Сначала он подумал, что ослеп. Неужели старуха выгрызла ему глаза?! Но боли не было, и это немного успокоило его. Он хотел ощупать руками лицо — оказалось, что у него нет рук. Он их не чувствовал, как и ноги… как голову… как всё тело… Но если он ощущает этот зверский холод, значит, тело должно быть? Должно, но его не было. Была ночь, ледяная стужа и его нелепые грустные мысли.
Он привык действовать и попробовал двигаться. Это вроде получилось. Ничего вокруг не переменилось, но возникло ощущение движения. Ровная чернота, возможно, пустота и жуткая тишина. Просто страсть, как тихо вокруг…
Он стал вспоминать и отчетливо вспомнил бабкино лицо. Что за уродина… Разинула пасть, бросилась на него, а он даже не успел ничего сообразить. Это ведь она, ужаснулся он вдруг, это она заперла его сюда, старая сволочь… Кто ей разрешил? Как она посмела?!
— Кавис! — крикнул он, и не услышал себя. — Я замерзаю! Мне холодно! Прекрати это!
Что-то случилось вокруг, ощутилось какое-то шевеление, слабые вздохи, томление, словно он кого-то потревожил своим криком. Он замер, боясь спугнуть этого неизвестного, невидимого, неслышного кого-то, но уже такого желанного. Но новое ощущение тут же ушло. Он снова был одиноким и заброшенным.
— Я здесь! — в панике закричал он, задвигался, переместился в пустоте.
Он шевелился медленно, хотя старался изо всех сил. Он пробовал соизмерить время, которое затратил на свои перемещения, но здесь, как в кошмарном сне, оно было так растянуто, что нельзя было понять, неделя прошла или год…
Ничего по-прежнему не было видно. Но откуда тогда пришло это чувство, что он находится на обрыве реки, сумрачной и печальной? Одинокий заброшенный сарай, заставленный кроватями. Душная, непроницаемая ночь. Он летает над кроватями, никого не видя и одновременно ощущая присутствие множества тех существ, частью и подобием которых сейчас являлся…Они были, были — тяжкие, но неслышные стоны и вздохи! И их горечь он понимал, как свои собственные, потому что испытывал тот же страх и ужас, что и они .
Мама, вдруг сказал он давно забытое слово и понял, кого он здесь искал, у кого просил защиты. Она спасёт его от старухи. Кому он ещё был когда-нибудь нужен? Кто любил его? Только она. Мама!
Ночь вокруг продолжала ворочаться, вздыхать, мучиться. Он летал над кроватями, пытаясь хоть что-то разглядеть, склоняясь над ними и отшатываясь в необъяснимом страхе. Как она выглядит, его мама? Он не помнил. Он словно давно растратил что-то невосполнимое, без чего сейчас не мог существовать…
Это безумие, понял он. Так люди сходят с ума. Но скоро этот кошмар кончится. Его вылечат, и он снова увидит свет. Надо подождать. Он перестал перемещаться, затаился и ждал очень долго, ждал, собрав все свои силы, скрепившись, уговаривая себя потерпеть. Но всё оставалось по-прежнему. Ему стало страшно так, как никогда в жизни. Он понял наконец, почему у него нет тела, почему ни у кого нет тела, почему он может только летать — потому что он сейчас — душа… просто душа… без тела…
Он закричал и заплакал. Другие души вокруг зашевелились — наверное, тоже плакали и кричали, но видеть других, разговаривать им было не дано. Старуха с большой головой отняла у них эту возможность, это право, потребность… Я люблю вас, сказал он — то, что раньше никогда, никому не говорил и не сказал бы, хоть режь, настолько он не подозревал о наличии подобных чувств. Я так вас люблю — как мать — своё дитя, как дитя — мать; я понимаю вас, знаю, как вам плохо, холодно… Я хочу видеть вас, говорить с вами, я выслушаю всё, что вы мне скажете, — с радостью, с огромным желанием, я так хочу сделать вам что-нибудь очень хорошее!
Души рядом шевелились — несчастные, глупые, родные, попавшиеся в жуткую ловушку, из которой не выбраться. И это будет длиться… — он напрягся, пытаясь уловить ответ, исходящий неизвестно от кого, впитать знание, разлитое вокруг и уже доступное всем, кроме него самого, и понял — это будет длиться ВЕЧНО. Вечно…
Кавис, заплакал он, пожалей… сделай так, чтобы кончилась эта мука, эта тоска одиночества, беспросветность и бессмысленность скитаний в ледяной бездне, верни меня к людям, и я скажу им, как они мне дороги, как нужны! Ты видишь, я стал другим! Я снова — как ребенок, ещё не успевший обозлиться на жизнь, на людей…
…Любовь к ним, презираемым раньше, переполняла его, но именно сейчас он не мог ее выразить, явить, подарить. Тягостнее, мучительнее этого одиночества не было ничего. И эта беда душила его своей огромностью.

7.
— Не волнуйтесь так, — говорил Скальд. Тики не отвечал.
Молчаливая печаль царила над хмурым лесом, погруженным в вечерний сумрак и выбеленным ранней зимой. Просека, по которой они пробирались, вся была изрыта ухабами, засыпанными снегом. Жалобное бормотание какой-то ночной птицы усиливало ощущение тревоги, и Тики всё прибавлял шагу. Ослеплённая светом его фонарика, с ветки вдруг тяжело взлетела сова и пролетела низко, коснувшись его головы своими мягкими крыльями. Вскоре впереди зачернела между деревьями знакомая избушка, озарённая слабым сиянием догорающего костра.
Сергей сидел спиной к ним, как-то странно скорчившись, и не отрываясь смотрел на тлеющие угли. Тики приветственно похлопал его по плечу. Сергей обернулся.
— Наконец ты появился, — обрадовавшись, сказал он и встал. — Уже три дня жду. Обещал ведь раньше прилететь.
— Дела задержали, извини, — озабоченно морща лоб, сказал Тики. — Где Рики?
— События тут у меня произошли… Надо всё по порядку. Садитесь оба, чего стоять… — Охотник показал на кучу лапника у костра.
Скальд протянул ему руку:
— Скальд.
— Сергей, — сказал в свою очередь охотник и крепко пожал Скальду руку.
— Так что случилось? — нетерпеливо спросил Тики, когда они уселись.
— Три дня назад вдруг пришел ко мне твой дружок, Дизи. Поболтал с Рики, оба весёлые были. Малец-то грустил сильно всё это время… То вроде ничего настроение, а то задумается и смотрит на сосны. Что такое, спрашиваю — неопределенно как-то пожмет плечами и молчит. Ну вот. А как Дизи пришел, повеселел. У меня тоже камень с души. Больно жалко было парнишку…
— А что такое? — спросил Скальд.
— Да не место ему здесь! Что тут интересного для него? Вроде как повинность отбывал…
— Дальше, — прервал его Тики.
— Поговорили они, Дизи прощаться стал со мной, наклонился и говорит… — Сергей прикурил от горящей ветки. Он заметно волновался. — Говорит, волк по округе бродит, черный, здоровый, приготовь, Сергей, своё ружье и карауль мальчишку, глаз с него не спускай. Куда он, туда и ты, следом ходи, как ниточка за иголочкой. И ушёл. — Сергей нервно затянулся. — Встревожил он меня сильно. Взгляд у него был… не знаю… всё у меня в душе перевернулось от этого взгляда… Эх, хороший парнишка, этот твой Дизи…
— Что ты причитаешь? — хрипло сказал Тики. — Дальше рассказывай. Чего мучаешь?
— Вечер настал. Мы уже спать легли. А я не сплю — не идёт сон, тревожно. Вдруг Рики потихоньку встаёт и шасть к двери. Я следом, схватил его за полу: куда?! Сейчас, говорит, на луну посмотрю. — Сергей ругнулся. — Ночь темная, хоть глаз выколи, говорю, какая луна? Спи! Нет, говорит, сейчас луна выйдет. Я в окно взглянул — точно, луна в тучах засияла. Я скорей полушубок накинул, ружье схватил, выскочил за ним. А он уже по краю поляны идет, еле ноги переставляет…
Тики прищурил глаза. Скальд внимательно слушал Сергея. — Я бегом к нему, на ходу передернул затвор. И всё так медленно происходит, прямо замедленное кино… А сам я будто бы делаю всё очень быстро. Так бывает?
— Бывает, — кивнул Тики. — Ты говори.
— Рики идет, навстречу ему из кустов громадный волк… Ёлки-моталки, в первый раз такого видел! Наперерез волку кинулся маленький волчонок, раза в четыре меньше. Тот на лету ему горло перекусил… Как былинку, отшвырнул и изготовился прыгнуть на Рики… — Тики тяжело задышал. Ему стало плохо. — Я ему влепил прямо в лоб, в его белую отметину. — Сергей вытер испарину на лбу. — Закопал уже.
— А Рики где? — спросил Скальд, подавшись всем телом к Сергею.
Сергей хлопнул себя по колену.
— Исчез! На моих глазах прямо. Видел, что к волчонку подбежал, склонился над ним, а потом я подходил к волку, проверял, дышит или нет, глаза поднял — нет его нигде! Волк лежит, чуть дальше волчонок лежит, а Рики нет… Два дня хожу по тайге, ищу, кричу — нет его. Но почему-то такое чувство у меня, что ничего плохого с ним не случилось. Сегодня я во сне его видел, Рики. Говорит, — Сергей смущенно улыбнулся, — спасибо тебе… всё нормально…
— Что ж тут нормального? — сказал Тики, еле сдерживая слезы. — Что тут нормального?! — Скальд обнял его за плечи. Тики не выдержал и заплакал.
— Ну, пореви немного, это можно, — сочувственно сказал Сергей. — Только я точно знаю — с Рики всё хорошо, и ты меня не переубедишь. Я, брат, охотник, я в тайге живу, у меня интуиция развита — нельзя без неё. Я опасность чую за версту, а уж когда хорошо всё — то хорошо, и точка. А парнишка поправится.
— Какой парнишка? — поднял голову Тики.
— Дизи, какой ещё. Я сначала сильно испугался, а теперь думаю — мало ли чудес на свете… Дизи-то волчонком оборачивался.
Тики вскочил на ноги.
— Он жив?!
— Конечно. А я что, не сказал разве? У меня в избушке лежит, я его лечу, как могу. — Сергей еле поспевал за бросившимся к избушке Тики. — Вот как жизнь распорядилась… Спас он меня от смерти, а теперь я его выхаживаю, — говорил на ходу Сергей Скальду. — Только он всё ещё без сознания… Ещё бы. Волчара проклятый горло перекусил… Но я ему впечатал свинца в башку…
…На столе слабо теплилась свеча, в её отсветах заострились черты измученного, бледного лица мальчика с белой повязкой на шее, лежащего на полатях. Тики, всхлипывая, пощупал ему лоб, потрогал прозрачные руки, лежащие поверх одеяла из пёстрых лоскутков.
— Как ты его лечишь? — спросил он шепотом у Сергея.
— Анализатор нашел в снегу, рядом с телом. Тот, которым он меня пользовал, осенью.
— Молодец…
— Только, по-моему, все лекарства уже кончились. Тут не лекарства нужны, тут мамка нужна… — озабоченно пробормотал Сергей.
— Мамка? Будет вам мамка… — сказал Тики, почему-то хмурясь. — Мы эту мамку из-под земли достанем.
Лотис слушала Александра и всё больше мрачнела. Когда Тики снова взглянул на нее, в первый момент даже оторопел, таким злым стало её лицо.
— Ты нужна ему, срочно, — заключил Тики.
— Трус… Какой он трус…
Презрение в её голосе возмутило мальчика.
— Кто трус? — спросил он. — Твой сын? — Лотис смотрела на Тики и не видела его, мысли её витали далеко. — Он хотел защитить Рики. Он своей жизни не пожалел.
Лотис неожиданно выкрикнула что-то на незнакомом Тики языке, нервно, со злостью.
— Не кричи на меня! — возмутился он. — Ты мать или нет?! Твой сын умирает! А ты стоишь тут и шипишь!
— Он должен был выполнить свой долг! — закричала Лотис. — Скажи, состоялся Прорыв или нет?!
— Что такое Прорыв?! Почему ты в первую очередь думаешь о каком-то там Прорыве, и в последнюю — о Дизи?
— Его зовут Грайн, — отчеканила Лотис. — Он давно должен забыть эту нелепую кличку и вспомнить наконец своё настоящее имя!
Они смотрели друг на друга с перекошенными от раздражения лицами. Наконец Тики сказал:
— Что, будем продолжать орать друг на друга или поможем ему? Если не хочешь, можешь оставаться. Я лечу туда.
— Я с тобой… — поколебавшись, произнесла Лотис. — Но если ты будешь вмешиваться…
— Я сам знаю, что нужно делать. Мне вашу мораль не понять, поэтому буду следовать своей.
…Чем ближе модуль приближался к нужному району, тем сильнее нервничала Лотис. За несколько секунд до посадки она вдруг решила покинуть модуль, а когда вышла, то стояла некоторое время, к чему-то прислушиваясь и глядя в ночное небо. Она даже раскинула в стороны руки и закрыла глаза. Тики хмуро наблюдал за ней. Когда женщина наконец повернулась к нему, у неё было лицо счастливого человека.
— Он молодец, — сказала она. — Мой мальчик… Умница… Мой дорогой Грайн…
— Что за телячьи нежности? — расслабляясь под напором этой непонятной радости, сказал Тики. Никогда еще он не видел Лотис такой оживленной. — Ты летишь или нет?
Лотис снова вошла в модуль, уселась в кресло.
— Давай, Федя, — скомандовал Тики. — Быстрее.
Фёдор, сидящий за пультом управления, кивнул, и модуль плавно взлетел.
— Он всё сделал правильно, — восхищённо говорила Лотис. Тики никогда не видел её такой радостной и оживлённой. — Как он рассчитал? Нет, это всё-таки был риск…
— Какой же тут мог быть расчёт? Он видел волка в округе, опасался, что волк нападет, поэтому оберегал Рики… Что ты так смотришь?… Это был Дуй? — Тики вдруг пришла в голову мысль, которой он испугался. И Лотис успела её прочитать.
— Вот видишь, какой ты умный, Александр, — со странным выражением на лице сказала она, глядя в растерянные глаза Тики.
Он не нашелся, что ей ответить. Это она послала Дуя… Но всё закончилось хорошо, сказал Сергей, да и Скальд далёк от грустных мыслей… Но для кого хорошо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43