Они были зачесаны назад и собраны в виде тугого маленького шиньона. В том, как она осаждала меня прямыми, личными вопросами, ощущалась сила, граничащая у нее с холодностью.
Я ничего не имела против ее инквизиторского тона. Я привыкла переносить бомбардировку вопросами, которые задавали мне мой отец и братья, когда я шла на свидание или начинала какое-нибудь дело по своему усмотрению. Я возмущалась этим, но для нашего дома это были нормальные взаимоотношения. Таким образом, я никогда не училась, как нужно беседовать. Беседа для меня заключалась в парировании словесных атак и своей защите любой ценой.
Я была удивлена, что принудительный опрос, которому подвергла меня эта женщина, не заставил меня почувствовать себя обороняющейся стороной.
-- Ты замужем? -- спросила женщина.
-- Нет, -- ответила я мягко, но решительно, желая, чтобы она сменила тему.
-- У тебя есть мужчина? -- настаивала она.
-- Нет у меня никого, -- возразила я, начиная чувствовать, как во мне стала просыпаться моя старая обороняющаяся личность.
-- Есть ли тип мужчины, к которому ты неравнодушна? -продолжала она. -- Есть ли какие-то черты личности, которые ты предпочитаешь в мужчине?
На мгновение мне показалось, что она смеется надо мной, но она, как и ее подруги, выглядела искренне заинтересованной. Их лица, выражавшие любопытство и ожидание, успокоили меня. Забыв о своем воинственном характере и том, что, возможно, эти женщины настолько стары, что годятся мне в бабушки, я говорила с ними как с подругами моего возраста, и мы обсуждали мужчин.
-- Он должен быть высоким и красивым, -- начала я. -- У него должно быть чувство юмора. Он должен быть чувствительным, но не бессильным. Он должен быть умным, но не интеллектуалом.
Я понизила голос и доверительным тоном добавила:
-- Мой отец обычно говорил, что интеллектуальные мужчины насквозь слабы и к тому же предатели, все до одного. Мне кажется, я согласна с моим отцом.
-- Это все, чего бы ты хотела от мужчины? -- спросила женщина.
-- Нет, -- поторопилась я сказать. -- Прежде всего, мужчина моей мечты должен быть атлетом.
-- Как твой отец, -- подсказала одна из женщин.
-- Естественно, -- сказала я, обороняясь. -- Мой отец был великим атлетом, легендарным лыжником и пловцом. -- Ты ладила с ним? -- спросила она.
-- Прекрасно, -- восторженно ответила я. -- Я обожаю его. Даже обыкновенные мысли о нем вызывают у меня слезы.
-- Почему же ты не с ним?
-- Я слишком похожа на него, -- объяснила я. -- Во мне есть что-то такое, что я совсем не могу объяснить или контролировать и что гонит меня прочь.
-- А что ты скажешь о своей матери?
-- Моя мать. -- Я вздохнула и сделала на мгновение паузу, чтобы подобрать наилучшие слова для ее описания. -- Она очень сильная. Она сформировала рассудительную сторону моей души. Ту часть, которая молчалива и не нуждается в усилении.
-- Ты была очень близка со своими родителями?
-- В душе, -- да, -- ответила я тихо. -- На деле же я одинока. У меня мало привязанностей.
Затем, как если бы что-то внутри меня прорвалось и вышло наружу, я раскрыла пороки своей личности, чего я не допускала даже для себя самой в наиболее интроспективные моменты.
-- Я скорее использую людей, чем накормлю или обласкаю их, -- сказала я, но сразу же добавила. -- Но я вполне способна чувствовать любовь.
Со смесью облегчения и разочарования я переводила взгляд с одного на другого. Казалось, никто из них не придал какого-либо значения моей исповеди. Женщины продолжали наше общение, спросив, как бы я охарактеризовала себя -- как храброе существо или трусливое.
-- Подтверждено, что я труслива, -- заявила я. -- Но, к несчастью, моя трусость никогда не останавливает меня.
-- Не останавливает от чего? -- допытывалась женщина, задававшая вопросы. Ее черные глаза были серьезны, а широкий разлет ее бровей, подобных линии, нарисованной кусочком угля, выражал хмурое внимание.
-- От того, чтобы делать опасные вещи, -- ответила я. С удовольствием отметив, что они, как оказалось, ждут каждого моего слова, я объяснила, что еще одним из моих серьезных недостатков является моя замечательная способность попадать в неприятности.
-- О какой неприятности, в которую ты попала, ты можешь нам рассказать? -- спросила она. Ее лицо, которое все это время оставалось мрачным, внезапно осветилось сверкающей, почти злобной улыбкой.
-- А как насчет неприятности, в которую я попала сейчас?
Я сказала это полушутя, но все же опасаясь, что они могут неправильно понять мое замечание. К моему удивлению и облегчению, все они засмеялись и стали выкрикивать возгласы на манер сельских жителей, которые делают так, когда что-то дерзкое или смешное поражает их.
-- Как же ты оказалась в Соединенных Штатах? -- задала вопрос одна из женщин, когда они все затихли. Я пожала плечами, действительно не зная, что сказать.
-- Я хотела ходить здесь в школу, -- наконец пробормотала я. -- В Англии я была первой, но мне там не очень нравилось, за исключением возможности хорошо проводить время. Я действительно не знаю, что я хочу узнать. Думаю, что я сейчас в поиске чего-то, хотя и не знаю точно, чего.
-- Это возвращает нас к моему первому вопросу, -- сказала женщина. Ее тонкое, дерзкое лицо и ее темные глаза оживились и выглядели по-звериному. -- Ты ищешь мужчину?
-- Думаю, что да, -- согласилась я, раздраженно затем добавив: -- А какая женщина не делает этого? И почему вы меня спрашиваете так настойчиво об этом? Вы что-то имеете в виду? Это что, какой-то тест?
-- Конечно, кое-кого мы имеем в виду, -- вставила Делия Флорес. -- Но это не мужчина. -- Она и остальные заулыбались и стали взвизгивать от смеха с таким весельем, что я не смогла сдержаться и тоже захихикала.
-- В каком-то смысле это тест, -- заверила меня допытывающаяся женщина, как только все успокоились. Она помолчала мгновение, ее глаза выражали бдительность и раздумья. -- Из того, что ты рассказала мне, я могу сделать вывод, что ты вполне принадлежишь к среднему классу, -- продолжила она и быстрым движением широко расставила руки в жесте вынужденного принятия. -- Но чем же еще может быть немецкая женщина, рожденная в Новом Свете? -- Она гневно смотрела на меня и с едва скрываемой ухмылкой на губах добавила: -- У людей среднего класса и мечты среднего класса.
Видя, что я на грани взрыва, Мариано Аурелиано объяснил, что она задала все эти вопросы потому, что присутствующие просто интересовались мной. Лишь очень редко у них бывают гости и едва ли когда-нибудь были среди них молодые.
-- Это не означает, что я должна выносить оскорбления, -пожаловалась я.
Не обращая внимания на мои слова, Мариано Аурелиано продолжал оправдывать женщин. Его вежливый тон и успокаивающие похлопывания по спине расплавили мой гнев точно так, как было до этого. Его улыбка была такой ангельски трогательной, что у меня ни на мгновение не возникло сомнений в его искренности, когда он начал льстить мне. Он сказал, что я являюсь одной из самых экстраординарных, самых замечательных личностей, которую они когда-либо встречали. Я была так растрогана, что предложила ему спросить о чем угодно, что он хотел бы знать обо мне.
-- Ты чувствуешь себя значительной? -- был его вопрос.
Я кивнула.
-- Каждый из нас является очень значительным для самого себя, -- заявила я. -- Да, я думаю, что я значительна, не в общем смысле, а по-особенному, для себя.
И я подробно высказалась о позитивном самопонимании, самоуважении и о том, как жизненно важно укреплять наше ощущение значительности для того, чтобы быть физически здоровыми личностями.
-- А что ты думаешь о женщинах? -- спросил он. -- Как ты думаешь, они более, или менее значительны, чем мужчины?
-- Совершенно очевидно, что мужчины более значительны, -сказала я. -- У женщин нет выбора. Они должны быть менее значительными для того, чтобы семейная жизнь катилась, так сказать, по гладкой дороге.
-- Но правильно ли это? -- настаивал Мариано Аурелиано.
-- Ну, конечно, это правильно, -- заявила я. -- Мужчины по своей природе являются высшими существами. Именно поэтому они движут миром. Я была выращена авторитарным отцом, который, несмотря на то, что воспитывал меня так же свободно, как и моих братьев, дал мне понять, что определенные вещи не являются особенно важными для женщины. Вот почему я не знаю, чем я занимаюсь в школе или чего я хочу от жизни. -- Я посмотрела на Мариано Аурелиано и беспомощным расстроенным тоном добавила:
-- Я думаю, что я ищу мужчину, который был бы так же уверен в себе, как мой отец.
-- Она -- простушка! -- вставила реплику одна из женщин.
-- Нет, нет, это не так, -- успокоил всех Мариано Аурелиано. -- Она просто смущена и так же упряма, как ее отец.
-- Ее немецкий отец, -- подчеркнуто дополнил его м-р Флорес, выделяя слово немецкий. Он спустился с дерева, как листок, мягко и бесшумно, и положил себе совершенно немыслимое количество пищи.
-- Как ты прав, -- согласился и усмехнулся Мариано Аурелиано. -- Будучи такой же упрямой, как ее немецкий отец, она просто повторяет то, что слышала всю свою жизнь.
Гнев, нарастающий во мне и ощущаемый как некая таинственная лихорадка, был вызван не только тем, что они говорили обо мне, но и тем, что они обсуждали меня так, как будто я отсутствовала.
-- Она безнадежна, -- сказала другая женщина.
-- Она превосходна для своей роли, -- убежденно защищал меня Мариано Аурелиано.
М-р Флорес поддержал Мариано Аурелиано. И лишь одна из женщин, молчавшая до сих пор, глубоким охрипшим голосом сказала, что я прекрасно подхожу для своей роли.
Она была высокой и стройной. Ее бледное лицо, изможденное и суровое, обрамлялось заплетенными в косы белыми волосами и освещалось большими светлыми глазами. Несмотря на ее поношенную, серого цвета одежду, в ней была какая-то врожденная элегантность.
-- Как вы все обращаетесь со мной? -- закричала я, не в силах дальше сдерживать себя. -- Вы что, не понимаете, как это оскорбительно -- слушать разговоры о себе, как будто меня здесь нет?
Мариано Аурелиано остановил на мне свой разъяренный взгляд.
-- Тебя здесь нет, -- сказал он тоном, лишенным каких-либо эмоций. -- По крайней мере, еще нет. И самое важное, что ты не идешь в счет. Ни сейчас, ни когда-либо еще.
Я чуть не упала в обморок от гнева. Никто никогда не говорил со мной так грубо и с таким безразличием к моим чувствам.
-- Да плевать я на вас всех хотела, проклятые старые пердуны! -- завопила я.
-- Подумать только! Немецкая провинциалка! -- воскликнул Мариано Аурелиано, и они все засмеялись.
Я собиралась вскочить и убежать, но Мариано Аурелиано несколько раз легонько похлопал меня по спине.
-- Ну, ну, -- мурлыкал он, как если бы баюкал малютку
И так же как в прошлый раз, вместо того, чтобы оскорбиться, что со мной обращаются как с ребенком, я почувствовала, как мой гнев исчез. Я ощущала счастливую легкость. Непонимающе покачивая головой, я смотрела на чих и хихикала.
-- Я училась говорить по-испански на улицах Каракаса, -сказала я, -- общаясь с подонками. Я умею отвратительно ругаться.
-- Кажется, тебе только что понравились сладкие тамалес? -- спросила Делия, закрывая глаза в знак вежливого понимания. Ее вопрос стал как бы паролем. Допрос прекратился.
-- Конечно, ей понравились! -- ответил за меня м-р Флорес. -- Только она хочет, чтобы ей положили побольше. У нее просто ненасытный аппетит. -- Он подошел, чтобы сесть рядом со мной. -- Мариано Аурелиано превзошел сам себя и приготовил настоящее чудо.
-- Вы имеете в виду, что еду готовил он? -- недоверчиво спросила я. -- У него есть все эти женщины -- и он готовит?
Огорчившись, что мои слова могут быть не так расценены, я поспешила оправдаться и объяснила, что меня бесконечно удивляет то, что мексиканец должен готовить, когда в доме есть женщины. В их смехе звучало понимание и того, о чем я не собиралась говорить.
-- Особенно, если эти женщины его. Не это ли ты имела в виду? -- спросил м-р Флорес. Его слова сопровождались общим смехом.
-- Ты совершенно права, они женщины Мариано. Или, чтобы быть точнее, Мариано принадлежит им.
Он весело хлопнул себя по колену, затем повернулся к самой высокой из женщин -- той, которая высказалась лишь однажды, -и спросил:
-- Почему бы тебе не рассказать ей о нас?
-- Само собой разумеется, у м-ра Аурелиано не может быть так много жен, -- начала оправдываться я, все еще огорченная своей оплошностью.
-- Почему бы и нет? -- парировала женщина, и все засмеялись опять. Это был радостный молодой смех, однако он не принес мне облегчения. -- Все мы здесь связаны вместе нашей борьбой, нашей глубокой привязанностью друг к другу и осознанием того, что друг без друга ничего не возможно, -сказала она.
-- Не являетесь ли вы частью религиозной группы? -спросила я голосом, выдававшим возрастающие во мне тревожные предчувствия. -- Или не принадлежите ли к одному из видов коммуны?
-- Мы принадлежим силе, -- ответила женщина. -- Мои компаньоны и я являемся наследниками древней традиции. Мы -часть мифа.
Не понимая, что она говорит, я быстро взглянула на других:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Я ничего не имела против ее инквизиторского тона. Я привыкла переносить бомбардировку вопросами, которые задавали мне мой отец и братья, когда я шла на свидание или начинала какое-нибудь дело по своему усмотрению. Я возмущалась этим, но для нашего дома это были нормальные взаимоотношения. Таким образом, я никогда не училась, как нужно беседовать. Беседа для меня заключалась в парировании словесных атак и своей защите любой ценой.
Я была удивлена, что принудительный опрос, которому подвергла меня эта женщина, не заставил меня почувствовать себя обороняющейся стороной.
-- Ты замужем? -- спросила женщина.
-- Нет, -- ответила я мягко, но решительно, желая, чтобы она сменила тему.
-- У тебя есть мужчина? -- настаивала она.
-- Нет у меня никого, -- возразила я, начиная чувствовать, как во мне стала просыпаться моя старая обороняющаяся личность.
-- Есть ли тип мужчины, к которому ты неравнодушна? -продолжала она. -- Есть ли какие-то черты личности, которые ты предпочитаешь в мужчине?
На мгновение мне показалось, что она смеется надо мной, но она, как и ее подруги, выглядела искренне заинтересованной. Их лица, выражавшие любопытство и ожидание, успокоили меня. Забыв о своем воинственном характере и том, что, возможно, эти женщины настолько стары, что годятся мне в бабушки, я говорила с ними как с подругами моего возраста, и мы обсуждали мужчин.
-- Он должен быть высоким и красивым, -- начала я. -- У него должно быть чувство юмора. Он должен быть чувствительным, но не бессильным. Он должен быть умным, но не интеллектуалом.
Я понизила голос и доверительным тоном добавила:
-- Мой отец обычно говорил, что интеллектуальные мужчины насквозь слабы и к тому же предатели, все до одного. Мне кажется, я согласна с моим отцом.
-- Это все, чего бы ты хотела от мужчины? -- спросила женщина.
-- Нет, -- поторопилась я сказать. -- Прежде всего, мужчина моей мечты должен быть атлетом.
-- Как твой отец, -- подсказала одна из женщин.
-- Естественно, -- сказала я, обороняясь. -- Мой отец был великим атлетом, легендарным лыжником и пловцом. -- Ты ладила с ним? -- спросила она.
-- Прекрасно, -- восторженно ответила я. -- Я обожаю его. Даже обыкновенные мысли о нем вызывают у меня слезы.
-- Почему же ты не с ним?
-- Я слишком похожа на него, -- объяснила я. -- Во мне есть что-то такое, что я совсем не могу объяснить или контролировать и что гонит меня прочь.
-- А что ты скажешь о своей матери?
-- Моя мать. -- Я вздохнула и сделала на мгновение паузу, чтобы подобрать наилучшие слова для ее описания. -- Она очень сильная. Она сформировала рассудительную сторону моей души. Ту часть, которая молчалива и не нуждается в усилении.
-- Ты была очень близка со своими родителями?
-- В душе, -- да, -- ответила я тихо. -- На деле же я одинока. У меня мало привязанностей.
Затем, как если бы что-то внутри меня прорвалось и вышло наружу, я раскрыла пороки своей личности, чего я не допускала даже для себя самой в наиболее интроспективные моменты.
-- Я скорее использую людей, чем накормлю или обласкаю их, -- сказала я, но сразу же добавила. -- Но я вполне способна чувствовать любовь.
Со смесью облегчения и разочарования я переводила взгляд с одного на другого. Казалось, никто из них не придал какого-либо значения моей исповеди. Женщины продолжали наше общение, спросив, как бы я охарактеризовала себя -- как храброе существо или трусливое.
-- Подтверждено, что я труслива, -- заявила я. -- Но, к несчастью, моя трусость никогда не останавливает меня.
-- Не останавливает от чего? -- допытывалась женщина, задававшая вопросы. Ее черные глаза были серьезны, а широкий разлет ее бровей, подобных линии, нарисованной кусочком угля, выражал хмурое внимание.
-- От того, чтобы делать опасные вещи, -- ответила я. С удовольствием отметив, что они, как оказалось, ждут каждого моего слова, я объяснила, что еще одним из моих серьезных недостатков является моя замечательная способность попадать в неприятности.
-- О какой неприятности, в которую ты попала, ты можешь нам рассказать? -- спросила она. Ее лицо, которое все это время оставалось мрачным, внезапно осветилось сверкающей, почти злобной улыбкой.
-- А как насчет неприятности, в которую я попала сейчас?
Я сказала это полушутя, но все же опасаясь, что они могут неправильно понять мое замечание. К моему удивлению и облегчению, все они засмеялись и стали выкрикивать возгласы на манер сельских жителей, которые делают так, когда что-то дерзкое или смешное поражает их.
-- Как же ты оказалась в Соединенных Штатах? -- задала вопрос одна из женщин, когда они все затихли. Я пожала плечами, действительно не зная, что сказать.
-- Я хотела ходить здесь в школу, -- наконец пробормотала я. -- В Англии я была первой, но мне там не очень нравилось, за исключением возможности хорошо проводить время. Я действительно не знаю, что я хочу узнать. Думаю, что я сейчас в поиске чего-то, хотя и не знаю точно, чего.
-- Это возвращает нас к моему первому вопросу, -- сказала женщина. Ее тонкое, дерзкое лицо и ее темные глаза оживились и выглядели по-звериному. -- Ты ищешь мужчину?
-- Думаю, что да, -- согласилась я, раздраженно затем добавив: -- А какая женщина не делает этого? И почему вы меня спрашиваете так настойчиво об этом? Вы что-то имеете в виду? Это что, какой-то тест?
-- Конечно, кое-кого мы имеем в виду, -- вставила Делия Флорес. -- Но это не мужчина. -- Она и остальные заулыбались и стали взвизгивать от смеха с таким весельем, что я не смогла сдержаться и тоже захихикала.
-- В каком-то смысле это тест, -- заверила меня допытывающаяся женщина, как только все успокоились. Она помолчала мгновение, ее глаза выражали бдительность и раздумья. -- Из того, что ты рассказала мне, я могу сделать вывод, что ты вполне принадлежишь к среднему классу, -- продолжила она и быстрым движением широко расставила руки в жесте вынужденного принятия. -- Но чем же еще может быть немецкая женщина, рожденная в Новом Свете? -- Она гневно смотрела на меня и с едва скрываемой ухмылкой на губах добавила: -- У людей среднего класса и мечты среднего класса.
Видя, что я на грани взрыва, Мариано Аурелиано объяснил, что она задала все эти вопросы потому, что присутствующие просто интересовались мной. Лишь очень редко у них бывают гости и едва ли когда-нибудь были среди них молодые.
-- Это не означает, что я должна выносить оскорбления, -пожаловалась я.
Не обращая внимания на мои слова, Мариано Аурелиано продолжал оправдывать женщин. Его вежливый тон и успокаивающие похлопывания по спине расплавили мой гнев точно так, как было до этого. Его улыбка была такой ангельски трогательной, что у меня ни на мгновение не возникло сомнений в его искренности, когда он начал льстить мне. Он сказал, что я являюсь одной из самых экстраординарных, самых замечательных личностей, которую они когда-либо встречали. Я была так растрогана, что предложила ему спросить о чем угодно, что он хотел бы знать обо мне.
-- Ты чувствуешь себя значительной? -- был его вопрос.
Я кивнула.
-- Каждый из нас является очень значительным для самого себя, -- заявила я. -- Да, я думаю, что я значительна, не в общем смысле, а по-особенному, для себя.
И я подробно высказалась о позитивном самопонимании, самоуважении и о том, как жизненно важно укреплять наше ощущение значительности для того, чтобы быть физически здоровыми личностями.
-- А что ты думаешь о женщинах? -- спросил он. -- Как ты думаешь, они более, или менее значительны, чем мужчины?
-- Совершенно очевидно, что мужчины более значительны, -сказала я. -- У женщин нет выбора. Они должны быть менее значительными для того, чтобы семейная жизнь катилась, так сказать, по гладкой дороге.
-- Но правильно ли это? -- настаивал Мариано Аурелиано.
-- Ну, конечно, это правильно, -- заявила я. -- Мужчины по своей природе являются высшими существами. Именно поэтому они движут миром. Я была выращена авторитарным отцом, который, несмотря на то, что воспитывал меня так же свободно, как и моих братьев, дал мне понять, что определенные вещи не являются особенно важными для женщины. Вот почему я не знаю, чем я занимаюсь в школе или чего я хочу от жизни. -- Я посмотрела на Мариано Аурелиано и беспомощным расстроенным тоном добавила:
-- Я думаю, что я ищу мужчину, который был бы так же уверен в себе, как мой отец.
-- Она -- простушка! -- вставила реплику одна из женщин.
-- Нет, нет, это не так, -- успокоил всех Мариано Аурелиано. -- Она просто смущена и так же упряма, как ее отец.
-- Ее немецкий отец, -- подчеркнуто дополнил его м-р Флорес, выделяя слово немецкий. Он спустился с дерева, как листок, мягко и бесшумно, и положил себе совершенно немыслимое количество пищи.
-- Как ты прав, -- согласился и усмехнулся Мариано Аурелиано. -- Будучи такой же упрямой, как ее немецкий отец, она просто повторяет то, что слышала всю свою жизнь.
Гнев, нарастающий во мне и ощущаемый как некая таинственная лихорадка, был вызван не только тем, что они говорили обо мне, но и тем, что они обсуждали меня так, как будто я отсутствовала.
-- Она безнадежна, -- сказала другая женщина.
-- Она превосходна для своей роли, -- убежденно защищал меня Мариано Аурелиано.
М-р Флорес поддержал Мариано Аурелиано. И лишь одна из женщин, молчавшая до сих пор, глубоким охрипшим голосом сказала, что я прекрасно подхожу для своей роли.
Она была высокой и стройной. Ее бледное лицо, изможденное и суровое, обрамлялось заплетенными в косы белыми волосами и освещалось большими светлыми глазами. Несмотря на ее поношенную, серого цвета одежду, в ней была какая-то врожденная элегантность.
-- Как вы все обращаетесь со мной? -- закричала я, не в силах дальше сдерживать себя. -- Вы что, не понимаете, как это оскорбительно -- слушать разговоры о себе, как будто меня здесь нет?
Мариано Аурелиано остановил на мне свой разъяренный взгляд.
-- Тебя здесь нет, -- сказал он тоном, лишенным каких-либо эмоций. -- По крайней мере, еще нет. И самое важное, что ты не идешь в счет. Ни сейчас, ни когда-либо еще.
Я чуть не упала в обморок от гнева. Никто никогда не говорил со мной так грубо и с таким безразличием к моим чувствам.
-- Да плевать я на вас всех хотела, проклятые старые пердуны! -- завопила я.
-- Подумать только! Немецкая провинциалка! -- воскликнул Мариано Аурелиано, и они все засмеялись.
Я собиралась вскочить и убежать, но Мариано Аурелиано несколько раз легонько похлопал меня по спине.
-- Ну, ну, -- мурлыкал он, как если бы баюкал малютку
И так же как в прошлый раз, вместо того, чтобы оскорбиться, что со мной обращаются как с ребенком, я почувствовала, как мой гнев исчез. Я ощущала счастливую легкость. Непонимающе покачивая головой, я смотрела на чих и хихикала.
-- Я училась говорить по-испански на улицах Каракаса, -сказала я, -- общаясь с подонками. Я умею отвратительно ругаться.
-- Кажется, тебе только что понравились сладкие тамалес? -- спросила Делия, закрывая глаза в знак вежливого понимания. Ее вопрос стал как бы паролем. Допрос прекратился.
-- Конечно, ей понравились! -- ответил за меня м-р Флорес. -- Только она хочет, чтобы ей положили побольше. У нее просто ненасытный аппетит. -- Он подошел, чтобы сесть рядом со мной. -- Мариано Аурелиано превзошел сам себя и приготовил настоящее чудо.
-- Вы имеете в виду, что еду готовил он? -- недоверчиво спросила я. -- У него есть все эти женщины -- и он готовит?
Огорчившись, что мои слова могут быть не так расценены, я поспешила оправдаться и объяснила, что меня бесконечно удивляет то, что мексиканец должен готовить, когда в доме есть женщины. В их смехе звучало понимание и того, о чем я не собиралась говорить.
-- Особенно, если эти женщины его. Не это ли ты имела в виду? -- спросил м-р Флорес. Его слова сопровождались общим смехом.
-- Ты совершенно права, они женщины Мариано. Или, чтобы быть точнее, Мариано принадлежит им.
Он весело хлопнул себя по колену, затем повернулся к самой высокой из женщин -- той, которая высказалась лишь однажды, -и спросил:
-- Почему бы тебе не рассказать ей о нас?
-- Само собой разумеется, у м-ра Аурелиано не может быть так много жен, -- начала оправдываться я, все еще огорченная своей оплошностью.
-- Почему бы и нет? -- парировала женщина, и все засмеялись опять. Это был радостный молодой смех, однако он не принес мне облегчения. -- Все мы здесь связаны вместе нашей борьбой, нашей глубокой привязанностью друг к другу и осознанием того, что друг без друга ничего не возможно, -сказала она.
-- Не являетесь ли вы частью религиозной группы? -спросила я голосом, выдававшим возрастающие во мне тревожные предчувствия. -- Или не принадлежите ли к одному из видов коммуны?
-- Мы принадлежим силе, -- ответила женщина. -- Мои компаньоны и я являемся наследниками древней традиции. Мы -часть мифа.
Не понимая, что она говорит, я быстро взглянула на других:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50