Впрочем, ничего нового пока не происходило. Гарток, сегодняшний соискатель, стоял с небольшой группой бойцов, делясь своими и чужими соображениями по поводу стилей боя у разных монахов – обычный фольклор уникального, то и дело меняющегося общества гладиаторов.
– Яркана я еще не видел. Говорят, он высок, как Шариф, но его можно отличить по черным волосам на груди. На памяти ныне живущих его ранили дважды или трижды, каждый раз в левую ногу, и каждый раз шпагой. Он левша, да. еще бьется мечом. Это очень коварное сочетание, друзья мои: меч, идущий на тебя справа! Они могут выставить его против Хивы, сына Замбула.
Один из слушателей отпустил реплику насчет Хивы, сына Замбула, заставив остальных немного нервно рассмеяться. По счастью, великана в пределах слышимости не оказалось, а может, шутка была сказана не по-пулиарски.
Появился еще один новичок и начал спускаться по лестнице. Все сразу же замолчали и столпились у парапета слушать. Этот был старше большинства их, с сединой в бороде, но двигался он легко, а на спине его висел очень длинный односторонний меч. Он подошел к решетке и посмотрел на Ожидавших обезьян.
– Назови свое имя, и тебя вызовут, когда придет твоя очередь, – произнесла одна из них низким и гортанным, но вполне внятным голосом. Губы и язык ее были черного цвета. Такого же черного цвета были и соски обвислых грудей, размером меньше женского.
– Ардебил, сын Кепри.
– Тебя вызовут, Ардебил, сын Кепри.
– Могу я биться этим мечом?
– Это разрешается.
Ардебил поднялся по ступеням обратно, и тут его наконец приняли в группу ожидающих. Так с кем он все-таки говорил – с человеком причудливой внешности или с разумным животным? Допустим, Дюрандаль спустится по ступеням и попросит обезьяну передать послание брату Эвермену – что тогда?
По мере приближения времени поединка площадь заполнялась людьми, и он пошел поискать свободное местечко у парапета. Волкоклык стал с одной стороны от него, Кромман – с Другой.
– Должно быть, здесь десятка четыре соискателей.
– Сорок два, – сказал Кромман. – Хороший агент всегда соберет точную информацию. И вон идут еще трое. Вон те шестеро с женщинами и без оружия скорее всего просто зрители. И тот мужчина с мальчиком – тоже.
– Сложно ли заколдовать обезьяну, превратив ее в тварь такого роста и научить ее говорить, или заколдовать женщину, чтобы она выглядела как обезьяна?
Инквизитор презрительно сморщился.
– Я не чародей, сэр Дюрандаль. Я выскажу свою точку зрения на это позже, но волшебство не всегда подчиняется логике. Вы согласны?
– Да. Они производят впечатление разумных, а не просто дрессированных животных, хотя я не могу сказать наверняка. Меня все-таки тревожит их потрясающая память. Существует такая штука, как заклятия, улучшающие память?
– Возможно. Надо выяснить, что еще умеют делать эти твари.
– Мне кажется, они не дают никому вмешаться в ход поединка, – Волкоклыку явно не давала покоя одна мысль о том, что его подопечный может биться на этой площади за свою жизнь. Одна из стоявших у ворот обезьян проковыляла к гонгу и, вытянув длиннющую руку, ударила по нему кулаком. Гудение металла эхом разнеслось по площади. Она вернулась к воротам, а вторая тем временем выкрикнула первое имя.
– Джубба Ахлат!
Длинная цепочка соискателей и зрителей начала переглядываться.
– Джубба Ахлат!
– Мастер Ахлат явно хорошо обдумал возможные последствия своей горячности, – заметил Кромман. – Весьма разумный молодой человек.
– Никогда прежде не слышал от вас таких умозаключений, инквизитор, – огрызнулся Волкоклык.
– Вы просто меня не слушали. Один из погонщиков в караване говорил мне, что, если человек спустя много лет приходит попытать счастья еще раз, обезьяны помнят его и не дают стать в очередь, каким бы именем он ни назвался.
В третий раз было выкликнуто имя Ахлата; ответа так и не последовало. Зрителей на площади все прибывало. В окнах окружающих домов появились любопытные лица.
– Гарток, сын Гилгита!
– Здесь!
Фирдониец снял куртку, потом рубаху. И ту и другую у него мгновенно выдернули из рук мальчишки, собравшиеся небольшой толпой у ступеней. Из-за добычи сразу же вспыхнула потасовка, сопровождавшаяся визгливыми ругательствами. Он снял с пояса кинжал, отдал его одному мальцу, который тотчас бросился наутек; остальные пустились в погоню. Наконец Гарток вывернул карманы, швырнув монеты оставшимся на месте стервятникам, и спустился по ступеням к воротам, створки которых уже отворились, пропуская его.
– Какое варварство! – буркнул Кромман.
– Мы с моим Клинком не станем спорить.
Одна из обезьян захлопнула ворота и заперла их на ключ. Другая перехватила Гартока и обыскала его, удостоверившись, что на теле его не припрятано какого-нибудь другого оружия. Потом она отступила в сторону, пропуская его на площадь. Он стоял под солнцем, обнаженный по пояс, и размахивал своим ятаганом, разминая руки перед боем.
Он подошел к гонгу и ударил в него плашмя клинком. От звона и последовавшего за ним эха закладывало уши.
Да, это действительно было варварство, и все же таилось в этом соревновании не на жизнь, а на смерть что-то пугающе привлекательное. Дюрандаль не в силах был бы оторваться от него – разве что из-за опасности, угрожавшей его подопечному, Королю.
Второй удар гонга, потом третий – вызов брошен.
Огромная, окованная железом дверь монастыря начала отворяться внутрь, открывая взгляду глухую, освещенную солнцем каменную стену. Этого вполне можно ожидать в замке, где нападающий, прорвавшись через наружные ворота, оказывается в узком коридоре под перекрестным огнем с двух стен.
В открывшемся проеме появился человек и шел не сворачивая, пока не оказался в центре арки. Только тогда он повернулся лицом к сопернику, ожидавшему его в противоположном конце арены. Имя его мгновенно обошло полукруг зрителей: Герат!
Гарток называл троих, которые наверняка убьют его, и двоих, которые любят забавляться с жертвой. Герат назывался оба раза.
Монах был чисто выбрит, с коротко остриженными черными волосами. Тело его со впалым животом и лишенной волос грудью выдавало в нем юнца, только-только вступающего в зрелые годы, но внешность в Самаринде обманчива. Он вышел на арену и остановился, подняв меч в салюте. Тяжелая дверь за его спиной бесшумно захлопнулась. Клинок его сиял чистым золотом.
Гарток отсалютовал в ответ. Двое мужчин сблизились. Со стороны они казались мужчиной и подростком.
Они встретились точно посередине арены. Герат остановился первым и поднял свой меч в оборонительную позицию, давая противнику нанести удар первым. Он стоял, повернувшись правым плечом к противнику и уперев левую руку в бедро – в классической стойке фехтовальщика. Гарток сразу ринулся в атаку, нанеся стремительный рубящий удар двумя руками. Юнец легко отпарировал его, и соискатель отскочил назад. Он начал кружить, делая обманные движения, перехватив меч в одну руку. Монах медленно поворачивался, держась к нему лицом.
– С вашего позволения, могу я попросить пояснений специалиста, сэр Дюрандаль? – произнес Кромман.
– Это был очень рискованный удар. Гарток говорил мне, что Герат любит поиграть в кошки-мышки. Он полагался на неожиданность и исходил из того, что Герат не будет убивать его сразу, если атака не удастся.
– А он мог это сделать?
– Думаю, да. Мы слишком мало видели, чтобы говорить наверняка.
Гарток снова приблизился к противнику, но Герат отпрянул назад, почти не парируя удар. И еще раз. Бойцы быстро перемещались по арене.
– И кто побеждает сейчас? – поинтересовался инквизитор.
– Зачем притворяться бездарем? – буркнул Волкоклык. – Мы-то знаем, как хорошо вы управляетесь с мечом.
– Герат, – сказал Дюрандаль. – Видели, как ловко он вынырнул из-под удара, не дав загнать себя в угол? Гарток дерется хорошо. Ничего выдающегося, но он быстр и точен. Но Герат собирается взять его измором.
Так оно и было. Герат позволил сопернику трижды прогнать его вокруг всей арены, и старший мечник начал уставать. Когда монаха почти приперли к стене в третий раз, он вдруг сменил тактику и перешел в стремительную атаку. Начало второго раунде. Теперь они перемещались еще быстрее, только отступал уже Гарток. Обезьяны отходили в сторону, когда бойцы приближались к ним.
– Нам обязательно смотреть на это? – с горечью спросил Волкоклык.
– Что, так плохо? – удивился инквизитор.
– Единственное, на что осталось делать ставки, – это сколько ему еще мучаться.
Или сколько еще времени плоть и кровь смогут выдерживать такой темп, подумал Дюрандаль. Ему никогда еще не приходилось видеть, чтобы бой продолжался так долго без единого касания, а ведь это были настоящие мечи, не легкие рапиры.
– Парень дерется потрясающе. Я не продержался бы и минуты против него. Ну, двух. Но он определенно побил бы меня. Согласен, Волк?
– Верность не позволяет мне отвечать на этот вопрос, сэр. Нет, вы посмотрите: колет, рубит и снова колет! Он не повторился ни разу. Он просто забавляется!
Шум толпы усилился. Даже Кромман выказывал признаки возбуждения, стуча кулаками по парапету.
– Вот оно! – выдохнул он, когда Гартока беспощадно загнали в угол.
Но нет. Сделав отчаянный выпад, нацеленный в голову монаха, он вырвался из западни – точнее, ЕМУ ПОЗВОЛИЛИ вырваться. И начался третий раунд. Теперь Герат повел грязную игру, раня противника при каждом удобном случае: в грудь, в руки, в лицо, даже в ноги. Ни одна из ран не казалась серьезной, но вскоре старший соперник истекал кровью, продолжая отчаянно обороняться. Его методично гнали спиной вперед вокруг арены, словно позволяя зрителям всласть налюбоваться его унижением. Как раз тогда, когда они миновали шивианцев, оба остановились, задыхаясь.
Они так и не двинулись дальше: боль, отчаяние и измождение взяли верх. Соискатель сдался. Со стоном он выронил меч и раскинул руки в ожидании смертельного удара. Мгновение оба стояли неподвижно, только грудь у обоих вздымалась как меха. Дюрандаль был совершенно уверен в том, что под конец Герат чуть сбавил темп – значит, есть предел и его силам, пусть он и бессмертен!
Юнец произнес что-то и махнул рукой, указывая на землю. Гарток мотнул головой, и ответ его был слышен, наверное, даже в дальнем углу притихшей площади:
– Ни за что!
Герат рассмеялся и, сверкнув на солнце золотым клинком, ударил его в лицо. Гарток вскрикнул и согнулся от боли, но тут же выпрямился, прижав руки к ослепшим глазам, так и отказываясь стать на колени. Началась игра, в которой у него не было ни малейшего шанса на победу. Герат прыгал вокруг него, словно огромная кошка, играющая со своей добычей, раня его то туда, то сюда, наслаждаясь от души – все это не на публику, ибо он ни разу не глянул в сторону зрителей. Гартока резали живого на куски, и он уже не видел, откуда придет следующий удар. Он кричал, он стонал; казалось, он молит о смерти, но стать на колени он так и не согласился. В конце концов Герат просто перерезал ему горло и ушел, оставив его истекать кровью.
Большая дверь отворилась, пропуская его внутрь. На ходу смахнув пот со лба, всем обликом он напоминал молодого атлета, возвращающегося с утомительной, но очень приятной разминки.
– Кажется, мы видели все, что нужно, – сипло произнес Дюрандаль. В животе стояла неприятная тяжесть.
– Зачем? – спросил Волкоклык. Даже сквозь загар было видно, как побелело его лицо.
– Что?
– Зачем, сэр? Какова цель всего этого?
– Хотелось бы мне знать.
Странный вопрос. Какая может быть цель у варварства?


4

Молча шли они по узким, уже раскаленным на полуденном солнце переулкам, заполненным людьми, повозками и вьючными животными. Дюрандаль решил выйти с площади в дальнем ее углу, и продолжал обходить монастырь слева, держась как можно ближе к нему. Пару раз он заходил в тупики и возвращался, но в общем, завершил круг без особых проблем. Он обнаружил только два места, где улица подходила к стене. Во всех остальных местах монастырь отделялся от улицы домами. Другого выхода не было.
Размышляя над этим, он повел своих спутников обратно домой. Поднявшись по истертым ступеням, он с первого взгляда понял, что их мешки выворачивали, сунув потом вещи обратно, как попало. Кабук не отличался излишней деликатностью. Прекрасно понимая, что его постояльцы и ожидают от него чего-то в этом роде, он даже не позаботился скрыть следы обыска.
Дюрандаль вскарабкался по стремянке на крышу, служившую, вне всякого сомнения, самым выдающимся преимуществом гостиницы «Кабук». Когда-то у дома имелся еще один этаж, и большая часть его стен все еще стояла на месте, сохранились даже окна, закрытые каменной кладкой выросших по сторонам домов. Когда первоначальная крыша сгорела, хозяева дома просто промазали пол глиной. То, что получилось в результате, на вид готово было обрушиться в любой момент, зато дом получил интимный внутренний дворик, настолько Прохладный, насколько это вообще возможно в Самаринде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54