ЭПИЗОД 40
В трехстах километрах от Эр-Риада, среди великой пустыни Руб-Эль-Хали раскинулся небольшой палаточный лагерь: восемь мощных джипов, три больших шатра, с десяток чистокровных арабских скакунов и небольшое стадо верблюдов. В тени, под тентом, расположились клетки с небольшими, пятнистыми птицами с характерно загнутыми клювами и мощными когтями убийц. Все это указывало на характер данной вылазки — соколиная охота. В большом котле булькала вода, двое наемных слуг из числа приезжих палестинцев ощипывали тушки куропаток, суетились повара, шофера проверяли машины. Обычная, бивуачная жизнь выехавших на охоту саудовских принцев. Странно смотрелись только два вооруженных ружьями охранника прохаживающихся около самого большого и роскошного шатра. Один из них расхаживал перед входом, второй, настороженно оглядываясь по сторонам, сзади палатки. Но если бы сейчас в шатер заглянул начальник личной разведки короля вездесущий аль-Кадир, он непременно бы встревожился. Все трое принцев: Азиз, Дауд и Хаким, принадлежали к трем разным и непримиримым кланам. То, что они собрались в этом укромном уголке Аравии вместе говорило только об одном — впервые за последние пять лет самые могущественные группировки в Саудовской Аравии объединились. А объединиться они могли только против кого-то.
Вряд ли кто снаружи шатра мог подслушать разговор трех высокопоставленных принцев. Внутри звучала восточная музыка, витиеватая и заунывная одновременно. Принцы в ожидании обеда лежали вокруг громадного блюда с фруктами и неторопливо разговаривали, иногда отдавая дань благоуханным дарам природы.
— Он зашел слишком далеко, — сказал принц Хаким, пятидесятилетний, тучный мужчина, отрывая от огромной кисти продолговатую виноградинку. Закинув ее в рот он сощурился от удовольствия, и лишь потом, переждав пока вкус винограда утратит свою остроту, продолжил свою мысль. — За последние два месяца мы терпели только убытки. Содержание моей семьи обходится в кругленькую сумму. Если так пойдет дело, то вскоре нам придется вспомнить забытое ремесло наших предков, и начать пасти овец.
Оба его собеседника соизволили улыбнуться. У Хакима было шесть жен, десять сыновей и четыре дочери. Принц Дауд, полная противоположность своего собеседника, худощавый и поджарый, подкинул на ладони душистый персик и сказал:
— Тебе хорошо, с десятью сыновьями ты управишься с любым стадом, а у меня всего два сына, и что мне тогда остается делать?
Разговор в том же стиле поддержал принц Азиз, самый молодой среди них, но в свои сорок уже командующий национальной гвардией.
— А ты будешь нападать на его стада и отбивать скот. А потом продавать его мне.
Азиз засмеялся, довольный своей шуткой. Оба его спутника так же не замедлили улыбнуться. После очередной виноградинки Хаким продолжил свою прерванную мысль.
— Мухаммед не собирается отменять эмбарго, хотя все страны ОПЕК уже ропщут. А без его согласия они боятся отменить эмбарго. Ясно что идея с эмбарго не удалась, но его уже не остановить.
— Он все чаще приходит в ярость, — сдвинув брови сказал Азиз. — Порой мне кажется что он сошел с ума. Позавчера казнили еще трех полковников из национальной гвардии по подозрению в заговоре против короля.
— Клянусь аллахом, там ничего такого не было! Просто этот иорданский выскочка нашпиговал микрофонами весь Эр-Риад. Один из этих полковников приходится двоюродным братом моей жены.
Говоря это Дауд невольно так сжал персик, что тот лопнул в его руках. Отбросив в сторону пахучую мякоть принц вытер ладонь полотенцем и сказал самое главное, то ради чего они здесь собрались.
— Пора убирать Мухаммеда с престола.
— Как ты себе это представляешь? Он не отречется, он по характеру далеко не король Сауд.
— Да, это верно. К тому же он по прежнему популярен среди простого народа, бедуинов, и особенно среди палестинцев.
— Еще бы, получилось так, что ради них мы ввязались в эту войну.
— Есть другие методы, — поглаживая свою небольшую бороду сказал Хаким. — Например кончина в семьдесят пятом короля Фейсала.
Все переглянулись. Тридцать с лишним лет назад король Саудовской Аравии Фейсал был убит одним из своих многочисленных племянников, принцем Мусоедом.
— Это было бы неплохо, — признался Дауд.
— Да, только где нам взять второго Мусоеда?
— У меня есть такой человек, — открыл карты Хаким.
— И кто он?
— Ибрагим. Самый младший из сыновей казненного Али аль-Сабаха. Он тяжело переживает смерть отца и готов кровью скрыть позор лежащий на его семействе.
— Сколько ему лет?
— Семнадцать. Хотите на него взглянуть?
— Да, надо оценить, способен ли он на такое.
Хаким хлопнул в ладоши и в шатер заглянул часовой.
— Позови Ибрагима.
Вскоре в шатер вошел молодой человек в белой галабии но без головного платка. Это был типичный представитель своей нации: жгучий, смуглый брюнет с красивыми черными глазами и ястребиным носом. Поклонившись он вежливо спросил:
— Звали, Хаким-ага?
— Да, сынок. Возьми этот персик. Взглянув на него я почему-то захотел подарить его тебе.
И Хаким протянул ему громадный, во всю ладонь, краснобокий бархатный персик. С поклоном взяв плод Ибрагим вопросительно глянул на приемного отца, но тот кивком головы отпустил юношу. Полог шатра остался открытым, и все трое видели как молодой парень на ходу начал есть подаренный персик, жадно вгрызаясь в сочную плоть.
— Красивый парень, — сказал Дауд, невольно продолжая следить за уходящим юношей. — Жалко его.
Остальные двое принцев поняли его. Если покушение удастся и Мухаммед умрет, они вынуждены будут казнить Ибрагима, таковы неизбежные правила игры. Проливший королевскую кровь достоин только смерти.
— Да, но он настоящий воин, — сказал Хаким, и, поднявшись, лично закрыл полог. Потом он обернулся и сказал главное, то, что всегда служило камнем преткновения.
— Осталось решить кто будем королем после того, как Мухаммед отправится в Джаханнам <Джаханнам — мусульманский ад>.
Оба его гостя сразу сбросили сонное оцепенение полуденной сиесты, сели и приготовились выдержать длительный словесный бой.
* * *
Через три недели в Эр-Риаде, в тронном зале королевского дворца, была обычная аудиенция для подданных аравийского короля. По вековой традиции в один из дней недели, обычно во вторник, любой житель страны мог прийти к своему властителю и без больших церемоний обратиться с какой-нибудь просьбой. Последний, самый нищий бедуин мог подойти к королю, назвать его братом и попросить о помощи или содействии. В этот вторник желающих обратиться к королю было больше чем обычно. Вообще, с началом войны и введением эмбарго поток просьб и пожеланий подданных к своему монарху увеличился в несколько раз. Высокий, широкоскулый и бородатый бедуин в черно-белой клетчатой шмахе <палестинский головной платок в стиле Ясира Арафата> низким, рокочущим голосом высказывал свои претензии.
— ... Их держат как собак, не выпускают из этого лагеря, кормят свининой...
Фатах аль-Дамани не вслушивался в разговор с самого начала, как и положено для телохранителя он наблюдал за поведением собеседника короля, но он понял что сын бедуина учился где-то в Европе, и после начала войны был помещен в лагерь для интернированных лиц. Судьба этого парня мало волновала Фатаха, гораздо больше его тревожило состояние Мухаммеда. Ко всем болезням короля прибавилась еще одна, язва желудка. В последнее время Мухаммед питался только верблюжьим молоком и рисом. Причину болезни Фатах видел во внезапной смерти духовного наставника короля, Вали Омара. Ходили слухи что святого улема отравили, но аль-Дамани не верил, что кто-то во дворце мог поднять руку на этого святого человека, разве что самые фанатичные исмаилиты сумели обманом прокрасться во владения саудовского короля.
После бедуина в очереди стоял красивый молодой человек в белой галабии, черном бурнусе и таком же безупречно белом платке. Узнав его Мухаммед нахмурился. Он не жаловал ни кого из родственников своих врагов, и, вопреки обычаю, король не наклонился чтобы подставить для поцелуя племянника свою щеку. В отличии от всех остальных просителей Ибрагим назвал Мухаммеда не так как тот просил: братом либо просто Мухаммедом, а по титулу.
— Ваше Королевское Величество, я пришел к вам с одной большой просьбой.
— Какой?
— Я прошу чтобы объявили о том, что мой отец не виновен в предъявленных ему прегрешениях.
Мухаммед вспылил.
— Он виновен! Виновен в том, что продался этим американским собакам! Его вина доказана, и на том свете он давно уже жарится в аду!
Глаза короля пылали яростью, бледное лицо покраснело, но и упрямый взгляд юноши мало уступал ему своей неукротимой гордостью.
«Как бы его снова не свалил припадок», — подумал Фатах, с беспокойством глядя на то на Мухаммеда, то на неугодного просителя. Этот парень чем-то не понравился телохранителю, но он надеялся что на входе во дворец его тщательно обыскали, как и всех попавших на прием королю. Там стоял сам аль-Кадир, с металлоискателем и натренированными на взрывчатку собаками. Фатах не знал, что этот странный проситель прошел не через парадный вход, а через небольшую потайную дверь в противоположном конце тронного зала.
Мухаммед все же справился с гневом, и резким жестом руки указал племяннику что аудиенция для него закончена. За спиной Ибрагима уже с сопением топтался очередной проситель, но сын бывшего визиря не спешил уходить. Он как-то неуклюже поклонился монарху, и, вместо того чтобы уйти, сделал шаг вперед. И тут аль-Дамани понял все. То, как этот парень поклонился своему монарху не соответствовало его молодости. И эта громоздкая фигура ни как не гармонировала с юношеским лицом Ибрагима. Закричав Фатах кинулся вперед, стараясь своим телом прикрыть монарха. Мощнейший взрыв отбросил его тело назад, грохот и звон вылетающих витражей слились в один звук. Четыре килограмма пластита в клочья разорвали тело Ибрагима, вокруг него лежали мертвые, раскромсанные тела, чуть подальше десятки раненых и контуженных с воем и причитанием ползали по мраморному, скользкому от крови полу. Когда Ахмед аль-Кадир по пояс испачканный в человеческой крови пробился к Мухаммеду, тот был еще жив. Аль-Дамани все-таки успел прикрыть тело и голову короля своим собственным телом, но от ног самого могущественного властителя мусульманского мира остались одни обрубки чуть выше колен, и из них беспощадным потоком хлестала кровь.
Судорожным движением сжав бурнус аль-Кадира Мухаммед прохрипел ему в лицо:
— Пророк... я хотел.. я не смог... не смог!
Иорданец понял, что король общается уже не с ним, а видит сейчас небожителей и самого пророка Мухаммеда.
— Я хотел... я пытался... я верил!
Пылающие мукой глаза монарха заволокла пелена, пальцы разжались, и последние секунды жизни истекли вместе с последними каплями крови из его чудовищных ран. Закрыв глаза короля аль-Кадир начал шептать поминальную молитву. Эту молитву он читал не только для своего монарха, но и для себя. В тот же вечер его удушили двумя шарфами в одной из дальних комнат дворца. Формально его обвинили в халатности при охране покойного короля, но на самом деле слишком много царственной крови пролил этот чужестранец, чтобы быть прощеным пришедшим к власти законным наследникам престола. Это они провели смертника через заднюю дверь тронного зала, миновав и металлоискатель и тренированных собак.
Пришедший к власти Абдаллах ибн Азиз аль Сабах ас-Сауд тут же собрал конференцию стран ОПЕК и отменил эмбарго, для приличия оставив некоторое ограничение против США и Голландии. Цена на нефть тут же упала до тридцати долларов за баррель нефти. Золотые времена для американских нефтяных королей кончились. В пять раз более дешевая по себестоимости арабская нефть почти мгновенно вытеснила с рынка Техасскую и Оклахомскую нефть.
Оставалось одно — каким-то образом достойно закончить затянувшуюся войну.
ЭПИЗОД 42
Маккреди в первый раз видел своего госсекретаря в таком состоянии. Лишь только Арисон вошел в его кабинет, как президент подумал что Джимми похож на пьяного. Это было странно, «Принстонский птенец» не раз подвергался издевательствам со стороны всех остальных членов команды Маккреди именно за его сто процентную трезвость. Но, как оказалось, Арисон и в самом деле был пьяным, не очень сильно, но заметно. Как всегда бывает с человеком не пьющим алкоголь извлек из личины этого рафинированного эстета нечто ранее невиданное и странное. Развязано плюхнувшись на стул напротив президента Джимми выругался, и поправив растрепанную, редеющую рыжую шевелюру, хриплым голосом признался:
— Ты знаешь, Ален, я не думал раньше что политика такое тухлое дело.
Маккреди высоко поднял брови. Его давно уже ни кто не называл на ты.
— В чем дело, Джимми, ты пьян?
— Да, есть немного. Я выпил этого..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39