— И Ванек принялся пространно рассуждать о политике борьбы за власть в городе.
Всеобщее Собрание заседало постоянно. Его совещания, дебаты и законодательная деятельность шли без перерыва. В Собрании насчитывалось четыреста восемьдесят мест. В городе, же имелось двадцать четыре Дома, как Знатных, так и Простых, поэтому среднее число мест на Дом достигало двадцати. Некоторые из них, вроде Эстеркари, могли похвалиться большим числом мест в собрании — до двадцати пяти, то есть тем же числом, что и Эвард. Но давление оказывали блоки власти, альянсы и пакты между Домами, так что какая-то одна партия могла получить большинство голосов. Когда я подивился выносливости депутатов собрания, Ванек рассмеялся и объяснил, что в счет шли только кресла. Любой принадлежащий к Дому мог заседать в креслах, зарезервированных в Собрании для его Дома. Власть давало только число кресел; заседавшие в них люди постоянно приходили и уходили, часто по расписанию дежурств, вроде системы вахт на море.
— И Эстеркари имеют немалый вес. Кидонес Эстеркари — кодифекс всей Зеникки!
Это-то явно и являлось источником злобы Ванека из Дома Эвард. На его взгляд, кодифексом , признанным вождем самой мощной коалиции, полагалось быть ему самому.
Затем я увидел еще одну интересную подробность жизни Зеникки. Вызвали согбенного, сморщенного бородатого раба в серой набедренной повязке, и он с мастерством, на которое стоило посмотреть, удалил клеймо с плеча Глоага. Он раскалил бы тавро и заклеймил бы Глоага по новой, вензелем В. Э., но я ему не позволил.
— Глоаг свободен, — веско сказал я.
Ванек кивнул.
— Само собой разумеется, ты и Делия с Синих гор свободны, Дрей Прескот, ибо вы не были заклеймены. И также свободен должен быть ваш друг Глоаг, если вы этого желаете. — Он знаком велел бородатому рабу уйти.
— Я распоряжусь обработать Глоагу кожу. Шрам будет незаметен. — Ванек рассмеялся. — Мы в Зеникке набрались немало опыта по части удаления чужих клейм и замены своими.
Его жена, прямая, строгая и все же носящая ореол былой красоты, мягко заметила:
— В Зеникке проживает около трехсот тысяч свободных людей, по сравнению с семьюстами тысячами из Великих Домов. Конечно, — она сделала жест белой, как слоновая кость, рукой, — у них нет никаких кресел в Собрании.
— Они живут на островах и в анклавах, расколотых улицами, — добавил Ванек. — И во всем подражают нам. Подобно нам, они занимаются ремеслами и торговлей и иногда бывают полезны.
В центре города река Никка опять разделялась на рукава и составляла самый большой остров. На этом-то острове и располагалось сердце города — здание Всеобщего Собрания, казармы городской стражи, административные здания и запутанный лабиринт узких переулков и каналов, выходивших к базарам, где продавалось и покупалось все, что угодно.
Через некоторое время, когда начало казаться, что у Ванека и его жены нет лучшего занятия, чем болтаться со мной, Ванек предельно вежливо спросил, нельзя ли ему осмотреть мою шпагу. Я не сказал ему, что отнял шпагу у Кидонеса Эстеркари. Ванек взял ее со странным для меня благоговением — он ведь мог купить и выбросить тысячу ей подобных — и неожиданно усмехнулся.
— Некачественная работа, — сказал он, посмотрев на жену. — Работа Красни. Рукоять с точки зрения бойца чересчур усыпана драгоценными камнями.
Я потер пальцы.
— Я это заметил.
— У нас в Эварде самые лучшие и самые прославленные кователи мечей во всем мире, — буднично заметил он.
Я кивнул.
— Мои кланнеры приобретают оружие из города, когда возникает необходимость. Нам нет дела до того, кто его сработал, — при условии, что мы можем купить самое лучшее — или взять.
Он потер подбородок и отдал шпагу обратно.
— Мы изготовляем оружие на продажу для мясников и кожевенников, а те продают его вам за мясо и шкуры. Но шпаг они не продают. Гладиусы, палаши, секиры — да, но шпаги — нет.
— Человек, владевший этой шпагой, жив, — пояснил я. — Но он, вероятно, все еще не разогнулся и изрыгает содержимое своего желудка.
— А, — понимающе произнес Ванек Эвард и больше не задавал вопросов.
Разговор затянулся. Полагаю, Ванек, подобно многим другим власть имущим, просто не представлял себе, что другой человек может устать, когда он сам еще не устал. Снова всплыло ненавистное имя Эстеркари, и я узнал, что они являются ведущими судовладельцами города. Затем жена Ванека проворчала что-то о том, что эти проклятые палачи тащат не свое, и об убийствах, а потом я услышал выпрыгнувшее неведомо откуда название — твердое, сильное и звучное.
Название это было — Стромбор.
Я считаю теперь, что тогда, когда впервые услышал это название, оно прозвенело и прогремело у меня в ушах, как громкий призыв боевой трубы, — или я обманываю себя, и на меня повлияли все последующие годы? Не знаю, но название это, казалось, воспарило, раскатилось эхом и зазвучало у меня в голове.
Наконец я сумел отправиться отдохнуть, и меня препроводили в покои, где в углу уже храпел Глоаг. Я рухнул на постель и погрузился в сон, и последнее, о чем я думал, — это о Делии с Синих гор. Как и каждую ночь своей жизни.
Мы пробудились под вечер и утолили голод свежеиспеченным крегенским хлебом, батонами длиной со шпагу, тонкими ломтиками из спины вуска и под конец палинами с крегенским чаем, обладающим ароматом и остротой. Когда мы снова встретились с Ванеком, он приветливо поздоровался с нами. Я спросил о Делии.
— Я распоряжусь, чтобы она присоединилась к вам, — сказал Ванек и отправил раба.
Только для того, чтобы увидеть, как тот вернулся с известием что Делии в комнате нет и рабыня, с такой заботой и вниманием настаивавшая на уходе за ней, тоже пропала. Я выпрямился в кресле. Рука легла на эфес шпаги.
— Пожалуйста! — Ванек выглядел растерянно. Произвели поиски, но Делию так и не нашли. Я был в ярости, а Ванек — вне себя от оскорбления, которое ему пришлось из-за этого вынести — оскорбления, нанесенного ему тем, что он оскорбил почетную гостью.
Во время побега мы с Делией из Дельфонда обменялись лишь несколькими словами, так как рядом был Глоаг и, по крайней мере со своей стороны, я чувствовал себя скованно, уверенный, что она ненавидит и презирает меня. Она рассказала нечто, что меня до крайности озадачило. Когда мы оба исчезли из бассейна крещения в Афразое, она, открыв глаза, обнаружила себя на пологом песчаном берегу, а к ней неслись фрислы, и она ничуть не удивилась, увидев меня. После того как меня скинули с зорка , ее отвезли в город прямиком в Дом Эстеркари. Из-за судовладельческих интересов Эстеркари занимались процветающей торговлей невольниками. И тут Делия потрясла меня. Потому что, по ее словам, на следующий день она увидела меня в коридоре, одетым в дурацкий костюм, и разбила кувшин.
Также она рассказала мне, что при каждом из случаев — когда ее захватывали в плен или продавали в рабство, она видела высоко в небе белого голубя, а еще выше, над ним — ало-золотого орлана.
Объявили о прибытии посла. Вошел грубоватый усатый рослый мужчина, выглядевший до странности неуместно в зелено-синих цветах Эвардов, со шпагой на боку. Его лицо кипело гневом и тщетно подавляемой яростью. Он был, как я понял, Защитником Дома, то есть занимал такой же пост, как у Эстеркари — белолицый Гална с его злобными глазами.
— Ну, Энкар?
— Послание, мой вождь, — от Эстеркари. Рабыня, которой мы доверяли — как они насмехаются над нами из-за этого! — похитила госпожу Делию с Синих гор.
Я вскочил, дрожащей рукой до половины обнажив клинок, и знаю, что моя физиономия, должно быть, показалась окружающим просто дьявольской.
Это было правдой. Все устроила рабыня с ее льстивыми уговорами. Она служила шпионкой Натемы. Она, как стало известно, отправила сообщение хозяйке, и люди в проклятых изумрудных ливреях поджидали ее у крошечной потерны. Там-то они и схватили мою Делию, набросили ей на голову мешок, быстро отнесли в гондолу и уплыли к анклаву Эстеркари. Все это было правдой. Правдой, разбившей мне сердце.
Но было и еще кое-что.
— Если человек, именуемый Дрей Прескот, добровольно не сдастся кодифексу , — продолжал Энкар, и на его грубоватом честном лице отражалось отвращение к этим словам, — то госпожу Делию с Синих гор ждет участь, какая назначается непокорным рабыням, совершившим побег… — Он запнулся и посмотрел на меня.
— Продолжай.
— Ее разденут и выпустят на двор к рапам .
За спиной у меня кто-то ахнул. Я не знал, о чем идет речь, — но догадывался.
— Дрей Прескот… что ты можешь сделать? — спросил Глоаг. Он поднялся и встал рядом со мной — невероятно сильный и умный, друг, несмотря на перепончатые лапы и шерсть мышиного цвета.
Как я уже говорил, смеюсь я неохотно. Но я откинул голову — я, Дрей Прескот, — и рассмеялся, там, посреди Большого зала Дома Эвард.
— Я отправляюсь, — со смехом сказал я. — И если хоть волос упадет с ее головы, я сравняю Дом Эстеркари с землей и перебью их всех до единого.
Глава 15
В ЯМЕ С ЛИМАМИ
Глоаг выразил желание драться вместе со мной.
— Нет, — сказал я.
— Дай мне копье, — проворчал он громовым голосом.
— Это мое дело.
— Твое дело — мое дело. По крайней мере, копье.
— Тебя убьют.
— Я знаю там все ходы и выходы. Без меня убьют тебя.
— Знаю, — ответил я.
— Значит, убьют нас обоих. Дай мне копье…
Я повернулся к Ванеку.
— Дай моему другу копье.
— …а теперь — да осенит нас обоих свет Отца Мезта-Макку.
Я получил у Ванека отличную шпагу и кинжал, а в обмен рассказал, кто последний владел шпагой, висевшей у меня на боку.
Он пришел в неистовый восторг от мысли об обладании трофеем, вырванным у заклятого врага.
— Ты говорил, что рукоять у нее ценная, — сказал я. — Послушай, не сохранишь ли для меня эти камни? — Я протянул Ванеку завернутые в тряпку драгоценности. Глоаг настоял, чтобы и его долю тоже взяли на хранение. Он говорил об этом крайне серьезно. С таким богатством Глоаг мог сколотить небольшое дело в свободном квартале и жить припеваючи до конца своих дней, пользуясь всеобщим уважением.
Когда я сказал Ванеку, что мне еще требуется, он рассмеялся, хлопнул себя по бедру и крикнул Энкару, чтобы тот приготовил ялик и подвез в нем одного из своих воинов, замаскированного так, чтобы его можно было принять за меня. Затем мы поднялись на крышу, и я не без трепета устроился в аэроботе. Я впервые оказался на подобном судне.
Это было чудом. Аэробот имел форму лепестка, с прозрачным лобовым стеклом спереди, ремнями для удержания пассажиров, шкурами и шелками для того, чтобы они могли укрыться. Мы с Глоагом пристегнули ремни. Возничий — слова «пилот» я тогда не знал, кроме как в значении «лоцман» — заставил наше суденышко прыгнуть в воздух, в потоки закатного света алого солнца. Скоро за ним последует и зеленое. С течением времени, после затмения солнц, зеленое солнце станет предшествовать красному при восходе и заходе. Крегенский календарь в большой степени основывался на относительном вращении солнц. Я напрягся, когда мы понеслись вперед в красноватом меркнущем свете.
Я планировал опуститься в сад на крыше прежде, чем везущий моего двойника ялик доберется до пристани Эстеркари. Аэробот пошел по наклонной вниз, и я с радостью увидел, что сад под нами пуст. Мы с Глоагом спрыгнули, и аэробот отлетел на безопасное расстояние. Мы помчались по уже знакомой лестнице в жилье рабов. Даже если бы мы надели рабские набедренные повязки грязно-серого цвета, мы все равно привлекли бы внимание оружием, поэтому я предпочел оставаться в алой набедренной повязке и алом плаще, и Глоаг последовал моему примеру.
Мы нашли рабыню, которая под угрозой копья Глоага более чем охотно сообщила нам, что пленницу, которую она столь хорошо помнила, заперли в клетке над ямой с лимами . Я содрогнулся. Войти опять в опаловый дворец уже само по себе было плохо, но куда хуже спуститься в его подземелья, ниже уровня воды, где бегали вдоль влажных стен мохнатые, гибкие, злобные лимы . Там гнило уже много человеческих костей. Лим — восьминогий хищник, гибкий, как хорек или ласка, но размером с леопарда, с клинообразной головой и клыками, способными пробить насквозь дубовую дверь. На Великих равнинах мы убивали лимов без пощады. Они нападали на стада чункр , отдавая предпочтение детенышам, ибо взрослый чункра без труда мог насадить лима на рога, а потом отбросить на сотню ярдов.
Я видел, как одним ударом лапы с выпущенными когтями лим оторвал воину голову, а потом раздавил ее, словно гнилую тыкву.
И все же попасть к лимам было куда более предпочтительной участью для Делии с Синих гор, чем быть раздетой и выброшенной во двор к рапам .
Мы могли надеяться только на скорость и дерзость нашего предприятия.
Я надеялся, что Кидонес Эстеркари и его злодейка-дочь, принцесса Натема, будут вместе с Галной ждать на пристани прибытия ялика, о котором им наверняка доложили. И все же — а была ли Натема злодейкой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Всеобщее Собрание заседало постоянно. Его совещания, дебаты и законодательная деятельность шли без перерыва. В Собрании насчитывалось четыреста восемьдесят мест. В городе, же имелось двадцать четыре Дома, как Знатных, так и Простых, поэтому среднее число мест на Дом достигало двадцати. Некоторые из них, вроде Эстеркари, могли похвалиться большим числом мест в собрании — до двадцати пяти, то есть тем же числом, что и Эвард. Но давление оказывали блоки власти, альянсы и пакты между Домами, так что какая-то одна партия могла получить большинство голосов. Когда я подивился выносливости депутатов собрания, Ванек рассмеялся и объяснил, что в счет шли только кресла. Любой принадлежащий к Дому мог заседать в креслах, зарезервированных в Собрании для его Дома. Власть давало только число кресел; заседавшие в них люди постоянно приходили и уходили, часто по расписанию дежурств, вроде системы вахт на море.
— И Эстеркари имеют немалый вес. Кидонес Эстеркари — кодифекс всей Зеникки!
Это-то явно и являлось источником злобы Ванека из Дома Эвард. На его взгляд, кодифексом , признанным вождем самой мощной коалиции, полагалось быть ему самому.
Затем я увидел еще одну интересную подробность жизни Зеникки. Вызвали согбенного, сморщенного бородатого раба в серой набедренной повязке, и он с мастерством, на которое стоило посмотреть, удалил клеймо с плеча Глоага. Он раскалил бы тавро и заклеймил бы Глоага по новой, вензелем В. Э., но я ему не позволил.
— Глоаг свободен, — веско сказал я.
Ванек кивнул.
— Само собой разумеется, ты и Делия с Синих гор свободны, Дрей Прескот, ибо вы не были заклеймены. И также свободен должен быть ваш друг Глоаг, если вы этого желаете. — Он знаком велел бородатому рабу уйти.
— Я распоряжусь обработать Глоагу кожу. Шрам будет незаметен. — Ванек рассмеялся. — Мы в Зеникке набрались немало опыта по части удаления чужих клейм и замены своими.
Его жена, прямая, строгая и все же носящая ореол былой красоты, мягко заметила:
— В Зеникке проживает около трехсот тысяч свободных людей, по сравнению с семьюстами тысячами из Великих Домов. Конечно, — она сделала жест белой, как слоновая кость, рукой, — у них нет никаких кресел в Собрании.
— Они живут на островах и в анклавах, расколотых улицами, — добавил Ванек. — И во всем подражают нам. Подобно нам, они занимаются ремеслами и торговлей и иногда бывают полезны.
В центре города река Никка опять разделялась на рукава и составляла самый большой остров. На этом-то острове и располагалось сердце города — здание Всеобщего Собрания, казармы городской стражи, административные здания и запутанный лабиринт узких переулков и каналов, выходивших к базарам, где продавалось и покупалось все, что угодно.
Через некоторое время, когда начало казаться, что у Ванека и его жены нет лучшего занятия, чем болтаться со мной, Ванек предельно вежливо спросил, нельзя ли ему осмотреть мою шпагу. Я не сказал ему, что отнял шпагу у Кидонеса Эстеркари. Ванек взял ее со странным для меня благоговением — он ведь мог купить и выбросить тысячу ей подобных — и неожиданно усмехнулся.
— Некачественная работа, — сказал он, посмотрев на жену. — Работа Красни. Рукоять с точки зрения бойца чересчур усыпана драгоценными камнями.
Я потер пальцы.
— Я это заметил.
— У нас в Эварде самые лучшие и самые прославленные кователи мечей во всем мире, — буднично заметил он.
Я кивнул.
— Мои кланнеры приобретают оружие из города, когда возникает необходимость. Нам нет дела до того, кто его сработал, — при условии, что мы можем купить самое лучшее — или взять.
Он потер подбородок и отдал шпагу обратно.
— Мы изготовляем оружие на продажу для мясников и кожевенников, а те продают его вам за мясо и шкуры. Но шпаг они не продают. Гладиусы, палаши, секиры — да, но шпаги — нет.
— Человек, владевший этой шпагой, жив, — пояснил я. — Но он, вероятно, все еще не разогнулся и изрыгает содержимое своего желудка.
— А, — понимающе произнес Ванек Эвард и больше не задавал вопросов.
Разговор затянулся. Полагаю, Ванек, подобно многим другим власть имущим, просто не представлял себе, что другой человек может устать, когда он сам еще не устал. Снова всплыло ненавистное имя Эстеркари, и я узнал, что они являются ведущими судовладельцами города. Затем жена Ванека проворчала что-то о том, что эти проклятые палачи тащат не свое, и об убийствах, а потом я услышал выпрыгнувшее неведомо откуда название — твердое, сильное и звучное.
Название это было — Стромбор.
Я считаю теперь, что тогда, когда впервые услышал это название, оно прозвенело и прогремело у меня в ушах, как громкий призыв боевой трубы, — или я обманываю себя, и на меня повлияли все последующие годы? Не знаю, но название это, казалось, воспарило, раскатилось эхом и зазвучало у меня в голове.
Наконец я сумел отправиться отдохнуть, и меня препроводили в покои, где в углу уже храпел Глоаг. Я рухнул на постель и погрузился в сон, и последнее, о чем я думал, — это о Делии с Синих гор. Как и каждую ночь своей жизни.
Мы пробудились под вечер и утолили голод свежеиспеченным крегенским хлебом, батонами длиной со шпагу, тонкими ломтиками из спины вуска и под конец палинами с крегенским чаем, обладающим ароматом и остротой. Когда мы снова встретились с Ванеком, он приветливо поздоровался с нами. Я спросил о Делии.
— Я распоряжусь, чтобы она присоединилась к вам, — сказал Ванек и отправил раба.
Только для того, чтобы увидеть, как тот вернулся с известием что Делии в комнате нет и рабыня, с такой заботой и вниманием настаивавшая на уходе за ней, тоже пропала. Я выпрямился в кресле. Рука легла на эфес шпаги.
— Пожалуйста! — Ванек выглядел растерянно. Произвели поиски, но Делию так и не нашли. Я был в ярости, а Ванек — вне себя от оскорбления, которое ему пришлось из-за этого вынести — оскорбления, нанесенного ему тем, что он оскорбил почетную гостью.
Во время побега мы с Делией из Дельфонда обменялись лишь несколькими словами, так как рядом был Глоаг и, по крайней мере со своей стороны, я чувствовал себя скованно, уверенный, что она ненавидит и презирает меня. Она рассказала нечто, что меня до крайности озадачило. Когда мы оба исчезли из бассейна крещения в Афразое, она, открыв глаза, обнаружила себя на пологом песчаном берегу, а к ней неслись фрислы, и она ничуть не удивилась, увидев меня. После того как меня скинули с зорка , ее отвезли в город прямиком в Дом Эстеркари. Из-за судовладельческих интересов Эстеркари занимались процветающей торговлей невольниками. И тут Делия потрясла меня. Потому что, по ее словам, на следующий день она увидела меня в коридоре, одетым в дурацкий костюм, и разбила кувшин.
Также она рассказала мне, что при каждом из случаев — когда ее захватывали в плен или продавали в рабство, она видела высоко в небе белого голубя, а еще выше, над ним — ало-золотого орлана.
Объявили о прибытии посла. Вошел грубоватый усатый рослый мужчина, выглядевший до странности неуместно в зелено-синих цветах Эвардов, со шпагой на боку. Его лицо кипело гневом и тщетно подавляемой яростью. Он был, как я понял, Защитником Дома, то есть занимал такой же пост, как у Эстеркари — белолицый Гална с его злобными глазами.
— Ну, Энкар?
— Послание, мой вождь, — от Эстеркари. Рабыня, которой мы доверяли — как они насмехаются над нами из-за этого! — похитила госпожу Делию с Синих гор.
Я вскочил, дрожащей рукой до половины обнажив клинок, и знаю, что моя физиономия, должно быть, показалась окружающим просто дьявольской.
Это было правдой. Все устроила рабыня с ее льстивыми уговорами. Она служила шпионкой Натемы. Она, как стало известно, отправила сообщение хозяйке, и люди в проклятых изумрудных ливреях поджидали ее у крошечной потерны. Там-то они и схватили мою Делию, набросили ей на голову мешок, быстро отнесли в гондолу и уплыли к анклаву Эстеркари. Все это было правдой. Правдой, разбившей мне сердце.
Но было и еще кое-что.
— Если человек, именуемый Дрей Прескот, добровольно не сдастся кодифексу , — продолжал Энкар, и на его грубоватом честном лице отражалось отвращение к этим словам, — то госпожу Делию с Синих гор ждет участь, какая назначается непокорным рабыням, совершившим побег… — Он запнулся и посмотрел на меня.
— Продолжай.
— Ее разденут и выпустят на двор к рапам .
За спиной у меня кто-то ахнул. Я не знал, о чем идет речь, — но догадывался.
— Дрей Прескот… что ты можешь сделать? — спросил Глоаг. Он поднялся и встал рядом со мной — невероятно сильный и умный, друг, несмотря на перепончатые лапы и шерсть мышиного цвета.
Как я уже говорил, смеюсь я неохотно. Но я откинул голову — я, Дрей Прескот, — и рассмеялся, там, посреди Большого зала Дома Эвард.
— Я отправляюсь, — со смехом сказал я. — И если хоть волос упадет с ее головы, я сравняю Дом Эстеркари с землей и перебью их всех до единого.
Глава 15
В ЯМЕ С ЛИМАМИ
Глоаг выразил желание драться вместе со мной.
— Нет, — сказал я.
— Дай мне копье, — проворчал он громовым голосом.
— Это мое дело.
— Твое дело — мое дело. По крайней мере, копье.
— Тебя убьют.
— Я знаю там все ходы и выходы. Без меня убьют тебя.
— Знаю, — ответил я.
— Значит, убьют нас обоих. Дай мне копье…
Я повернулся к Ванеку.
— Дай моему другу копье.
— …а теперь — да осенит нас обоих свет Отца Мезта-Макку.
Я получил у Ванека отличную шпагу и кинжал, а в обмен рассказал, кто последний владел шпагой, висевшей у меня на боку.
Он пришел в неистовый восторг от мысли об обладании трофеем, вырванным у заклятого врага.
— Ты говорил, что рукоять у нее ценная, — сказал я. — Послушай, не сохранишь ли для меня эти камни? — Я протянул Ванеку завернутые в тряпку драгоценности. Глоаг настоял, чтобы и его долю тоже взяли на хранение. Он говорил об этом крайне серьезно. С таким богатством Глоаг мог сколотить небольшое дело в свободном квартале и жить припеваючи до конца своих дней, пользуясь всеобщим уважением.
Когда я сказал Ванеку, что мне еще требуется, он рассмеялся, хлопнул себя по бедру и крикнул Энкару, чтобы тот приготовил ялик и подвез в нем одного из своих воинов, замаскированного так, чтобы его можно было принять за меня. Затем мы поднялись на крышу, и я не без трепета устроился в аэроботе. Я впервые оказался на подобном судне.
Это было чудом. Аэробот имел форму лепестка, с прозрачным лобовым стеклом спереди, ремнями для удержания пассажиров, шкурами и шелками для того, чтобы они могли укрыться. Мы с Глоагом пристегнули ремни. Возничий — слова «пилот» я тогда не знал, кроме как в значении «лоцман» — заставил наше суденышко прыгнуть в воздух, в потоки закатного света алого солнца. Скоро за ним последует и зеленое. С течением времени, после затмения солнц, зеленое солнце станет предшествовать красному при восходе и заходе. Крегенский календарь в большой степени основывался на относительном вращении солнц. Я напрягся, когда мы понеслись вперед в красноватом меркнущем свете.
Я планировал опуститься в сад на крыше прежде, чем везущий моего двойника ялик доберется до пристани Эстеркари. Аэробот пошел по наклонной вниз, и я с радостью увидел, что сад под нами пуст. Мы с Глоагом спрыгнули, и аэробот отлетел на безопасное расстояние. Мы помчались по уже знакомой лестнице в жилье рабов. Даже если бы мы надели рабские набедренные повязки грязно-серого цвета, мы все равно привлекли бы внимание оружием, поэтому я предпочел оставаться в алой набедренной повязке и алом плаще, и Глоаг последовал моему примеру.
Мы нашли рабыню, которая под угрозой копья Глоага более чем охотно сообщила нам, что пленницу, которую она столь хорошо помнила, заперли в клетке над ямой с лимами . Я содрогнулся. Войти опять в опаловый дворец уже само по себе было плохо, но куда хуже спуститься в его подземелья, ниже уровня воды, где бегали вдоль влажных стен мохнатые, гибкие, злобные лимы . Там гнило уже много человеческих костей. Лим — восьминогий хищник, гибкий, как хорек или ласка, но размером с леопарда, с клинообразной головой и клыками, способными пробить насквозь дубовую дверь. На Великих равнинах мы убивали лимов без пощады. Они нападали на стада чункр , отдавая предпочтение детенышам, ибо взрослый чункра без труда мог насадить лима на рога, а потом отбросить на сотню ярдов.
Я видел, как одним ударом лапы с выпущенными когтями лим оторвал воину голову, а потом раздавил ее, словно гнилую тыкву.
И все же попасть к лимам было куда более предпочтительной участью для Делии с Синих гор, чем быть раздетой и выброшенной во двор к рапам .
Мы могли надеяться только на скорость и дерзость нашего предприятия.
Я надеялся, что Кидонес Эстеркари и его злодейка-дочь, принцесса Натема, будут вместе с Галной ждать на пристани прибытия ялика, о котором им наверняка доложили. И все же — а была ли Натема злодейкой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27