Я уставилась на нее в изумлении, удивляясь про себя, как она может так по-научному излагать свои мысли.
-- Потребность мужчин господствовать над другими и отсутствие у женщин интереса к выражению или формулированию того, что они знают, и каким образом узнали, является самым гнусным сплавом,-- продолжала Эсперанса. -- Это вынуждает женщин с самого рождения признавать, что их предназначение -домашний очаг, любовь, семья, рождение детей и самопожертвование. Женщины были исключены из основных форм абстрактного мышления и приучены к зависимости. Их так тщательно воспитывали в вере, что мужчины должны за них думать, что женщины в конце концов перестали мыслить.
-- Женщины вполне способны мыслить, -- перебила я ее.
-- Женщины способны сформулировать, чему они научились, -поправила меня Эсперанса. -- А они научились тому, что определили мужчины. Мужчины определили саму природу знания и исключили из нее все, что имеет отношение к женскому. А если оставили что-то, то в негативном свете. И женщины это приняли.
-- Ты отстала от жизни, -- небрежно заметила я. -- Сейчас женщины могут делать все, что угодно, к чему их влечет сердце. Они имеют открытый доступ к учебным центрам и почти к любой работе, которую выполняют мужчины.
-- Однако все это бессмысленно, поскольку у них нет системы поддержки, фундамента, -- настаивала Эсперанса. -- И что хорошего в том, что они имеют доступ ко всему, что имеют мужчины, если их продолжают считать существами низшего порядка, которые должны принимать мужские отношения и правила поведения для того, чтобы добиться успеха? Те, кто действительно добиваются успеха, являются совершенными перевертышами. И они тоже свысока смотрят на женщин.
По мнению мужчин, материнская утроба женщин ограничивает их умственно и физически. В этом причина того, что женщинам, хотя они и имеют доступ к знанию, не позволяли помогать в определении того, чем является данное знание.
-- Взгляни на философов, например, -- предложила Эсперанса. -- Чистые мыслители. Некоторые из них недоброжелательно относятся к женщинам. Другие более умны и охотно признают, что женщины могут быть такими же способными, как и мужчины, если бы не тот факт, что женщины не интересуются мыслительными процессами. А если интересуются, то им не следует делать этого. Потому что женщине больше идет, чтобы она следовала своей природе: была бы образованной, но зависела от мужчины.
Все это Эсперанса высказала с непререкаемой категоричностью. Тем не менее через несколько мгновений меня охватили сомнения. -- Если знание является ничем иным, как мужским созданием, тогда почему ты настаиваешь, чтобы я шла учиться?
-- Потому что ты ведьма и как ведьма должна знать, с чем тебе придется иметь дело и как ты будешь это делать, -ответила она. -- Прежде чем ты от чего-то отказываешься, нужно понять, почему ты это делаешь.
Понимаешь, дело в том, что в наше время знание выведено из достижений только на пути разума. Но у женщин иной путь, никогда даже не принимающийся во внимание. Этот путь может дополнить знание, но это должен быть такой вклад, который ничего общего не имеет с путем разума.
-- С чем же тогда оно имеет дело? -- поинтересовалась я.
-- Это тебе решать, когда ты освоишь инструменты мышления и осознания.
Я окончательно запуталась.
-- Маги предлагают, чтобы мужчины не обладали исключительным правом на разум. Сейчас кажется, что они его имеют, потому что почва, на которой они могут применять разум, -- это почва, где преобладает мужское начало. Давай попробуем применить разум к той почве, где преобладает женское начало. Это, естественно, тот перевернутый конус, который я тебе рисовала. Связь женщин с самим духом.
Она склонила голову набок, раздумывая, как лучше выразить свою мысль. -- Эту связь нужно рассматривать с другой стороны разума. Это та сторона, которая никогда раньше не использовалась -- женская сторона разума.
-- Что означает женская сторона разума, Эсперанса?
-- Очень многое. Сновидение, конечно, тоже. -- Она вопросительно взглянула на меня, но я молчала.
Ее глубокий смех удивил меня.
-- Я знаю, чего ты ждешь от магов. Ты хочешь ритуальных обрядов, заклинаний. Странных мистических культов. Хочешь петь. Хочешь быть наедине с природой. Хочешь общаться с водяными духами. Ты хочешь язычества. Какой-то романтический взгляд на то, что делают маги. Очень по-германски.
-- Для прыжка в неведомое тебе нужны мужество и разум, -продолжала она. -- Только имея их, ты сможешь показать себе и другим те сокровища, которые сможешь найти.
Она наклонилась ко мне, как бы открывая какую-то тайну. Потом почесала затылок и чихнула пять раз, как это делал смотритель. -- Тебе нужно воздействовать на свою магическую сторону, -- сказала она.
-- А это что?
-- Матка.
Как если бы ее не интересовала моя реакция, она произнесла это так отчужденно и спокойно, что я почти и не расслышала. Вдруг осознав абсурдность ее слов, я выпрямилась и посмотрела на остальных.
-- Матка! -- повторила Эсперанса. -- Матка -- это сугубо женский орган. Это она дает женщинам дополнительное преимущество, ту дополнительную силу, которая направляет их энергию.
Она объяснила, что мужчины, стремясь к господству, добились успеха, уменьшая таинственную силу женщины, превращая ее матку в чисто биологический орган, единственной функцией которого является воспроизводство, вынашивание мужского семени.
Как бы подчиняясь намеку. Нелида встала, обошла вокруг стола и встала позади меня. -- Ты помнишь легенду о Благовещенье? -- прошептала она мне на ухо.
Хихикнув, я повернулась к ней.
-- Нет.
Тем же доверительным шепотом она стала рассказывать мне, что в иудейско-христианской традиции только мужчины слышат голос Бога. Женщины лишены этой привилегии, за исключением Девы Марии.
Нелида сказала, что ангел, шепчущий Марии, это, конечно, естественно. А неестественно то, что ангел должен был ей только сказать, что Она родит Сына Божьего. Матка получила не знание, а только обещание семени Божьего. Бог-мужчина, который, в свою очередь, породил другого Бога-мужчину.
Я хотела подумать, порассуждать над всем этим, но мой разум был в тупике. -- А мужчины-маги? -- спросило я. -- У них же нет матки, но у них есть прямая связь с духом.
Эсперанса посмотрела на меня с нескрываемым удовольствием, потом посмотрела назад через плечо, как будто боялась, что кто-то подслушает, и прошептала:
-- Маги способны сливаться с намерением, с духом, потому что они отказываются от того, что четко определяет их мужественность. И они больше не мужчины.
Глава 17
Нагваль Исидоро Балтасар мерил шагами комнату совсем не так, как он делал это обычно, расхаживая по своей прямоугольной студии. Раньше его шаги действовали на меня успокаивающе. Теперь, напротив, они беспокоили меня, и в этом чувствовалась какая-то угроза. Мне пришел в голову образ тигра, рыщущего в зарослях, -- не того, который готов внезапно броситься на свою жертву, а такого, который чувствует какую-то опасность.
Я отвлеклась от своей рукописи и уже хотела спросить, что произошло, когда он сказал:
-- Мы едем в Мексику.
Он это произнес так, что я рассмеялась. Мрачность и серьезность его тона спровоцировали мой шутливый вопрос:
-- Ты на мне женишься там?
Зло взглянув на меня, он резко остановился и рявкнул: -Это не шутка. Это серьезно. -- Затем вдруг улыбнулся и покачал головой. -- Что это я? -- произнес он, сделав забавный беспомощный жест. -- Рассердился на тебя, как будто у меня есть на это время. Позор! Нагваль Хуан Матус предупреждал, что мы связаны до конца.
Он крепко обнял меня, как будто я долго отсутствовала и только что вернулась.
-- Не очень-то мне хочется ехать с тобой в Мексику.
-- Отставить разговоры. Больше нет времени. -- Он сказал это, как военный, отдающий приказы. А мне было весело и нельзя было удержаться, чтобы не съязвить:
-- Яволь, майн группенфюрер!
Он расслабился и рассмеялся.
Мы ехали по Аризоне, и на меня вдруг нахлынуло странное новое чувство, какого я еще никогда не испытывала: в нем была абсолютная уверенность. Физически я ощутила такой утробный холод, от которого тело покрылось гусиной кожей. Что-то было не так.
-- У меня был приступ интуиции. Что-то плохо! -- сказала я, повышая голос против собственного желания.
Исидоро Балтасар кивнул и сказал сухим тоном:
-- Маги уходят.
-- Когда? -- невольно вскрикнула я.
-- Может, завтра или послезавтра. Или через месяц. Но уход неминуем.
С облегчением вздохнув, я откинулась на спинку сиденья и сознательно расслабилась.
-- Они говорят, что собираются уходить, еще с того дня, как я их встретила, а уже больше трех лет прошло, -пробормотала я про себя, но лучше от этого мне не стало.
Исидоро Балтасар повернулся и посмотрел на меня. На лице была маска полного презрения. Было видно, что он пытается скрыть свое недовольство. Улыбнувшись, он хлопнул меня по колену и тихо сказал:
-- В мире магов мы не можем привязываться к фактам. Если маги говорят что-то так долго, что это начинает раздражать, -значит, они готовят тебя к этому. Не смешивай их магические пути со своими дурацкими путями. -- И тут же осадил меня своими строгим взглядом неулыбающихся глаз.
Я молча кивнула. Его слова не рассердили меня. Я была слишком напугана и сидела тихо.
Дорога отняла немного времени, а может быть, мне так показалось. Мы по очереди спали и вели машину и к полудню следующего дня были у дома ведьм. Как только затих мотор, мы оба выпрыгнули из машины и, хлопнув дверьми, побежали в дом.
-- В чем дело? -- спросил смотритель. Он стоял у парадной двери, явно озадаченный нашим внезапным и шумным прибытием. -Вы что, воюете или гоняетесь друг за другом? -- Он посмотрел сначала на Исидоро Балтасара, потом на меня. -- Ого, как разогнались!
-- Когда? Когда вы уходите? -- Повторяла я механически, не в состоянии больше сдерживать свои растущие беспокойство и страх.
Смеясь, смотритель ободряюще похлопал меня по спине, и произнес: -- Я никуда не собираюсь. От меня так просто не отделаешься. -- Его слова прозвучали достаточно искренне, но не рассеяли мою тревогу.
Я изучающе смотрела в его лицо, в глаза, пытаясь определить, не обманывает ли он, но видела в них только доброту и искренность. Осознав, что Исидоро Балтасар ушел, я снова напряглась. Он исчез бесшумно и быстро, словно тень.
Почувствовав мое волнение, смотритель указал на дом. Оттуда послышался протестующий голос Исидоро Балтасара, а потом его смех.
-- Все здесь? -- спросила я, обходя смотрителя.
-- Они дома, но туда тебе нельзя. Тебя не ждали и попросили меня поговорить с тобой. -- Он широко раскинул руки, преграждая мне путь и не слыша моих возражений, потом взял меня за руку и увел от двери. -- Пойдем во двор и соберем немного листьев, -- предложил он, -- сожжем их, а пепел оставим водяным феям. Может, они превратят его в золото.
Собирая листья в кучи, мы не разговаривали, и физическая работа, скрежет грабель по земле успокоили меня.
Мы долго собирали и сжигали листья. Неожиданно я почувствовала, что во дворе появился кто-то еще. Я обернулась и увидела Флоринду. Сидя на скамейке под деревом сапоге в белых брюках и в белом жакете, она была похожа на привидение. Ее лицо затеняла широкополая соломенная шляпа, а в руке был кружевной веер. Она казалась неземным существом и выглядела такой отчужденной, что я просто застыла на месте, абсолютно завороженная. Я сделала к ней несколько шагов, но она никак не прореагировала на мое присутствие, и я остановилась. Не страх быть отверженной, а скорее какое-то неписаное, но подсознательно признаваемое правило удерживало меня от того, чтобы привлечь ее внимание.
Когда к ней присоединился смотритель, я взяла грабли, прислоненные к дереву, и медленно приблизилась. Рассеянно улыбаясь, смотритель взглянул на меня, поглощенный речью Флоринды. Они говорили на незнакомом мне языке, но я слушала как зачарованная. Не знаю почему -- то ли из-за языка, то ли из-за привязанности к старику, -- но ее хрипловатый голос звучал ласково, необычно и особенно нежно.
Внезапно она поднялась со скамейки и зигзагами, словно в ней развернулась какая-то скрытая пружина, пошла через расчищенный двор, задерживаясь на мгновенье, словно колибри, у каждого дерева, прикасаясь то там, то тут к листу или цветку.
Я подняла руку, чтобы привлечь ее внимание, но меня отвлекла ярко-голубая бабочка, отбрасывавшая в воздухе голубые тени. Она подлетела ко мне и опустилась на руку. Широкие трепещущие крылья раскрылись, и их густая тень упала мне на пальцы. Она потерла лапками головку, и, несколько раз сложив и расправив крылышки, снова взлетела, оставив на моем среднем пальце кольцо в форме треугольной бабочки.
В уверенности, что это оптический обман, я несколько раз тряхнула кистью. -- Фокус, да? -- спросила я смотрителя срывающимся голосом. -- Оптический обман?
Смотритель покачал головой, и его лицо сморщила самая лучезарная из всех улыбок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50