— Что-нибудь не так, офицер? — спросил Мирошкин, заученно скалясь в профессиональной, дипломатической улыбке.
— Вы Юри Мирошки? — спросил молодой чиновник, по западному глотая окончания имен.
— Да.
— С какой целью вы прибыли в Нидерландское королевство?
— Я следую транзитом в Брюссель, по приглашению руководства блока НАТО.
Мирошкин достал нужные документы, оба голландца внимательно их изучили, потом переглянулись, старший куда-то ушел, второй сказал:
— Один момент, — и отложив документы Юрия в сторону занялся проверкой документов какого-то азиата, не то корейца, не то японца.
«Любитель пива» вернулся минут через десять, и не один, а с двумя рослыми полицейскими.
— Юри Мирошкин? — спросил он строго, беря в руки паспорт полковника.
— Да, это я.
— Вы объявляетесь задержанным по ордеру международного трибунала в Гааге как военный преступник. У вас есть право на адвокатскую защиту, у вас есть право на один звонок.
Юрий был ошеломлен.
— Какое вы имеете право! — вскипел он. — Какой еще к чертям ордер!? У меня дипломатический паспорт!
— Это не имеет значение. Правительство Голландии не признает вашего статуса дипломата. Следуйте за нами.
Побагровевшего от злости Мирошкина провели в комнату пограничного осмотра, тщательно обыскали и отобрали деньги, документы и все самое ценное — часы, золотую цепочку, перстень, а так же ликвидировали ремень и шнурки. На все протесты и угрозы русского полковника голландцы реагировали с флегматичной безразличностью, так что через полчаса Юрий плюнул, и напоследок по-русски «причесав» своих тюремщиков умолк, надеясь только на одно — телефонный звонок в посольство.
Человеку, поднявшему посла России с постели в три часа ночи, трудно рассчитывать на доброту и ласку. Митин, так звали главного российского дипломата в Нидерландском королевстве, был настроен соответственным образом.
— Ну, так что у вас тут случилось, полковник? — буркнул он, покрасневшими от недосыпа глазами рассматривая нарушителя своего спокойствия. Мирошкин как можно более подробно рассказал обо всей странной ситуации, Митин кивнул и вышел, сказав только одно.
— Хорошо, сейчас разберемся.
Но вернулся посол только через полтора часа. Следов сна на его лице уже не было заметно, зато отчетливо просматривалось явная злость напополам с растерянностью.
— Плохи твои дела, полковник. Ты знал что по твою душу в свое время выписали ордер на арест?
— Да, но это когда было?! Да и вообще, что это за глупость! Это уже пятая моя поездка на Запад.
— Странно что она не тринадцатая. Я пробовал все, и протестовал, и угрожал, просил отпустить тебя под залог — бесполезно. Уперлись как бараны!
— Что же теперь делать? — растерялся Мирошкин. До этого он воспринимал все происходящее как дурной сон, временное недоразумение, но лишь теперь до него начал доходить весь ужас своего положения.
— Прийдется, брат, немного посидеть в тюряге. Это, правда, не наши тюрьмы, тут все гораздо более цивилизованно. Но...
— И долго?
Митин пожал плечами.
— Пока не включится большая дипломатия из Москвы. Так что потерпи, брат.
* * *
На следующий день газеты и телевидение взахлеб вещали о деле Мирошкина. «Русский офицер арестован за прошлые военные преступления. — писала английская „Гардиан“. — Голландское правосудие предъявляет русскому полковнику обвинение в убийстве четырех чеченских женщин. Невинные мирные жители погибли восемь лет назад от рук Юрия Мирошкина».
Кадры любительской съемки зафиксировавшие выстрел Юрия из подствольника и последующий взрыв КАМАЗа крутили по всем каналам. Правда куда-то исчезли кадры обстрела боевиками блокпоста, тем более смерть Зинченко. Показывали только сам выстрел и потом крупно лицо Юрия склонившегося над телом друга.
Следствие длилось всего две недели, сам суд — три дня. Первый раз войдя в зал заседаний Юрий сразу почувствовал как от этих затянутых в черные мантии людей веет холодом высокомерия и непонятной ему ненавистью. Он понял все из выступления прокурора, итальянки Андре Конте, пожилой женщины с лицом, на котором напрочь отсутствовали какие либо эмоции.
— Мы не можем терпеть пока на нашей прекрасной земле существуют хоть какие-то нарушения прав человека. Этот же человек нарушил самое важное право человека, право на его жизнь. В лице этого жалкого полковника мы судим не только его, но и все это громадное, варварское государство. Государство, где раздавлены все права человека, где отсутствует сама свобода.
Все попытки адвокатов доказать, что Юрий стрелял сторону КАМАЗа в состоянии аффекта и неприцельно ни к чему не привели. Благодаря усилиям российских спецслужб была найдена и показана по телевидению вся запись инцидента на пропускном пункте «Кавказ». Несколько подкупленных журналистов опубликовали действительную версию всего происшедшего. Потихоньку общественное мнение начало склоняться в сторону Мирошкина. Но несмотря на все усилия дипломатов и адвокатов международный трибунал в Гааге приговорил Юрия Мирошкина к пожизненному заключению. Та же самая прокурорша в интервью одной из телекомпаний откровенно призналась в том, что в этом случае она искренно сожалеет, что в Европе отменили смертную казнь.
— А жаль, это было бы хорошим уроком всем этим русским варварам.
* * *
Узнав о решении суда Сизов пришел в ярость. Его личный секретарь Фартусов еще ни когда не видел Диктатора в таком состоянии. Получив все указания он вышел в приемную и немедленно позвонил Соломину.
— Виктор Андреевич, срочно зайдите к Владимиру Александровичу.
Через три минуты Премьер вошел в приемную Сизова, кивнул головой Фартусову и хотел пройти дальше, но секретарь преградил ему дорогу.
— Виктор Андреевич, это я вас вызвал. Шеф не в себе, он разбил две хрустальных пепельницы и сломал стул.
— Чего это он? — удивился Соломин.
— Это из-за Мирошкина.
— А-а, понятно.
— Кроме того он велел разорвать все отношения с Голландией, арестовать имущество Нидерландов в России, а так же задержать всех подданных королевства как заложников. Кроме того он велел готовить эскадру Балтийского флота к походу в Северное море.
У Соломина вытянулось лицо.
— Ну, это он уже через чур! — пробормотал он.
Несколько секунд Премьер раздумывал.
— Где сейчас Сазонтьев?
— На Арбате, в Генштабе.
— Вызови его сюда, пусть принесет побольше водки и придумает какой-нибудь повод ее выжрать.
— Хорошо. Да, он велел вызвать к себе Мохнача, Ждана и Анисина. Потом Володина.
— Эти трое обойдутся, а Володина ушли куда-нибудь к ядреной фене, чтобы не нашли его дня три!
Кабинет Диктатора был пуст и премьер прошел дальше, неодобрительно осмотрев по ходу разбитый в щепки стул и лежащие у стены осколки хрусталя. Виктор нашел Сизова в комнате отдыха, тот лежал на диване, расстегнув китель и сорвав с шеи галстук. Лицо Владимира пылало как после бани, знаменитая прическа была растрепанна.
— К тебе можно? — спросил Соломин.
— А, это ты, заходи.
Премьер с кряхтением втиснул в кресло свою квадратную от полноты фигуру и спросил.
— Ты на крестины-то ко мне завтра прийдешь?
— Ну я же обещал, значит прийду.
Две недели назад у Соломина родилась внучка, и Сизов пообещал быть ей крестным.
— Это хорошо. А проект бюджета смотрел?
— Нет еще, что там у тебя?
— Как обычно, расходы больше чем доходы.
Еще минут пять разговор вяло перепрыгивал с одной темы на другую, пока в дверях комнаты не показалась громадная фигура Главковерха. Сазонтьев выглядел несколько странно, трезвый, но какой-то загадочный, правую руку держал за спиной. Не соизволив поздороваться он прошел вперед и водрузил на небольшой журнальный столик литровую бутылку водки.
— Гуляем, курсанты, — сказал он. — Хозяин, тащи огурцы.
— Это по какому еще случаю у тебя банкет, — нахмурился Сизов. — Да еще с утра пораньше?
— На, читай, ты так долго этого добивался, — и Сашка бросил перед своим непосредственным начальником красные корочки.
— Да неужели! Никак наш маршал все-таки кончил академию, — добродушно засмеялся Соломин.
— Ну, молодец, — сказал Сизов, наконец оживляясь. Он даже сел на диване и с интересом изучил весь документ. — А что ж вот так вот? — Владимир показал рукой на бутылку. — Поехали в ресторан, хоть в «Прагу», что ли, посидим, отметим.
— А что, по курсантски уже за падло? Водку в «бескозырке» уже брезгуем потреблять. Заелся, господин диктатор!
В комнате отдыха появился Фартусов отягощенный подносом со всякой снедью из кремлевского буфета: бутербродами с икрой, колбасами и ветчиной, любимыми Сазонтьевым солеными огурцами и двумя бутылями «Боржоми» для Премьера. Через полчаса Фартусова послали за еще одной бутылкой водки, но секретарь, помня пословицу, предусмотрительно принес две. Разрешил себе принять на грудь и давно уже не потреблявший из-за больной печени Соломин. Когда через два часа Фартусов осторожно заглянул в кабинет, гулянка была в самом разгаре. Соломин сидел уже в одной майке, два же его собутыльника так же скинули кители и расстегнули рубахи до самого пупка.
— Нет, Виктор, ты не понимаешь! — орал Сизов, мотая указательным пальцем перед лицом Премьера. — Это они не этого полковника унизили, это они всю страну унизили! Всю, и нас с тобой! Нас не боятся, понимаешь!
— Володя, ты пойми, мы сейчас стараемся оторвать Европу от Америки, а ты: «...разорвать отношения, послать крейсера в Северное море», — процитировал Премьер. — Нас не бояться должны, а уважать, понимаешь, уважать!
— Нет, Володь, Виктор прав, — Сазонтьев сосредоточенно хрумкнул огурцом и продолжил свою мысль. — Понимаешь, я эту Голландию могу стереть в порошок секунд за сорок. Если прикажешь я снова пройду на «Петре Великом» и поставлю к верху раком весь мир, но это не тот метод. Виктор прав, когда тебя боятся, они в открытую не попрут, они будут шакалить, как с этим полковником, кусать тебя за пятки. Я считаю так — парня нужно вытаскивать любой ценой, этим голландским петухам врезать по самые уши по дипломатической линии, а всю эту судейскую камарилью опустить так, чтобы ни кто их больше не принимал всерьез...
Вернувшись в приемную Фартусов с ухмылкой заявил всем трем ожидавшим приема главам спецслужб.
— Отбой, ребята, по домам. Сазонтьев третью литровку открыл.
* * *
Лишь через сутки Володин вызвал к себе посла Нидерландов и вручил ему ноту протеста. Через три дня после этого был арестован некий гражданин Голландии Кнут Ренсенбринк по обвинению в шпионаже. Еще через три недели в неприятную ситуацию попала госпожа Андре Конти. При прохождении таможенного контроля в аэропорту имени Джона Кеннеди у ней в сумочке нашли пакетик с десятью граммами героина. Наркотик у ней учуяла специально обученая собака. Та же самая собака проявила интерес к еще одному пассажира этого же авиарейса, сидевшего как раз рядом с госпожой прокуроршей, но у него ни чего не нашли. Чернявый, налысо выбритый маленький человек непонятного возраста с серьгой в ухе сразу вызвал неприязнь у таможенников и пограничников своими развязанными манерами и не по ситуации нахальной, жизнерадостной улыбкой.
— Ой, этот запах, наверное, осталось от рукопожатия с моим сыном, — пояснил он. — Он у меня давно сидит на игле, и он же провожал меня в аэропорту.
— Господин Марк Спирин, зачем вы приехали в США? — сурово спросил один из чиновников.
— Я хотел бы поработать здесь.
— Но у вас гостевая виза!
— Ну и что?
Чиновник миграционного агентства с возмущенным лицом вернул документы странному человеку.
— Мы отказываем вам во въезде в Соединенные Штаты Америки.
— Не очень и нужно, — хмыкнул Спирин и, подхватив свою скромную поклажу, повернул в сторону выхода.
К сожалению американские таможенники плохо знали лучшего российского престидижитатора Марка Спирина, цирковая фамилия Марк Спирс. За фокус с доставкой пакетика героина в сумочку прокурорши он получил сто тысяч долларов. Еще через две недели «независимые» журналисты раскопали что у трех членов гаагского трибунала на счетах в Швейцарском банке лежат кругленькие суммы, якобы полученная от одного боснийца, военного преступника, оправданного в прошлом году высоким судом. Все эти счета были чистой липой, совместный труд СВР и ФАПСИ. Скандал получился громким, два из трех членов суда взяли самоотвод, лишь третий упрямо продолжал доказывать свою невиновность.
Пострадала и промышленность Голландии. За месяц до этого скандала всемирно известная фирма «Филлипс» выиграла тендер на модернизацию одного из московских телевизионных заводов, но в последний момент ей было отказано и заказ получила гораздо менее известная финская фирма.
* * *
Прошло полгода с тех пор, как Мирошкин впервые увидел мир через изящные, фигурные решетки голландской тюрьмы. Это была не русская зона, тем более не Бутырка, камеры на двоих, телевизор, холодильник, раз в неделю один междугородний звонок, к тому же великолепный, лучше чем в академии, спортзал с тренажерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39