Вокруг были деревянные домики с огородами. За покосившимися заборами росли яблони, скромно цвела сирень, и колючие акации усыпали землю сорванными грозой пищиками. В одном дворике был накрыт столик с пыхтящим самоваром. Старик в линялой гимнастерке, блаженствуя, попивал чаек, а бабка в белом платке выдергивала с грядки морковь. Под окнами с выкрашенными наличниками и кружевными занавесочками тихо и мирно росли золотые шары.
Грустное умиротворение снизошло вдруг на Светловидова. Он вспомнил детство в Тамбове, бабку и мать, которая умерла в войну. И ярко увидел в памяти своей, как сиротливо и мило льнули к потемневшим бревнам родной избы золотые шары.
Он загляделся на этот двор, вдохнул дым сосновых шишек и, заметив высунувшуюся из заборной щели беловатую и твердую еще малинку, машинально протянул руку, но тут же обстрекался крапивой. Глухо чертыхнувшись, лизнул обожженную ладонь и стал спускаться. Дорога в этом месте круто пошла вниз, петляя в зарослях лебеды и чертополоха. По обеим сторонам цвела картошка, над которой лениво порхали бабочки-белянки и еще какие-то серенькие с голубым мотыльки.
Внизу, за канавой, превращенной в помойку, начиналась большая поляна. Травка местами была совершенно вытоптана. Четверо школьников в серых курточках гоняли проколотый резиновый мячик. Невдалеке паслась большая черная коза, весело бодались друг с другом грязноватые козлятки и терлись лбами о стволы. Видимо, у них чесались подрастающие рожки.
Поляну пересекала извилистая тропинка, терявшаяся среди мелкого подлеска, за которым в лесной зелени белели березы. Тут дышалось свободнее. Гнилостной свежестью тянуло из каких-то невидимых лесных луж. Сонно вился столбик мошкары. Светловидов погладил меловую, отвившуюся от ствола бересту, сорвал листик с ольхи и чуть надгрыз его горьковатый черешок.
Люсин, кажется, не ошибался: ольхи здесь было хоть отбавляй. Именно той, обычной серой ольхи с остренькими, в зазубринках листочками, которая казалась такой красивой в цветном атласе подмосковной флоры.
«Что ж, возможно, именно в этом леске и подцепил иностранец, неведомо для себя, прошлогодний листик… Но это, конечно, мелочь».
Куда серьезнее в глазах Светловидова выглядела история с похищением питона. Вот это, по его мнению, был настоящий след. Данелия сразу же предложил взять за бока культурника и дознаться, кому он давал ключ от зала. Но Люсин не согласился. И скорее всего, правильно сделал. Можно было спугнуть главного виновника. И вообще клубок надо разматывать постепенно, а не выхватывать случайный конец из середины — так ведь и запутаться недолго. Листик ольхи — пустяк, косвенная примета, не более, но разведать обстановку, перед тем как начать действовать, не мешает. Это уж точно…
Наезженная, в затвердевших колеях дорога свернула налево. Появились рябины и кусты лакированного краснотала; буйная, обвитая повиликой крапива указывала на близость жилья. Среди прошлогодней листвы попадались ржавые жестянки, конфетные бумажки, окурки. На полянках чернели пятна костров. Нудно гудел шмель.
И тут в затененных, сумрачных травах что-то вдруг засветилось. Светловидов присел на корточки. На трухлявом, поросшем ложной опенкой пне нежилась змейка. Она светилась неярким зеленым огнем, как елочная игрушка. Светловидов осторожно положил пиджак на траву и, подавшись вперед, оперся на локти. Он и сам не слышал произведенного им шороха, но змейка подняла крохотную головку, распрямилась и скользнула в траву. Споткнувшись о корневище, Светловидов кинулся за ней. На какой-то миг увидел он, как пропало на светлом участке колдовское свечение и огненная змейка превратилась в обыкновенного ужа. Но вот она вновь загорелась на миг под каким-то кустом и совсем пропала.
Распластавшись по земле, Светловидов подлез под куст и раздвинул ветки. Но, кроме прелых листьев и лиловой сыроежки, ничего не увидел. Разгреб листья, ощупал узловатые корни, ища дыру, в которую запрятался уж… Бесполезное дело! Пусть бы и нашел он эту укромную нору, но что дальше? Совать в нее прутик? Раскапывать перочинным ножом?
Он встал, отряхнул с себя мелкий лесной сор.
А собственно, зачем он ему нужен, этот светящийся уж? Вполне достаточно, что он его хоть на миг да увидел! Это же редкая удача! Но все же было досадно, что не словил…
«М-да! Положеньице… Выходит, что здесь где-то рядом целая фабрика огненных змей. Но зачем? Разве питон уже не сделал свое дело? Или это пробный вариант? Эдакая первоначальная модель? Что ж, очень даже может быть! Прежде чем выкрасить уникальную, дорогостоящую змею флуоресцентной краской, явно следовало попробовать на обычном уже. Это, как сказал бы Люсин, было бы весьма резонно. А то ведь и подохнуть запросто может».
Светловидов вспомнил, что данным-давно читал не то сказку, не то миф о каком-то царе, выкрасившем мальчика золотой краской. Мальчик от этого умер. Змеи, как видно, оказались выносливее.
Он двинулся дальше, непроизвольно заглядывая под кусты и останавливаясь возле пней, но светящиеся ужи больше не попадались. Лес вскоре кончился, и Светловидов вышел на шоссе у самого каменного моста через речку Пахру. В черно-зеленой воде плавали листья кувшинок. Стремительные стеклянистые струи местами морщили речное зеркало, обтекая подмытые белые корни, подтачивали глинистый берег. Над омутом, затененным свесившейся ивой, какой-то дачник в белой дырчатой шляпе безуспешно хлестал гусиным поплавком воду.
Светловидов хорошо запомнил этот район по карте-полукилометровке и уверенно свернул к мосту. Шоссе поднималось в гору, сразу же за выбеленными известкой столбиками оно раздваивалось. Левая дорога, видимо, шла в обход, правая же вела к дому отдыха. Дорожный знак запрещал по ней движение грузового транспорта.
Пройдя с километр, Светловидов остановился на пересечении путей у красного шлагбаума. На шлагбауме висели знаки, запрещавшие сквозной проезд и движение на велосипедах. Здесь начиналась зона не то писательских, не то архитекторских дач. За дощатыми заборами темнели мохнатые ели, и тонкие розовокорые сосны высоко-высоко вознесли свои игольчатые кроны над белым шифером аккуратненьких четырехскатных крыш. Домики были все больше стандартные, но очень миленькие, с застекленными верандами. На посыпанных песком обочинах отпечатались узкие колеи велосипедных шин: запрещающим знаком, видимо, пренебрегали. Было тихо, и пахло бодрым смолистым духом. Изредка падали черные растопыренные шишки и парные, чуть закрученные иглы.
Несколько раз Светловидова обгоняли такси и частные машины, проехал синий мотоциклет ОРУДа.
Пора было подумать о том, куда идти. В доме отдыха делать пока было совершенно нечего. Это могло только навредить. Разве что пройтись по аллеям? Но Светловидов понял это, когда еще знакомился с картой: такая прогулка могла занять бездну времени. Да и много ли увидишь, когда с обеих сторон высятся заборы, а за ними деревья? Самое время было подвернуться новой змее, которая указала бы точное место. Но надеяться на такое не приходилось. Да он, собственно, и не думал о том. Просто выходило так, что план Данелии начал казаться все более привлекательным. Надо было за что-то зацепиться…
Конечно, местная милиция изучала уже свой район. Возможно, участковые в этот самый момент даже очертили для себя круг предположительно причастных к событиям лиц. Но полагаться только на это было бы слишком наивно… По дороге проехала полуторка, груженная кирпичом. «Явно для местных нужд!» — сразу же отметил Светловидов, хорошо запомнивший знаки у шлагбаума. Он перепрыгнул через кювет и вышел на середину шоссе, чтобы проследить, куда свернет машина.
«Чем черт не шутит? Авось Люсин опять прав? Он же везучий. А где кирпич, там и цемент…» Полуторка действительно свернула направо, в одну из боковых аллей — то ли в третью, то ли в четвертую по ходу.
Светловидов зашагал веселее. А тут и в природе произошли некоторые изменения к лучшему. Петухи накричали все-таки перемену. Белесое, невидимое небо кое-где обозначилось сероватыми подвижными волокнами, а на юго-востоке далее открылись голубые полыньи. На фоне их вечнозеленые сосновые иглы выглядели особенно жизнеутверждающе. На них хотелось смотреть и смотреть. Тем более что сверху уже лилось предвестье солнечного зноя, а хвойный скипидар даже во рту ощущался. Откуда-то с клумб сладко запахла медуница. Взлетел из-под ног павлиний глаз и сразу же сел в трех шагах впереди на песок, распластав бархатные крылышки, словно и он пил взахлеб преображающееся к вёдру небо.
Светловидов остановился у синей артезианской колонки, одной рукой нажал тугую, до блеска отполированную ручку, другой зачерпнул горсть упоительно холодной воды. Он забрызгался, но так и не напился всласть. Тыльной стороной ладони отер рот, глубоко вздохнул, всем телом ощущая томную здоровую негу и холод воды, от которого приятно стыли зубы.
«Давненько я не был за городом… И зря! Только здесь и чувствуешь по-настоящему всю прелесть жизни. Как сказал тот лектор, что антирелигиозную беседу вел: цель жизни в ней самой. Это очень правильно! Именно в ней самой! Когда весь ты, и душой и телом, блаженствуешь и радуешься… И еще может такое быть от воды. Писатель-то этот, люсинский дружок, говорил, будто в воде какая-то прана есть, от которой вся жизненная сила идет. Очень похоже на то… Кипяченую воду и пить-то противно…».
В третью аллею, судя по всему, машина не сворачивала, и Светловидов продолжил свой ликующий путь, наверстывая упущенное, постигая за минуты то, на что индийские архаты тратили всю жизнь. Может быть, с той лишь разницей, что мысли его были не столь глубоки и более — как бы это точнее сказать? — конспективны, что ли. Притом он не старался их удержать, они наплывали и улетучивались, как облака. И правы, наверное, те, кто учил, что обрести истину внутри себя можно, лишь всецело отдавшись созерцанию. А это невозможно, да и не нужно жителям больших городов, исключая, конечно, поэтов, уезжающих время от времени в творческие командировки.
За следующим поворотом Светловидов сразу же увидел свой грузовичок. Он остановился возле какой-то дачи, в самом конце тихой, затененной улицы. Когда Светловидов подошел туда, ворота из свежего теса были уже раскрыты. Полуторка, фырча и стреляя удушливыми синими клубами, разворачивалась, чтобы въехать во двор. Открывший ворота человек не был виден за створкой, лишь в самом низу сквозь широкую щель Светловидов разглядел порыжевшие, стоптанные сапоги. Он успел заметить кусты крыжовника, вишневые левкои на куртине, кирпичную груду, горки шлака и цемента, но машина уже въезжала задом, заслонив проем в заборе. Приоткрыв дверцу, высунувшись и поворотясь назад, шофер отчаянно вертел рулевое колесо. Так и не удалось разглядеть ничего, кроме этих строительных куч, но, дойдя до самого конца улицы, за которой начиналась сосновая посадка, Светловидов сообразил вдруг, что на участке возводят гараж. Значит, глаза его все же ухватили и отпечатали в голове зацементированные столбы и грубо приваренные к ржавым скобам железные дверцы, но понадобилось какое-то время, чтобы эта автоматически запечатленная картина проявилась в сознании. Однако мало ли где строят гараж или дачу? Ведь не только сюда привозят на машинах шлак и цемент? И все же… Конечно, бывают какие угодно совпадения. Но у времени есть одно совершенно непостижимое качество — уникальность. Если правы физики, которые утверждают, что время квантуется, то мы можем надеяться найти границу, за которой совпадения уже невозможны. Самая мельчайшая порция длительности — временный квант — предполагает уникальность каждого события в мире. Мы увидим сейчас, как невдалеке от Светловидова, вроде бы одновременно, упадет шишка, и петух с чернильной меткой склюет дождевого червя. Связи между обоими событиями нет. Просто они случайно совпали во времени. Но если мы произведем скоростную съемку, то убедимся, что и этого совпадения не было. Одно из них хоть на крохотный миг, но случилось раньше. Либо петух клюнул сначала, либо шишка первой свалилась в пыль. Конечно, если не дробить время на кванты и смотреть на все привычным человеческим оком, можно найти тысячи примеров кажущихся нам одновременными событий. Тем более если мы будем брать большие интервалы, скажем неделю или даже декаду. За декаду в этом дачном поселке могли начать строительство на нескольких участках, для чего, конечно, потребовалось завезти интересующий нас цемент. Весь вопрос в том, сколько именно подобных совпадений придется на наш непозволительно большой и грубый интервал времени? Если знать среднюю частоту, с которой возникают новые постройки на уже заселенной дачной территории, а также количество дач, можно подсчитать и число таких совпадений. Для этого не понадобится даже электронно-счетная машина — этот кумир нашего века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Грустное умиротворение снизошло вдруг на Светловидова. Он вспомнил детство в Тамбове, бабку и мать, которая умерла в войну. И ярко увидел в памяти своей, как сиротливо и мило льнули к потемневшим бревнам родной избы золотые шары.
Он загляделся на этот двор, вдохнул дым сосновых шишек и, заметив высунувшуюся из заборной щели беловатую и твердую еще малинку, машинально протянул руку, но тут же обстрекался крапивой. Глухо чертыхнувшись, лизнул обожженную ладонь и стал спускаться. Дорога в этом месте круто пошла вниз, петляя в зарослях лебеды и чертополоха. По обеим сторонам цвела картошка, над которой лениво порхали бабочки-белянки и еще какие-то серенькие с голубым мотыльки.
Внизу, за канавой, превращенной в помойку, начиналась большая поляна. Травка местами была совершенно вытоптана. Четверо школьников в серых курточках гоняли проколотый резиновый мячик. Невдалеке паслась большая черная коза, весело бодались друг с другом грязноватые козлятки и терлись лбами о стволы. Видимо, у них чесались подрастающие рожки.
Поляну пересекала извилистая тропинка, терявшаяся среди мелкого подлеска, за которым в лесной зелени белели березы. Тут дышалось свободнее. Гнилостной свежестью тянуло из каких-то невидимых лесных луж. Сонно вился столбик мошкары. Светловидов погладил меловую, отвившуюся от ствола бересту, сорвал листик с ольхи и чуть надгрыз его горьковатый черешок.
Люсин, кажется, не ошибался: ольхи здесь было хоть отбавляй. Именно той, обычной серой ольхи с остренькими, в зазубринках листочками, которая казалась такой красивой в цветном атласе подмосковной флоры.
«Что ж, возможно, именно в этом леске и подцепил иностранец, неведомо для себя, прошлогодний листик… Но это, конечно, мелочь».
Куда серьезнее в глазах Светловидова выглядела история с похищением питона. Вот это, по его мнению, был настоящий след. Данелия сразу же предложил взять за бока культурника и дознаться, кому он давал ключ от зала. Но Люсин не согласился. И скорее всего, правильно сделал. Можно было спугнуть главного виновника. И вообще клубок надо разматывать постепенно, а не выхватывать случайный конец из середины — так ведь и запутаться недолго. Листик ольхи — пустяк, косвенная примета, не более, но разведать обстановку, перед тем как начать действовать, не мешает. Это уж точно…
Наезженная, в затвердевших колеях дорога свернула налево. Появились рябины и кусты лакированного краснотала; буйная, обвитая повиликой крапива указывала на близость жилья. Среди прошлогодней листвы попадались ржавые жестянки, конфетные бумажки, окурки. На полянках чернели пятна костров. Нудно гудел шмель.
И тут в затененных, сумрачных травах что-то вдруг засветилось. Светловидов присел на корточки. На трухлявом, поросшем ложной опенкой пне нежилась змейка. Она светилась неярким зеленым огнем, как елочная игрушка. Светловидов осторожно положил пиджак на траву и, подавшись вперед, оперся на локти. Он и сам не слышал произведенного им шороха, но змейка подняла крохотную головку, распрямилась и скользнула в траву. Споткнувшись о корневище, Светловидов кинулся за ней. На какой-то миг увидел он, как пропало на светлом участке колдовское свечение и огненная змейка превратилась в обыкновенного ужа. Но вот она вновь загорелась на миг под каким-то кустом и совсем пропала.
Распластавшись по земле, Светловидов подлез под куст и раздвинул ветки. Но, кроме прелых листьев и лиловой сыроежки, ничего не увидел. Разгреб листья, ощупал узловатые корни, ища дыру, в которую запрятался уж… Бесполезное дело! Пусть бы и нашел он эту укромную нору, но что дальше? Совать в нее прутик? Раскапывать перочинным ножом?
Он встал, отряхнул с себя мелкий лесной сор.
А собственно, зачем он ему нужен, этот светящийся уж? Вполне достаточно, что он его хоть на миг да увидел! Это же редкая удача! Но все же было досадно, что не словил…
«М-да! Положеньице… Выходит, что здесь где-то рядом целая фабрика огненных змей. Но зачем? Разве питон уже не сделал свое дело? Или это пробный вариант? Эдакая первоначальная модель? Что ж, очень даже может быть! Прежде чем выкрасить уникальную, дорогостоящую змею флуоресцентной краской, явно следовало попробовать на обычном уже. Это, как сказал бы Люсин, было бы весьма резонно. А то ведь и подохнуть запросто может».
Светловидов вспомнил, что данным-давно читал не то сказку, не то миф о каком-то царе, выкрасившем мальчика золотой краской. Мальчик от этого умер. Змеи, как видно, оказались выносливее.
Он двинулся дальше, непроизвольно заглядывая под кусты и останавливаясь возле пней, но светящиеся ужи больше не попадались. Лес вскоре кончился, и Светловидов вышел на шоссе у самого каменного моста через речку Пахру. В черно-зеленой воде плавали листья кувшинок. Стремительные стеклянистые струи местами морщили речное зеркало, обтекая подмытые белые корни, подтачивали глинистый берег. Над омутом, затененным свесившейся ивой, какой-то дачник в белой дырчатой шляпе безуспешно хлестал гусиным поплавком воду.
Светловидов хорошо запомнил этот район по карте-полукилометровке и уверенно свернул к мосту. Шоссе поднималось в гору, сразу же за выбеленными известкой столбиками оно раздваивалось. Левая дорога, видимо, шла в обход, правая же вела к дому отдыха. Дорожный знак запрещал по ней движение грузового транспорта.
Пройдя с километр, Светловидов остановился на пересечении путей у красного шлагбаума. На шлагбауме висели знаки, запрещавшие сквозной проезд и движение на велосипедах. Здесь начиналась зона не то писательских, не то архитекторских дач. За дощатыми заборами темнели мохнатые ели, и тонкие розовокорые сосны высоко-высоко вознесли свои игольчатые кроны над белым шифером аккуратненьких четырехскатных крыш. Домики были все больше стандартные, но очень миленькие, с застекленными верандами. На посыпанных песком обочинах отпечатались узкие колеи велосипедных шин: запрещающим знаком, видимо, пренебрегали. Было тихо, и пахло бодрым смолистым духом. Изредка падали черные растопыренные шишки и парные, чуть закрученные иглы.
Несколько раз Светловидова обгоняли такси и частные машины, проехал синий мотоциклет ОРУДа.
Пора было подумать о том, куда идти. В доме отдыха делать пока было совершенно нечего. Это могло только навредить. Разве что пройтись по аллеям? Но Светловидов понял это, когда еще знакомился с картой: такая прогулка могла занять бездну времени. Да и много ли увидишь, когда с обеих сторон высятся заборы, а за ними деревья? Самое время было подвернуться новой змее, которая указала бы точное место. Но надеяться на такое не приходилось. Да он, собственно, и не думал о том. Просто выходило так, что план Данелии начал казаться все более привлекательным. Надо было за что-то зацепиться…
Конечно, местная милиция изучала уже свой район. Возможно, участковые в этот самый момент даже очертили для себя круг предположительно причастных к событиям лиц. Но полагаться только на это было бы слишком наивно… По дороге проехала полуторка, груженная кирпичом. «Явно для местных нужд!» — сразу же отметил Светловидов, хорошо запомнивший знаки у шлагбаума. Он перепрыгнул через кювет и вышел на середину шоссе, чтобы проследить, куда свернет машина.
«Чем черт не шутит? Авось Люсин опять прав? Он же везучий. А где кирпич, там и цемент…» Полуторка действительно свернула направо, в одну из боковых аллей — то ли в третью, то ли в четвертую по ходу.
Светловидов зашагал веселее. А тут и в природе произошли некоторые изменения к лучшему. Петухи накричали все-таки перемену. Белесое, невидимое небо кое-где обозначилось сероватыми подвижными волокнами, а на юго-востоке далее открылись голубые полыньи. На фоне их вечнозеленые сосновые иглы выглядели особенно жизнеутверждающе. На них хотелось смотреть и смотреть. Тем более что сверху уже лилось предвестье солнечного зноя, а хвойный скипидар даже во рту ощущался. Откуда-то с клумб сладко запахла медуница. Взлетел из-под ног павлиний глаз и сразу же сел в трех шагах впереди на песок, распластав бархатные крылышки, словно и он пил взахлеб преображающееся к вёдру небо.
Светловидов остановился у синей артезианской колонки, одной рукой нажал тугую, до блеска отполированную ручку, другой зачерпнул горсть упоительно холодной воды. Он забрызгался, но так и не напился всласть. Тыльной стороной ладони отер рот, глубоко вздохнул, всем телом ощущая томную здоровую негу и холод воды, от которого приятно стыли зубы.
«Давненько я не был за городом… И зря! Только здесь и чувствуешь по-настоящему всю прелесть жизни. Как сказал тот лектор, что антирелигиозную беседу вел: цель жизни в ней самой. Это очень правильно! Именно в ней самой! Когда весь ты, и душой и телом, блаженствуешь и радуешься… И еще может такое быть от воды. Писатель-то этот, люсинский дружок, говорил, будто в воде какая-то прана есть, от которой вся жизненная сила идет. Очень похоже на то… Кипяченую воду и пить-то противно…».
В третью аллею, судя по всему, машина не сворачивала, и Светловидов продолжил свой ликующий путь, наверстывая упущенное, постигая за минуты то, на что индийские архаты тратили всю жизнь. Может быть, с той лишь разницей, что мысли его были не столь глубоки и более — как бы это точнее сказать? — конспективны, что ли. Притом он не старался их удержать, они наплывали и улетучивались, как облака. И правы, наверное, те, кто учил, что обрести истину внутри себя можно, лишь всецело отдавшись созерцанию. А это невозможно, да и не нужно жителям больших городов, исключая, конечно, поэтов, уезжающих время от времени в творческие командировки.
За следующим поворотом Светловидов сразу же увидел свой грузовичок. Он остановился возле какой-то дачи, в самом конце тихой, затененной улицы. Когда Светловидов подошел туда, ворота из свежего теса были уже раскрыты. Полуторка, фырча и стреляя удушливыми синими клубами, разворачивалась, чтобы въехать во двор. Открывший ворота человек не был виден за створкой, лишь в самом низу сквозь широкую щель Светловидов разглядел порыжевшие, стоптанные сапоги. Он успел заметить кусты крыжовника, вишневые левкои на куртине, кирпичную груду, горки шлака и цемента, но машина уже въезжала задом, заслонив проем в заборе. Приоткрыв дверцу, высунувшись и поворотясь назад, шофер отчаянно вертел рулевое колесо. Так и не удалось разглядеть ничего, кроме этих строительных куч, но, дойдя до самого конца улицы, за которой начиналась сосновая посадка, Светловидов сообразил вдруг, что на участке возводят гараж. Значит, глаза его все же ухватили и отпечатали в голове зацементированные столбы и грубо приваренные к ржавым скобам железные дверцы, но понадобилось какое-то время, чтобы эта автоматически запечатленная картина проявилась в сознании. Однако мало ли где строят гараж или дачу? Ведь не только сюда привозят на машинах шлак и цемент? И все же… Конечно, бывают какие угодно совпадения. Но у времени есть одно совершенно непостижимое качество — уникальность. Если правы физики, которые утверждают, что время квантуется, то мы можем надеяться найти границу, за которой совпадения уже невозможны. Самая мельчайшая порция длительности — временный квант — предполагает уникальность каждого события в мире. Мы увидим сейчас, как невдалеке от Светловидова, вроде бы одновременно, упадет шишка, и петух с чернильной меткой склюет дождевого червя. Связи между обоими событиями нет. Просто они случайно совпали во времени. Но если мы произведем скоростную съемку, то убедимся, что и этого совпадения не было. Одно из них хоть на крохотный миг, но случилось раньше. Либо петух клюнул сначала, либо шишка первой свалилась в пыль. Конечно, если не дробить время на кванты и смотреть на все привычным человеческим оком, можно найти тысячи примеров кажущихся нам одновременными событий. Тем более если мы будем брать большие интервалы, скажем неделю или даже декаду. За декаду в этом дачном поселке могли начать строительство на нескольких участках, для чего, конечно, потребовалось завезти интересующий нас цемент. Весь вопрос в том, сколько именно подобных совпадений придется на наш непозволительно большой и грубый интервал времени? Если знать среднюю частоту, с которой возникают новые постройки на уже заселенной дачной территории, а также количество дач, можно подсчитать и число таких совпадений. Для этого не понадобится даже электронно-счетная машина — этот кумир нашего века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69