В глазах принцессы мелькнул испуг, но она покорно опустила веки.
– Нет, леди Анна, – прошептал Глостер. – Я не воспользуюсь вашей слабостью. Я еще не заслужил этот поцелуй. Позже, может быть. А пока – молитесь за меня.
Еще миг, и он бы расхохотался. Вот уж чего он никак не ожидал, так это того, что придется изображать влюбленного Тристана. Анна открыла глаза, и Ричард, опасаясь, что она его уличит, не оглядываясь, зашагал к двери.
– Сэр Роберт, коня!
Он уже не думал об Анне. Эдуард, наверное, уже мечется в ярости.
Эдуард действительно не находил себе места, и, едва Ричард, разгоряченный быстрой скачкой, вошел в его шатер, едва ли не с кулаками накинулся на брата.
– Разрази тебя гром, Ричард! Где ты пропадаешь? Через час рассветет, я поднимаю войска, а тебя все нет.
Эдуард заметно изменился со времени бегства из Англии. Казалось, ему следовало хоть на время потерять корону, чтобы стать настоящим государем – твердым, рассудительным, трезво мыслящим. И хотя он по-прежнему волочился за красавицами, отдавал дань охоте и шумным застольям, дела королевства, которые прежде Эдуард считал всего лишь докучливой рутиной, теперь стали для него превыше всего. Он сделался хитер, расчетлив и больше не полагался на слова, не боялся интриговать, лгать и двурушничать.
Рыцарственный Эдуард Йорк становился искушенным политиком. Теперь он винил в потере трона только себя. И вместе с тем он научился по-настоящему ненавидеть и поклялся страшной клятвой отомстить всем своим врагам.
– Теперь я уже не буду так щепетилен, как прежде, – говорил он, пока слуги и оруженосцы облачали его в боевые доспехи, со всех сторон затягивая винты и путаясь в застежках. Эдуард почти машинально помогал, поднимал руки и поворачивался, мысли же его были далеко.
– Я не стану, как прежде, убивать лишь рыцарей и щадить ратников. Все эти простолюдины слишком долго верили Уорвику, чтобы я мог их простить. Сегодня Я велю убивать всех – и опоясанных, и без пояса. Земли вокруг Барнета пропитаются кровью ланкастерцев и утучнятся их плотью, чтобы Белая Роза пышнее расцвела на этой почве.
Слуга подал королю шлем с плюмажем – длинными белыми перьями цапли. Эдуард водрузил его на голову и оруженосцы пристегнули его к бармице. Король поднял забрало и взглянул на все еще облачавшегося младшего брата.
– Все остается так, как было решено на совете. Нам известна расстановка сил Уорвика, известны его намерения. Что ж, я полагаю, мы все продумали и удача не отвернется от нас. Глостер не был бы собой, если бы он не всадил шпильку в самоуверенность августейшего брата.
– Дай-то Бог! Но еще Тацит говорил: «In rebus bellicis maxime dominatur Fortuna».
– Чтоб ты провалился. Дик! Эдуард замахнулся на Глостера, словно собираясь ударить, но затем открыто усмехнулся.
– Обнимемся, брат. Одному Богу известно, чем все это закончится. Но звезды на нашей стороне.
Они обнялись, гремя латами. В этот миг над их головами раздался гул, а затем свист и грохот ядра, упавшего где-то неподалеку. Оба брата замерли. В лагере поднялся шум, то там, то здесь слышалась ругань солдат. Вбежал один из капитанов короля и доложил, что ядро из стана Уорвика никому не причинило вреда.
– Нелепость стрелять в таком тумане, – заметил Глостер. – Однако клянусь небом, такой промах врага перед боем – добрая примета для нас.
Король щелчком опустил забрало. Его голос гулко прозвучал из-под стальной решетки:
– Надеюсь, что так. И да помогут нам святые угодники!
Когда он вышел из шатра, Ричард еще повозился с доспехами, проверяя крепления, сгибая и разгибая колени, дабы убедиться в его надежной подгонке. Когда он вышел, туман, который начал было рассеиваться, вновь сгустился и стал таким плотным, что воинов можно было различить только в считанных шагах. Однако свет нового дня уже сочился сквозь слои тумана. На мокрых ветвях деревьев висели бусины влаги, а земля под ногами была мягче ковра, так что обутые в тяжелые солетеры ступни Ричарда беззвучно пружинили.
Где-то в вышине раздался крик ранней ржанки. Он казался совершенно нереальным среди окружавших Ричарда звуков большого лагеря. Кругом стоял лязг железа, ругань, ржание обеспокоенных лошадей, в полумраке сновали одетые в сталь воины и командиры, трубили трубы, собирая разбредшееся воинство, а поверх всей этой какофонии однообразно звучало пение «Benedictus». Ричард пошел на этот звук. На росистой поляне новоиспеченный епископ
Илийский Джон Мортон завершал походную мессу. Рыцари в доспехах и простые латники в кожаных панцирях, наемники с наборными нагрудниками и лондонские ополченцы в кирасах с чеканным грифоном поверх простых камзолов – все они коленопреклоненно получали отпущение грехов, которые им предстояло сегодня совершить.
Причастившись, Ричард направился к роще, где должна была выстроиться его конница. В соответствии с планом армия была разделена на три крупных боевых соединения. Два первых, пешие, находились под командованием самого Эдуарда и его верного друга Гастингса. Они должны были преграждать дорогу из Сент-Олбан-са на Лондон. Глостеру же поручено было возглавлять конницу на правом фланге и оставаться в резерве на самом краю плато. В бой надлежало выступить по сигналу, когда раздастся клич «За Святую Англию и братьев!». Этот же призыв послужит сигналом для Кларенса и его двенадцатитысячной армии. Вся эта мощь должна была обрушиться на пехотинцев Алой Розы, загнать их в болота и там перебить.
Молодой оруженосец Ричарда Джеймс Тирелл подвел герцогу его боевого коня. Лоб животного защищала широкая стальная пластина с витым шипом между глаз, грудь и бока покрывала сетка из металлических колец. Конь горячился, фыркал и бил копытом землю. Ричард похлопал его по холке и легко, словно не чувствуя тяжести доспехов, поднялся в высокое кованое седло. Его неуклюжесть сразу исчезла, он казался ловким и изящным, настоящим воином без всякого изъяна.
Вокруг ржали лошади, из тумана возникали рыцари, коим было приказано оставаться в седле. Большинство из них прибыли к Йоркам со своими отрядами, но Грифон – геральдический знак лондонского Сити. теперь, когда битву было решено вести пешим порядком, редко кто из них оставил при себе больше одного оруженосца.
Мимо Ричарда пронесся рыцарь в богатых серебристых доспехах. Под ним легко шел серый в яблоках пятнистый жеребец. Герцог проследил за ним взглядом. Рыцарь остановился неподалеку от герцога и застыл недвижно, словно статуя. Ричард даже слышал звон наборной сбруи его коня, когда тот встряхивал гривой и бил копытом влажную землю. В гордой посадке рыцаря, в том, как мягко, без усилий, он сдерживал горячего скакуна, было нечто столь привлекательное, что Глостер невольно загляделся.
В былые времена при одном лишь упоминании имени рыцаря Бурого Орла Ричард тотчас вспоминал о королеве Элизабет. Теперь же он думал об Анне Невиль. Майсгрейв скакал с ней бок о бок через всю Англию, был ее защитником и приближенным… или кем-то куда более близким. Ведь не отдал же он ее йоркистам, а предпочел разделить с нею опасности и изгнание. Впрочем, об этом знал только Эдуард, но он простил Майсгрейва, даже наградил и приблизил к себе, но никогда более не упоминал его имени в связи с принцессой Уэльской.
Тем не менее Ричарду казалось, что тайная нить связывает барона Майсгрейва и юную дочь Уорвика, недаром он велел своим людям установить слежку за сэром Филипом. Интуиция подсказывала герцогу, что Анна, безоглядно доверившаяся Майсгрейву год назад, и на этот раз попытается искать у него защиты. Однако Роберт Рэтклиф доложил, что им не удалось обнаружить, что Майсгрейв встречался с принцессой. Но одного из шпионов Рэтклифа, приставленного к Майсгрейву, нашли с перерезанным горлом в каком-то развалившемся сарае в Холборне. Никто, кроме Майсгрейва, не мог сделать этого.
Возможно, шпион что-то заметил, и барон решил избавиться от него, хотя не исключено, что надменный Майсгрейв просто обнаружил слежку и в ярости прикончил соглядатая. Это менее вероятно, ибо Бурый Орел слишком выдержан и хладнокровен для этого. Это значит, что долгое время за ним никто не следил, а затем Рэтклифу донесли, что Майсгрейва застали беседующим с баронессой Деборой Шенли.
Благонравная леди любезно толковала с убийцей своего первого супруга! Роберту Рэтклифу это сразу показалось подозрительным. Он и до этого наблюдал за баронессой, так как всем было известно, что принцесса к ней благоволит, а изложенная леди Деборой история побега принцессы из Тауэра казалась весьма мало правдоподобной. Однако от Анны следовало ожидать чего угодно, тем более что именно на свадьбе ее любимицы ее и сцапал Кларенс.
Рэтклиф – светлая голова, и он не спускал с Деборы Шенли глаз, пока не выследил Анну Невиль. Обе они покинули Лондон и следовали той же дорогой, где прошла армия Йорков. Рэтклифу оставалось только послать скорого гонца к Ричарду, чтобы он перехватил леди Шенли и ее так называемую служанку. Беглянки что-то заподозрили, потому что совершенно неожиданно двинулись в объезд. Но огни их отряда, когда они свернули в сторону с главной дороги, заметили скакавшие за ними люди Рэтклифа.
Ричард прислушался к звукам, долетающим из тумана, и снова взглянул на Майсгрейва. Год назад он помог Анне Невиль сбежать от Йорков, никто не поручится, что и сейчас он не помогал ей. Кларенс подозревает, что именно через Майсгрейва принцесса узнала о сговоре Джорджа с братьями. Прямых улик нет, если не считать того, что Анна видела Майсгрейва в Савое. Но Эдуард настолько уверен в преданности Бурого Орла, что напрочь отметает всякие подозрения.
Где-то впереди прозвучал сигнал к бою. Ричард – тотчас забыл о Майсгрейве и весь превратился в слух. Откуда-то неслись приглушенные выкрики, хриплые звуки трубы. Туман делал все звуки нечеткими, неузнаваемыми, однако Ричард был достаточно опытным воином, чтобы определить, что это не звуки битвы. Труба ревела без умолку, бил барабан, порой раздавались отдаленные восклицания, но это отнюдь не походило на схватку. Затем все стихло.
Рыцари Ричарда в глухом тумане чертыхались, не понимая, что происходит. Наконец кто-то не выдержал и послал оруженосца выяснить, что случилось. Однако едва тот скрылся, как снова раздался вой трубы, и на этот раз явственно послышались звуки сшибающейся стали, рев лучников, крики боли и ужаса, громкие призывы. Битва началась.
Посланный вернулся далеко не сразу. Глостер увидел на его табаре вздыбленного голубого льва и решил, что это один из людей Перси. Это был совсем молоденький мальчик с едва пробивающимся пушком на губе. Он был бледен и не на шутку перепуган.
– О, святые угодники! Милорды, да там просто ад кромешный! Я был совсем рядом, меня тоже едва не затянули в свалку. Да-да, господа, это не рыцарский поединок, а настоящая свалка. Никто не думает о чести, о подвигах, люди падают и ползают в грязи, добивая раненых, четверо нападают на одного, не боясь позора, и колют его копьями в спину. У кого сломались копья, те орудуют обломками, как мужичье на ярмарке. А сколько крови! Битва только началась, а уже стоят лужи крови!
Он был ошеломлен, и от него нельзя было добиться большего. Ричард уже было решил послать на разведку своего оруженосца, сообразительного и немногословного Джеймса Тирелла, но в это время прискакал гонец от короля. Ричард с невольной благодарностью подумал о старшем брате: несмотря ни на что, Эдуард позаботился, чтобы в ставке Глостера не остались в неведении.
Гонец короля был суровым, покрытым шрамами воином, побывавшим уже не в одном сражении. Степенно и подробно он поведал о ходе боя. Да, натиск очень жесток, и йоркисты, и ланкастерцы дерутся так, словно каждый из их противников – кровный враг. Королевский авангард понес большие потери, но сейчас государь со своим отрядом вступил в схватку и остановил пехотинцев Делателя Королей. Видел ли он короля? Да, его величество бьется рядом с лордом Гастингсом и над ними вьется королевский штандарт. Он видел также, как зарубили знаменосца, но его величество подхватил знамя и передал его молодому оруженосцу с орлом на щите. Если он не ошибается, этот парень из отряда барона Майсгрейва.
Ричард поинтересовался, что за заминка вышла в начале битвы, и солдат, усмехнувшись, сказал:
– Это все из-за тумана. Ничего не видно на длину древка алебарды. Вот оба войска и встали так, что, начав двигаться, едва не миновали друг друга.
Рыцари Глостера, услыхав это, разразились смехом. Этим людям, привыкшим к крови и смертям, подобное происшествие показалось столь забавным, что они развеселились, как дети, отнюдь не думая о том, что меньше чем в полу миле идет кровавая сеча, где человеческое зверство выступает во всех своих ипостасях в это светлое Пасхальное воскресенье. В отличие от большинства, Глостер казался озабоченным. Подробнее порасспросив гонца, он понял, что войско короля, миновав противника, оказалось у края болота, и теперь ланкастерцы стремятся оттеснить их на зыбкую почву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Нет, леди Анна, – прошептал Глостер. – Я не воспользуюсь вашей слабостью. Я еще не заслужил этот поцелуй. Позже, может быть. А пока – молитесь за меня.
Еще миг, и он бы расхохотался. Вот уж чего он никак не ожидал, так это того, что придется изображать влюбленного Тристана. Анна открыла глаза, и Ричард, опасаясь, что она его уличит, не оглядываясь, зашагал к двери.
– Сэр Роберт, коня!
Он уже не думал об Анне. Эдуард, наверное, уже мечется в ярости.
Эдуард действительно не находил себе места, и, едва Ричард, разгоряченный быстрой скачкой, вошел в его шатер, едва ли не с кулаками накинулся на брата.
– Разрази тебя гром, Ричард! Где ты пропадаешь? Через час рассветет, я поднимаю войска, а тебя все нет.
Эдуард заметно изменился со времени бегства из Англии. Казалось, ему следовало хоть на время потерять корону, чтобы стать настоящим государем – твердым, рассудительным, трезво мыслящим. И хотя он по-прежнему волочился за красавицами, отдавал дань охоте и шумным застольям, дела королевства, которые прежде Эдуард считал всего лишь докучливой рутиной, теперь стали для него превыше всего. Он сделался хитер, расчетлив и больше не полагался на слова, не боялся интриговать, лгать и двурушничать.
Рыцарственный Эдуард Йорк становился искушенным политиком. Теперь он винил в потере трона только себя. И вместе с тем он научился по-настоящему ненавидеть и поклялся страшной клятвой отомстить всем своим врагам.
– Теперь я уже не буду так щепетилен, как прежде, – говорил он, пока слуги и оруженосцы облачали его в боевые доспехи, со всех сторон затягивая винты и путаясь в застежках. Эдуард почти машинально помогал, поднимал руки и поворачивался, мысли же его были далеко.
– Я не стану, как прежде, убивать лишь рыцарей и щадить ратников. Все эти простолюдины слишком долго верили Уорвику, чтобы я мог их простить. Сегодня Я велю убивать всех – и опоясанных, и без пояса. Земли вокруг Барнета пропитаются кровью ланкастерцев и утучнятся их плотью, чтобы Белая Роза пышнее расцвела на этой почве.
Слуга подал королю шлем с плюмажем – длинными белыми перьями цапли. Эдуард водрузил его на голову и оруженосцы пристегнули его к бармице. Король поднял забрало и взглянул на все еще облачавшегося младшего брата.
– Все остается так, как было решено на совете. Нам известна расстановка сил Уорвика, известны его намерения. Что ж, я полагаю, мы все продумали и удача не отвернется от нас. Глостер не был бы собой, если бы он не всадил шпильку в самоуверенность августейшего брата.
– Дай-то Бог! Но еще Тацит говорил: «In rebus bellicis maxime dominatur Fortuna».
– Чтоб ты провалился. Дик! Эдуард замахнулся на Глостера, словно собираясь ударить, но затем открыто усмехнулся.
– Обнимемся, брат. Одному Богу известно, чем все это закончится. Но звезды на нашей стороне.
Они обнялись, гремя латами. В этот миг над их головами раздался гул, а затем свист и грохот ядра, упавшего где-то неподалеку. Оба брата замерли. В лагере поднялся шум, то там, то здесь слышалась ругань солдат. Вбежал один из капитанов короля и доложил, что ядро из стана Уорвика никому не причинило вреда.
– Нелепость стрелять в таком тумане, – заметил Глостер. – Однако клянусь небом, такой промах врага перед боем – добрая примета для нас.
Король щелчком опустил забрало. Его голос гулко прозвучал из-под стальной решетки:
– Надеюсь, что так. И да помогут нам святые угодники!
Когда он вышел из шатра, Ричард еще повозился с доспехами, проверяя крепления, сгибая и разгибая колени, дабы убедиться в его надежной подгонке. Когда он вышел, туман, который начал было рассеиваться, вновь сгустился и стал таким плотным, что воинов можно было различить только в считанных шагах. Однако свет нового дня уже сочился сквозь слои тумана. На мокрых ветвях деревьев висели бусины влаги, а земля под ногами была мягче ковра, так что обутые в тяжелые солетеры ступни Ричарда беззвучно пружинили.
Где-то в вышине раздался крик ранней ржанки. Он казался совершенно нереальным среди окружавших Ричарда звуков большого лагеря. Кругом стоял лязг железа, ругань, ржание обеспокоенных лошадей, в полумраке сновали одетые в сталь воины и командиры, трубили трубы, собирая разбредшееся воинство, а поверх всей этой какофонии однообразно звучало пение «Benedictus». Ричард пошел на этот звук. На росистой поляне новоиспеченный епископ
Илийский Джон Мортон завершал походную мессу. Рыцари в доспехах и простые латники в кожаных панцирях, наемники с наборными нагрудниками и лондонские ополченцы в кирасах с чеканным грифоном поверх простых камзолов – все они коленопреклоненно получали отпущение грехов, которые им предстояло сегодня совершить.
Причастившись, Ричард направился к роще, где должна была выстроиться его конница. В соответствии с планом армия была разделена на три крупных боевых соединения. Два первых, пешие, находились под командованием самого Эдуарда и его верного друга Гастингса. Они должны были преграждать дорогу из Сент-Олбан-са на Лондон. Глостеру же поручено было возглавлять конницу на правом фланге и оставаться в резерве на самом краю плато. В бой надлежало выступить по сигналу, когда раздастся клич «За Святую Англию и братьев!». Этот же призыв послужит сигналом для Кларенса и его двенадцатитысячной армии. Вся эта мощь должна была обрушиться на пехотинцев Алой Розы, загнать их в болота и там перебить.
Молодой оруженосец Ричарда Джеймс Тирелл подвел герцогу его боевого коня. Лоб животного защищала широкая стальная пластина с витым шипом между глаз, грудь и бока покрывала сетка из металлических колец. Конь горячился, фыркал и бил копытом землю. Ричард похлопал его по холке и легко, словно не чувствуя тяжести доспехов, поднялся в высокое кованое седло. Его неуклюжесть сразу исчезла, он казался ловким и изящным, настоящим воином без всякого изъяна.
Вокруг ржали лошади, из тумана возникали рыцари, коим было приказано оставаться в седле. Большинство из них прибыли к Йоркам со своими отрядами, но Грифон – геральдический знак лондонского Сити. теперь, когда битву было решено вести пешим порядком, редко кто из них оставил при себе больше одного оруженосца.
Мимо Ричарда пронесся рыцарь в богатых серебристых доспехах. Под ним легко шел серый в яблоках пятнистый жеребец. Герцог проследил за ним взглядом. Рыцарь остановился неподалеку от герцога и застыл недвижно, словно статуя. Ричард даже слышал звон наборной сбруи его коня, когда тот встряхивал гривой и бил копытом влажную землю. В гордой посадке рыцаря, в том, как мягко, без усилий, он сдерживал горячего скакуна, было нечто столь привлекательное, что Глостер невольно загляделся.
В былые времена при одном лишь упоминании имени рыцаря Бурого Орла Ричард тотчас вспоминал о королеве Элизабет. Теперь же он думал об Анне Невиль. Майсгрейв скакал с ней бок о бок через всю Англию, был ее защитником и приближенным… или кем-то куда более близким. Ведь не отдал же он ее йоркистам, а предпочел разделить с нею опасности и изгнание. Впрочем, об этом знал только Эдуард, но он простил Майсгрейва, даже наградил и приблизил к себе, но никогда более не упоминал его имени в связи с принцессой Уэльской.
Тем не менее Ричарду казалось, что тайная нить связывает барона Майсгрейва и юную дочь Уорвика, недаром он велел своим людям установить слежку за сэром Филипом. Интуиция подсказывала герцогу, что Анна, безоглядно доверившаяся Майсгрейву год назад, и на этот раз попытается искать у него защиты. Однако Роберт Рэтклиф доложил, что им не удалось обнаружить, что Майсгрейв встречался с принцессой. Но одного из шпионов Рэтклифа, приставленного к Майсгрейву, нашли с перерезанным горлом в каком-то развалившемся сарае в Холборне. Никто, кроме Майсгрейва, не мог сделать этого.
Возможно, шпион что-то заметил, и барон решил избавиться от него, хотя не исключено, что надменный Майсгрейв просто обнаружил слежку и в ярости прикончил соглядатая. Это менее вероятно, ибо Бурый Орел слишком выдержан и хладнокровен для этого. Это значит, что долгое время за ним никто не следил, а затем Рэтклифу донесли, что Майсгрейва застали беседующим с баронессой Деборой Шенли.
Благонравная леди любезно толковала с убийцей своего первого супруга! Роберту Рэтклифу это сразу показалось подозрительным. Он и до этого наблюдал за баронессой, так как всем было известно, что принцесса к ней благоволит, а изложенная леди Деборой история побега принцессы из Тауэра казалась весьма мало правдоподобной. Однако от Анны следовало ожидать чего угодно, тем более что именно на свадьбе ее любимицы ее и сцапал Кларенс.
Рэтклиф – светлая голова, и он не спускал с Деборы Шенли глаз, пока не выследил Анну Невиль. Обе они покинули Лондон и следовали той же дорогой, где прошла армия Йорков. Рэтклифу оставалось только послать скорого гонца к Ричарду, чтобы он перехватил леди Шенли и ее так называемую служанку. Беглянки что-то заподозрили, потому что совершенно неожиданно двинулись в объезд. Но огни их отряда, когда они свернули в сторону с главной дороги, заметили скакавшие за ними люди Рэтклифа.
Ричард прислушался к звукам, долетающим из тумана, и снова взглянул на Майсгрейва. Год назад он помог Анне Невиль сбежать от Йорков, никто не поручится, что и сейчас он не помогал ей. Кларенс подозревает, что именно через Майсгрейва принцесса узнала о сговоре Джорджа с братьями. Прямых улик нет, если не считать того, что Анна видела Майсгрейва в Савое. Но Эдуард настолько уверен в преданности Бурого Орла, что напрочь отметает всякие подозрения.
Где-то впереди прозвучал сигнал к бою. Ричард – тотчас забыл о Майсгрейве и весь превратился в слух. Откуда-то неслись приглушенные выкрики, хриплые звуки трубы. Туман делал все звуки нечеткими, неузнаваемыми, однако Ричард был достаточно опытным воином, чтобы определить, что это не звуки битвы. Труба ревела без умолку, бил барабан, порой раздавались отдаленные восклицания, но это отнюдь не походило на схватку. Затем все стихло.
Рыцари Ричарда в глухом тумане чертыхались, не понимая, что происходит. Наконец кто-то не выдержал и послал оруженосца выяснить, что случилось. Однако едва тот скрылся, как снова раздался вой трубы, и на этот раз явственно послышались звуки сшибающейся стали, рев лучников, крики боли и ужаса, громкие призывы. Битва началась.
Посланный вернулся далеко не сразу. Глостер увидел на его табаре вздыбленного голубого льва и решил, что это один из людей Перси. Это был совсем молоденький мальчик с едва пробивающимся пушком на губе. Он был бледен и не на шутку перепуган.
– О, святые угодники! Милорды, да там просто ад кромешный! Я был совсем рядом, меня тоже едва не затянули в свалку. Да-да, господа, это не рыцарский поединок, а настоящая свалка. Никто не думает о чести, о подвигах, люди падают и ползают в грязи, добивая раненых, четверо нападают на одного, не боясь позора, и колют его копьями в спину. У кого сломались копья, те орудуют обломками, как мужичье на ярмарке. А сколько крови! Битва только началась, а уже стоят лужи крови!
Он был ошеломлен, и от него нельзя было добиться большего. Ричард уже было решил послать на разведку своего оруженосца, сообразительного и немногословного Джеймса Тирелла, но в это время прискакал гонец от короля. Ричард с невольной благодарностью подумал о старшем брате: несмотря ни на что, Эдуард позаботился, чтобы в ставке Глостера не остались в неведении.
Гонец короля был суровым, покрытым шрамами воином, побывавшим уже не в одном сражении. Степенно и подробно он поведал о ходе боя. Да, натиск очень жесток, и йоркисты, и ланкастерцы дерутся так, словно каждый из их противников – кровный враг. Королевский авангард понес большие потери, но сейчас государь со своим отрядом вступил в схватку и остановил пехотинцев Делателя Королей. Видел ли он короля? Да, его величество бьется рядом с лордом Гастингсом и над ними вьется королевский штандарт. Он видел также, как зарубили знаменосца, но его величество подхватил знамя и передал его молодому оруженосцу с орлом на щите. Если он не ошибается, этот парень из отряда барона Майсгрейва.
Ричард поинтересовался, что за заминка вышла в начале битвы, и солдат, усмехнувшись, сказал:
– Это все из-за тумана. Ничего не видно на длину древка алебарды. Вот оба войска и встали так, что, начав двигаться, едва не миновали друг друга.
Рыцари Глостера, услыхав это, разразились смехом. Этим людям, привыкшим к крови и смертям, подобное происшествие показалось столь забавным, что они развеселились, как дети, отнюдь не думая о том, что меньше чем в полу миле идет кровавая сеча, где человеческое зверство выступает во всех своих ипостасях в это светлое Пасхальное воскресенье. В отличие от большинства, Глостер казался озабоченным. Подробнее порасспросив гонца, он понял, что войско короля, миновав противника, оказалось у края болота, и теперь ланкастерцы стремятся оттеснить их на зыбкую почву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58