Без Феди квартира кажется пустой и холодной, даже угрожающей. Будто хозяин унес с собой тепло и уют.
Она все еще не верила в свое счастье. Что толкнуло ее в объятия немолодого мужчины? Женское одиночество или… любовь? Вообще, в ее возрасте глупо говорить о любви, она, любовь, уже прошла, отцвела. Во всяком случае, так ей казалось.
Об одиночестве говорить не менее глупо. Опекун будущего президента компании по роду своей деятельности не может быть одинокой — она занята срочными и повседневными делами с раннего утра до позднего вечера. После непременного вечернего чаепития доберется до постели и проваливается в сон.
Так что же толкнуло ее к Лавру?
Ольга Сергеевна вышла на балкон, придвинула плетеное кресло, но осталась на ногах. Облокотившись на перила, смотрела на улицы, заполненные прохожими, на поток транспорта, на неизбежные в современном мегаполисе пробки. Будто спрашивала совета — что делать, как поступить?
О каком «совете» можно говорить, когда они с Федей уже помолвлены, уже подали заявление в ЗАГС, поговорили со священником.
И все же, и все же…
Она не поехала к тюрьме, хотя ей страшно хотелось первой поздравить жениха. Почему не поехала? Трудно ответить на этот простой вопрос. Испугалась сплетен — вот, мол, бесстыжая баба, сама мужику на шею вешается. Или — боится, что недоброжелатели сообщат ему о шашнях невесты во время его отсутствия?
Правильно сделала, что не поехала! Санчо все сделает, как надо — встретит, поздравит, сообщит самые свежие новости и привезет домой. Встреча новобрачных состоится без ненужных свидетелей, как выражаются французы, тет-а-тет. Настоящая любовь ( так хочется верить, что она у них — настоящая!) не терпит огласки, для других людей она — табу, вход в нее запрещен!
С балкона видно, как возле под»езда остановилась машина. Из нее вышли двое — Федя и Санчо. О чем-то заспорили. Будто в старом немом кино, размахивают руками, что-то говорят. Странно, но Ольга Сергеевна мысленно все понимает.
— Пошли, пошли, поднимемся в квартиру.
Это говорит Федя… Феденька. Его манера — повторять дважды, будто подгонять собеседника.
— Стоит ли… это самое… подниматься. Лучше посижу в машине, послушаю музыку, подумаю…
Санчо! Ему и хочется подольше пообщаться с другом, но боится помешать свиданию влюбленных. Вот и отнекивается, привычно поглаживая раскрытой ладонью бугристый лоб.
— В квартире тоже имеется магнитофон. Пошли, пошли!
Выражаясь словами Клавдии, традиционное «бодание». Лавр настаивает на своем, надеясь получить желанный отказ, Санчо по той же причине упрямится. В конце концов, оруженосец забрался в салон машины, врубил магнитолу, а «дон Кихот», стараясь идти медленно, с достоинством поспешил в подъезд.
Чуть слышно хлопнула входная дверь. Сердце, будто ответив этому звуку, забилось с такой силой, что, казалось, заболели ребра.
Вошел Лавр. Смущенный, немного растерянный, подрагивающей рукой поправил узел галстука.
— Вот и я…
Ольга приблизилась к нему вплотную, так, что почувствовала на своем лице его теплое дыхание. Осторожно и ласково провела по щеке тыльной стороной ладони.
— Раньше ты никогда так чисто не брился.
Казалось бы, простой вопрос, но в нем было столько нежности и признательности, что он вздрогнул. Попытался засмеяться — не получилось, вместо смеха — нервное подрагивание губ. Все же время, проведенное за решеткой, сказалось на нем — расслабился, потерял присущее ему чувство юмора.
— Раньше у меня никогда не было столько свободного времени. Занимался пением и брился, ел и спал… А ты… что с тобой? Здорова?
На этот раз засмеялась Ольга. Весело, непринужденно, даже — радостно. В сказанном — весь Лавр, всегда заботливый по отношению к окружающим и равнодушный — к себе. Увидел реакцию невесты и удовлетворенно погладил еще больше поседевшие усы.
— Нормально… А где Санчо?
Она прекрасно знает, где сейчас находится верный оруженосец — в машине. Блаженно слушает отрывки из опер и ожидает Лавра. Но, во первых, нужно же о чем-то говорить, и, во вторых, намекнуть на то, что влюбленным ничего не мешает, что они одни не только в квартире, но и во всем беспокойном мире. Только он и она, Ромео и, дождавшаяся наконец своего рыцаря, Джульетта.
Боже мой, какая сентиментальность, про себя ужаснулась женщина, о чем она говорит? Не терпящий слезливости и высокопарности, Лавр имеет право повернуться и уйти.
— Санчо? Сидит в машине. Он иногда, крайне редко, умеет быть деликатным.
— Тогда…
Ольга положила руки на его плечи, подняла голову, по девчоночьи зажмурилась. Лавр прикоснулся к приоткрытым губам, потом с жадностью вобрал их в себе. Не было ни первого мужа, ни страшной катастрофы, ни долгого пребывания в коме. Все это вычеркнул из жизни Феденька…
Поцелуй получился затяжным, оба задохнулись.
— Все, Оля… Все! Сегодня я окончательно расстаюсь со своим прошлым, позапрошлым, поза позапрошлым. Оно слишком дорого обходится не только для меня, но и для тебя… Прости.
— Так и быть, прощаю. Вот только, пожалуйста, не фантазируй. От своего прошлого нельзя отказаться, оно сидит в нас. И платить придется до тех пор, пока не кончится счет. И мне, и тебе.
Лавр снял очки, близоруко поглядел в женское лицо. Что она шутит или не понимает? Кирсанова задумчиво улыбалась. Не сомнениям будущего мужа, своим мыслям.
— Кажется, все долги уже погашены и счет закрыт, — неуверенно пробормотал Лавр. Будто сверял оплаченные долги с количеством еще не оплаченных. — Я чисти и непорочен, как новорожденный.
— Поживем — увидим…
— Обязательно поживем! Я так соскучился по нормальной, человеческой жизни…
Второй поцелуй получился более горячим. Лавр поднял ее на руки и понес в спальню.
— Господи, какой же ты еще ребенок! — шептала Ольга. — Разве можно так… Мы уже не молоды… Дурачок сой милый…
— Не только можно, но и нужно… необходимо…
К пению вообще, к оперному — особенно, Санчо пристрастился на зоне, где мотал трехлетний срок за «незаконное ношение оружия». Дело было сшито белыми нитками, опытный адвокат, мигом разрушил бы его, но на опытного не хватило денег, а назначенная соплюшка разбиралась в прокурорских хитросплетениях намного хуже, нежели в макияжных премудростях.
Прихватили вора с газовым пистолетом. Не страшно, разрешение — искусно сработанная умельцем липа — в кармане, на лицо пристроено искреннее возмущение. За что вяжете, козлы, что вам померещилось? Где вы, радетели о правах человека? Отзовитесь, придите на помощь незаконно повязанному человеку!
Никто на помощь не прибежал. Вонючие опера, как водится, обшмонали задержанного и в потайном кармашке обнаружили неопровержимую улику — стволик с нарезкой. Вставишь его в газовый пистолет, и он превращается в боевой. Легко и удобно. Остальное прошло так же легко, без сучка и задоринки. Суд вынес приговор — три года в колонии общего режима. И это — за один только стволик, кусок железа?
Явный беспредел!
Слава Богу, сыскари не копнули глубже, ограничились оружием, если бы всплыли на поверхность другие, более опасные, прегрешения подследственного, срок мог бы быть значительно большим. А три года — пустяк, мелочевка, отдохнет от жизненных передряг, наберется сил.
Вот и пришлось тогда молодому вору париться на зоне.
Один из надзирателей, по лагерно-тюремному — вертухай, парень не намного старше Санчо, был страстным меломаном. Он никогда не расставался с транзисторным приемником, настроенным на развлекательную волну. Сопровождает зека в лагерную администрацию — дергается под музыку, как припадочный, блаженно щурится. Наверно, упивается даже сидя на унитазе, или балуясь с бабой. Одним словом — фанат!
К разным вальсам, фокстротам, зарубежным изыскам, Санчо остался равнодушным, а вот услышал однажды арию из оперы «Евгений Онегин» и — загорелся. А уж романсы приклеились к нему, не хуже листьев банного веника. До того дошел, что начал сам сочинять не только музыку, но и слова.
Вот и сейчас, ожидая в машине Лавра, он с удовольствием слушал арию Ленского. Оглаживал баранку руля, по привычке потирая лоб, задумчиво улыбался.
Но обычной расслабленности не было. Слишком сильно накалилась атмосфера в «семье», вот-вот грянет гром, ударят испепеляющие молнии. Слежка за ним, попытка покушения на Ольгу Сергеевну, примелькавшийся красный «кадет» — все говорит о близкой опасности. Какие уж тут оперы, какие романсы!
Санчо думал не о себе — он привык к разборкам, сжился с чувством всегдашней опасности — думал о людях, которых любил, спокойствием которых дорожил. В первую очередь о Лавре. Сколько бед и несчастий довелось ему пережить — нормальному человеку на две, нет, на три жизни хватит и еще останется — не сломался, не превратился в зверя, остался прежним, добрым и отзывчивым человеком.
«Паду ли я стрелой пронзенный, или мимо пролетит она?» — пела магнитола голосом Лемешева. Вот именно, комментировал про себя Санчо, или пролетит мимо или ударит в сердце. И это на пороге счастливой семейной жизни, когда рядом — любимый сын, верный друг и любимая женщина? Что еще нужно для счастья?
Западло это, до чего же западло!
Будто наколдовал! Мимо «жигуля» медленно проехал знакомый красный «кадет», остановился на противоположной стороне улицы. Ну, все, мерзкий пастух, теперь не уйдешь, схвачу за горло — все секреты выдавлю! Санчо выбрался из салона и… остановился. За опущенным тонированным стеклом отлично видна знакомая физиономия. Легкая щетина на щеках, съуженные гляделки, тонкая шея. Он не ошибается, за рулем «кадета» сидит Дюбель-Дюбин, поднявшийся из могилы, отпетый и похороненный, мертвец! Нет, он поднялся не из могилы — воскрес из ада. Об этом говорит даже цвет его машины — багрово-красный, напоминающий дьявольское пекло.
Вот она, мучающая его, реальная опасность! Не отдаленная — близкая, подступившая вплотную.
Тонированное стекло поднялось, будто театральный занавес, скрывший сцену с декорациями. Легковушка повернула за угол.
Санчо возвратился в машину, выключил поющую магнитолу. Задумался. Что делать, как защитить Лавра, на жизнь которого нацелился мстительный посланец дьявола? Единственное средство — выстрелить первым.
Из подъезда выбежала Ольга Сергеевна. Возбужденная, счастливая, она, казалось, вот-вот поднимется над землей и поплывет по воздуху. Увидев Санчо, остановилась.
— Почему не поднимешься в квартиру. Лавр обрадуется.
Еще и спрашивает? Любовь действует на мозги или одолели мечты о светлом будущем? Какая разница, главное они с Лавром — счастливы, все остальное — западло!
— А кто останется в воротах на страже? Какой-нибудь Ляпкин-Тяпкин, что ли? Такая уж печальная участь всех оруженосцев: рыцари балдеют, развлекаются, оруженосцы оберегают их покой… Куда торопишься, красавица?
— Как это куда? Конечно, домой.
Странное желание! Будто в квартире Лавра она — гостья. Но Санчо предпочел не уточнять, не ковыряться в женской душе. Сами разберутся в своих проблемах — не маленькие!
— А где охрана? — укоризненно спросил он. — Мы же договорились: без телохранителей — ни шагу.
— Я кто — президент России или премьер? Пусть охраняют коттедж, Лизу и мальчиков. Я обойдусь без сопровождения.
Настаивать, говорить об опасности — бесполезно, все равно Кирсанова сделает все по своему, чужие советы для нее не звучат, она их пропускает мимо ушей.
— Ты не сказала Лавру… ну, про «гостя»?
В ответ — звонкий смех счастливой, любящей и любимой, женщины.
— Зачем? Как-то неуместно было…
— А вот мне будет уместно! Обязательно расскажу… Поезжай, только… это самое… осторожно. Думаю, скоро увидимся.
Проследив опасливым взглядом машину Кирсановой, Санчо, еще раз оглядев оживленную улицу, и вошел в подъезд. Сейчас он не просто побеседует с другом — выложит ему все: и о появлении ожившего мертвеца, и о безразличном отношении Ольги Сергеевны к подстерегающей ее опасности, и о назревшей необходимости принять срочные меры. Какие именно, он сам не знает.
Когда оруженосец вошел в дом, из-за угла выехала машина Дюбина. Он остановил ее напротив подъезда, внимательно осмотрелся, нашел взглядом знакомые окна…
Лавр в своем любимом теплом халате, с мокрыми после душа волосами отпер дверь после первого же нажатия на кнопку. Привычно боднул головой друга, получив ответный толчок, приглашающе повел рукой в сторону гостиной. Проходи, мол, располагайся. Санчо прошел в комнату, уселся в мягкое кресло. Надо бы забросить ноги на журнальный столик, но предстоящий серьёзный разговор не позволяет.
— Ну и как состояние? После камеры кислород мозги не клинит? — начал он издалека. — Головка не бо-бо?
— Где ты в этом городе заметил кислород?
Разминка набирает обороты, подталкивает к началу настоящей, не шутливой беседы. Но оба собеседника не торопятся, понимают — нужно собраться с мыслями, а сделать это лучше во время обычного, бездумного трепа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Она все еще не верила в свое счастье. Что толкнуло ее в объятия немолодого мужчины? Женское одиночество или… любовь? Вообще, в ее возрасте глупо говорить о любви, она, любовь, уже прошла, отцвела. Во всяком случае, так ей казалось.
Об одиночестве говорить не менее глупо. Опекун будущего президента компании по роду своей деятельности не может быть одинокой — она занята срочными и повседневными делами с раннего утра до позднего вечера. После непременного вечернего чаепития доберется до постели и проваливается в сон.
Так что же толкнуло ее к Лавру?
Ольга Сергеевна вышла на балкон, придвинула плетеное кресло, но осталась на ногах. Облокотившись на перила, смотрела на улицы, заполненные прохожими, на поток транспорта, на неизбежные в современном мегаполисе пробки. Будто спрашивала совета — что делать, как поступить?
О каком «совете» можно говорить, когда они с Федей уже помолвлены, уже подали заявление в ЗАГС, поговорили со священником.
И все же, и все же…
Она не поехала к тюрьме, хотя ей страшно хотелось первой поздравить жениха. Почему не поехала? Трудно ответить на этот простой вопрос. Испугалась сплетен — вот, мол, бесстыжая баба, сама мужику на шею вешается. Или — боится, что недоброжелатели сообщат ему о шашнях невесты во время его отсутствия?
Правильно сделала, что не поехала! Санчо все сделает, как надо — встретит, поздравит, сообщит самые свежие новости и привезет домой. Встреча новобрачных состоится без ненужных свидетелей, как выражаются французы, тет-а-тет. Настоящая любовь ( так хочется верить, что она у них — настоящая!) не терпит огласки, для других людей она — табу, вход в нее запрещен!
С балкона видно, как возле под»езда остановилась машина. Из нее вышли двое — Федя и Санчо. О чем-то заспорили. Будто в старом немом кино, размахивают руками, что-то говорят. Странно, но Ольга Сергеевна мысленно все понимает.
— Пошли, пошли, поднимемся в квартиру.
Это говорит Федя… Феденька. Его манера — повторять дважды, будто подгонять собеседника.
— Стоит ли… это самое… подниматься. Лучше посижу в машине, послушаю музыку, подумаю…
Санчо! Ему и хочется подольше пообщаться с другом, но боится помешать свиданию влюбленных. Вот и отнекивается, привычно поглаживая раскрытой ладонью бугристый лоб.
— В квартире тоже имеется магнитофон. Пошли, пошли!
Выражаясь словами Клавдии, традиционное «бодание». Лавр настаивает на своем, надеясь получить желанный отказ, Санчо по той же причине упрямится. В конце концов, оруженосец забрался в салон машины, врубил магнитолу, а «дон Кихот», стараясь идти медленно, с достоинством поспешил в подъезд.
Чуть слышно хлопнула входная дверь. Сердце, будто ответив этому звуку, забилось с такой силой, что, казалось, заболели ребра.
Вошел Лавр. Смущенный, немного растерянный, подрагивающей рукой поправил узел галстука.
— Вот и я…
Ольга приблизилась к нему вплотную, так, что почувствовала на своем лице его теплое дыхание. Осторожно и ласково провела по щеке тыльной стороной ладони.
— Раньше ты никогда так чисто не брился.
Казалось бы, простой вопрос, но в нем было столько нежности и признательности, что он вздрогнул. Попытался засмеяться — не получилось, вместо смеха — нервное подрагивание губ. Все же время, проведенное за решеткой, сказалось на нем — расслабился, потерял присущее ему чувство юмора.
— Раньше у меня никогда не было столько свободного времени. Занимался пением и брился, ел и спал… А ты… что с тобой? Здорова?
На этот раз засмеялась Ольга. Весело, непринужденно, даже — радостно. В сказанном — весь Лавр, всегда заботливый по отношению к окружающим и равнодушный — к себе. Увидел реакцию невесты и удовлетворенно погладил еще больше поседевшие усы.
— Нормально… А где Санчо?
Она прекрасно знает, где сейчас находится верный оруженосец — в машине. Блаженно слушает отрывки из опер и ожидает Лавра. Но, во первых, нужно же о чем-то говорить, и, во вторых, намекнуть на то, что влюбленным ничего не мешает, что они одни не только в квартире, но и во всем беспокойном мире. Только он и она, Ромео и, дождавшаяся наконец своего рыцаря, Джульетта.
Боже мой, какая сентиментальность, про себя ужаснулась женщина, о чем она говорит? Не терпящий слезливости и высокопарности, Лавр имеет право повернуться и уйти.
— Санчо? Сидит в машине. Он иногда, крайне редко, умеет быть деликатным.
— Тогда…
Ольга положила руки на его плечи, подняла голову, по девчоночьи зажмурилась. Лавр прикоснулся к приоткрытым губам, потом с жадностью вобрал их в себе. Не было ни первого мужа, ни страшной катастрофы, ни долгого пребывания в коме. Все это вычеркнул из жизни Феденька…
Поцелуй получился затяжным, оба задохнулись.
— Все, Оля… Все! Сегодня я окончательно расстаюсь со своим прошлым, позапрошлым, поза позапрошлым. Оно слишком дорого обходится не только для меня, но и для тебя… Прости.
— Так и быть, прощаю. Вот только, пожалуйста, не фантазируй. От своего прошлого нельзя отказаться, оно сидит в нас. И платить придется до тех пор, пока не кончится счет. И мне, и тебе.
Лавр снял очки, близоруко поглядел в женское лицо. Что она шутит или не понимает? Кирсанова задумчиво улыбалась. Не сомнениям будущего мужа, своим мыслям.
— Кажется, все долги уже погашены и счет закрыт, — неуверенно пробормотал Лавр. Будто сверял оплаченные долги с количеством еще не оплаченных. — Я чисти и непорочен, как новорожденный.
— Поживем — увидим…
— Обязательно поживем! Я так соскучился по нормальной, человеческой жизни…
Второй поцелуй получился более горячим. Лавр поднял ее на руки и понес в спальню.
— Господи, какой же ты еще ребенок! — шептала Ольга. — Разве можно так… Мы уже не молоды… Дурачок сой милый…
— Не только можно, но и нужно… необходимо…
К пению вообще, к оперному — особенно, Санчо пристрастился на зоне, где мотал трехлетний срок за «незаконное ношение оружия». Дело было сшито белыми нитками, опытный адвокат, мигом разрушил бы его, но на опытного не хватило денег, а назначенная соплюшка разбиралась в прокурорских хитросплетениях намного хуже, нежели в макияжных премудростях.
Прихватили вора с газовым пистолетом. Не страшно, разрешение — искусно сработанная умельцем липа — в кармане, на лицо пристроено искреннее возмущение. За что вяжете, козлы, что вам померещилось? Где вы, радетели о правах человека? Отзовитесь, придите на помощь незаконно повязанному человеку!
Никто на помощь не прибежал. Вонючие опера, как водится, обшмонали задержанного и в потайном кармашке обнаружили неопровержимую улику — стволик с нарезкой. Вставишь его в газовый пистолет, и он превращается в боевой. Легко и удобно. Остальное прошло так же легко, без сучка и задоринки. Суд вынес приговор — три года в колонии общего режима. И это — за один только стволик, кусок железа?
Явный беспредел!
Слава Богу, сыскари не копнули глубже, ограничились оружием, если бы всплыли на поверхность другие, более опасные, прегрешения подследственного, срок мог бы быть значительно большим. А три года — пустяк, мелочевка, отдохнет от жизненных передряг, наберется сил.
Вот и пришлось тогда молодому вору париться на зоне.
Один из надзирателей, по лагерно-тюремному — вертухай, парень не намного старше Санчо, был страстным меломаном. Он никогда не расставался с транзисторным приемником, настроенным на развлекательную волну. Сопровождает зека в лагерную администрацию — дергается под музыку, как припадочный, блаженно щурится. Наверно, упивается даже сидя на унитазе, или балуясь с бабой. Одним словом — фанат!
К разным вальсам, фокстротам, зарубежным изыскам, Санчо остался равнодушным, а вот услышал однажды арию из оперы «Евгений Онегин» и — загорелся. А уж романсы приклеились к нему, не хуже листьев банного веника. До того дошел, что начал сам сочинять не только музыку, но и слова.
Вот и сейчас, ожидая в машине Лавра, он с удовольствием слушал арию Ленского. Оглаживал баранку руля, по привычке потирая лоб, задумчиво улыбался.
Но обычной расслабленности не было. Слишком сильно накалилась атмосфера в «семье», вот-вот грянет гром, ударят испепеляющие молнии. Слежка за ним, попытка покушения на Ольгу Сергеевну, примелькавшийся красный «кадет» — все говорит о близкой опасности. Какие уж тут оперы, какие романсы!
Санчо думал не о себе — он привык к разборкам, сжился с чувством всегдашней опасности — думал о людях, которых любил, спокойствием которых дорожил. В первую очередь о Лавре. Сколько бед и несчастий довелось ему пережить — нормальному человеку на две, нет, на три жизни хватит и еще останется — не сломался, не превратился в зверя, остался прежним, добрым и отзывчивым человеком.
«Паду ли я стрелой пронзенный, или мимо пролетит она?» — пела магнитола голосом Лемешева. Вот именно, комментировал про себя Санчо, или пролетит мимо или ударит в сердце. И это на пороге счастливой семейной жизни, когда рядом — любимый сын, верный друг и любимая женщина? Что еще нужно для счастья?
Западло это, до чего же западло!
Будто наколдовал! Мимо «жигуля» медленно проехал знакомый красный «кадет», остановился на противоположной стороне улицы. Ну, все, мерзкий пастух, теперь не уйдешь, схвачу за горло — все секреты выдавлю! Санчо выбрался из салона и… остановился. За опущенным тонированным стеклом отлично видна знакомая физиономия. Легкая щетина на щеках, съуженные гляделки, тонкая шея. Он не ошибается, за рулем «кадета» сидит Дюбель-Дюбин, поднявшийся из могилы, отпетый и похороненный, мертвец! Нет, он поднялся не из могилы — воскрес из ада. Об этом говорит даже цвет его машины — багрово-красный, напоминающий дьявольское пекло.
Вот она, мучающая его, реальная опасность! Не отдаленная — близкая, подступившая вплотную.
Тонированное стекло поднялось, будто театральный занавес, скрывший сцену с декорациями. Легковушка повернула за угол.
Санчо возвратился в машину, выключил поющую магнитолу. Задумался. Что делать, как защитить Лавра, на жизнь которого нацелился мстительный посланец дьявола? Единственное средство — выстрелить первым.
Из подъезда выбежала Ольга Сергеевна. Возбужденная, счастливая, она, казалось, вот-вот поднимется над землей и поплывет по воздуху. Увидев Санчо, остановилась.
— Почему не поднимешься в квартиру. Лавр обрадуется.
Еще и спрашивает? Любовь действует на мозги или одолели мечты о светлом будущем? Какая разница, главное они с Лавром — счастливы, все остальное — западло!
— А кто останется в воротах на страже? Какой-нибудь Ляпкин-Тяпкин, что ли? Такая уж печальная участь всех оруженосцев: рыцари балдеют, развлекаются, оруженосцы оберегают их покой… Куда торопишься, красавица?
— Как это куда? Конечно, домой.
Странное желание! Будто в квартире Лавра она — гостья. Но Санчо предпочел не уточнять, не ковыряться в женской душе. Сами разберутся в своих проблемах — не маленькие!
— А где охрана? — укоризненно спросил он. — Мы же договорились: без телохранителей — ни шагу.
— Я кто — президент России или премьер? Пусть охраняют коттедж, Лизу и мальчиков. Я обойдусь без сопровождения.
Настаивать, говорить об опасности — бесполезно, все равно Кирсанова сделает все по своему, чужие советы для нее не звучат, она их пропускает мимо ушей.
— Ты не сказала Лавру… ну, про «гостя»?
В ответ — звонкий смех счастливой, любящей и любимой, женщины.
— Зачем? Как-то неуместно было…
— А вот мне будет уместно! Обязательно расскажу… Поезжай, только… это самое… осторожно. Думаю, скоро увидимся.
Проследив опасливым взглядом машину Кирсановой, Санчо, еще раз оглядев оживленную улицу, и вошел в подъезд. Сейчас он не просто побеседует с другом — выложит ему все: и о появлении ожившего мертвеца, и о безразличном отношении Ольги Сергеевны к подстерегающей ее опасности, и о назревшей необходимости принять срочные меры. Какие именно, он сам не знает.
Когда оруженосец вошел в дом, из-за угла выехала машина Дюбина. Он остановил ее напротив подъезда, внимательно осмотрелся, нашел взглядом знакомые окна…
Лавр в своем любимом теплом халате, с мокрыми после душа волосами отпер дверь после первого же нажатия на кнопку. Привычно боднул головой друга, получив ответный толчок, приглашающе повел рукой в сторону гостиной. Проходи, мол, располагайся. Санчо прошел в комнату, уселся в мягкое кресло. Надо бы забросить ноги на журнальный столик, но предстоящий серьёзный разговор не позволяет.
— Ну и как состояние? После камеры кислород мозги не клинит? — начал он издалека. — Головка не бо-бо?
— Где ты в этом городе заметил кислород?
Разминка набирает обороты, подталкивает к началу настоящей, не шутливой беседы. Но оба собеседника не торопятся, понимают — нужно собраться с мыслями, а сделать это лучше во время обычного, бездумного трепа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35