Сейчас на ней было богатое платье из тяжелой миланской парчи, собранное под грудью в складки, дабы скрыть беременность, на деле только сильнее подчеркивавшее положение герцогини.
Шлейф платья нес за нею маленький забавный негритенок, наряженный в экзотическое тряпье, – не только любимая игрушка герцогини, но и предмет, на котором она частенько срывала досаду. Он испуганно поглядывал на свою госпожу круглыми, как пуговицы, глазами; она же шествовала словно богиня, гордо неся голову, которую венчала парчовая шапочка в виде широкого валика, облегавшего голову и очертаниями напоминавшего сердце.
В присутствии придворных и слуг сестры обменялись церемонными реверансами, и Анна, представив баронессу Шенли, поведала Изабелле о цели своего визита. Изабелла улыбнулась Деборе и сейчас же велела одной из придворных дам отвести покой для новой фрейлины. Затем она ласково подхватила сестру под руку и увлекла ее в свою любимую комнату в одной из башенок Савоя. Здесь они уселись в обложенные подушками кресла, а негритенок забился в угол за камином и застыл там в позе туземного божка.
– Прости, что Джордж не смог приветствовать тебя, – сказала герцогиня, когда они остались вдвоем. – Он вчера немного простыл, выпив холодного пива, и я уложила его среди грелок и перин.
Сестры смеялись, но Анна подумала, что ее вполне устраивает такая ситуация, ибо Джордж обычно смущал ее своими дерзкими комплиментами и назойливыми знаками внимания. Это заставляло нервничать Изабеллу.
Анна смотрела на сестру. Несмотря на все свое восхищение ею, она отметила, что та изменилась к худшему: черты лица ее утратили былую выразительность, а сухая кожа начала собираться ранними морщинками вокруг глаз. Однако глаза – прекрасные эмалево-голубые глаза – были все теми же.
Вместе с тем какая-то тень вечного недовольства с годами проступила на кротком облике Изабеллы, а в уголках губ залегли складки, придававшие лицу герцогини несколько брюзгливое выражение. «У нее самые роскошные волосы в Англии, – думала Анна. – Чистое золото, а она так усердно прячет их под головным убором и так высоко выбривает лоб – почти до темени! Эта мода – пятилетней давности, а во Франции она воспринимается едва ли не как дурной вкус».
Анна попыталась высказать все это сестре, но та лишь досадливо отмахнулась:
– Пустое! Я хочу сказать о другом. Я не стала отчитывать тебя при слугах, – голос стал строже, – но на правах старшей сестры отмечу, что бродить пешком по Лондону наследной принцессе никак не годится. Дева Мария! Что станут думать о тебе подданные, когда ты то и дело роняешь королевское достоинство, разгуливая словно какая-то служанка и заглядывая во все лавчонки?
Анна пожала плечами.
– Но ведь отец делает то же, и это не мешает ему оставаться великим герцогом.
– Но он не является наследником престола!
– Верно. Но он выше – он Делатель Королей! Изабелла откинулась в кресле.
– С тобой всегда было трудно договориться, Нэн. Я думала, когда ты повзрослеешь и поумнеешь, это пройдет.
– Ты хочешь сказать, что я глупа, как гусыня? – подняла бровь Анна.
– Упаси Бог! Я бы ни за что не сказала это в глаза члену королевской семьи.
– Но непременно подумала бы, – уточнила Анна и, подойдя к сестре, обняла ее. – Не стоит, Изабель. Мы ведь не виделись почти неделю, и я пришла, потому что соскучилась. Ты знаешь, что для меня ты всегда самая совершенная леди, и я всему учусь у тебя.
Изабелла смягчилась, ласково погладила сестру по щеке и спросила:
– Ты была у мессы в соборе?
– Да. И знаешь, я беседовала с твоей свекровью.
– Бр-р… Что заставило тебя заговорить с этой старой шлюхой?
У Анны распахнулись глаза.
– Бог с тобой, Изабель! Ты ведь всегда звала ее матушкой, вы души не чаяли друг в друге!
– Могла ли я предполагать, что произойдет! Силы небесные! Так опозорить всю семью!
– Насчет семьи это спорно, – задумчиво сказала Анна. – Но, кажется, то, что Эдуард оказался незаконнорожденным, вас с Джорджем должно только радовать. Вы должны быть признательны герцогине, ведь вы теперь стали не только первыми в семье, но и первыми после Ланкастеров, имеющими права на трон.
Изабелла опешила. Несколько минут она не могла ничего вымолвить.
– Помилосердствуй, сестра, – пробормотала она наконец. – Мне это и в голову не приходило… Ради всего святого, не вини меня ни в чем. Ты наследная принцесса, а я…
Анна даже растерялась оттого, как поразили и испугали сестру ее слова.
– Я и не помышляла о престоле, – твердила Изабелла. – У власти – Ланкастеры, а мы всего лишь боковая ветвь Плантагенетов, и все, на что может рассчитывать Джордж, – это по праву законного наследника получить титул и владения своего отца…
В дверь неожиданно постучали. Вошла толстая румяная матрона с добрым простодушным лицом, ведя за руку маленькую дочь Изабеллы, прехорошенькую девочку лет трех. Анна сразу же занялась ею, и герцогиня облегченно вздохнула.
– Малютка хочет к тетушке, – сказала нянька девочки, и Анна подхватила ребенка на руки.
– Моя маленькая Маргарет, мой ангелок, – твердила она, кружа малютку. – У нас папины кудряшки, а глаза мамины – чистые незабудки!
Она повалилась вместе с девочкой на огромную львиную шкуру перед камином и принялась ее щекотать, дуть за воротник, катать с боку на бок так, что Маргарет заливалась хохотом и дрыгала ножками, путаясь в непомерно длинном шлейфе. Кружевной чепчик девочки съехал набок, придавая ребенку такой задорный вид, что Анна и сама расхохоталась. Над ними стояла нянька девочки, смеясь громко и простодушно, так что ее румяное лицо побагровело, а огромный живот колыхался. В дверь с улыбкой заглядывали горничные и придворные дамы, даже паж-негритенок выбрался из своего угла и обнажил в улыбке крохотные жемчужно-белые зубки.
Одна Изабелла сидела прямо. В лице ее не было ни кровинки.
– Довольно! – вдруг резко воскликнула она. Ее голос был словно ушат ледяной воды. Толпившиеся в дверях мигом исчезли, негритенок юркнул я камин, а Маргарет вздрогнула и вцепилась в Анну. Нянька трубно высморкалась и сказала:
– Я сейчас уведу ребенка, миледи.
– Постой!
Изабелла встала, и Анна подумала, что давно не видела сестру в таком гневе.
– Кто позволил тебе, Элспет Болл, входить ко мне без зова, когда я принимаю принцессу Уэльскую? Толстуха пожала плечами.
– Маргарет просилась к тетушке. Анна заметила, что нянька девочки вовсе не боится своей строгой госпожи.
– Если еще раз это повторится – я лишу тебя службы и отправлю обратно в деревню.
Маленькая Маргарет неожиданно расплакалась.
– Вы напугали ребенка, миледи, – сурово заметила Элспет Болл.
Тогда Изабелла смягчилась, поманила пальцем дочь и, когда девочка подошла, легко коснулась губами ее лба.
– Вы видите, что разгневали матушку, Маргарет. За это вы сегодня перед сном пять раз прочтете «De profundis» н дважды «Confiteor». Ступайте, и, надеюсь, в другой раз вы не позволите себе забыть, как должно вести себя.
Когда дверь захлопнулась. Изабелла повернулась к сестре.
– Считаю, что и тебе не следует забываться, Анна. Что думает прислуга, видя принцессу ползающей на четвереньках? Тебе должно быть стыдно, дорогая!
Анна встала.
– Возможно, ты и права. Изабелла. Но скажи, разве наша матушка была так же строга с тобой, как ты с Маргарет?
– Матушка?
Да. Я ведь ее совсем не помню. Изабелла не нашлась, что ответить, но затем резко вскинула голову.
– Она была настоящей дамой.
– А отец мне рассказывал, что, когда их совсем еще детьми обручили, они сбежали с собственной помолвки, чтобы поиграть на заднем дворе Уорвик-Кастл с детьми прислуги, и так увлеклись, что дорогое голландское кружево на платье матушки истрепалось в клочья. – Бог весть, что он тебе рассказывает, – повысила голос герцогиня. – Говорят же тебе, она была настоящая дама и, когда надо, умела поставить батюшку на место.
Анна подошла к окну и распахнула его. Забранное ажурной решеткой, оно выходило на мощенный плоскими плитками известняка двор, где журчал фонтан, ворковали голуби, а вдоль стен тянулись изящные, на итальянский манер, белые аркады. Ее объяла спокойная грусть. Она чувствовала, что с каждой встречей все больше разочаровывается в сестре.
Ребенком она боготворила ее, а теперь все чаще стала замечать, что Изабелла порой бывает раздражительна и спесива, что она любит подолгу толковать о христианском смирении и умерщвлении плоти, сама же даже у себя дома наряжается, будто готова в любую минуту отправиться ко двору.
Сестра, словно броней, пытается защититься высокомерием, в котором есть единственная, но весьма существенная брешь – ее слепая, по-собачьи преданная любовь к супругу. Анна старалась не думать об этом, но все чаще замечала, что надменная и сухая со всеми, даже с отцом, Изабелла становится суетливой и беспомощной, едва на нее взглянет Джордж. Анна стремилась хоть в этом понять сестру, ведь ей самой пришлось испытать, что делает с женщиной любовь. Не ей судить Изабеллу.
Она вспомнила Бордо, вспомнила, сколько безумств сотворила тогда ее раскаленная кровь, как упивалась она Филипом. Анна улыбнулась воспоминаниям и опустила веки.
– О чем ты думаешь, Нэн? – раздался рядом голос сестры.
Анна поймала строгий, требовательный взгляд.
– Так, вздор. Тебе, кстати, не кажется, что пора обедать?
Сестра позвонила в колокольчик.
– Сегодня нам подадут нечто, что ты очень любишь, – улыбаясь, сказала она. – Сейчас же велю накрыть в большом зале.
– О, не стоит, Изабель! Давай пообедаем вдвоем, без кравчих и стольников, как когда-то в детстве, когда ты брала меня к себе и мы беспечно болтали за столом. Признаюсь тебе, я ужасно устала от этикета, от толпы придворных, следящих за каждым проглоченным тобою куском, от этой заунывной, нескончаемой музыки на хорах…
Она увидела широко открытые, изумленные глаза сестры – та порывалась что-то сказать – и поняла, что опять в чем-то не угодила Изабелле. Нет, они решительно перестали понимать друг друга, хотя, возможно, сестра и права, и ей пора перестать быть дикаркой и стать именно такой, какой хотят видеть ее окружающие.
По-видимому, не лице Анны отразилась такая досада, что герцогиня невольно сжалилась и велела подать приборы в свои покои.
Через несколько минут стол был накрыт камчатой скатертью, к нему придвинули удобные кресла, и целая вереница слуг в двухцветных ливреях сервировала обед. Анна знала, что роскошная посуда была слабостью Изабеллы. И сейчас герцогиня не преминула выставить новые приобретения, и Анна вполне искренне восхищалась то солонкой из халцедона, края которой были украшены жемчугом и сапфирами, то чашами, вырезанными из скорлупы кокосовых орехов, с крышечками, покрытыми ажурной резьбой, и изогнутыми, сверкающими золотом ножками, то серебряным кувшином с ручкой в виде извивающейся змеи с агатовыми глазами.
Слушая похвалы, Изабелла разрумянилась и, отослав слуг, принялась потчевать сестру. Кажется, впервые со времени прибытия Анны в Вестминстер сестрам было так хорошо и покойно вдвоем. Они обсуждали блюда, тут же припоминая знакомых и их причуды, смеялись, обменивались остротами.
Неожиданно Анна заметила выглядывающего из-за камина чернокожего пажа. Глаза его следили за каждым жестом дам, ноздри раздувались. Анна указала на него сестре:
– Смотри! Бедняжка голоден. Беги сюда, малыш. И, прежде чем Изабелла успела остановить принцессу, та отрезала и протянула пажу добрый кусок пирога. Негритенок схватил его и проглотил с такой жадностью, что Анна только диву далась. – Дева Мария! Он словно волчонок! Она хотела отрезать еще кусок, но Изабелла остановила ее:
– Не знаю, как обстоит дело в Вестминстере, но в Савое слуги получают пищу в определенное время и в определенном месте. Он не домашнее животное, и Чак знает, что нарушил правила, схватив пирог.
Анна растерянно взглянула на выступ камина, за которым скрылся бедняга Чак.
– Но, дорогая, это же ребенок! Изабелла, изящно держа мизинец на отлете, поднесла к губам устрицу.
– Это маленькое исчадье ада всегда голодно. А за то, что он ослушался, его ждет наказание.
Она произнесла это так, что Анна невольно поежилась.
– Не будь так строга, Изабель. Если кто здесь и заслуживает взыскания, так это я, ибо, не зная порядков твоего дома, сунула ему подачку со стола.
Изабелла проглотила моллюска и, не глядя на сестру, сказала:
– Порой я слышу от вас странные вещи, ваше высочество. Вы вольны поступать, как вам вздумается. Я не трону Чака, хотя выговор за попрошайничество он все же получит. И оставим это, дорогая. Чак вовсе не стоит того, чтобы мы ссорились из-за него. Взгляни-ка лучше, какой сюрприз я для тебя приберегла!
Она подняла серебряную крышку на одном из блюд, и Анна невольно заулыбалась.
– Краб! Какой огромный!
– Я знаю, как ты любишь этих чудовищ, и велела приготовить его с соленым маслом, имбирем и душистыми травами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Шлейф платья нес за нею маленький забавный негритенок, наряженный в экзотическое тряпье, – не только любимая игрушка герцогини, но и предмет, на котором она частенько срывала досаду. Он испуганно поглядывал на свою госпожу круглыми, как пуговицы, глазами; она же шествовала словно богиня, гордо неся голову, которую венчала парчовая шапочка в виде широкого валика, облегавшего голову и очертаниями напоминавшего сердце.
В присутствии придворных и слуг сестры обменялись церемонными реверансами, и Анна, представив баронессу Шенли, поведала Изабелле о цели своего визита. Изабелла улыбнулась Деборе и сейчас же велела одной из придворных дам отвести покой для новой фрейлины. Затем она ласково подхватила сестру под руку и увлекла ее в свою любимую комнату в одной из башенок Савоя. Здесь они уселись в обложенные подушками кресла, а негритенок забился в угол за камином и застыл там в позе туземного божка.
– Прости, что Джордж не смог приветствовать тебя, – сказала герцогиня, когда они остались вдвоем. – Он вчера немного простыл, выпив холодного пива, и я уложила его среди грелок и перин.
Сестры смеялись, но Анна подумала, что ее вполне устраивает такая ситуация, ибо Джордж обычно смущал ее своими дерзкими комплиментами и назойливыми знаками внимания. Это заставляло нервничать Изабеллу.
Анна смотрела на сестру. Несмотря на все свое восхищение ею, она отметила, что та изменилась к худшему: черты лица ее утратили былую выразительность, а сухая кожа начала собираться ранними морщинками вокруг глаз. Однако глаза – прекрасные эмалево-голубые глаза – были все теми же.
Вместе с тем какая-то тень вечного недовольства с годами проступила на кротком облике Изабеллы, а в уголках губ залегли складки, придававшие лицу герцогини несколько брюзгливое выражение. «У нее самые роскошные волосы в Англии, – думала Анна. – Чистое золото, а она так усердно прячет их под головным убором и так высоко выбривает лоб – почти до темени! Эта мода – пятилетней давности, а во Франции она воспринимается едва ли не как дурной вкус».
Анна попыталась высказать все это сестре, но та лишь досадливо отмахнулась:
– Пустое! Я хочу сказать о другом. Я не стала отчитывать тебя при слугах, – голос стал строже, – но на правах старшей сестры отмечу, что бродить пешком по Лондону наследной принцессе никак не годится. Дева Мария! Что станут думать о тебе подданные, когда ты то и дело роняешь королевское достоинство, разгуливая словно какая-то служанка и заглядывая во все лавчонки?
Анна пожала плечами.
– Но ведь отец делает то же, и это не мешает ему оставаться великим герцогом.
– Но он не является наследником престола!
– Верно. Но он выше – он Делатель Королей! Изабелла откинулась в кресле.
– С тобой всегда было трудно договориться, Нэн. Я думала, когда ты повзрослеешь и поумнеешь, это пройдет.
– Ты хочешь сказать, что я глупа, как гусыня? – подняла бровь Анна.
– Упаси Бог! Я бы ни за что не сказала это в глаза члену королевской семьи.
– Но непременно подумала бы, – уточнила Анна и, подойдя к сестре, обняла ее. – Не стоит, Изабель. Мы ведь не виделись почти неделю, и я пришла, потому что соскучилась. Ты знаешь, что для меня ты всегда самая совершенная леди, и я всему учусь у тебя.
Изабелла смягчилась, ласково погладила сестру по щеке и спросила:
– Ты была у мессы в соборе?
– Да. И знаешь, я беседовала с твоей свекровью.
– Бр-р… Что заставило тебя заговорить с этой старой шлюхой?
У Анны распахнулись глаза.
– Бог с тобой, Изабель! Ты ведь всегда звала ее матушкой, вы души не чаяли друг в друге!
– Могла ли я предполагать, что произойдет! Силы небесные! Так опозорить всю семью!
– Насчет семьи это спорно, – задумчиво сказала Анна. – Но, кажется, то, что Эдуард оказался незаконнорожденным, вас с Джорджем должно только радовать. Вы должны быть признательны герцогине, ведь вы теперь стали не только первыми в семье, но и первыми после Ланкастеров, имеющими права на трон.
Изабелла опешила. Несколько минут она не могла ничего вымолвить.
– Помилосердствуй, сестра, – пробормотала она наконец. – Мне это и в голову не приходило… Ради всего святого, не вини меня ни в чем. Ты наследная принцесса, а я…
Анна даже растерялась оттого, как поразили и испугали сестру ее слова.
– Я и не помышляла о престоле, – твердила Изабелла. – У власти – Ланкастеры, а мы всего лишь боковая ветвь Плантагенетов, и все, на что может рассчитывать Джордж, – это по праву законного наследника получить титул и владения своего отца…
В дверь неожиданно постучали. Вошла толстая румяная матрона с добрым простодушным лицом, ведя за руку маленькую дочь Изабеллы, прехорошенькую девочку лет трех. Анна сразу же занялась ею, и герцогиня облегченно вздохнула.
– Малютка хочет к тетушке, – сказала нянька девочки, и Анна подхватила ребенка на руки.
– Моя маленькая Маргарет, мой ангелок, – твердила она, кружа малютку. – У нас папины кудряшки, а глаза мамины – чистые незабудки!
Она повалилась вместе с девочкой на огромную львиную шкуру перед камином и принялась ее щекотать, дуть за воротник, катать с боку на бок так, что Маргарет заливалась хохотом и дрыгала ножками, путаясь в непомерно длинном шлейфе. Кружевной чепчик девочки съехал набок, придавая ребенку такой задорный вид, что Анна и сама расхохоталась. Над ними стояла нянька девочки, смеясь громко и простодушно, так что ее румяное лицо побагровело, а огромный живот колыхался. В дверь с улыбкой заглядывали горничные и придворные дамы, даже паж-негритенок выбрался из своего угла и обнажил в улыбке крохотные жемчужно-белые зубки.
Одна Изабелла сидела прямо. В лице ее не было ни кровинки.
– Довольно! – вдруг резко воскликнула она. Ее голос был словно ушат ледяной воды. Толпившиеся в дверях мигом исчезли, негритенок юркнул я камин, а Маргарет вздрогнула и вцепилась в Анну. Нянька трубно высморкалась и сказала:
– Я сейчас уведу ребенка, миледи.
– Постой!
Изабелла встала, и Анна подумала, что давно не видела сестру в таком гневе.
– Кто позволил тебе, Элспет Болл, входить ко мне без зова, когда я принимаю принцессу Уэльскую? Толстуха пожала плечами.
– Маргарет просилась к тетушке. Анна заметила, что нянька девочки вовсе не боится своей строгой госпожи.
– Если еще раз это повторится – я лишу тебя службы и отправлю обратно в деревню.
Маленькая Маргарет неожиданно расплакалась.
– Вы напугали ребенка, миледи, – сурово заметила Элспет Болл.
Тогда Изабелла смягчилась, поманила пальцем дочь и, когда девочка подошла, легко коснулась губами ее лба.
– Вы видите, что разгневали матушку, Маргарет. За это вы сегодня перед сном пять раз прочтете «De profundis» н дважды «Confiteor». Ступайте, и, надеюсь, в другой раз вы не позволите себе забыть, как должно вести себя.
Когда дверь захлопнулась. Изабелла повернулась к сестре.
– Считаю, что и тебе не следует забываться, Анна. Что думает прислуга, видя принцессу ползающей на четвереньках? Тебе должно быть стыдно, дорогая!
Анна встала.
– Возможно, ты и права. Изабелла. Но скажи, разве наша матушка была так же строга с тобой, как ты с Маргарет?
– Матушка?
Да. Я ведь ее совсем не помню. Изабелла не нашлась, что ответить, но затем резко вскинула голову.
– Она была настоящей дамой.
– А отец мне рассказывал, что, когда их совсем еще детьми обручили, они сбежали с собственной помолвки, чтобы поиграть на заднем дворе Уорвик-Кастл с детьми прислуги, и так увлеклись, что дорогое голландское кружево на платье матушки истрепалось в клочья. – Бог весть, что он тебе рассказывает, – повысила голос герцогиня. – Говорят же тебе, она была настоящая дама и, когда надо, умела поставить батюшку на место.
Анна подошла к окну и распахнула его. Забранное ажурной решеткой, оно выходило на мощенный плоскими плитками известняка двор, где журчал фонтан, ворковали голуби, а вдоль стен тянулись изящные, на итальянский манер, белые аркады. Ее объяла спокойная грусть. Она чувствовала, что с каждой встречей все больше разочаровывается в сестре.
Ребенком она боготворила ее, а теперь все чаще стала замечать, что Изабелла порой бывает раздражительна и спесива, что она любит подолгу толковать о христианском смирении и умерщвлении плоти, сама же даже у себя дома наряжается, будто готова в любую минуту отправиться ко двору.
Сестра, словно броней, пытается защититься высокомерием, в котором есть единственная, но весьма существенная брешь – ее слепая, по-собачьи преданная любовь к супругу. Анна старалась не думать об этом, но все чаще замечала, что надменная и сухая со всеми, даже с отцом, Изабелла становится суетливой и беспомощной, едва на нее взглянет Джордж. Анна стремилась хоть в этом понять сестру, ведь ей самой пришлось испытать, что делает с женщиной любовь. Не ей судить Изабеллу.
Она вспомнила Бордо, вспомнила, сколько безумств сотворила тогда ее раскаленная кровь, как упивалась она Филипом. Анна улыбнулась воспоминаниям и опустила веки.
– О чем ты думаешь, Нэн? – раздался рядом голос сестры.
Анна поймала строгий, требовательный взгляд.
– Так, вздор. Тебе, кстати, не кажется, что пора обедать?
Сестра позвонила в колокольчик.
– Сегодня нам подадут нечто, что ты очень любишь, – улыбаясь, сказала она. – Сейчас же велю накрыть в большом зале.
– О, не стоит, Изабель! Давай пообедаем вдвоем, без кравчих и стольников, как когда-то в детстве, когда ты брала меня к себе и мы беспечно болтали за столом. Признаюсь тебе, я ужасно устала от этикета, от толпы придворных, следящих за каждым проглоченным тобою куском, от этой заунывной, нескончаемой музыки на хорах…
Она увидела широко открытые, изумленные глаза сестры – та порывалась что-то сказать – и поняла, что опять в чем-то не угодила Изабелле. Нет, они решительно перестали понимать друг друга, хотя, возможно, сестра и права, и ей пора перестать быть дикаркой и стать именно такой, какой хотят видеть ее окружающие.
По-видимому, не лице Анны отразилась такая досада, что герцогиня невольно сжалилась и велела подать приборы в свои покои.
Через несколько минут стол был накрыт камчатой скатертью, к нему придвинули удобные кресла, и целая вереница слуг в двухцветных ливреях сервировала обед. Анна знала, что роскошная посуда была слабостью Изабеллы. И сейчас герцогиня не преминула выставить новые приобретения, и Анна вполне искренне восхищалась то солонкой из халцедона, края которой были украшены жемчугом и сапфирами, то чашами, вырезанными из скорлупы кокосовых орехов, с крышечками, покрытыми ажурной резьбой, и изогнутыми, сверкающими золотом ножками, то серебряным кувшином с ручкой в виде извивающейся змеи с агатовыми глазами.
Слушая похвалы, Изабелла разрумянилась и, отослав слуг, принялась потчевать сестру. Кажется, впервые со времени прибытия Анны в Вестминстер сестрам было так хорошо и покойно вдвоем. Они обсуждали блюда, тут же припоминая знакомых и их причуды, смеялись, обменивались остротами.
Неожиданно Анна заметила выглядывающего из-за камина чернокожего пажа. Глаза его следили за каждым жестом дам, ноздри раздувались. Анна указала на него сестре:
– Смотри! Бедняжка голоден. Беги сюда, малыш. И, прежде чем Изабелла успела остановить принцессу, та отрезала и протянула пажу добрый кусок пирога. Негритенок схватил его и проглотил с такой жадностью, что Анна только диву далась. – Дева Мария! Он словно волчонок! Она хотела отрезать еще кусок, но Изабелла остановила ее:
– Не знаю, как обстоит дело в Вестминстере, но в Савое слуги получают пищу в определенное время и в определенном месте. Он не домашнее животное, и Чак знает, что нарушил правила, схватив пирог.
Анна растерянно взглянула на выступ камина, за которым скрылся бедняга Чак.
– Но, дорогая, это же ребенок! Изабелла, изящно держа мизинец на отлете, поднесла к губам устрицу.
– Это маленькое исчадье ада всегда голодно. А за то, что он ослушался, его ждет наказание.
Она произнесла это так, что Анна невольно поежилась.
– Не будь так строга, Изабель. Если кто здесь и заслуживает взыскания, так это я, ибо, не зная порядков твоего дома, сунула ему подачку со стола.
Изабелла проглотила моллюска и, не глядя на сестру, сказала:
– Порой я слышу от вас странные вещи, ваше высочество. Вы вольны поступать, как вам вздумается. Я не трону Чака, хотя выговор за попрошайничество он все же получит. И оставим это, дорогая. Чак вовсе не стоит того, чтобы мы ссорились из-за него. Взгляни-ка лучше, какой сюрприз я для тебя приберегла!
Она подняла серебряную крышку на одном из блюд, и Анна невольно заулыбалась.
– Краб! Какой огромный!
– Я знаю, как ты любишь этих чудовищ, и велела приготовить его с соленым маслом, имбирем и душистыми травами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58