Моя жизнь продлевалась по меньшей мере на полчаса.
– Замечательное предложение, сударыня, – произнес солдат. – Однако ночь еще только начинается. Почему бы нам не продлить состязание?
Она подозрительно покосилась на него.
– Что это вы задумали, капитан?
Я решил, что они знакомы и он, судя по всему, состоит у нее на службе. Я с трудом мог представить ее верхом, а из всех присутствующих он один мог быть ее кучером.
– С позволения нашего хозяина, сударыня, я предлагаю, чтобы каждый из нас рассказал по истории. И после каждой этот Омар должен будет предложить свою историю. Мы будем голосовать по каждой паре.
– Ага! Вы говорите, как настоящий стратег! А если он проиграет?
– Как только он проиграет, состязанию конец. Мы все отправимся спать, предоставив хозяину вымещать свою скорбь по безвременно погибшему животному и после этого вышвыривать Омара из дома, на что у него есть все права.
Старая дама кивнула.
– Ты не возражаешь, трактирщик?
Только в кишащих крокодилами болотах Черной Аринбы доводилось мне видеть улыбку шире, чем улыбка этого увальня при мысли о том количестве еды и питья, что он продаст этой ночью.
– Сударыня, сейчас он отсюда выметется или на рассвете, мне все равно. Эти бураны часто продолжаются по нескольку дней. Я не против, если решено, что он уберется отсюда.
– А ты принимаешь эти условия. Омар? – спросил солдат.
Если он и хотел сказать мне что-то взглядом, я не смог прочесть этого.
– Конечно, нет, – ответил я.
Скрипнул ставень. Девять пар хмурых глаз уставились на меня.
Ах, эта юношеская нетерпеливость! Фриц заговорил первым:
– Думаю, капитан, я не буду возиться с кнутом. Голыми руками сподручнее будет. Я всегда вспоминаю бедного Крошку, когда слышу хруст костей. – Этот недоумок вовсе не шутил; он просто вел себя как всегда.
– Тебе виднее, парень. У тебя встречное предложение, Омар?
Перспектива семи словесных поединков меня вовсе не смущала, но мне на ум пришло несколько дополнений к правилам. Первым из них было условие, согласно которому в случае, если я сумею одолеть всех своих соперников, мне будет позволено уйти беспрепятственно и с целой шкурой. В то же время подобное условие требовало, чтобы Фриц отказался от своей кровной мести, а это означало, что кому-то придется его подкупить. Из всех присутствующих только купец и дама обладали достаточным для этого состоянием, и ни тот, ни другая не горели желанием сделать это добровольно.
В любом случае веселье продлится до рассвета, а кто знает, что боги пошлют нам с новым днем?
– Я не имею возражений против состязания, – объяснил я, – но у меня позади тяжелое путешествие. Я голоден и измучен жаждой. Что хуже, я, можно сказать, совсем не одет. Абсурдно ожидать от меня, что я в моем нынешнем наряде смогу рассказать что-либо убедительное.
– Нищие не выбирают, – заявил Фриц.
– А честные люди не злорадствуют! – вскричала Фрида, подскочив к нему.
Он удивленно повернулся к ней, потом вскипел от злости. Она не дала ему сказать ни слова, погрозив пальцем. При том, что Фриду никак нельзя было назвать миниатюрной женщиной, рядом с ним она казалась маленькой.
– И вовсе тебе нечего дуться, братец! Разве не ты приказал собаке его сторожить и при этом додумался дать ему топор? Ты, наверное, считаешь, что это потому, что ты такой умный, он пришел обратно в твой дом и оказался в твоей власти? Так я скажу: это боги рассудили так! И еще скажу, что не намерена смотреть на то, как человека выставляют на всеобщее обозрение раздетым. Это приличный дом! Ты сейчас же пойдешь наверх и принесешь ему чего-нибудь из одежды!
Выходит, у меня появился союзник. Точнее, даже два, ведь старый солдат постарался отсрочить мою казнь на несколько часов.
Фриц попытался было возразить, но сестра уперлась руками в его широкую грудь и толкнула. Вряд ли она сумела бы сдвинуть его хоть на дюйм, вздумай он сопротивляться, но он безропотно позволил повернуть себя к лестнице. Сердито бурча, он поднялся наверх.
Фрида забежала за стойку, на ходу сорвала с крючка лампу и исчезла на кухне.
Со своего места на полу я окинул взглядом публику. Лицо старой дамы оставалось непроницаемым, солдат явно потешался, наблюдая происходящее, маленькая служанка испуганно таращила глаза, невзрачный нотариус недовольно хмурился. Сопливый менестрель, похоже, вообще ничего не замечал, углубившись в размышления о том, что он будет рассказывать. Актриса едва заметно подмигнула мне, а купец приподнял густые брови в циничном восхищении.
Фрида вернулась первой. Она быстрыми шагами подошла ко мне, держа в руках деревянный поднос с белым сыром, желтым маслом, круглыми луковицами и двумя толстыми ломтями ржаного хлеба ее собственноручной выпечки, который я запомнил еще по предыдущему посещению. Я вскочил. Я не принял угощения, хотя при виде его у меня чуть рот не свело.
– Боги воздадут вам за доброту, друг мой, – произнес я, – но я не могу. Я не могу вносить разлад в этот дом.
– С чего это вдруг не можете? Вот – ешьте быстрее!
Но тут тяжелые шаги на лестнице объявили о том, что Фриц спускается с чердака. Я многозначительно покосился на старую даму.
– Ее милость предложила этот поединок и приняла меры, чтобы его участник предварительно подкрепил свои силы… если она также будет так добра, что примет на себя ответственность за этот ваш благородный жест, чтобы я состязался на равных условиях, неприятностей можно будет избежать.
Старая ведьма свирепо на меня зыркнула. Ноги Фрица показались уже на верхних ступенях лестницы, она еще немного помедлила и наконец кивнула.
Увидев меня за едой, Фриц взревел как разъяренный бык, но его быстро уняли, объяснив все. Он хмуро покосился на сестру, показывая, что догадывается, чья была идея, потом отошел к стойке приписать заказанное к старухиному счету.
Я натянул вполне пристойные штаны и накинул принесенную им куртку. Конечно, и то, и другое было мне до смешного велико, зато штанины закрывали даже пальцы ног – с точки зрения тепла так гораздо лучше, а бегать в этот вечер, надеюсь, мне не придется. Длинные рукава куртки я подвернул. Теперь я был неповоротливый, как черепаха, и по уши утонул в воротнике, принявшись за еду.
Ну и что? Передо мной поставили кружку горячего пива с пряностями, и кое-кто из зрителей счел, что пора и им наполнить опустевшие кружки – это явно взбодрило нашего хозяина. Я примостился на лавке рядом с нотариусом и наслаждался едой так, как редко чем наслаждался в жизни. Фрида вернулась на свое место напротив. Фриц уселся рядом с ней. Это означало, что мы оказались неприятно близко друг к другу, почти соприкасаясь коленями, но он вроде бы совладал с желанием меня прикончить, и решил подождать. Месть сладка предвкушением.
В конце концов мы все приготовились к рассказу, и в комнате наступила тишина, нарушаемая лишь завыванием бури и, наверное, хрустом, с которым я жевал лук.
– Можешь начинать, менестрель, – милостиво разрешила старая дама. – И представься сначала, чтобы мы хоть знали, с кем имеем дело.
Вместо ответа менестрель четырежды чихнул и провел по носу мокрым рукавом.
– Меня зовут, сударыня, – просипел он, – Гвилл, сын того Гвилла, что служил придворным трубадуром правителя Лейлы. Отец мой, да упокоят боги его душу, определил меня в ученики к Рольфо, менестрелю, имя которого хорошо известно в Винлянде. Мой наставник хорошо относился ко мне и обучал своему искусству, как и обещал моему отцу. Он научил меня владеть лютней и цитрой, исполнять баллады и романсы. По его рекомендации я был принят в цех трубадуров Файмы. Устный рассказ – не мое…
– Что ты делаешь в северных болотах? – перебила его старая карга. По тому, как она пялилась на него, я сделал вывод, что она близорука. При таком освещении она не видела почти ничего.
Лицо юнца скривилось в скорбной улыбке.
– Я отправился в Фолькслянд в надежде устроиться при дворе какого-нибудь знатного господина.
– И что тебе помешало?
– Увы, сударыня, я оказался неподготовленным к тому большому миру, в который попал. В день, когда я пришел в вольный город Гильдербург, когда я еще бродил по улицам, задрав голову и любуясь на пышные здания, меня окликнула пожилая дама. Опираясь на клюку, она согнулась под тяжестью наполненной доверху корзины. Она робко спросила меня, не буду ли я так добр помочь ей поднять корзину на верхний этаж.
В Винлянде молодежь учат почтительности и услужливости по отношению к старшим. Поэтому я с радостью взял у нее корзину и понес в указанный ею темный переулок. Я успел сделать только три шага, после чего очнулся в грязи на мостовой с шишкой на затылке. Грабители забрали мою лютню, которая была особенно дорога мне, ибо принадлежала раньше отцу, все мои сбережения и даже одежду за исключением той, что я оставил в гостинице. Старухи и след простыл. Мне сказали, что ее исчезновение означает только, что она тоже одна из шайки, и что я угодил в ловушку, хотя даже сейчас мне трудно поверить в это. Все мои попытки заработать хоть немного потерпели неудачу. Вот я и бегу от северной зимы обратно, в Винлянд.
Он помолчал, но никто не откликнулся.
– Если вам интересно, я поведаю вам Историю Страны Множества Богов.
Я чуть не поперхнулся, стараясь сдержать смех. Вряд ли он мог сделать менее удачный выбор. Тогда я еще не знал ни того, что заставило его выбрать эту историю, ни того, куда это заведет меня той ночью.
3. Рассказ менестреля
Майне либе дамен унд геррен, надеюсь, мой рассказ понравится вам. Сегодня вы хотите, чтобы я был рассказчиком, а ваши пожелания – для меня закон, однако вы, сударыня, не определили, каким должен быть мой рассказ: печальным или веселым, фривольным или нравоучительным, романтическим или ужасным. Учитывая плачевное состояние моего здоровья, буйство стихии и воистину достойное сожаления положение, в котором находится один из нас, я склонен выбрать трагедию.
Музыка – мое ремесло, и все же нынче ночью я должен тронуть ваши души, не прибегая к ее помощи. Молю вас проявить снисхождение, и я в меру моих сил попробую пойти по стопам величайшего из великих сказителей. Это может показаться странным или даже забавным, но звали его так же, как того, что сидит сегодня среди нас. Омар было его имя, или Гомер на иных диалектах. Имя это не столь уж редкое, и может статься, что множество поэтов и сказителей на протяжении многих веков во многих странах носили его.
Тот Омар, о котором я поведу рассказ, прославился как придворный сказитель царя Гильгаматара в стране, лежавшей далеко на восток от этих мест.
Рассказывают, что однажды, когда этот Омар уже совсем состарился и, можно сказать, доживал последние свои земные дни, явилась к нему одна юная царевна, приходившаяся царю внучкой. Она нашла его сидящим в саду. В развевающихся одеждах белого шелка, с золотыми лентами в волосах, порхала она меж деревьев подобно бабочке на летнем ветерке. Она была юна, прелестна и весела, да и стайка ее подружек и служанок, разодетых во все цвета радуги, тоже не уступала ей в юности и веселье, а многие – и в красоте.
Омар сидел на низкой стене у прудика с золотыми рыбками. Солнце начинало клониться к закату. Борода его была бела, лицо его скорбно, и на приветствие царевны он не ответил ни единым словом, все так же молча созерцая игру солнечных лучей на золотой чешуе рыбок.
– Эй, Омар! – обратилась к нему царевна. – Нам скучно. Мы желаем, чтобы ты развлек нас рассказом. – Сказавши так, она нетерпеливо уселась на траву, подобрав под себя ножки, а ее свита расселась вокруг, возбужденно перешептываясь в ожидании легенды от знаменитого сказителя.
– Ваше высочество! – вздохнул Омар. – Если вам скучно сейчас, когда вы юны, а на дворе стоят пригожие летние дни, как же вы сможете выносить жизнь, когда задуют холодные ветры, а цветы увянут от холода? Мой вам совет: не ждите от старика преданий о том, что могло случиться когда-то, ступайте и просто наслаждайтесь жизнью такой, какая она есть – полной радости, любви и света, – и не тревожьте покой того, кто почти забыл уже, что это такое. – Ответив так, он вернулся к созерцанию золотых рыбок.
– Омар! – капризно сказала царевна, явно подражая своей матери. – Ты посмел ослушаться царского повеления! Расскажи нам историю, да почудесней! Расскажи нам историю, какой еще не рассказывал.
И снова вздохнул старик.
– Осталась только одна история, которой я еще не рассказывал, милая моя царевна, и эту историю я не хотел бы рассказывать вообще.
Увы! После таких слов упрямой царевне и ее подружкам еще сильнее захотелось услышать нерассказанную еще историю Омара. Они обвиняли его в том, что он дожил до седин, утаивая эту историю от других, и может так и умереть, не рассказав ее, и она так и останется неизвестной. Они продолжали настаивать, пустили в ход слезы и угрозы и уговорили-таки старика. Выбив из них обещание, что, услышав историю до конца, они уйдут и оставят его в покое, поведал он им Историю Страны Множества Богов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38