Успокоившись, охранник отошел, опять выключив свет и заперев дверь. Пафнутьев успел заметить, что запор на двери сделан неплохо — рядом с ручкой была привинчена мощная никелированная щеколда. Она была неплохо сделана каким-то умельцем. Ее толщина, петли, надежные шурупы не оставляли сомнений — вывернуть ее он не смог бы и с развязанными руками, разве что высадил бы вместе с дверью.
Изможденный, с разбитой головой и скованными руками, брошенный в холодную ванну в каком-то сжатом, неудобном положении, Пафнутьев забылся в тяжелом бредовом состоянии, как вдруг опять вспыхнул свет и распахнулась дверь — охранник опять проверял, все ли в порядке. Убедившись, что никаких неожиданностей от пленника ждать не приходится, он, успокоенный, снова запер дверь и выключил свет, Его шаги затихли во второй комнате и в квартире Установилась полная тишина. Сколько ни вслушивался Пафнутьев, он не мог уловить ни единого звука. Парень скорее всего опять лег. Пафнутьев решил, что у него есть примерно полчаса времени до того, как вернется Амон, до того, как охранник его снова решит проверить...
Полчаса. Это страшно много и совершенно ничего.
* * *
«Вставай, Пафнутьев, вставай, дрянь безмозглая! Вставай, дурака кусок!» — попытался как-то подстегнуть себя Пафнутьев, но ни призывы, ни оскорбления не придали ему сил. Единственное, что удалось сделать, это с неимоверными усилиями перевернуться на спину. Сдавленные наручниками руки да еще под весом его тяжелого тела болели. Перевернувшись на спину, он хотя бы принял какое-то осмысленное положение, не лежал трупом, мешком, не лежал, как лежат на обочинах дорог сбитые машинами люди.
Когда его заталкивали сюда, он успел заметить, что ванная сделана в современном стиле — когда один длинный гусак использовался и для рукомойника и для наполнения ванны — стоило его лишь повернуть в сторону. Это замечательное инженерное решение, позволявшее размер ванной свести до одного метра свободной площади, тем не менее, имело и свои недостатки — длинная, сантиметров тридцать труба, как ее ни крути, всегда находила несколько сантиметров мертвой зоны, когда вода уже не текла в раковину, но еще не достигала ванны. У Пафнутьева дома была точно такая же система, ее достоинства и недостатки он изучил предостаточно, когда ему приходилось срочно сматываться из дома, пока не прибегали со скандалами и угрозами залитые им соседи.
Лежа на спине, Пафнутьев постарался соскользнуть по дну ванны как можно дальше вперед, так чтобы ногами можно было дотянуться до кранов. И через некоторое время это ему удалось — подняв ноги, он нащупал голыми ступнями ручки кранов. На ощупь нетрудно было определить, в котором из них идет горячая вода, в котором холодная. Он попытался открыть воду, уперевшись ступней в кран — не получилось, слишком плотно он был завинчен. Как он понял, в этой квартире жил неплохой хозяин и многое здесь было переделано — добротно, надежно, надолго. В этой ванне тоже ничего не болталось, не подтекало.
В следующей попытке Пафнутьев попытался ручку крана с короткими рожками, торчащими в стороны, обхватить скрученными проволокой ступнями, завести ручку между ступнями. Рожки были острыми, конструкторам и в голову не приходило, что кому-то придется открывать крап ногами, да еще и связанными. Наконец, превозмогая страшную боль, Пафнутьеву удалось затолкать ручку крана между ступнями и чуть повернуть его. После этого пришлось все повторять сначала — высвобождать ручку, выворачивать сколько было можно ноги, перехватывать ручку и снова заталкивать ее между ступнями, и снова поворачивать. Так продолжалось раз пять, пока он не почувствовал, что из крана побежала тонкая струйка воды. Она была холодная и немного освежила его пылающие ступни. После этого он нашел в себе силы сделать еще несколько поворотов крана. Теперь из него шла сильная струя.
Пафнутьев почувствовал, что ванная постепенно наполняется холодной водой. Теперь его задача заключалась в том, чтобы передвигая гусак, найти тот небольшой просвет, когда вода, еще не достигнув раковины, но уже выйдя из зоны над ванной, пошла бы на пол. Па это у него ушло немного времени, несколько минут. И по шуму он понял — вода идет на пол. Ему повезло — на полу лежало какое-то тряпье, грязная одежда, и струя, попадая на этот ворох, падала почти бесшумно, растекаясь по полу, проникая во все щели, дыры, отверстия, какие только могли оставить нерадивые строители, пьяные пэтэушники, криворукие отделочники.
Теперь оставалось только ждать и молить Бога, чтобы подольше не приходил Амон, чтобы крепче заснул его охранник. В ближайшие полчаса мокрые пятна должны появиться на потолках нижнего этажа и слабонервные, взвинченные, гневливые граждане примчатся выяснять отношения. Если, конечно, в квартирах на нижнем этаже кто-то окажется дома, если он будет достаточно скандальным. В этом был расчет Пафнутьева и все его надежды.
Протягивая время от времени ноги, Пафнутьев нащупывал холодную струю и еще раз убеждался, что вода идет, куда надо, мимо раковины, мимо ванны, прямо на пол, что напор достаточный. И снова затихал, боясь неосторожным движением произвести какой-нибудь звук, привлечь внимание охранника, похоже, задремавшего у телевизора.
Но проходила минута за минутой, вода текла беспрепятственно и никто к нему не заглядывал. Если дверь в ванной подогнана не очень плотно, а подобные двери никогда плотно не подгоняются, значит, вода уже должна просочиться в коридор, в прихожую, на кухню. И если она не нашли щели здесь, она найдет их там, и наверняка просочится, должна просочиться на нижний этаж.
Не имея возможности ничего больше сделать для своего спасения, Пафнутьев мысленно благодарил и бригадира, продававшего цемент при строительстве, и пэтэушников, которые из лени и неистребимой страсти пакостить и шкодить, могли положить плиты перекрытия насухо — тогда бы вода по оставленным щелям текла с этажа на этаж, рождая в душах соседей жажду мщения.
Ему в голову пришла еще одна затея — свесив ноги за край ванны, упершись головой в стенку, он начал выталкивать неповоротливое свое тело из ванны, пытаясь одновременно перевернуться на живот. Прошло несколько минут страшных усилий и это ему удалось — он стоял на полу, на коленях и был так счастлив, словно удалось вообще вырваться отсюда. После этого он приподнялся на ноги и попытался лицом нащупать ручки кранов. А нащупав, постарался за них зацепить полотенце, которым был затянут его рот. Полотенце соскальзывало, он бился лицом о краны, разбивая в кровь брови, нос, но снова и снова цеплял ткань за краники и сдвигал, сдвигал полотенце по миллиметру, пока рот его не оказался свободным. Пафнутьев жадно вдохнул воздух, приник к струе и сделал несколько глотков, потом подставил голову под струю.
Слух Пафнутьева обострился настолько, что он слышал малейшие звуки в квартире, голоса На площадке, даже, кажется, крики детей во дворе дома. Но он ждал возбужденных голосов на площадке, ждал звонка в дверь...
Этих звуков не было.
Он ожидал, что соседи начнут колотить шваброй в потолок, бить молотками по трубам отопления — и этого не было. Вода продолжала течь, но в ванне не скапливалась, значит уходила в прихожую, на кухню, растекалась по комнате. И если охранник до сих пор не прибежал, значит, действительно заснул.
И наконец, наступил момент, когда Пафнутьев услышал возбужденные голоса на площадке. Женские, мужские, готовые скандалить, возмущаться, жаловаться. И еще через некоторое время раздался звонок в дверь. В квартире было тихо, никто не торопился открывать. С площадки опять позвонили, дольше, настойчивее. И лишь тогда в комнате послышалось какое-то движение, потом Пафнутьев услышал проклятия, — видимо, охранник, проснувшись, увидел воду на полу.
Дальше началось что-то невообразимое — в дверь стучали ногами, звонили, ничего не понимающий охранник метался по квартире, через дверь пытался успокоить соседей, но те убедившись, что в доме люди все-таки есть, колотили ногами еще сильнее, истеричнее. Ворвавшись в ванную и увидев стоящего на коленях Пафнутьева, охранник размахнулся, чтобы ударить его, но в это время снова раздался звонок, и он бросился на площадку, чтобы успокоить соседей.
Едва Пафнутьев услышал щелчок открываемого замка, едва он понял, что дверь открыта, он заорал так, как не орал никогда в жизни, и, наверно, уже никогда так орать не сможет. Не дано человеку дважды в жизни кричать с такой яростью, с такой надеждой на спасение, с таким желанием спастись.
— Помогите! — орал Пафнутьев, высунув голову яз ванны.
Дверь на площадку была тут же, в двух метрах, и соседи прекрасно его слышали, а, услышав, наверняка ощутили, как по их спинам пробежали мурашки ужаса. — Убивают! Помогите! Милиция!
Голоса на площадке на мгновение затихли и воспользовавшись этой тишиной Пафнутьев заорал снова, так что кажется даже сорвал голос, но нет, набрав воздуха, он заорал вновь, хрипло и безнадежно, не произнося слов, только рев раненого зверя.
Дверь на площадку захлопнулась и в ванную ворвался взбешенный охранник. Теперь в его глазах уже не было сонного безразличия — была злоба, но был и страх. Он не знал что делать, все переменилось так быстро и так необратимо, что он просто не знал, что предпринять. И сделал единственное, на что был способен — со всего размаха ударил Пафнутьева по лицу, принялся снова натягивать ему на рот сползшее полотенце, по у него ничего не получалось — Пафнутьев вертел головой, извивался всем телом, склонившись, прятал голову от ударов. В дверь беспрестанно звонили, колотили ногами, Пафнутьев слышал, что голосов на площадке стало больше, видимо, люди выходили из других квартир. Наверняка кто-то уже звонил в домоуправление, в милицию.
Оставив Пафнутьева, охранник бросился в комнату, притащил сумку, начал в панике бросать в нее вещи, потом рванулся к телефону, но не успел набрать номер, как Пафнутьев, собравшись с силами, снова заорал так, что голоса на площадке опять смолкли и тут же в дверь начали колотить с удвоенной силой. Тогда охранник, потеряв самообладание, схватил гантелю и снова ворвался в ванную. Размахнувшись, он с силой опустил железную гантелю Пафнутьеву на голову. Но за секунду до того, как потерять сознание, Пафнутьев услышал как на площадке грохнул выстрел. И, опрокидываясь в ванную, он успел лишь подумать — неужели Амон?
А когда открыл глаза, то увидел, что все еще лежит в ванне, но руки его свободны, ноги тоже развязаны, а над ним, перекрывая лампочку, так что от головы шло золотистое сияние, стоял майор Шаланда. На его обильном лице было примерно равное количество беспокойства и насмешки.
— Что, Паша? — спросил он. — Доигрался?
— Шаланда, — прошептал Пафнутьев. И столько нежности, столько признательности было в его голосе, сколько не слышала от него ни одна женщина в самые интимные моменты жизни. — Шаланда, — шептал Пафнутьев и две слезинки невольно выкатились из его глаз.
— Да ладно тебе, — смутился Шаланда. — Нашел время... Вставай, хватит тебе здесь валяться. Срам-то прикрыл бы чем-нибудь... Тоже еще, корифей следственной мысли!
* * *
Был ли Пафнутьев счастлив в жизни? Вряд ли. Вопроса этого он старался себе не задавать, не задавал он таких вопросов и никому другому. Это была запретная тема. В чем-то она была даже неприличной, и когда он слышал подобные вопросы по радио или телевидению, выключал звук, чтобы не видеть срамоты и того, кто спрашивает, и того, кто вынужден отвечать. Слишком много в этом вопросе было действительно запретного, касающегося только его и никого больше.
Девушки, которые время от времени пересекали его жизненный путь и могли бы сделать его счастливым, эти девушки не задерживались. Бог их знает, почему... И хорошие девушки, он готов был и дальше общаться с ними. Но проходило время и как-то само собой получалось, что девушки эти исчезали. То он забывал позвонить, а потом звонок уже не имел смысла, то он задерживался в командировке, а вернувшись, обнаруживал, что его место занято, то вообще такой пустяк случался, что его и вспомнить было невозможно. Не было в Пафнутьеве блеска, игры, огня... Не звонил он среди ночи, не слал судорожных телеграмм из поездок, к цветам тоже относится без должного понимания их роли и значения.
Был ли он скуповатым? Нет, часто готов был отдать все по первой же просьбе. Но и тратить деньги мимоходом, не задумываясь... Тоже не умел. А напрасно. Часто именно денежные траты, легкие и обильные, производят на девушек самое неотразимое впечатление. Глупы, конечно, но что делать, такие уж они есть.
Может быть дело в том, что каждый раз знакомство получалось у него довольно своеобразным — попадались среди его девушек потерпевшие, пострадавшие, свидетельницы, была однажды и преступница, хотя ее лучше назвать правонарушительницей, как-то женственнее звучит. Как раз с ней-то у Пафнутьева и был самый долгий и трепетный роман, были и цветы, и пустые траты денег, и судорожные ночные звонки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Изможденный, с разбитой головой и скованными руками, брошенный в холодную ванну в каком-то сжатом, неудобном положении, Пафнутьев забылся в тяжелом бредовом состоянии, как вдруг опять вспыхнул свет и распахнулась дверь — охранник опять проверял, все ли в порядке. Убедившись, что никаких неожиданностей от пленника ждать не приходится, он, успокоенный, снова запер дверь и выключил свет, Его шаги затихли во второй комнате и в квартире Установилась полная тишина. Сколько ни вслушивался Пафнутьев, он не мог уловить ни единого звука. Парень скорее всего опять лег. Пафнутьев решил, что у него есть примерно полчаса времени до того, как вернется Амон, до того, как охранник его снова решит проверить...
Полчаса. Это страшно много и совершенно ничего.
* * *
«Вставай, Пафнутьев, вставай, дрянь безмозглая! Вставай, дурака кусок!» — попытался как-то подстегнуть себя Пафнутьев, но ни призывы, ни оскорбления не придали ему сил. Единственное, что удалось сделать, это с неимоверными усилиями перевернуться на спину. Сдавленные наручниками руки да еще под весом его тяжелого тела болели. Перевернувшись на спину, он хотя бы принял какое-то осмысленное положение, не лежал трупом, мешком, не лежал, как лежат на обочинах дорог сбитые машинами люди.
Когда его заталкивали сюда, он успел заметить, что ванная сделана в современном стиле — когда один длинный гусак использовался и для рукомойника и для наполнения ванны — стоило его лишь повернуть в сторону. Это замечательное инженерное решение, позволявшее размер ванной свести до одного метра свободной площади, тем не менее, имело и свои недостатки — длинная, сантиметров тридцать труба, как ее ни крути, всегда находила несколько сантиметров мертвой зоны, когда вода уже не текла в раковину, но еще не достигала ванны. У Пафнутьева дома была точно такая же система, ее достоинства и недостатки он изучил предостаточно, когда ему приходилось срочно сматываться из дома, пока не прибегали со скандалами и угрозами залитые им соседи.
Лежа на спине, Пафнутьев постарался соскользнуть по дну ванны как можно дальше вперед, так чтобы ногами можно было дотянуться до кранов. И через некоторое время это ему удалось — подняв ноги, он нащупал голыми ступнями ручки кранов. На ощупь нетрудно было определить, в котором из них идет горячая вода, в котором холодная. Он попытался открыть воду, уперевшись ступней в кран — не получилось, слишком плотно он был завинчен. Как он понял, в этой квартире жил неплохой хозяин и многое здесь было переделано — добротно, надежно, надолго. В этой ванне тоже ничего не болталось, не подтекало.
В следующей попытке Пафнутьев попытался ручку крана с короткими рожками, торчащими в стороны, обхватить скрученными проволокой ступнями, завести ручку между ступнями. Рожки были острыми, конструкторам и в голову не приходило, что кому-то придется открывать крап ногами, да еще и связанными. Наконец, превозмогая страшную боль, Пафнутьеву удалось затолкать ручку крана между ступнями и чуть повернуть его. После этого пришлось все повторять сначала — высвобождать ручку, выворачивать сколько было можно ноги, перехватывать ручку и снова заталкивать ее между ступнями, и снова поворачивать. Так продолжалось раз пять, пока он не почувствовал, что из крана побежала тонкая струйка воды. Она была холодная и немного освежила его пылающие ступни. После этого он нашел в себе силы сделать еще несколько поворотов крана. Теперь из него шла сильная струя.
Пафнутьев почувствовал, что ванная постепенно наполняется холодной водой. Теперь его задача заключалась в том, чтобы передвигая гусак, найти тот небольшой просвет, когда вода, еще не достигнув раковины, но уже выйдя из зоны над ванной, пошла бы на пол. Па это у него ушло немного времени, несколько минут. И по шуму он понял — вода идет на пол. Ему повезло — на полу лежало какое-то тряпье, грязная одежда, и струя, попадая на этот ворох, падала почти бесшумно, растекаясь по полу, проникая во все щели, дыры, отверстия, какие только могли оставить нерадивые строители, пьяные пэтэушники, криворукие отделочники.
Теперь оставалось только ждать и молить Бога, чтобы подольше не приходил Амон, чтобы крепче заснул его охранник. В ближайшие полчаса мокрые пятна должны появиться на потолках нижнего этажа и слабонервные, взвинченные, гневливые граждане примчатся выяснять отношения. Если, конечно, в квартирах на нижнем этаже кто-то окажется дома, если он будет достаточно скандальным. В этом был расчет Пафнутьева и все его надежды.
Протягивая время от времени ноги, Пафнутьев нащупывал холодную струю и еще раз убеждался, что вода идет, куда надо, мимо раковины, мимо ванны, прямо на пол, что напор достаточный. И снова затихал, боясь неосторожным движением произвести какой-нибудь звук, привлечь внимание охранника, похоже, задремавшего у телевизора.
Но проходила минута за минутой, вода текла беспрепятственно и никто к нему не заглядывал. Если дверь в ванной подогнана не очень плотно, а подобные двери никогда плотно не подгоняются, значит, вода уже должна просочиться в коридор, в прихожую, на кухню. И если она не нашли щели здесь, она найдет их там, и наверняка просочится, должна просочиться на нижний этаж.
Не имея возможности ничего больше сделать для своего спасения, Пафнутьев мысленно благодарил и бригадира, продававшего цемент при строительстве, и пэтэушников, которые из лени и неистребимой страсти пакостить и шкодить, могли положить плиты перекрытия насухо — тогда бы вода по оставленным щелям текла с этажа на этаж, рождая в душах соседей жажду мщения.
Ему в голову пришла еще одна затея — свесив ноги за край ванны, упершись головой в стенку, он начал выталкивать неповоротливое свое тело из ванны, пытаясь одновременно перевернуться на живот. Прошло несколько минут страшных усилий и это ему удалось — он стоял на полу, на коленях и был так счастлив, словно удалось вообще вырваться отсюда. После этого он приподнялся на ноги и попытался лицом нащупать ручки кранов. А нащупав, постарался за них зацепить полотенце, которым был затянут его рот. Полотенце соскальзывало, он бился лицом о краны, разбивая в кровь брови, нос, но снова и снова цеплял ткань за краники и сдвигал, сдвигал полотенце по миллиметру, пока рот его не оказался свободным. Пафнутьев жадно вдохнул воздух, приник к струе и сделал несколько глотков, потом подставил голову под струю.
Слух Пафнутьева обострился настолько, что он слышал малейшие звуки в квартире, голоса На площадке, даже, кажется, крики детей во дворе дома. Но он ждал возбужденных голосов на площадке, ждал звонка в дверь...
Этих звуков не было.
Он ожидал, что соседи начнут колотить шваброй в потолок, бить молотками по трубам отопления — и этого не было. Вода продолжала течь, но в ванне не скапливалась, значит уходила в прихожую, на кухню, растекалась по комнате. И если охранник до сих пор не прибежал, значит, действительно заснул.
И наконец, наступил момент, когда Пафнутьев услышал возбужденные голоса на площадке. Женские, мужские, готовые скандалить, возмущаться, жаловаться. И еще через некоторое время раздался звонок в дверь. В квартире было тихо, никто не торопился открывать. С площадки опять позвонили, дольше, настойчивее. И лишь тогда в комнате послышалось какое-то движение, потом Пафнутьев услышал проклятия, — видимо, охранник, проснувшись, увидел воду на полу.
Дальше началось что-то невообразимое — в дверь стучали ногами, звонили, ничего не понимающий охранник метался по квартире, через дверь пытался успокоить соседей, но те убедившись, что в доме люди все-таки есть, колотили ногами еще сильнее, истеричнее. Ворвавшись в ванную и увидев стоящего на коленях Пафнутьева, охранник размахнулся, чтобы ударить его, но в это время снова раздался звонок, и он бросился на площадку, чтобы успокоить соседей.
Едва Пафнутьев услышал щелчок открываемого замка, едва он понял, что дверь открыта, он заорал так, как не орал никогда в жизни, и, наверно, уже никогда так орать не сможет. Не дано человеку дважды в жизни кричать с такой яростью, с такой надеждой на спасение, с таким желанием спастись.
— Помогите! — орал Пафнутьев, высунув голову яз ванны.
Дверь на площадку была тут же, в двух метрах, и соседи прекрасно его слышали, а, услышав, наверняка ощутили, как по их спинам пробежали мурашки ужаса. — Убивают! Помогите! Милиция!
Голоса на площадке на мгновение затихли и воспользовавшись этой тишиной Пафнутьев заорал снова, так что кажется даже сорвал голос, но нет, набрав воздуха, он заорал вновь, хрипло и безнадежно, не произнося слов, только рев раненого зверя.
Дверь на площадку захлопнулась и в ванную ворвался взбешенный охранник. Теперь в его глазах уже не было сонного безразличия — была злоба, но был и страх. Он не знал что делать, все переменилось так быстро и так необратимо, что он просто не знал, что предпринять. И сделал единственное, на что был способен — со всего размаха ударил Пафнутьева по лицу, принялся снова натягивать ему на рот сползшее полотенце, по у него ничего не получалось — Пафнутьев вертел головой, извивался всем телом, склонившись, прятал голову от ударов. В дверь беспрестанно звонили, колотили ногами, Пафнутьев слышал, что голосов на площадке стало больше, видимо, люди выходили из других квартир. Наверняка кто-то уже звонил в домоуправление, в милицию.
Оставив Пафнутьева, охранник бросился в комнату, притащил сумку, начал в панике бросать в нее вещи, потом рванулся к телефону, но не успел набрать номер, как Пафнутьев, собравшись с силами, снова заорал так, что голоса на площадке опять смолкли и тут же в дверь начали колотить с удвоенной силой. Тогда охранник, потеряв самообладание, схватил гантелю и снова ворвался в ванную. Размахнувшись, он с силой опустил железную гантелю Пафнутьеву на голову. Но за секунду до того, как потерять сознание, Пафнутьев услышал как на площадке грохнул выстрел. И, опрокидываясь в ванную, он успел лишь подумать — неужели Амон?
А когда открыл глаза, то увидел, что все еще лежит в ванне, но руки его свободны, ноги тоже развязаны, а над ним, перекрывая лампочку, так что от головы шло золотистое сияние, стоял майор Шаланда. На его обильном лице было примерно равное количество беспокойства и насмешки.
— Что, Паша? — спросил он. — Доигрался?
— Шаланда, — прошептал Пафнутьев. И столько нежности, столько признательности было в его голосе, сколько не слышала от него ни одна женщина в самые интимные моменты жизни. — Шаланда, — шептал Пафнутьев и две слезинки невольно выкатились из его глаз.
— Да ладно тебе, — смутился Шаланда. — Нашел время... Вставай, хватит тебе здесь валяться. Срам-то прикрыл бы чем-нибудь... Тоже еще, корифей следственной мысли!
* * *
Был ли Пафнутьев счастлив в жизни? Вряд ли. Вопроса этого он старался себе не задавать, не задавал он таких вопросов и никому другому. Это была запретная тема. В чем-то она была даже неприличной, и когда он слышал подобные вопросы по радио или телевидению, выключал звук, чтобы не видеть срамоты и того, кто спрашивает, и того, кто вынужден отвечать. Слишком много в этом вопросе было действительно запретного, касающегося только его и никого больше.
Девушки, которые время от времени пересекали его жизненный путь и могли бы сделать его счастливым, эти девушки не задерживались. Бог их знает, почему... И хорошие девушки, он готов был и дальше общаться с ними. Но проходило время и как-то само собой получалось, что девушки эти исчезали. То он забывал позвонить, а потом звонок уже не имел смысла, то он задерживался в командировке, а вернувшись, обнаруживал, что его место занято, то вообще такой пустяк случался, что его и вспомнить было невозможно. Не было в Пафнутьеве блеска, игры, огня... Не звонил он среди ночи, не слал судорожных телеграмм из поездок, к цветам тоже относится без должного понимания их роли и значения.
Был ли он скуповатым? Нет, часто готов был отдать все по первой же просьбе. Но и тратить деньги мимоходом, не задумываясь... Тоже не умел. А напрасно. Часто именно денежные траты, легкие и обильные, производят на девушек самое неотразимое впечатление. Глупы, конечно, но что делать, такие уж они есть.
Может быть дело в том, что каждый раз знакомство получалось у него довольно своеобразным — попадались среди его девушек потерпевшие, пострадавшие, свидетельницы, была однажды и преступница, хотя ее лучше назвать правонарушительницей, как-то женственнее звучит. Как раз с ней-то у Пафнутьева и был самый долгий и трепетный роман, были и цветы, и пустые траты денег, и судорожные ночные звонки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80