Все эти нехитрые изделия Гусь-Хрустального завода он уложил в коробки с ватой, которые извлек из портфеля.
Эта работа далась ему, по-видимому, не так-то легко — затылок его побагровел, а розово-лиловые пятна на носу обозначились ярче. Уложив коробки в портфель, Люсин употребил платок по назначению. Покашлял в него и отер себе лоб и затылок.
— Эту папку я забираю до конца расследования, — сказал он чиновнику. — А остальные вещички можно сдать пока в камеру хранения. Давайте составим опись.
Изнывавший от скуки чиновник на секунду оживился и робко спросил:
— Может, перепишем одну только папку? Ведь остальные вещи будут в камере хранения.
Мысль эта показалась Люсину довольно здравой. Он подумал с минуту и, как бы извиняясь, развел руками:
— К сожалению, таков порядок… Но мы быстро с этим справимся. Вроде бы я все помню, потом проверим, не упустил ли чего.
Он достал из портфеля портативную машинку «Колибри», заправил в нее три экземпляра и принялся бодро отстукивать опись. Но, дойдя до «Сигар гаванских („Корона коронас“) — 2 ящ.», он перестал вдруг печатать, поднялся и вновь полез в чемодан. Достав эти самые «2 ящ.», он быстро раскрыл их один за другим перочинным ножом. В первом ящике действительно, как снаряды, были уложены длинные алюминиевые футляры с великолепными, золотисто-серого цвета сигарами. Зато второй ящичек вместо тривиальных сигар порадовал хорошенькой иконкой. Была она на гнутой доске и выглядела весьма старой, хотя краски, слегка, правда, облупившиеся, сверкали удивительно свежо. Фон иконы был светлый, как вечереющее тепло-латунное небо. Три синие фигуры с крыльями и золотистыми нимбами вокруг голов сидели за овальным столом, уставленным одними только чашами. В руках небожителей были длинные тонкие копья. Складки их синих хитонов были очерчены схематично и резко.
Бесстрастная, не проронившая за все это время ни слова Женевьева Овчинникова при виде иконы явно взволновалась.
— Вам она знакома? — спросил ее Люсин.
— Нет! — почти выкрикнула Женевьева и, отрицательно покачав головой, уже спокойно добавила. — Эта, — здесь она сделали ударение, — мне незнакома. Но точно в такой же манере выполнена знаменитая рублевская «Троица»… Может, всего лишь копия?
Засыпавший уже чиновник тоже несколько оживился.
— Это криминал? — спросил он по-русски. Тут только Люсин сообразил, что все это время разговор шел на другом языке. Впрочем, такое было в порядке вещей. Не переводить же специально для фотографа, которому было, как говорится, до лампочки.
— Криминал? — переспросил Люсин, как будто слово его озадачило. — Это уже как взглянуть. Во всяком случае, если она оригинальна, то вывозить ее из страны нельзя. Тем более таким способом. — Он покрутил пальцами и кивнул на раскрытый ящик. — Даже на эти картинки — на Женщину эту и Смерть — нужно специальное разрешение. Ведь не все, что продается, можно вывозить, не так ли?
— Конечно, — понимающе согласился чиновник. — У МИС тоже такие законы.
— Ну вот видите… — поскреб подбородок Люсин. — Эта находка сообщает всему делу определенный нюанс… Вы понимаете в иконах, Женевьева Александровна? — спросил он вдруг по-русски, резко повернувшись к девушке.
— Немного разбираюсь, — скорчив пренебрежительную гримаску, сказала она. — Я же окончила искусствоведческий.
— Это прекрасно, это очень прекрасно! — Люсин даже руки потер. — Вы непременно дадите мне консультацию.
— Если смогу, пожалуйста, — равнодушно согласилась Женевьева.
— А вы почему не были вчера в театре на Таганке, мадам Локар? — вдруг неожиданно спросил Люсин.
— Я? — удивилась мадам. — Но что мне там делать, когда я ни слова не знаю по-русски? Это ведь не опера и не балет: нельзя же смотреть пьесу с переводчиком! Разве не так?
— Ну конечно, конечно, я как-то не подумал об этом. Простите… А он разве говорил по-русски?
— Говорил! — неожиданно ответила за мадам Локар Женевьева.
— Хорошо? — мгновенно обернулся к ней Люсин.
— Да, почти без акцента.
— Вы мне об этом не рассказывали…
— Значит, как-то запамятовала, да вы и не спрашивали.
— Да, — кивнул ей Люсин. — Конечно… Вы говорите, почти без акцента, в чем же выражалось это «почти»?
— Трудно сказать… Это так неуловимо. Промелькнуло, и не вспомнишь потом. Одним словом, понять это можно только в том случае, если вы специально вслушиваетесь. Я неясно объясняю?
— Нет, ясно. — Люсин выглядел явно раздосадованным. — Хорошо, пока закончим с этим.
Он вновь сел за машинку и не поднимался уже, пока не отпечатал всю опись.
— Проверьте, пожалуйста, не упустил ли чего, — сказал он чиновнику, отделяя отпечатанные листы от копирок. — И подпишите.
— Все правильно, — сказал тот, бегло проглядев список, и, достав авторучку, поставил подпись, прижимая листок к колену.
— Теперь подпишите вы, мадам, и вы, Женевьева Александровна, — взяв у чиновника листок, сказал Люсин, — а я тем временем закончу еще одну маленькую формальность.
Он извлек из тумбы коробки с шоколадом, разорвал целлофан и раскрыл их. Обычные шоколадные конфеты, ничего более.
— Ну и отлично, — вздохнул Люсин. — Все же находка иконы проливает свет на некоторые контакты этого господина? — склонился он над сидящим в кресле чиновником.
Тот многозначительно кивнул.
— И мы должны проверить их, если хотим разыскать его?
Чиновник согласился и с этим.
«Какой покладистый малый», — подумал Люсин.
— Следовательно, у вас не возникнет возражений, если мы не будем сдавать вещи на хранение, а временно задержим их у себя?
Чиновник сначала широкой улыбкой дал понять, что никаких возражений у него не возникнет, а затем сказал:
— Конечно, конечно… Поступайте как считаете нужным. Мы все это сейчас и оговорим в протоколе. Я вижу свою задачу в том, чтобы всемерно сотрудничать с вами, ни в чем более… Скажите мне только, что это за снимки там у вас, в описи? Что на них?
«Глаз-алмаз! — восхитился Люсин. — Вроде бы даже и не глядел, а сразу суть ухватил».
— Так, пустяки… — выдохнул он. — Стишки какие-то. Но в интересах следствия лучше их до времени не очень того… — Он пошевелил пальцами, подыскивая подходящее слово. — В общем, я вам покажу их при личном свидании, если не возражаете, конечно.
Покладистый чиновник кивнул.
Люсин уже проникся к нему уважением, смешанным с настороженностью.
— А что это за карты у него такие странные? — решился спросить он. — Вы, случайно, не заметили? Так я их сейчас покажу.
— Не надо. Заметил, — маскируя зевок, задвигал нижней челюстью чиновник. — Это таро.
— Ах, таро! — понимающе покачал головой Люсин. — Небось, это посложней преферанса или там бридж-белота? — тихо спросил он, еще ниже склоняясь к собеседнику.
— Конечно, — ответил тот. — Тем более что чаще таро используются не для игры, а для гадания.
— Ну разумеется! — развел руками Люсин. — Конечно, для гадания. Это само собой… Для чего же еще?
— Конечно, сейчас трудно сказать, сколько времени займет это дело? — спросил чиновник.
— Да, — сказал Люсин. — Возможны любые неожиданности. Я уж не говорю о том, что пропавший может сам преспокойненько объявиться в любой момент.
— Если он жив.
— Разумеется. Во всяком случае, к дорожным катастрофам за последние сутки он отношения не имел.
— Внезапный сердечный приступ?
— Справлялись уже… А кстати, как у него со здоровьем?
Чиновник улыбкой продемонстрировал свою полную неосведомленность.
«Богатая мимика», — подумал Люсин.
— Когда к нашим властям обращаются за заграничным паспортом, то, как правило, не спрашивают о здоровье.
«И напрасно», — мысленно прокомментировал Люсин.
— Знаете что? — Чиновника словно осенило: — Сделайте нам официальный запрос, и мы быстро наведем необходимые справки об этом человеке. Вам это может помочь.
— Спасибо, — сказал Люсин. — Я немедленно доложу о вашем любезном предложении.
— Вот и хорошо. А теперь позвольте задать вам совершенно неофициальный вопрос.
— Пожалуйста.
— Видите ли, господин Люсин, я большой любитель детективов. Это мое хобби, весьма неоригинальное, как вы понимаете. Но что делать? Такова жизнь. Мне, понимаете ли, более всего интересно следить за прихотливой нитью догадки. Здесь Шерлок Холмс или, скажем, патер Браун не имеют себе равных. Это победа железной логики. Я имею честь быть другом господина Сименона, приходилось мне беседовать и с мадам Кристи. В вашем лице, господин Люсин, я вижу представителя следственной школы иного типа. Я вас не утомил своим многословием?
Люсин молча поклонился.
— Тогда я, с вашего разрешения, продолжаю. Какой ускользнувший от моего поверхностного взгляда факт, какая, может быть, случайная деталь заставили вас обратить внимание на аметистовый перстень? Почему вы вдруг опять полезли в чемодан?
Люсин спешно придумывал правдоподобный ответ.
— Я понимаю, когда вы, печатая опись, спохватились, что не проверили коробки с шоколадом… Честно говоря, я, как увидел их впервые, так сразу решил, что вы их вскроете.
Люсин закусил губу.
— Это ведь только естественно, — господин Люсин, не правда ли? Но перстень! Чем он привлек ваше внимание? Быть может, он как-то связан с теми фотографиями?
«Во шурует тралом парень!»
— У меня есть приятель, — засмеялся Люсин. — Жонглер. Любитель, конечно. Так он запросто работает с пятью мячиками. Я его как-то попросил объяснить мне всю технологию. Он начал было объяснять, но тут же сбился и в первую минуту не то что с пятью — с тремя мячами не мог совладать. Боюсь, что и я не сумею удовлетворить ваше любопытство. Надеюсь, что в ближайшее время все разрешится, и вы сами поймете, в чем тут дело. И конечно, быстрее, чем я, как это уже было с конфетами.
Они дружелюбно посмеялись.
— Ну, вот и все как будто, — сказал Люсин, пригладив волосы. — Большое спасибо всем вам за помощь. Надеюсь, мадам Локар, что мне удастся с вами еще встретиться…
— Послезавтра группа мадам Локар улетает в Ленинград, — сообщила Женевьева Овчинникова.
— Надолго?
— На пять дней, — ответила мадам одновременно с Женевьевой. Они улыбнулись друг другу.
— А потом назад?
— Нет, — энергично покачала головой Женевьева, и золотистые кудряшки на миг отделились от ее висков. — Из Ленинграда — на три дня в Киев, а потом уже в Москву.
— Ну и отлично, — сказал Люсин. — Желаю вам приятного путешествия. А вы, Женевьева Александровна, навестите меня как-нибудь перед отъездом. Когда? Завтра?
— Можно и завтра… В пятнадцать часов вас устроит?
Женевьева кивнула и, решительно смяв сигарету в массивной мраморной пепельнице, поднялась. Бросила на плечо синюю сумку на длинном ремне с эмблемой авиакомпании «Сабена» и подошла к мадам Локар напомнить, что сегодня будет экскурсия по вечерней Москве с посещением Останкинской телебашни. Сдержанным кивком распрощалась со всеми и ушла. Люсин стал собирать вещи пропавшего иностранца.
— Давайте я помогу вам уложить костюмы, — предложила мадам. — Мужчины, как правило, этого не умеют…
Они управились с этим делом в пять минут, после чего Люсин прошелся по шкафам и ящикам, не забыл ли чего. Все оказалось в полном порядке.
— Еще раз спасибо, мадам, — улыбнулся Люсин, осторожно пожимая тонкую, затянутую в перчатку ручку. — Счастливого вам пребывания в нашей стране.
Она ушла, и вскоре где-то по соседству хлопнула дверь ее номера.
Потом Люсин обменялся крепким рукопожатием с чиновником, заверив того, что в случае чего немедленно даст знать.
Оглядев в последний раз опустевший номер — огненные кресла, телевизор, полированный стол, раскрытые шкафы, блеск голубых и белых кафельных плиток в непритворенной двери ванной, раздвинутые шторы цельностеклянного окна, потолок со скрытым освещением и серый плюш сплошь закрывавшего пол ковра, — Люсин склонился над широкой деревянной кроватью и быстро осмотрел ее.
Потом отворил балконную дверь. Ворвался тугой ветер. Затрепетали легкие занавески. Вместе с уличным шумом в комнату проник легкий аромат бензинового перегара. Солнце уже закатывалось за крыши домов. Противоположные окна превратились в ослепительные оранжевые зеркала.
Балкон был пуст.
Люсин вернулся в номер, с усилием притянул дверь и повернул ручку. Еще раз прошел в ванную, побыл там с минуту, после чего тщательно осмотрел плетеную корзину для бумаг. Разочарованно сморщил нос и, взяв в одну руку портфель с плащом, а в другую чемодан иностранца, мотнул головой на дверь. Фотограф, который, глубоко усевшись в кресло и вытянув ноги, пускал кольца, загасил беломорину и неторопливо стал навешивать на себя аппаратуру.
Люсин пропустил его вперед.
В коридоре, притулившись к стене, стояли администратор и официант Витя.
— Ну, нашли чего-нибудь? — спросил администратор, расплываясь до ушей.
— Нет, — сказал Люсин. — Просто вещички переписывали. Пошли теперь вниз. Оформим. Нате-ка вашу гантель. — Заперев номер, он отдал администратору ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Эта работа далась ему, по-видимому, не так-то легко — затылок его побагровел, а розово-лиловые пятна на носу обозначились ярче. Уложив коробки в портфель, Люсин употребил платок по назначению. Покашлял в него и отер себе лоб и затылок.
— Эту папку я забираю до конца расследования, — сказал он чиновнику. — А остальные вещички можно сдать пока в камеру хранения. Давайте составим опись.
Изнывавший от скуки чиновник на секунду оживился и робко спросил:
— Может, перепишем одну только папку? Ведь остальные вещи будут в камере хранения.
Мысль эта показалась Люсину довольно здравой. Он подумал с минуту и, как бы извиняясь, развел руками:
— К сожалению, таков порядок… Но мы быстро с этим справимся. Вроде бы я все помню, потом проверим, не упустил ли чего.
Он достал из портфеля портативную машинку «Колибри», заправил в нее три экземпляра и принялся бодро отстукивать опись. Но, дойдя до «Сигар гаванских („Корона коронас“) — 2 ящ.», он перестал вдруг печатать, поднялся и вновь полез в чемодан. Достав эти самые «2 ящ.», он быстро раскрыл их один за другим перочинным ножом. В первом ящике действительно, как снаряды, были уложены длинные алюминиевые футляры с великолепными, золотисто-серого цвета сигарами. Зато второй ящичек вместо тривиальных сигар порадовал хорошенькой иконкой. Была она на гнутой доске и выглядела весьма старой, хотя краски, слегка, правда, облупившиеся, сверкали удивительно свежо. Фон иконы был светлый, как вечереющее тепло-латунное небо. Три синие фигуры с крыльями и золотистыми нимбами вокруг голов сидели за овальным столом, уставленным одними только чашами. В руках небожителей были длинные тонкие копья. Складки их синих хитонов были очерчены схематично и резко.
Бесстрастная, не проронившая за все это время ни слова Женевьева Овчинникова при виде иконы явно взволновалась.
— Вам она знакома? — спросил ее Люсин.
— Нет! — почти выкрикнула Женевьева и, отрицательно покачав головой, уже спокойно добавила. — Эта, — здесь она сделали ударение, — мне незнакома. Но точно в такой же манере выполнена знаменитая рублевская «Троица»… Может, всего лишь копия?
Засыпавший уже чиновник тоже несколько оживился.
— Это криминал? — спросил он по-русски. Тут только Люсин сообразил, что все это время разговор шел на другом языке. Впрочем, такое было в порядке вещей. Не переводить же специально для фотографа, которому было, как говорится, до лампочки.
— Криминал? — переспросил Люсин, как будто слово его озадачило. — Это уже как взглянуть. Во всяком случае, если она оригинальна, то вывозить ее из страны нельзя. Тем более таким способом. — Он покрутил пальцами и кивнул на раскрытый ящик. — Даже на эти картинки — на Женщину эту и Смерть — нужно специальное разрешение. Ведь не все, что продается, можно вывозить, не так ли?
— Конечно, — понимающе согласился чиновник. — У МИС тоже такие законы.
— Ну вот видите… — поскреб подбородок Люсин. — Эта находка сообщает всему делу определенный нюанс… Вы понимаете в иконах, Женевьева Александровна? — спросил он вдруг по-русски, резко повернувшись к девушке.
— Немного разбираюсь, — скорчив пренебрежительную гримаску, сказала она. — Я же окончила искусствоведческий.
— Это прекрасно, это очень прекрасно! — Люсин даже руки потер. — Вы непременно дадите мне консультацию.
— Если смогу, пожалуйста, — равнодушно согласилась Женевьева.
— А вы почему не были вчера в театре на Таганке, мадам Локар? — вдруг неожиданно спросил Люсин.
— Я? — удивилась мадам. — Но что мне там делать, когда я ни слова не знаю по-русски? Это ведь не опера и не балет: нельзя же смотреть пьесу с переводчиком! Разве не так?
— Ну конечно, конечно, я как-то не подумал об этом. Простите… А он разве говорил по-русски?
— Говорил! — неожиданно ответила за мадам Локар Женевьева.
— Хорошо? — мгновенно обернулся к ней Люсин.
— Да, почти без акцента.
— Вы мне об этом не рассказывали…
— Значит, как-то запамятовала, да вы и не спрашивали.
— Да, — кивнул ей Люсин. — Конечно… Вы говорите, почти без акцента, в чем же выражалось это «почти»?
— Трудно сказать… Это так неуловимо. Промелькнуло, и не вспомнишь потом. Одним словом, понять это можно только в том случае, если вы специально вслушиваетесь. Я неясно объясняю?
— Нет, ясно. — Люсин выглядел явно раздосадованным. — Хорошо, пока закончим с этим.
Он вновь сел за машинку и не поднимался уже, пока не отпечатал всю опись.
— Проверьте, пожалуйста, не упустил ли чего, — сказал он чиновнику, отделяя отпечатанные листы от копирок. — И подпишите.
— Все правильно, — сказал тот, бегло проглядев список, и, достав авторучку, поставил подпись, прижимая листок к колену.
— Теперь подпишите вы, мадам, и вы, Женевьева Александровна, — взяв у чиновника листок, сказал Люсин, — а я тем временем закончу еще одну маленькую формальность.
Он извлек из тумбы коробки с шоколадом, разорвал целлофан и раскрыл их. Обычные шоколадные конфеты, ничего более.
— Ну и отлично, — вздохнул Люсин. — Все же находка иконы проливает свет на некоторые контакты этого господина? — склонился он над сидящим в кресле чиновником.
Тот многозначительно кивнул.
— И мы должны проверить их, если хотим разыскать его?
Чиновник согласился и с этим.
«Какой покладистый малый», — подумал Люсин.
— Следовательно, у вас не возникнет возражений, если мы не будем сдавать вещи на хранение, а временно задержим их у себя?
Чиновник сначала широкой улыбкой дал понять, что никаких возражений у него не возникнет, а затем сказал:
— Конечно, конечно… Поступайте как считаете нужным. Мы все это сейчас и оговорим в протоколе. Я вижу свою задачу в том, чтобы всемерно сотрудничать с вами, ни в чем более… Скажите мне только, что это за снимки там у вас, в описи? Что на них?
«Глаз-алмаз! — восхитился Люсин. — Вроде бы даже и не глядел, а сразу суть ухватил».
— Так, пустяки… — выдохнул он. — Стишки какие-то. Но в интересах следствия лучше их до времени не очень того… — Он пошевелил пальцами, подыскивая подходящее слово. — В общем, я вам покажу их при личном свидании, если не возражаете, конечно.
Покладистый чиновник кивнул.
Люсин уже проникся к нему уважением, смешанным с настороженностью.
— А что это за карты у него такие странные? — решился спросить он. — Вы, случайно, не заметили? Так я их сейчас покажу.
— Не надо. Заметил, — маскируя зевок, задвигал нижней челюстью чиновник. — Это таро.
— Ах, таро! — понимающе покачал головой Люсин. — Небось, это посложней преферанса или там бридж-белота? — тихо спросил он, еще ниже склоняясь к собеседнику.
— Конечно, — ответил тот. — Тем более что чаще таро используются не для игры, а для гадания.
— Ну разумеется! — развел руками Люсин. — Конечно, для гадания. Это само собой… Для чего же еще?
— Конечно, сейчас трудно сказать, сколько времени займет это дело? — спросил чиновник.
— Да, — сказал Люсин. — Возможны любые неожиданности. Я уж не говорю о том, что пропавший может сам преспокойненько объявиться в любой момент.
— Если он жив.
— Разумеется. Во всяком случае, к дорожным катастрофам за последние сутки он отношения не имел.
— Внезапный сердечный приступ?
— Справлялись уже… А кстати, как у него со здоровьем?
Чиновник улыбкой продемонстрировал свою полную неосведомленность.
«Богатая мимика», — подумал Люсин.
— Когда к нашим властям обращаются за заграничным паспортом, то, как правило, не спрашивают о здоровье.
«И напрасно», — мысленно прокомментировал Люсин.
— Знаете что? — Чиновника словно осенило: — Сделайте нам официальный запрос, и мы быстро наведем необходимые справки об этом человеке. Вам это может помочь.
— Спасибо, — сказал Люсин. — Я немедленно доложу о вашем любезном предложении.
— Вот и хорошо. А теперь позвольте задать вам совершенно неофициальный вопрос.
— Пожалуйста.
— Видите ли, господин Люсин, я большой любитель детективов. Это мое хобби, весьма неоригинальное, как вы понимаете. Но что делать? Такова жизнь. Мне, понимаете ли, более всего интересно следить за прихотливой нитью догадки. Здесь Шерлок Холмс или, скажем, патер Браун не имеют себе равных. Это победа железной логики. Я имею честь быть другом господина Сименона, приходилось мне беседовать и с мадам Кристи. В вашем лице, господин Люсин, я вижу представителя следственной школы иного типа. Я вас не утомил своим многословием?
Люсин молча поклонился.
— Тогда я, с вашего разрешения, продолжаю. Какой ускользнувший от моего поверхностного взгляда факт, какая, может быть, случайная деталь заставили вас обратить внимание на аметистовый перстень? Почему вы вдруг опять полезли в чемодан?
Люсин спешно придумывал правдоподобный ответ.
— Я понимаю, когда вы, печатая опись, спохватились, что не проверили коробки с шоколадом… Честно говоря, я, как увидел их впервые, так сразу решил, что вы их вскроете.
Люсин закусил губу.
— Это ведь только естественно, — господин Люсин, не правда ли? Но перстень! Чем он привлек ваше внимание? Быть может, он как-то связан с теми фотографиями?
«Во шурует тралом парень!»
— У меня есть приятель, — засмеялся Люсин. — Жонглер. Любитель, конечно. Так он запросто работает с пятью мячиками. Я его как-то попросил объяснить мне всю технологию. Он начал было объяснять, но тут же сбился и в первую минуту не то что с пятью — с тремя мячами не мог совладать. Боюсь, что и я не сумею удовлетворить ваше любопытство. Надеюсь, что в ближайшее время все разрешится, и вы сами поймете, в чем тут дело. И конечно, быстрее, чем я, как это уже было с конфетами.
Они дружелюбно посмеялись.
— Ну, вот и все как будто, — сказал Люсин, пригладив волосы. — Большое спасибо всем вам за помощь. Надеюсь, мадам Локар, что мне удастся с вами еще встретиться…
— Послезавтра группа мадам Локар улетает в Ленинград, — сообщила Женевьева Овчинникова.
— Надолго?
— На пять дней, — ответила мадам одновременно с Женевьевой. Они улыбнулись друг другу.
— А потом назад?
— Нет, — энергично покачала головой Женевьева, и золотистые кудряшки на миг отделились от ее висков. — Из Ленинграда — на три дня в Киев, а потом уже в Москву.
— Ну и отлично, — сказал Люсин. — Желаю вам приятного путешествия. А вы, Женевьева Александровна, навестите меня как-нибудь перед отъездом. Когда? Завтра?
— Можно и завтра… В пятнадцать часов вас устроит?
Женевьева кивнула и, решительно смяв сигарету в массивной мраморной пепельнице, поднялась. Бросила на плечо синюю сумку на длинном ремне с эмблемой авиакомпании «Сабена» и подошла к мадам Локар напомнить, что сегодня будет экскурсия по вечерней Москве с посещением Останкинской телебашни. Сдержанным кивком распрощалась со всеми и ушла. Люсин стал собирать вещи пропавшего иностранца.
— Давайте я помогу вам уложить костюмы, — предложила мадам. — Мужчины, как правило, этого не умеют…
Они управились с этим делом в пять минут, после чего Люсин прошелся по шкафам и ящикам, не забыл ли чего. Все оказалось в полном порядке.
— Еще раз спасибо, мадам, — улыбнулся Люсин, осторожно пожимая тонкую, затянутую в перчатку ручку. — Счастливого вам пребывания в нашей стране.
Она ушла, и вскоре где-то по соседству хлопнула дверь ее номера.
Потом Люсин обменялся крепким рукопожатием с чиновником, заверив того, что в случае чего немедленно даст знать.
Оглядев в последний раз опустевший номер — огненные кресла, телевизор, полированный стол, раскрытые шкафы, блеск голубых и белых кафельных плиток в непритворенной двери ванной, раздвинутые шторы цельностеклянного окна, потолок со скрытым освещением и серый плюш сплошь закрывавшего пол ковра, — Люсин склонился над широкой деревянной кроватью и быстро осмотрел ее.
Потом отворил балконную дверь. Ворвался тугой ветер. Затрепетали легкие занавески. Вместе с уличным шумом в комнату проник легкий аромат бензинового перегара. Солнце уже закатывалось за крыши домов. Противоположные окна превратились в ослепительные оранжевые зеркала.
Балкон был пуст.
Люсин вернулся в номер, с усилием притянул дверь и повернул ручку. Еще раз прошел в ванную, побыл там с минуту, после чего тщательно осмотрел плетеную корзину для бумаг. Разочарованно сморщил нос и, взяв в одну руку портфель с плащом, а в другую чемодан иностранца, мотнул головой на дверь. Фотограф, который, глубоко усевшись в кресло и вытянув ноги, пускал кольца, загасил беломорину и неторопливо стал навешивать на себя аппаратуру.
Люсин пропустил его вперед.
В коридоре, притулившись к стене, стояли администратор и официант Витя.
— Ну, нашли чего-нибудь? — спросил администратор, расплываясь до ушей.
— Нет, — сказал Люсин. — Просто вещички переписывали. Пошли теперь вниз. Оформим. Нате-ка вашу гантель. — Заперев номер, он отдал администратору ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69