Он вышел, его пурпурная мантия растворилась в полумраке анфилады огромных покоев. Анна смотрела ему вслед. Этот человек, блестяще ладивший и с Ланкастерами, и с Йорками, мог удержаться в любой ситуации. И она не верила ему, ибо уже растеряла слепую веру в то, что, чем выше сан духовного лица, тем больше в нем святости.
– Что скажете о нем, сэр Джейкоб? Вы ведь давно при дворе, а сэр Томас вот уже пятнадцать лет кряду глава архиепископства Кентерберийского.
Камердинер устало вздохнул.
– Он не такой уж и плохой человек. И для своей блестящей карьеры не слишком испорчен. Но он грешен, как и все мы, и, если завтра положение в стране в корне изменится, с готовностью возгласит «Benedicte» Эдуарду Йорку.
– Почему вы думаете, что оно должно измениться? Мой отец не допустит Эдуарда к власти.
– Ваш отец – великий человек, миледи. Но я многое повидал за те годы, что состою при короле Генрихе, и потому скажу, что удача – не самая надежная вещь на свете. Колесо Фортуны вертится быстро, и тот, кто сегодня наверху, завтра может быть низвергнут в пучину.
– Почему вы говорите так безысходно?
– Я уже стар, миледи, я повидал и взлеты и падения моего несчастного короля. И повторяю: счастье – самая непостоянная вещь на земле.
– Отчего же тогда вы всегда оставались при Генрихе? Чем он приворожил вас?
Камергер странно взглянул на принцессу.
– С каких это пор преданность стала вызывать удивление? Или вы, миледи, как и все ваше поколение, жизнь которого совпала с этой войной Роз, пришли к выводу, что честь и верность давно потеряли всякую цену?
Анна промолчала, однако подумала: «Если бы я так считала, то никогда бы не отдала свое сердце самому честному рыцарю в Англии».
Неожиданно лорд Лэтимер с улыбкой спросил принцессу:
– Ваше высочество, случалось ли вам бывать когда-либо в Итонских школах короля Генриха или на строительстве его капеллы в Кембридже?
И когда она отрицательно покачала головой, лорд сказал:
– Чтобы понять душу Генриха Ланкастера, надо видеть это чудо своими глазами. Тогда вы, может быть, поймете, что это за человек – мечтатель и художник. У него душа великого зодчего и поэта. Посмотрели бы вы на эти воздушные кружева из камня, эти парящие своды, витражи и фрески! Видит Бог, и через десятилетия, и через века те, кто увидит дело его жизни, снимут шляпу и присягнут, что это сделано поистине по-королевски!
Анна ничего не ответила. Ей, дочери человека, который мало строил и беспрерывно воевал, не казалось чем-то значительным обычное зодчество – удел цеховых мастеров. И она не понимала воодушевления славного лорда Лэтимера. Разумеется, Анна читала, что в далекие времена в языческом Египте правители-фараоны тоже строили удивительные сооружения – пирамиды, но деяния великого Александра Македонского казались ей куда более славными. К самому же Генриху, несмотря на все его религиозное рвение и увлечение зодчеством, она испытывала только жалость, граничащую с легким презрением. Возможно, это передалось ей от отца, который однажды сказал:
– Будь этот монарх хоть немного властелином, а не только святым, он избавил бы свое несчастное королевство от множества бед.
И в эту минуту Анна внезапно вздохнула с облегчением. Ведь именно благодаря нынешнему безумию короля у нее оказались развязаны руки! И хотя он обещал скрыть ее грех, но, владея ее тайной, полностью подчинил бы ее. Теперь же король превратился в ничто. А значит, ей следует быть сильной. Ибо сегодня только она и ее отец представляют Алую Розу Ланкастеров в Англии.
10.
Половину следующего дня Анна проспала на огромной, покрытой шелковыми простынями постели. Несколько раз она слышала, как в дверь стучали, но ей не хотелось никого видеть. Так сладостно было вновь чувствовать себя мирянкой и вкушать все блага своего положения, а не изводить себя молитвой и постом.
Выспавшись, Анна кликнула служанок и приказала приготовить ванну, добавить в воду душистых эссенций. После грубой власяницы все ее тело зудело и пылало, и теперь она блаженствовала в теплой благоухающей воде, в огромной инкрустированной перламутром ванне. Однако, когда ее придворная дама Сьюзен Баттерфилд отошла к камину, чтобы согреть у огня простыни, Анна вдруг поманила к себе Бланш Уэд.
– Уже прошло много времени, а от отца все нет известий. Добрался ли до цели твой Джек Терсли?
– Разумеется, миледи. И я уверена, со дня на день он возвратится с ответом от вашего батюшки.
В голосе девушки звучала такая уверенность, что Анна успокоилась, а Бланш тут же поведала ей, что в городе есть несколько знатных молодых людей, которые добиваются встречи с прекрасной принцессой, дабы развлечь ее во время благочестивого паломничества и даже, если на то будет ее позволение, прочесть посвященные ей стихи.
Анна рассмеялась.
– Готова поклясться, что, толкуя о прекрасной принцессе, они не преминули воздать должное ее хорошенькой фрейлине. Эти мадригалы они наверняка уже зачитывали и тебе, моя кокетка?
Бланш улыбалась, на ее щеках играли ямочки. Лицо девушки раскраснелось от пара, темные кудряшки прилипли к вискам. Она была прелестна и весела, как птичка. Казалось, ничто не в состоянии смутить ее душевный покой. Выслушав принцессу, она изобразила шутовской реверанс и пропела:
Других она красивей, добрее и честней, И никаких проступков не числится за ней.
Когда Бланш вышла за платьем, к Анне приблизилась недовольная леди Сьюзен. В последнее время, замечая явное благоволение принцессы к юной Уэд, она сердилась и ревновала. И сейчас, укутывая принцессу теплой простыней, она брюзгливо заметила:
– Вы во всем потакаете этой вертихвостке, миледи. А она настолько потеряла стыд, что заигрывает даже с монастырскими послушниками.
Анна ничего не ответила, и тогда Сьюзен добавила теперь уже приторно сладким голосом:
– Вам бы следовало, моя дорогая принцесса, окружить себя людьми верными и преданными, близкими вам по крови…
– То есть, вы хотите сказать, как можно более походящими на вас? Но, видите ли, леди Баттерфилд, вся беда в том, что с Бланш мне весело, а с вами охватывает непреодолимая скука!
Придворная дама сердито сопела, вытирая волосы принцессы.
– Зато я всегда верно служила Невилям, а эта Уэд вертелась при ком угодно, даже при Лиз Вудвиль.
– Ах, моя дорогая, да каждый третий из моей челяди достался мне от супруги Эдуарда Йорка! Я уж не говорю о половине нынешних вельмож Англии, которые еще в прошлом году присягали Эдуарду Йорку столь же ревностно, как сейчас Ланкастерам.
Леди Сьюзен хотела что-то возразить, но в этот миг появилась Бланш Уэд с горничными, несшими платье принцессы, и фрейлина предпочла умолкнуть.
В этот день Анна собиралась посетить ратушу и принять там представителей Местного дворянства и депутацию от городских корпораций и гильдий. Ей хотелось выглядеть как можно лучше, и она решила надеть сшитое по бургундской моде платье из переливающейся яблочно-зеленой тафты.
Широкий золоченый пояс филигранной работы удерживал на месте складки платья под грудью, а сзади вился длинный, обшитый золотым галуном шлейф. Рукава у платья были узкие, облегающие руки до самых пальцев, а отложной воротник сходился от плеч к поясу, открывая по пути прелестный треугольный нагрудник нижнего платья, сплошь расшитого золотом. Волосы принцессы были спрятаны под высокий головной убор, раздвоенный посередине и опушенный по краям светлым мехом. Сзади спускались тонкие кружевные складки вуали, легкой дымкой окутывая шею и обнаженные плечи принцессы.
Леди Сьюзен и Бланш Уэд сновали вокруг, поправляя платье и застегивая неисчислимые пуговки и пряжки. В кои-то веки между ними царило согласие. У ног Анны восторженно вертелся ее любимый белый шпиц, которого она не захотела оставлять в Лондоне. Все то время, что его хозяйка замаливала грехи и несла епитимью, он ее вовсе не видел, и сейчас, соскучившись, прыгал и ластился, так что бубенчики на его ошейнике весело звенели.
Неожиданно, помимо этого звона, Анна различила еще какие-то звуки, долетавшие в открытое окно. Бряцание металла, щелчки подков по плитам, громкие голоса. Торопливо подойдя к окну, она увидела въезжавший во двор отряд лучников, который возглавляли рыцарь в серебристых граненых латах и закутанный в черную сутану священник.
Анна широко распахнула глаза – она узнала обоих! Первым следовал ее двоюродный дядя адмирал лорд Фокенберг, вторым – капеллан Кларенса, некий Джон Мортон, в прошлом стряпчий из Темпла, а ныне духовный наставник и советник герцога. С первого взгляда принцесса решила, что на паломников они не походят. Анна видела, как оба спешились, и, пока Фокенберг отдавал распоряжения своим людям, Джон Мортон почти бегом бросился к лестнице, ведущей в покои архиепископа.
«Если он прибыл не к Томасу Буршье, а к королю, через минуту он вернется», – подумала Анна, ибо ко роля еще ночью перевели в аббатство святого Августи-на, где монарх мог бы пребывать в тиши и покое и где старые узкие окна и толстые стены могли скрыть безумца от посторонних глаз. Этой ночью архиепископ, принцесса и лорд Лэтимер решили, что будут извещать всех о том, что его величество принес обет строгого поста в одиночестве и полном молчании, дабы беседовать с одним Всевышним, и отказывается принимать кого-либо, пусть даже королевству и угрожает всемирный потоп.
В окно ворвался ветер.
– Ваше высочество, следует поторопиться. Уже подали носилки, – сказала леди Сьюзен, протягивая Анне легкий плащ из розового шелка. Но девушка лишь повела плечами.
– Разве вы не видите, сударыня, что прибыли посланцы и мне необходимо знать, чем вызван их визит?
– Но, моя принцесса, в ратуше соберется целый сонм важных персон, а для государственных дел есть и его величество, и милорд архиепископ!
Анна сердито взглянула на нее.
– Девиз дома Баттерфилдов гласит, что смирение и скромность – основные добродетели рода. Вспоминайте об этом почаще, миледи!
В углу покоя прыснула Бланш, а леди Сьюзен склонилась в глубоком реверансе, хотя губы ее побелели от ярости.
Повернувшись к окну, Анна увидела, что священник Джон Мортон, торопливо выйдя из дворца, о чем-то коротко переговорил с Фокенбергом и, по-молодецки вскочив на мула, выехал со двора. Подхватив шуршащий шлейф, Анна поспешила в покои архиепископа.
Его преосвященство она нашла в глубокой оконной нише большого зала и, поцеловав его перстень, спросила, что означает визит капеллана герцога Кларенса.
– Ему нужен только король, – негромко отвечал Томас Буршье.
Анна сверкающим взглядом смотрела на него.
– Не хотите ли вы убедить меня, что священник ни о чем не поведал главе католической церкви Англии?
Лицо архиепископа Кентерберийского оставалось бесстрастным, но спустя минуту он медленно перекрестил принцессу и сказал:
– Мужайтесь, дитя мое. 14 марта, пять дней назад, Эдуард Йорк высадился у местечка Рейвенспур в Йоркшире.
Зрачки Анны расширились.
– О Небо! Значит, снова война…
Больше она не могла вымолвить ни слова. Сердце ее стучало так, словно хотело разбиться о ребра, и покой поплыл перед глазами. Она слегка покачнулась, и архиепископ поспешил поддержать ее.
Анна сжала ладонями виски. Спокойнее. Все это так внезапно, но ведь она давно ожидала этого. Она взглянула на архиепископа:
– А мой отец? Но тот лишь пожал плечами.
– Джон Мортон не слишком распространялся о ходе событий, желая говорить лишь с королем Генрихом. Однако, я полагаю…
Он повернулся к двери, откуда в это время послышался лязг приближающихся шагов закованного воина.
– Я думаю, лорд непременно сообщит вам подробности.
В полумраке романского покоя, освещаемого всего одним факелом, возникла мощная фигура лорда Фокенберга. Шлем он снял, и его круглая голова на короткой шее, казалось, погрузилась в стальные пластины наплечников, украшенных чеканными мордами рогатых ящериц. Рыцарь медленно приблизился и, облобызав перстень архиепископа, преклонил колено перед принцессой.
– Ради всего святого, милорд, не томите, говорите, что случилось!..
Фокенберг молча протянул Анне свернутый пергамент с печатью Делателя Королей.
– Двое суток я скакал из Йоркшира с письмом для вас, принцесса. Герцог Уорвик узнал, что вы находитесь в Кентербери, и передал его через меня, так как я следую в Дувр через Кентское графство.
Анна торопливо сломала печать и развернула свиток. Письмо было кратким. Уорвик сообщал, что лишь недавно проведал о пребывании короля и принцессы Уэльской в Кентербери, и просил их помолиться над прахом великого святого о ниспослании удачи в борьбе с Йорками. Герцог увещевал Анну долго не задерживаться в Кенте, а поспешить обратно в Лондон, где она окажется под надежной защитой Джорджа Кларенса и архиепископа Невиля.
Она опустила руки. Свиток с шуршанием свернулся. Анна потерянно вертела его в руках. Главное, что следовало из этого письма, – отец так и не получил ее известия об измене Джорджа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58