-- Только помаши ему, -- прошептал он.
Смотритель поднялся с ящика. Его свободный жакет и брюки развевались на ветру, словно крылья. Он тихо засмеялся, потом наклонился назад и, слившись с порывом ветра, сделал двойное сальто назад. Мгновение он казался подвешенным высоко в воздухе. Он не приземлился на землю, но исчез, как будто бы ветер унес его прочь.
-- Куда он ушел? -- прошептала я в благоговении.
-- На другую сторону, -- Исидоро Балтасар смеялся с детским восхищением. -- Это его способ сказать тебе "до свидания".
Он сел в машину, и мы снова двинулись. Он подшучивал надо мной, поглядывал на меня время от времени и передразнивал.
-- Что тебя беспокоит, нибелунга? -- спросил он наконец.
-- Ты знаешь кто он, разве нет? -- произнесла я обвиняюще. -- Он не смотритель, ведь так?
Исидоро Балтасар слегка нахмурился, затем после долгого молчания напомнил мне, что для меня нагваль Хуан Матус был Мариано Аурелиано. Он уверил меня, что должны быть очень важные причины в том, что я знаю его под этим именем.
-- Я уверен, что у старика есть очень веские основания для того, чтобы не открывать тебе свое имя.
Я доказывала, что с тех пор, как я знаю, кто такой Мариано Аурелиано, я не вижу смысла в таком странном поведении старика.
-- И еще, -- подчеркнула я самодовольно. -- Я знаю, кто такой смотритель. -- Я мельком взглянула по сторонам, чтобы видеть реакцию Исидоро Балтасара. Его лицо ничего не выражало.
-- Как и все люди в мире магов, смотритель -- маг, -сказал он. -- Но ты не знаешь, кто он. -- Он на мгновение повернулся ко мне, а затем опять сконцентрировался на дороге. -- После всех этих лет я точно не знаю, кем любой из магов является на самом деле, в том числе нагваль Хуан Матус. Так как я с ним уже долго, то, кажется, знаю, кто он. Однако когда он оборачивается спиной, я всегда в проигрыше.
Очень увлеченно Исидоро Балтасар продолжал говорить, что в повседневной жизни наши субъективные состояния распределяются между всеми нашими друзьями. Поэтому мы всегда знаем, что наши друзья сделают в данных условиях.
-- Ты ошибается, ты смертельно неправ, -- закричала я. -Не знать о том, что наши друзья сделают в определенных условиях, -- самое захватывающее в жизни. Это одна из многих захватывающих вещей. Не говори мне, что ты хочешь их отбросить.
-- Мы не знаем, что наши друзья сделают на самом деле, -объяснял он терпеливо. -- Но мы можем составить список возможностей, которые окажутся правильными. Уверяю тебя, это очень длинный список, бесконечный перечень. Мы не должны спрашивать наших друзей об их предпочтении в вопросах порядка составления этого списка. Все, что нам нужно делать, это поставить себя на их место и отмечать возможности, подходящие нам. Они будут истинны для всех, потому что мы разделяем их. Наши субъективные состояния распределяются на всех.
Он сказал, что наши субъективные знания о мире известны нам как здравый смысл, который может слегка отличаться от группы к группе, от культуры к культуре. Но несмотря на все эти различия, здравый смысл достаточно однороден, чтобы оправдать заявление, что повседневный мир -- мир межсубъектный.
-- Маги, однако, приспособились к тому, что здравый смысл вообще не задействуется, -- отметил он. -- У них есть другой вид здравого смысла, потому что у них другие субъективные состояния.
-- Ты имеешь в виду, что они как существа с другой планеты? -- спросила я.
Исидоро Балтасар засмеялся.
-- Да, они как существа с другой планеты.
-- И поэтому они так таинственны?
-- Я не думаю, что таинственность -- это правильный термин, -- заметил он задумчиво. -- Они по-другому общаются с повседневным миром. Их поведение кажется таинственным нам, потому что мы не разделяем их взглядов. А так как мы не имеем никаких стандартов, чтобы измерить, что есть повседневный мир для них, нам проще верить, что их поведение таинственно.
-- Они делают то же, что и мы: они спят, они готовят пищу, они читают, -- вставила я. -- Хотя я никогда не могла поймать их в действии. Поверь мне, они таинственны.
Улыбаясь, он покачал головой.
-- Ты видела все, что они хотели, чтобы ты видела, -настаивал он. -- И хотя они ничего не скрывали от тебя, ты не могла видеть. Это все.
Я была близка к тому, чтобы возразить, но боялась, что это не понравится ему. Ведь не так важно, прав ли он, кроме того, я действительно не поняла, о чем он говорил, однако почувствовала, что все попытки узнать что-либо не дали мне ключа к тому, кем были эти люди или что они делали. Вздохнув, я закрыла глаза и опустила голову на спинку сидения.
Пока мы ехали, я снова начала говорить о своем сне: насколько реальным было видеть его храпящим на соломенном матрасе. Я рассказала ему о диалоге с Мариано Аурелиано, о тепле его руки. Чем больше я говорила, тем больше убеждалась, что это был вовсе не сон. Я пришла в такое возбужденное состояние, что перестала плакать.
-- Я не знаю, что они сделали со мной, -- сказала я. -- Я не совсем уверена, во сне я или нет даже сейчас. Флоринда говорила мне, что я сновижу-наяву.
Исидоро Балтасар кивнул, потом тихо сказал:
-- Нагваль Хуан Матус называет это состоянием повышенного осознания.
-- Повышенного осознания, -- повторила я.
Слова легко сорвались с моего языка, несмотря на то, что они звучали совсем не так как сновидение-наяву. Я смутно вспомнила, что слышала их раньше. Или Флоринда, или Эсперанса пользовались этим термином, но я не могла вспомнить, в каком контексте. Слова были на грани того, чтобы подсказать мне что-то важное, но мозг уже слишком устал от безуспешных попыток перечислить, что я делала день за днем в доме магов.
Как бы я ни старалась, все равно оставались определенные эпизоды, которые невозможно было пересказать. Я нащупывала слова, которые сразу же как-то тускнели и умирали перед самыми моими глазами, так же, как и картины, полуувиденные и полувспомненные. Не то чтобы я забыла что-нибудь, но образы приходили ко мне фрагментарно, как не совсем подходящие куски головоломки. Это забывание было физическим ощущением, как будто туман застилал часть моего мозга.
-- Так сновидение-наяву и повышенное осознание -- это одно и то же?!
Более чем вопрос, это было заявление, смысл которого выскочил из меня. Я передвинулась на сиденье, поджимая под себя ноги, садясь лицом к Исидоро Балтасару. Солнце подчеркивало его профиль. Черные вьющиеся волосы ниспадали с высокого лба, четкие скулы, крупный нос и подбородок, точеные губы делали его похожим на римлянина.
-- Я, наверное, до сих пор в повышенном осознании, -сказала я. -- Я никогда не замечала тебя раньше.
Машина качнулась на дороге, когда Исидоро Балтасар запрокинул голову назад и засмеялся.
-- Ты определенно сновидишь-наяву, -- заявил он, хлопнув ладонями по коленям. -- Разве ты не помнишь, что я маленький, смуглый, и выгляжу по-домашнему?
Я хихикнула. Не потому, что согласилась с его описанием, но потому, что это было единственное, что я вспомнила о нем: лекция, которую он давал в день, когда мы формально познакомились. Мое веселье сразу же превратилось в страшное беспокойство. Казалось, что прошли месяцы вместо двух только дней, с тех пор, как мы приехали в дом магов.
-- Время идет по-другому в мире магов, -- сказал Исидоро Балтасар, как будто он говорил без звука. -- И каждый ощущает его по-разному.
Потом он признался, что одним из наиболее сложных аспектов его ученичества было иметь дело с соответствием событий потоку времени. Часто все они смешивались в уме, спутывая образы, опускавшиеся вглубь, когда он пытался на них сфокусироваться.
-- Только сейчас с помощью нагваля я вспомнил те аспекты и события обучения, которые произошли несколько лет назад, -сказал он.
-- Как он помогает тебе? -- спросила я. -- Он тебя гипнотизирует?
-- Он заставляет меня изменять уровни осознания, и когда это происходит, я не просто вспоминаю прошлые события, я заново переживаю их.
-- Как он это делает? -- не унималась я. -- Я имею в виду заставляет тебя изменять уровни.
-- До недавнего времени я полагал, что это совершалось резким хлопком по спине между лопатками, -- сказал он. -- Но сейчас я совершенно уверен, что просто его присутствие заставляло меня изменять уровни осознания.
-- Значит, он гипнотизировал тебя, -- настаивала я.
Он покачал головой и сказал:
-- Маги -- мастера изменения уровней осознания. Некоторые из них настолько сильны, что могут изменять уровни осознания у других.
Я кивнула. У меня уже имелось множество вопросов, но он жестом попросил терпения.
-- Маги, -- продолжал он, -- заставляют увидеть, что природа окружающей реальности отлична от того, какой мы ее воспринимаем, вернее от того, какой нас научили ее воспринимать. На интеллектуальном уровне мы заставляем себя самих убедиться, что культура предопределяет, кто мы есть, как себя вести, что мы должны знать, что мы способны чувствовать. Но мы не желаем воплощать эту идею, приняв ее как конкретное практическое предложение. Причина в том, что мы не принимаем утверждения, что культура также предопределяет и то, что мы способны воспринимать.
Магия позволяет нам осознать другие реальности, различные возможности, касающиеся не только окружающего нас мира, но и нас самих, в такой степени, какой мы даже не можем себе представить в самых смелых предположениях о себе самих и о нашем окружении.
Меня удивило, что я сумела принять его слова так легко, хотя и не поняла их.
-- Маг не только осознает различные реальности, -продолжал он, --ной использует эти знания на практике. Маги знают -- не только интеллектуально, но и практически, -- что реальность, или мир как мы его знаем, заключается во взятом у каждого из нас согласии в том, каков этот мир. Согласие может быть разрушено, так как это всего лишь социальное явление. И как только оно будет разрушено, весь мир рухнет вместе с ним.
Заметив, что я не могу следовать за его мыслью, он попытался представить ее с другой стороны. Он сказал, что социальный мир ограничивает наше восприятие в пределах его пригодности вести нас через путаницу переживаний в повседневной жизни. Социальный мир определяет, что нам воспринимать, то есть ставит рамки нашим способностям восприятия.
-- Восприятие мага действует за пределами согласованных рамок, -- отметил он. -- Они построены и поддерживаются словами, языком, мыслями. Это и есть согласование.
-- А маги не соглашаются? -- спросила я на всякий случай, пытаясь понять то, что он говорит.
-- Они соглашаются, -- сказал Исидоро Балтасар, радостно улыбнувшись. -- Но у них совершенно иное соглашение. Маги отбрасывают обычное соглашение не только интеллектуально, но также и физически, или еще как бы там это ни называть. Маги разрушают рамки социально определенного восприятия, и чтобы понять, что они имеют в виду, надо начать с практики. Поэтому каждый должен быть предан идее, каждый должен расстаться с разумом так же, как и с телом. Это должен быть бесстрашный и сознательный выбор.
-- Тело? -- спросила я подозрительно, немедленно заинтересовавшись, какой вид ритуала может предполагаться. -Что они хотят от моего тела?
-- Ничего, нибелунга, -- засмеялся он. Потом уже серьезным добрым тоном добавил, что ни мое тело, ни мой разум не были еще в таком состоянии, чтобы следовать трудному пути магов. Видя, что я готова запротестовать, он быстро признал, что ничего дурного не произошло ни с моим умом, ни с моим телом.
-- Одну минутку! -- резко прервала я.
Исидоро Балтасар проигнорировал мой порыв и продолжал, что мир магов -- обманчивый мир, и что недостаточно понять его интуитивно. Каждому нужно также усвоить его интеллектуально.
-- Вопреки тому, во что верят люди, -- объяснял он, -маги не практикуют мрачные эзотерические ритуалы, но стоят впереди нашего времени. А суть нашего времени -- это разум. В целом мы разумные люди. Маги, однако, люди разума, что имеет совсем другое значение. Маги романтически относятся к идеям; они развили разум до его пределов, поверив для этого, что только при полном понимании интеллект может включить в себя принципы магии без потерь со стороны его уравновешенности и целостности. Именно в этом маги решительно отличаются от нас. У нас очень мало уравновешенности и еще меньше целостности.
Он посмотрел на меня с ясной улыбкой. У меня было неприятное впечатление, что он знает точно, о чем я думаю, или даже о том, о чем я вообще не могу думать. Я поняла его слова, но их значение ускользнуло от меня. Я не знала, что сказать. Я даже не знала, о чем спросить. Впервые в жизни я чувствовала себя крайне глупо. Это состояние не заставляло чувствовать себя неадекватно, хотя я ясно понимала, что он прав. Я всегда очень поверхностно и неглубоко относилась к интеллекту. Быть романтичной в идеях -- это абсолютно чуждая для меня концепция.
Через несколько часов мы были на границе США в Аризоне. Было очень трудно вести машину, так как начала сказываться усталость. Я хотела поговорить, но не знала, что сказать, -даже не так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50