«Браслетки Хозяйки Медной горы. Слышала про такую?» — хотел было сказать Люсин, но промолчал, ибо прежнего Люсина уже не стало.
— Накрашенные фосфором ужи, — сказал он для большей понятности.
— А не гадюки? — спросила девушка, больше, видимо, пораженная самими змеями, чем тем действительно достойным удивления обстоятельством, что они светились.
— Может, и гадюки, — сухо ответил Люсин. — Присядьте пока.
Домик Стапчука состоял из одной комнаты и кухоньки с небольшой кладовкой. Уборная и погреб находились снаружи. Обыск поэтому занял немного времени. За окнами совсем уже стемнело, и Люсин зажег лампочку под голубым пластмассовым абажуром. На большом струганном столе, сработанном, вероятно, самим Стапчуком, лежали старые удостоверения с содранными фотокарточками, пачка недействительных уже облигаций, старая, с размытыми строчками открытка от какой-то Маруси из Кременчуга и Почетная грамота, выданная «тов. Стапчуку С. Ф. дирекцией и месткомом д/о “Красная Пахра”» , — все те немногие документы, которые удалось обнаружить.
Ни ружья, ни гильз, ни пачек с порохом или дробью Люсин не нашел. Очевидно, Стапчук захватил все это с собой либо припрятал на огороде.
Люсин обвел взглядом обшитые рассохшимися досками тоскливые стены стапчуковского жилья. В углу висела черная, прорванная тарелка довоенного репродуктора и нетронутый отрывной календарь за прошлый год. Над лавкой были приколоты вырезанные из «Огонька» картинки: вишневый сад в цветении, закат над разлившейся рекой, фламандский натюрморт с омаром и нацело зажаренным лебедем и еще засиженная мухами открытка — репродукция с картины Утрилло. Картина изображала парижскую улочку со странным названием «Шерш миди» — «Ищу полдень». Дверные косяки были утыканы иголками, из ушек которых свисали завязанные узелком разноцветные нитки. На подоконниках стояли горшки с цветущей геранью и завязанные марлей бутыли с вишневой наливкой. Рядом со шкафчиком, в котором были пустые бутылки, пузырьки с какими-то лекарствами, разномастные тарелки и кружки, алюминиевые ложки, вилки и тому подобные нехитрые предметы домашнего обихода, висели ходики, одну из гирь которых утяжеляли ножницы и сгоревшая автомобильная свеча.
Небогато жил Стапчук и, видимо, не собирался богатеть. Нет большего постоянства, чем во временном жилье. Стапчук готов был в любую минуту покинуть свой убогий приют, что он и сделал, убив из ружья, очевидно, совершенно незнакомого ему человека.
Зачем он сделал это? Люсин постоянно задавал себе этот вопрос. Не исключено, что Светловидов совершил какую-то неосторожность, которая выдала его истинные намерения. А вернее всего, Стапчук звериным, загнанным чутьем понимал, что петля вокруг него затягивается. Он и так уже готов был сорваться с места и бежать, бежать очертя голову, а тут еще незнакомец, который бродит вокруг и что-то выискивает. Ведь Светловидов напал на след — это факт, иначе его бы не убили! Вот он и спугнул Стапчука, а у того нервы не выдержали. Так оно, скорее всего, и случилось.
Люсин прошел на кухню. Там стояли красные баллончики с бутан-пропаном и грязная двухконфорочная плита. На полке, застланной вырезанной из газеты зубчатой салфеточкой, стояли бутылки с уксусом и подсолнечным маслом, эстонские квадратные банки с крупой и специями и, как ни удивительно, книги: «Плодовый сад», «Ваш огород», «Ягоды», «Домашнее консервирование», второй том «Жизни животных» Брема, Шевченко, Есенин и «Бездна» А. Гинзбурга.
Подбор весьма красноречивый и тем не менее удивительный. Брем, как Люсин и думал, был взят на вечное хранение из библиотеки. В нем лежала синяя книжечка, удостоверяющая, что гражданка Стапчук Алевтина Петровна мирно покоится на ближайшем кладбище с апреля 1961 года. Очевидно, это была его жена. Иначе он не купил бы себе место с ней рядом. О сегодняшнем дне не заботился: что с женой, что бобылем жил как таежный сезонник, а землицы под вечное отдохновение все-таки прикупил…
Люсин тщательно осмотрел всевозможные горшки да бидончики, слазил в подпол, где стояли закатанные банки с ягодами и всевозможные соленья. Кадка с капустой была закрыта деревянным кругом, который прижимал огромный камень. Люсин не поленился и полез в кадку, но, судя по всему, там была только капуста и соленые яблоки. Зато три бутылки из-под экспортной водки, уже пыльные и тронутые паутиной, сразу же его заинтересовали. Осторожно, чтобы не стереть возможные отпечатки, он вынес их по очереди одну за другой наверх и бережно поставил в угол.
Закрывая подпол, Люсин обратил внимание на подпалину возле одной из щелей. Он поковырял ножом и вместе с черной, спрессованной грязью извлек крохотную свинцовую капельку.
Все правильно. Стапчук охотой не занимался. У него просто было ружье, с которым он совершал свои зимние ночные обходы. Но, застигнутый страхом, он отлил, и, видимо, совсем недавно, в этой кухне на газовой плите самодельную медвежью пулю. Просто так, на всякий случай. И случай вскоре представился…
Заглянув под плиту, Люсин извлек оттуда старую квитанционную книжку на газ и электроэнергию. Половина листов из нее была повыдергана. Потом, после того как были готовы все заключения экспертов по делу об убийстве Светловидова, Люсин понял, что именно отсюда и вырвал Стапчук листок, из которого и сделал тот роковой пыж…
В кладовке висело всякое старое тряпье, сумки из-под противогазов, потертый офицерский планшет. Пол был уставлен банками с краской, удобрениями и ядохимикатами, там же валялись пыльные мышеловки и ржавые кротовые капканы. В пачке старых газет Люсин нашел «Блокнот агитатора» за 1951 год и книжку по гражданской обороне без конца и начала.
Да, Стапчук не любил оставлять за собой следов. Даже застигнутый убийством, он сумел использовать буквально считанные минуты и уничтожил почти все улики. Только об огненных змейках своих не подумал…
Но было ли ему что уничтожать? Вот в чем вопрос. «Было, обязательно было», — решил Люсин.
Осмотр огорода, погреба и соседней дачи следовало отложить до завтра. На дворе сделалось совсем уже темно. Впрочем, оставался еще тяжелый кованый сундук с узорными петлями и скобами. На нем лежали завернутые в дырявый женский платок зимние вещи Стапчука: тяжелая вытертая доха, довольно приличный полушубок и черные валенки-бурки с новыми, сверкающими калошами. Люсин опять связал все это в узел и, бросив его в угол на мышеловки, поднял тяжелую крышку допотопного сундука.
Изнутри она была оклеена цветными открытками, дореформенными червонцами, журнальными обложками и тому подобной мурой. Содержимое сундука было скрыто марлей, на которой лежали аккуратные шарики нафталина. Под марлей оказался черный суконный костюм с накладными плечами и грудью, синее габардиновое пальто с воротником из серой мерлушки, пыжиковая шапка и хромовые сапоги. Все вещи были ненадеванные.
«Аварийный зимний комплект, — решил Люсин. — Интересно, что на нем сейчас?»
Единственная вещь в сундуке, которая заинтересовала Люсина, была газовая зажигалка фирмы «Ронсон», инкрустированная перламутром, с маленькой золотой монограммой.
Стапчук не держал у себя чужих вещей. Он действительно не любил оставлять следов. Но перед зажигалочкой, кажется, не устоял. Люсин осторожно взял сверкающую штучку платком, обернул ее и положил в карман. Потом, схватив в охапку стапчуковский комплект, бросил его обратно в сундук и захлопнул крышку.
Из кухни он прошел не в комнату, а во двор. За забором возле машин вспыхивали жгучие красные огоньки. Там покуривали, о чем-то беседуя, эксперты.
— Але, ребята! — негромко позвал Люсин. — Где тут у вас Крелин?
— Я Крелин!
Один огонек отделился и поплыл к Люсину. Когда эксперт-химик вышел из кромешной тени милицейского фургона, Люсин различил наконец в густой синьке темную его фигуру. Крелин уже подходил к воротам.
— А, Женя! Я тебя только сейчас увидел. Тьма, хоть глаз выколи. У тебя люминол при себе?
— Конечно! Есть дело?
— Не знаю. Я хочу, чтобы ты на всякий случай опрыскал. Авось что и найдем.
Крелин вошел в комнату, щурясь на свет, и, оглядевшись, поставил чемоданчик под лавку.
— Попробуй сначала в кухне, — сказал Люсин. Крелин молча кивнул и, взяв из чемоданчика пульверизатор, направился в кухню.
— Ничего нет! — крикнул он оттуда минут через десять. Люсин попросил понятых выйти в сени. Вместе с ними он остановился в дверях и позвал Крелина:
— Давай теперь здесь, Женя!
Крелин с порога осмотрел комнату, задумался, потом опустился на четвереньки и стал аккуратно, половицу за половицей, опрыскивать помещение.
Когда он дошел таким манером до стола, на полу вдруг голубым свечением вспыхнула капля, другая, и тут же зажглось большое пятно.
— Есть! — обрадованно сказал Крелин и поднялся, разгибая усталую спину.
— Да, есть, — кивнул Люсин и, обернувшись к понятым, объяснил: — На этом месте была пролита чья-то кровь, товарищи. Это видно по свечению индикатора-люминола.
Почтальонша серьезно кивнула. Ее расширенные зрачки темнели грустно и всепонимающе.
— А может, он мясо резал? — подал голос старичок-бухгалтер. — Курицу?
— Очень может быть, — согласился Люсин. — Мы это проверим в лаборатории.
— Даже группу определим! — усмехнулся Крелин, доставая из чемоданчика необходимые принадлежности.
Скрипнула ступенька на крыльце, в дверь осторожно постучали. Здешний участковый козырнул и протянул Люсину папку с бумагами.
— Здесь паспортные данные Стапчука, — пояснил он. — И личный листок по учету кадров с места работы.

Личный листок

«Фамилия Стапчук. Имя: Сидор. Отчество: Федорович. Пол: М. Год, число и м-ц рождения: 1920, 21 декабря. Место рождения: д. Семеновка Курской области. Национальность: русский. Соц. происхождение: из крестьян. Партийность: беспартийный. Образование: семь классов. Какими иностранными языками и языками народов СССР владеете: никакими. Выполняемая работа с начала трудовой деятельности (включая учебу в высших и средних специальных учебных заведениях, военную службу, участие в партизанских отрядах и работу по совместительству): с 7.8.1936 по 11.5.1939 — тракторист Семеновской МТС; с 1939 по 10.2.1946 — служба в Советской Армии, сначала рядовым, а с 1942 года — командиром отделения; с 6.10.1946 по 2.8.1949 — стрелок охраны на куйбышевском заводе “Пластмасс”; с 3.11.1949 по наст. время — техник-смотритель дачного кооператива и истопник д/о “Красная Пахра”.
Пребывание за границей: Румыния и Венгрия — освобождал. Какие имеете правительственные награды: орден Славы III ст., медаль “За взятие Бухареста”, медаль “За победу над Германией”. Отношение к воинской обязанности и воинское звание: невоеннообязанный (инвалид войны), сержант. Семейное положение в момент заполнения (перечислить членов семьи с указанием возраста): жена, Стапчук А.П., — 1918 года рождения».
Обе фотографии (3x4), приклеенные к листку по учету кадров и взятые из паспортного стола милиции, запечатлели облик сравнительно молодого Стапчука: мохнатые насупленные брови, несколько запавшие глаза, широкий нос, выдающиеся скулы, скошенный подбородок.
Люсин возвратил участковому документы и попросил его подготовить все необходимые для всесоюзного розыска материалы.
— Не забудьте дать особые приметы: припадает на левую ногу, в левом глазу бельмо, волосы имеет темные с медным отливом, — добавил он.
Глава 24
Дело об ожерелье
Людовик, принц из дома Роганов, был представителен, умен и честолюбив. Он добился многого и, может быть, достиг бы еще большего, если бы не изнеженность, любовь к роскоши и жажда наслаждений.
Мария-Антуанетта дарила его яростной ненавистью, причины которой объяснялись различно. Друзья Рогана рассказывали, что во всем виновато письмо принца к герцогу д’Эсильону: будучи королевским послом в Вене, Роган изобразил в этом письме императрицу Марию-Терезию (мать будущей королевы Франции) не совсем так, как той этого бы хотелось. Правда, речь шла всего лишь о политике, а не о личных достоинствах королевы как женщины, и тем не менее, когда благодаря придворной интриге письмо было разглашено, и дочь, и мать возненавидели де Рогана. Так, но крайней мере, уверяли его друзья.
Недруги же упоминали обычно о каких-то нескромных ухаживаниях, которыми принц не только преследовал юную супругу своего короля, но имел еще наглость и легкомыслие хвастаться.
Версия эта выглядит довольно правдоподобно, если принять во внимание свойственные Рогану тщеславие, самонадеянность и волокитство. Но, как бы там ни было, королева искренне ненавидела его, а он, хотя и страдал в душе от ее ненависти и отвращения, чуть ли не бравировал этим. Он подымался все выше и выше по ступеням придворной иерархии, но каждый раз это случалось вопреки королевской воле. Его сделали великим милостынераздавателем, кардиналом, настоятелем аббатства Сен-Васт-д’Арра, провизором Сорбонны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69