исчезнувшего универсального магазина «Лаки Платт».
Труф осторожно приподняла крышку и посмотрела внутрь. Там лежало что-то завернутое в мягкую оберточную бумагу. Не без любопытства Труф подумала о том, какое зловещее наследство мог оставить ей Торн Блэкберн.
Нет, не Торн Блэкберн.
«Все это время я кое-что хранила для тебя. Некоторые из вещей, принадлежащих Торну Блэкберну. Их нельзя оставлять здесь. Когда я умру, кто-нибудь может наткнуться на них. Поэтому, что бы ты ни чувствовала, возьми их сейчас. Можешь называть это наследством, оставленным тебе Торном», — вспоминала Труф.
И еще: «Я никогда не хотела, чтобы ты ненавидела его».
«У меня совсем не осталось времени».
В коробке лежали перстень, ожерелье и книга.
Труф взяла в руку перстень и чуть не выронила его — до того он был увесистым. Очень широкий, он закрывал Труф всю фалангу указательного пальца. Перстень был украшен плоским и овальным, размером с персиковую косточку ляпис-лазурью с вырезанным на нем незнакомым Труф магическим символом. Камень сидел в золотой оправе в виде змеи весом чуть ли не в тройскую унцию. По краю перстня располагались еще камни, ярко-красные, похожие на капли крови рубины, ограненные и идеально круглые. Внутри перстня была выгравирована надпись на греческом языке и какая-то дата. Ни то ни другое Труф ни о чем не говорило.
Ожерелье было великолепно: выполненное из черно-золотистых камней янтаря, каждый размером с хороший грецкий орех, оно было таким длинным, что свисало почти до колен. «Это то самое ожерелье, которое изображено на фотографии».
На ожерелье висел большой золоченый медальон с вырезанными на нем переплетающимися кривыми линиями, кругами и странными знаками. И перстень, и ожерелье показались Труф слишком бутафорскими. Очевидно, они использовались в каких-то ритуалах и имели высокое символическое значение — об этом говорил их вес и размер.
Перстень Блэкберна. Ожерелье Блэкберна. Это и есть оставленное им и сохраненное тетушкой Кэролайн наследство. Предназначенное ей, Труф.
Но с какой стати тетушка Кэролайн хранила это для нее? Зачем она решила отдать все это ей именно здесь и сейчас?
Очень странно. Направляясь сюда, Труф ожидала чего угодно, только не этого. Со все увеличивающимся чувством смущения Труф внезапно начала понимать, что никогда по существу не знала своей тети. Разве так поступила бы женщина, осуждавшая Торна Блэкберна за гибель своей сестры? «Я никогда не хотела, чтобы ты ненавидела его», — снова всплыла сказанная фраза. А какого другого отношения к Блэкберну она ожидала от Труф?
И могла ли она ожидать чего-нибудь иного?
Труф прижала к себе ожерелье в надежде немедленно расколоть янтарины. Все эти годы она считала, что тетушка Кэролайн ненавидит Торна точно так же, как она сама, а на самом деле…
Только сейчас ей все стало понятно.
С тех пор, как в шестьдесят девятом умерла Катрин, тетушка Кэролайн и ее дом ждали. Застывшие во времени. Терпеливо ждали…
Как она могла оказаться настолько слепой? Ведь все же так просто, достаточно было только посмотреть повнимательней.
Они ждали, оба.
Ждали того момента, когда смерть воссоединит Кэролайн с Катрин.
Ждали, когда Кэролайн соединится с Торном Блэкберном.
Кэролайн Джордмэйн любила Торна Блэкберна.
Труф чувствовала, как мир повернулся к ней на сто восемьдесят градусов. Всплыло все ее далекое прошлое, тщательно скрытое и неразворошенное. Все факты и случаи чередой проносились в ее сознании, и Труф увидела в них воплощение чужой воли. Выстроившись в логически завершенную цепочку, они образовали неприглядную и убедительную в своей горечи картину.
Не может быть, чтобы Кэролайн Джордмэйн не присутствовала во Вратах Тени в ту ночь, когда Катрин умерла, а Торн исчез. Она была, была там! И ни разу за все эти годы Труф даже не поинтересовалась этим, сама же Кэролайн Джордмэйн не могла не знать, какой важной деталью является ее присутствие там. Возможно, она не являлась участницей, а просто зашла посмотреть на сестру и своего друга.
Или любовника?
Прошлое, казалось, воскресло и явилось сюда, в эту комнату. Труф явственно видела всех их — Катрин, доверившуюся и беспомощно влюбленную, Кэролайн, относящуюся ко всему происходящему со скепсисом и опаской. Она чувствовала, что произойдет нечто страшное, и тщетно пыталась отвратить трагедию, нависшую над двумя людьми, которых она любила больше всего. Труф видела и Торна Блэкберна. Он… Нет, нет, нет, этого не может быть!
Но именно так все и было. Зачем тогда хранить фотографию ненавистного тебе человека? К чему сохранять принадлежащие ему вещи для его дочери, если ты считаешь, что память о нем не стоит того?
Кэролайн его любила.
Медленно Труф опустилась на кровать. Чтобы не закричать от негодования, она до боли в челюстях сжала рот. Все, чему она верила, оказалось ложью, остаток жизни Кэролайн Джордмэйн провела, накинув на свое существование завесу монашеского аскетизма и молчания, проникнуть за которую Труф никогда не удавалось. Теперь же она ясно видела, что ее тетя остаток лет посвятила поклонению Торну Блэкберну, выражавшемуся в воспитании его дочери.
Труф внутренне посмеялась над своей наивностью, ведь она принимала это за любовь к Катрин. Как она ошибалась.
«Она любила не меня, а его», — слышала Труф внутри себя фальшивый, тоненький голосок и не могла заглушить его. Тетушка Кэролайн любила Торна Блэкберна. И продолжает любить его и сейчас. Она никогда не переставала его любить. Если бы она ненавидела его, в ту ночь ее бы с ним не было. Но она была во Вратах Тени в ту ночь и после всегда была с ним. Она оставалась необходимой всем троим.
А когда, став постарше и узнав, кто она и откуда, Труф начала задавать вопросы и ненавидеть Блэкберна, тетушка Кэролайн предпочитала отмалчиваться. Она ни словом не возражала Труф, просто молчала.
«Надеялась, что я изменю свое мнение? Нет уж, скорее адские печи затухнут и сковородки заледенеют», — ухмыльнулась Труф. Она молча разглядывала вещи Торна, горе ее было слишком велико, чтобы говорить.
«Ничего не осталось, ничего. Даже времени…»
В коробке было еще что-то.
Какая-то книга.
Труф медленно вытащила ее. Книга была объемной, больше, чем современные, почти девять на двенадцать дюймов и дюйма в два толщиной. Обтянутая мягкой кожей, с тиснением на корешке, она производила впечатление древней книги, такие Труф частенько держала в руках в библиотеке Тагханского университета.
Но древней она не была. Как не была и отпечатанной. Труф открыла книгу и на титульной странице увидела написанные рукой размашистые, округлые черные буквы названия: «Страдающая Венера. Беседы об истинном ритуале открытия пути и многое другое. Торн Блэкберн».
Труф мельком проглядела книгу. Страницы ее были исписаны мелким, опрятным почерком, текст перемежался тщательно сделанными рисунками.
«Очень похоже на молитвенник», — пришла к заключению Труф, равнодушно швырнула книгу обратно в коробку и тщательно вытерла руки. Ее не покидало ощущение, что она прикоснулась к чему-то грязному и гадкому. Культивировать в наше время веру в магическое казалось Труф сознательным уходом от рационализма в дикое невежество прошлого. Она считала, что от веры в магию всего один шаг до убежденности в исцеление верой и до жертвоприношения детей.
Подобно сатанинскому детищу ирреального, всю свою жизнь Торн Блэкберн посвятил истреблению единственного оружия, которым обладало человечество в борьбе с природой и вселенной, — силы разума.
И тетушка Кэролайн любила его. И все двадцать пять лет хранила, спасала все это, чтобы когда-нибудь отдать в руки Труф. Будто бы все эти вещи — некий дар, который когда-нибудь может ей потребоваться.
Труф положила перстень и ожерелье в коробку и закрыла ее. Дрожащей рукой она пригладила волосы, короткие, хорошо постриженные, и взглянула в висящее напротив зеркало. На нее смотрело бледное, взволнованное лицо.
Ну и как она должна вести себя теперь с тетушкой Кэролайн? Ответить злом женщине, воспитавшей ее, она не могла, это было бы нечестно и жестоко. Вступить с ней в дискуссию, пытаться взывать к ее рационализму тоже бесполезно, Кэролайн Джордмэйн считала оккультные бредни Торна Блэкберна чарующей истиной.
Выхода нет.
Труф глубоко вздохнула, внезапно почувствовав себя очень уставшей. Стараясь оттянуть неприятную минуту, она очень неохотно подхватила коробку и вышла из комнаты.
— Тетушка Кэролайн, — позвала она.
Закрыв глаза и откинув голову, старая женщина лежала на кушетке. Во сне она выглядела еще отвратительней. Труф посмотрела на нее и увидела следы пожирающей страшной болезни. Услышав голос Труф, тетушка слегка пошевелилась.
— А, вот и ты, — произнесла она, тревожно вглядываясь в лицо Труф. Труф знала, что тетушка надеялась увидеть, и старательно делала невозмутимое лицо, пряча свои истинные чувства. Она определенно решила не спорить о Блэкберне, это было бы просто бесчеловечно. — Нам нужно поговорить об остальных, — продолжала тетя. Глаза ее закрывались, но невероятным усилием воли она снова открыла их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
«Но чего?»
Труф подошла к комоду. Первое, что бросилось ей в глаза, — стоящая на нем фотография в серебряной рамке. На ней была изображена снятая по пояс темноволосая кареглазая девушка. Так выглядела Кэролайн Джордмэйн в возрасте двадцати лет от роду.
Но разве пришло бы кому-нибудь в голову ставить на видное место свою собственную фотографию двадцатилетней давности? Да и не было у тетушки Кэролайн никогда ни длинных, слегка закрученных волос, ни такой прически, ни этих цыганского вида серебряных серег-колец явно мексиканского происхождения.
Мексиканского. И точно, ведь перед тем, как поселиться во Вратах Тени, Блэкберн возил свою любимую в Мексику. До смерти Катрин тогда оставалось всего одно лето.
Тогда это, несомненно, фотография Катрин Джордмэйн.
Труф никогда не видела фотографий своей матери. Иногда ей хотелось посмотреть хотя бы на одну из них, но ей всегда казалось, что их не существует. Она взяла с комода снимок, удивляясь тому, что тетушка Кэролайн никогда не говорила ей о том, кто на нем изображен.
Вдруг откуда-то сзади, из потайного отделения, вылетел еще один снимок и, несколько раз перевернувшись в воздухе, упал на пол. Труф нагнулась и подняла его.
Фотография, по всей видимости, сделанная «полароидом», была такая же старая, как и рамка, за которой она пряталась. На ней был изображен в полный рост высокий, худощавый, светловолосый мужчина. Улыбаясь и откинув назад голову так, что его длинные волосы спадали на спину, на вытянутых кверху руках он держал темноволосую малышку. На нем ничего не было, кроме ожерелья и привязанных к ногам колокольчиков.
Ее отец.
И хотя Труф видела не так много фотографий Блэкберна, их на сегодня осталось очень мало, а таких откровенных не имелось нигде, она была абсолютно уверена, что это он. Чаще всего Труф попадался снимок Блэкберна, где он был изображен со всеми своими мистическими атрибутами, эта фотография была самой известной.
Никакого сомнения, это он. Ничем не примечательный, разве что совсем незнакомый, улыбающийся мужчина и есть ее отец.
А ребенок в его руках — это она, Труф.
Со скоростью несущегося поезда ее сознание начало наполняться негодованием и ненавистью. Как смеет этот человек на фотографии быть таким обычным? Какое он имеет право походить на счастливого, нормального молодого отца, играющего со своей маленькой дочерью? Неужели он не понимал, что делает и что ему предстояло сделать?
У Труф по коже побежали мурашки. На секунду ей показалось, что Блэкберн стоит у нее за спиной. Она осторожно спрятала фотографию за рамку и поставила ее на место, однако избавиться от мыслей о Блэкберне оказалось сложнее, чем спрятать его снимок.
«Зачем тетушка Кэролайн хранит эту фотографию?» — думала Труф.
«Я никогда не хотела, чтобы ты ненавидела его», — вспомнила она слова тети. И гадкое, дикое подозрение начало закрадываться в душу Труф. Строго говоря, оно закрадывалось и раньше, но очень вяло и робко, теперь же, набрав силу, дождавшись своего часа, оно пробилось в ее сознание.
Это было чувство из разряда предрациональной уверенности, исследователи психики называют его предчувствием, то есть способностью знать то, что знать невозможно, восприятием, отвергающим границы времени и пространства.
— Черт подери, — со злостью прошептала Труф. Еще немного, и она начнет видеть привидения. — Так где же эта проклятущая коробка?
Она лежала на кровати, белая, сделанная из покрытого глянцем картона. На крышке ее красовался вензель давно исчезнувшего универсального магазина «Лаки Платт».
Труф осторожно приподняла крышку и посмотрела внутрь. Там лежало что-то завернутое в мягкую оберточную бумагу. Не без любопытства Труф подумала о том, какое зловещее наследство мог оставить ей Торн Блэкберн.
Нет, не Торн Блэкберн.
«Все это время я кое-что хранила для тебя. Некоторые из вещей, принадлежащих Торну Блэкберну. Их нельзя оставлять здесь. Когда я умру, кто-нибудь может наткнуться на них. Поэтому, что бы ты ни чувствовала, возьми их сейчас. Можешь называть это наследством, оставленным тебе Торном», — вспоминала Труф.
И еще: «Я никогда не хотела, чтобы ты ненавидела его».
«У меня совсем не осталось времени».
В коробке лежали перстень, ожерелье и книга.
Труф взяла в руку перстень и чуть не выронила его — до того он был увесистым. Очень широкий, он закрывал Труф всю фалангу указательного пальца. Перстень был украшен плоским и овальным, размером с персиковую косточку ляпис-лазурью с вырезанным на нем незнакомым Труф магическим символом. Камень сидел в золотой оправе в виде змеи весом чуть ли не в тройскую унцию. По краю перстня располагались еще камни, ярко-красные, похожие на капли крови рубины, ограненные и идеально круглые. Внутри перстня была выгравирована надпись на греческом языке и какая-то дата. Ни то ни другое Труф ни о чем не говорило.
Ожерелье было великолепно: выполненное из черно-золотистых камней янтаря, каждый размером с хороший грецкий орех, оно было таким длинным, что свисало почти до колен. «Это то самое ожерелье, которое изображено на фотографии».
На ожерелье висел большой золоченый медальон с вырезанными на нем переплетающимися кривыми линиями, кругами и странными знаками. И перстень, и ожерелье показались Труф слишком бутафорскими. Очевидно, они использовались в каких-то ритуалах и имели высокое символическое значение — об этом говорил их вес и размер.
Перстень Блэкберна. Ожерелье Блэкберна. Это и есть оставленное им и сохраненное тетушкой Кэролайн наследство. Предназначенное ей, Труф.
Но с какой стати тетушка Кэролайн хранила это для нее? Зачем она решила отдать все это ей именно здесь и сейчас?
Очень странно. Направляясь сюда, Труф ожидала чего угодно, только не этого. Со все увеличивающимся чувством смущения Труф внезапно начала понимать, что никогда по существу не знала своей тети. Разве так поступила бы женщина, осуждавшая Торна Блэкберна за гибель своей сестры? «Я никогда не хотела, чтобы ты ненавидела его», — снова всплыла сказанная фраза. А какого другого отношения к Блэкберну она ожидала от Труф?
И могла ли она ожидать чего-нибудь иного?
Труф прижала к себе ожерелье в надежде немедленно расколоть янтарины. Все эти годы она считала, что тетушка Кэролайн ненавидит Торна точно так же, как она сама, а на самом деле…
Только сейчас ей все стало понятно.
С тех пор, как в шестьдесят девятом умерла Катрин, тетушка Кэролайн и ее дом ждали. Застывшие во времени. Терпеливо ждали…
Как она могла оказаться настолько слепой? Ведь все же так просто, достаточно было только посмотреть повнимательней.
Они ждали, оба.
Ждали того момента, когда смерть воссоединит Кэролайн с Катрин.
Ждали, когда Кэролайн соединится с Торном Блэкберном.
Кэролайн Джордмэйн любила Торна Блэкберна.
Труф чувствовала, как мир повернулся к ней на сто восемьдесят градусов. Всплыло все ее далекое прошлое, тщательно скрытое и неразворошенное. Все факты и случаи чередой проносились в ее сознании, и Труф увидела в них воплощение чужой воли. Выстроившись в логически завершенную цепочку, они образовали неприглядную и убедительную в своей горечи картину.
Не может быть, чтобы Кэролайн Джордмэйн не присутствовала во Вратах Тени в ту ночь, когда Катрин умерла, а Торн исчез. Она была, была там! И ни разу за все эти годы Труф даже не поинтересовалась этим, сама же Кэролайн Джордмэйн не могла не знать, какой важной деталью является ее присутствие там. Возможно, она не являлась участницей, а просто зашла посмотреть на сестру и своего друга.
Или любовника?
Прошлое, казалось, воскресло и явилось сюда, в эту комнату. Труф явственно видела всех их — Катрин, доверившуюся и беспомощно влюбленную, Кэролайн, относящуюся ко всему происходящему со скепсисом и опаской. Она чувствовала, что произойдет нечто страшное, и тщетно пыталась отвратить трагедию, нависшую над двумя людьми, которых она любила больше всего. Труф видела и Торна Блэкберна. Он… Нет, нет, нет, этого не может быть!
Но именно так все и было. Зачем тогда хранить фотографию ненавистного тебе человека? К чему сохранять принадлежащие ему вещи для его дочери, если ты считаешь, что память о нем не стоит того?
Кэролайн его любила.
Медленно Труф опустилась на кровать. Чтобы не закричать от негодования, она до боли в челюстях сжала рот. Все, чему она верила, оказалось ложью, остаток жизни Кэролайн Джордмэйн провела, накинув на свое существование завесу монашеского аскетизма и молчания, проникнуть за которую Труф никогда не удавалось. Теперь же она ясно видела, что ее тетя остаток лет посвятила поклонению Торну Блэкберну, выражавшемуся в воспитании его дочери.
Труф внутренне посмеялась над своей наивностью, ведь она принимала это за любовь к Катрин. Как она ошибалась.
«Она любила не меня, а его», — слышала Труф внутри себя фальшивый, тоненький голосок и не могла заглушить его. Тетушка Кэролайн любила Торна Блэкберна. И продолжает любить его и сейчас. Она никогда не переставала его любить. Если бы она ненавидела его, в ту ночь ее бы с ним не было. Но она была во Вратах Тени в ту ночь и после всегда была с ним. Она оставалась необходимой всем троим.
А когда, став постарше и узнав, кто она и откуда, Труф начала задавать вопросы и ненавидеть Блэкберна, тетушка Кэролайн предпочитала отмалчиваться. Она ни словом не возражала Труф, просто молчала.
«Надеялась, что я изменю свое мнение? Нет уж, скорее адские печи затухнут и сковородки заледенеют», — ухмыльнулась Труф. Она молча разглядывала вещи Торна, горе ее было слишком велико, чтобы говорить.
«Ничего не осталось, ничего. Даже времени…»
В коробке было еще что-то.
Какая-то книга.
Труф медленно вытащила ее. Книга была объемной, больше, чем современные, почти девять на двенадцать дюймов и дюйма в два толщиной. Обтянутая мягкой кожей, с тиснением на корешке, она производила впечатление древней книги, такие Труф частенько держала в руках в библиотеке Тагханского университета.
Но древней она не была. Как не была и отпечатанной. Труф открыла книгу и на титульной странице увидела написанные рукой размашистые, округлые черные буквы названия: «Страдающая Венера. Беседы об истинном ритуале открытия пути и многое другое. Торн Блэкберн».
Труф мельком проглядела книгу. Страницы ее были исписаны мелким, опрятным почерком, текст перемежался тщательно сделанными рисунками.
«Очень похоже на молитвенник», — пришла к заключению Труф, равнодушно швырнула книгу обратно в коробку и тщательно вытерла руки. Ее не покидало ощущение, что она прикоснулась к чему-то грязному и гадкому. Культивировать в наше время веру в магическое казалось Труф сознательным уходом от рационализма в дикое невежество прошлого. Она считала, что от веры в магию всего один шаг до убежденности в исцеление верой и до жертвоприношения детей.
Подобно сатанинскому детищу ирреального, всю свою жизнь Торн Блэкберн посвятил истреблению единственного оружия, которым обладало человечество в борьбе с природой и вселенной, — силы разума.
И тетушка Кэролайн любила его. И все двадцать пять лет хранила, спасала все это, чтобы когда-нибудь отдать в руки Труф. Будто бы все эти вещи — некий дар, который когда-нибудь может ей потребоваться.
Труф положила перстень и ожерелье в коробку и закрыла ее. Дрожащей рукой она пригладила волосы, короткие, хорошо постриженные, и взглянула в висящее напротив зеркало. На нее смотрело бледное, взволнованное лицо.
Ну и как она должна вести себя теперь с тетушкой Кэролайн? Ответить злом женщине, воспитавшей ее, она не могла, это было бы нечестно и жестоко. Вступить с ней в дискуссию, пытаться взывать к ее рационализму тоже бесполезно, Кэролайн Джордмэйн считала оккультные бредни Торна Блэкберна чарующей истиной.
Выхода нет.
Труф глубоко вздохнула, внезапно почувствовав себя очень уставшей. Стараясь оттянуть неприятную минуту, она очень неохотно подхватила коробку и вышла из комнаты.
— Тетушка Кэролайн, — позвала она.
Закрыв глаза и откинув голову, старая женщина лежала на кушетке. Во сне она выглядела еще отвратительней. Труф посмотрела на нее и увидела следы пожирающей страшной болезни. Услышав голос Труф, тетушка слегка пошевелилась.
— А, вот и ты, — произнесла она, тревожно вглядываясь в лицо Труф. Труф знала, что тетушка надеялась увидеть, и старательно делала невозмутимое лицо, пряча свои истинные чувства. Она определенно решила не спорить о Блэкберне, это было бы просто бесчеловечно. — Нам нужно поговорить об остальных, — продолжала тетя. Глаза ее закрывались, но невероятным усилием воли она снова открыла их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56