Сверху сержант над ними растянул плащ-палатку. Прямые лучи не палили, но от духоты можно было задохнуться. Вода во фляжке такая теплая, что лучше и не пить. Сон опрокинул в пропасть забытья, но чей-то противный голос вернул меня к реальности.
— Товарищ лейтенант! Ротный зовет! — меня за ногу теребил унылый солдат. Грязные потоки пота струйками стекали по его лицу.
— Солдат! Ты почему такой грязный? Салфетка есть освежающая?
— Есть.
— Ну так, физиономию и руки протри. А то так заразу какую-нибудь быстро подхватишь. Ты — Свекольников или привидение?
— Так точно! Свекольников!
— Хочешь быть здоровым и выжить «не чмырей», «не будь чмошником», а то задолбят сержанты и старослужащие. Ты, наверное, бывший студент?
— Да, почти год учился, пока не забрали. А в Афган я добровольцем, сам рапорт писал.
— Придурок!
— Почему?
— Потому что, значит, не я один такой чокнутый «дятел». Есть еще добровольцы на этой войне.
Солдатик грустно засмеялся.
— Как зовут тебя, не помню?
— Витька.
— Эх, Витька-Витька, Виктор — победитель! Мойся, стирайся, не унывай, не отчаивайся, и все будет хорошо. Домой вместе уедем. Понял?
— Понял, товарищ лейтенант!
— Чего тебе от меня надо?
— Командир роты зовет.
— В Кабул? В медсанбат? К своей малярийной инфекции?
— Нет, на высоту, на КП роты.
— На высоте сидит зам.комроты. Но вообще, ты прав, в данный момент он — ротный. «И. О. ротного» не звучит, а зам. комроты не понятно, ведь я тоже зам. ротного.
— Вы же замполит?
— Эх, Витька, это и есть зам, но только по политической части.
— Понятно, а я думал, как это «замполит»?
— Не поймешь: где тебя готовили и чему учили? Ни стрелять не умеешь, ни обратиться, как положено. Чего это «длинному» нужно от меня?
— Не знаю, он не сказал. А мы вместо подготовки в Туркмении дома строили.
— Да это я так, сам с собой рассуждаю. Знаю сам, как обучают, участвовал в этом процессе. Ну, иди, скажи: сейчас приду.
Грошиков встретил меня радостно.
— Ник! Жив и не ранен! Везучий! Как они все старались и лупили по тебе. Живучий, гад!
— А ты что хотел, что б попали?
— Что ты, что ты! Собирать тебя надо было бы по частям. Вниз тащить. Головная боль только лишняя и морока. Живи.
— Сволочь ты! Вместо сочувствия — издеваешься.
— Почему же издеваюсь? Я откровенно рад, что ты жив и не являешься в данную минуту «грузом 200».
— А уж как я этому рад, ты и представить не можешь. Это ты, наверное, их на нас навел. Самому до меня не дострелить, да и из вертолета ракетой надежнее!
— Х-ха-ха-ха! Молодец, не унываешь. Но тебе везет. Не убьют — будешь жить! Точно! Это я тебе говорю. Чаю хочешь?
— Чаю, чаю. Надоело уже чай хлебать.
— Ну, извини, водки нет!
— Да не люблю я эту заразу. Я коньяк люблю.
— Вот еще и носом крутит — коньяк подавай.
— Но ведь и водки у тебя нет, да и в этом пекле водку пить — самоубийство!
— Баночку сока хочешь в виде премии за живучесть?
— Конечно, хочу! Спрашиваешь.
Грошиков достал из мешка стограммовую баночку яблочного сока, пробил дырки, и мы распили ее на двоих.
Вдруг раздался сильный грохот. В долине, где ползала наша техника, к небу взметнулся столб черного дыма и пыли. Сергей схватил наушники радиостанции и стал напряженно вслушиваться в эфир.
Повернувшись ко мне, с побледневшим лицом произнес:
— МТЛБ на куски. Старший лейтенант Быковский и еще два «карандаша». Всех грохнуло. Фугас! Суки! Давай дуй к взводу, комбат будет по точкам на связь выходить. Быстрее.
Я бежал к взводу и соображал: "Сашка! Сашка! Мы ведь почти вместе в полк приехали. Такой здоровый парень, жизнерадостный! И вот его нет. А ведь еще пару дней назад за одним столом завтракали в столовке, анекдоты травили. Фугас заложили солидный — метров на тридцать столб дыма поднялся ".
Комбат спросил, как обстановка, как дела, как самочувствие после обстрела вертолетами. Приказал усилить наблюдение, повысить бдительность и т. д. и т. п.
Ночь прошла спокойно, день тоже. Сходил к Корнилову, поиграли в карты, поболтали.
— С-слушай, Ника, душа требует разрядки. Пострелять что ли в ущелье? А то по нам лупили, а мы даже ни р-разу не выстрелили.
— Давай сделаем так: часов в двенадцать ночи из всех стволов жахнем в ущелье. Сначала я, потом ты поддержишь. Для успокоения нервов. А то у меня на душе так гадко.
— Д-давай. Повеселимся.
***
Ровно в полночь со всех постов принялись молотить в ущелье, с Саниной задачи также присоединились все огневые точки. Постреляли минут пять, пустили для вида пару осветительных ракет. Тут на связь вышел комбат.
— Что за стрельба?
— Да часовой что-то в лощине заметил, — ответил я.
— Ну, так вот, в пять часов сбор, на точке оставить по одному бойцу тебе и соседу. Проходишь мимо него, и все вместе на мое КП. Полная выкладка, ничего не оставлять. Развеетесь, прогуляетесь, заодно и проверите, что в лощине творится. Времени на передвижение — один час. Опоздаете — будете тренироваться. Сейчас оружие почистить. Прием.
— Вас поняли, — вздохнул я и отправился к Корнилову.
— Ну, попали, завтра «вдует» на всю катушку. Короче, говорим, что тебе тоже было видно какое-то движение.
— Да, понятно-понятно. Почудилось, — согласился Сашка.
— Почудилось, причудилось, привиделось. Но вот, скажу тебе: пару магазинов выпустил, швырнул гранату, хоть знал, что никого внизу нет, а чуть-чуть на душе после гибели наших полегчало. Вроде как будто кокиго завалили.
— Мне т-тоже полегче стало. Ну что, утром в путь?
— Жди, только не стреляй в меня!
***
В пять утра бойцы засуетились, подгоняемые двумя сержантами. Все барахло сложили еще с ночи. Осталось только бушлаты да плащ-накидки приторочить к мешкам.
И в путь. В предрассветных сумерках идти неудобно. Кроссовки скользят по сырым камням, идем, то и дело спотыкаясь и чертыхаясь.
Дубино костерил на чем свет стоит себя, солдат, комбата. Меня тактично не упоминал.
Корнилов с взводом уже ждал, сидя на мешках.
— Ну, погнали?
— П-погнали.
Нам еще повезло, что КП было в принципе рядом. На высоту впереди нас я послал в дозор двух бойцов. Под их прикрытием поднялись, затем спустились и вновь поднялись. Забрезжил рассвет, лучи солнца играли на вершинах. Еще не жарко, но уже не прохладно. По склону, поднимаясь к лежбищу управления, мы брели под насмешливыми взглядами охранения.
На камнях укрытия сидели и пили чай командир взвода связи и прапорщик, начальник батальонного медпункта.
Прапорщик Айзенберг почесал переносицу, снял с длинного носа очки, подул, протер их и, усмехаясь, спросил:
— Ну что, соколы-орлы, запыхались?
— Да, есть немного. Доложи комбату — прибыли, — тяжело выдохнул я.
— Босс сказал — не беспокоить. Встретить вас и засечь время прибытия. Уложились вовремя. Передаю приказ: вернуться на позиции, организовать наблюдение, осмотреть склоны, собрать трупы врагов. Если обнаружатся. Больше не чудить. Это все.
— Т-так, Папа, — так его звали все офицеры, — а лекарство от нервов, грамм двести, девяносто шести процентного, не выделишь?
— Нет, не выделю. Кто лечится даром, тот лечится — даром. Как сказал комбат: «Гуляйте в зад». Могу дать из сострадания сигаретку.
— Спасибо, не курю.
— Я тоже не курю, — подал голос Сашка, — но рюмку хряпну.
— А как же борьба с алкоголизмом? Согласно постановлению ЦК КПСС и Правительства в Советском Союзе весь народ в едином порыве начал борьбу с пьянством.
— Так это в Советском Союзе. Вот как приедем в него, так и начнем бороться, — засмеялся Сашка.
Мы дружно посмеялись, перекинулись еще парой фраз.
— Ну ладно, Сашка! Бежим отсюда, пока командир не проснулся и воспитывать не начал.
— А чего тебя воспитывать? Ты же замом его числишься в этом рейде. Штатный Сидоренко болен, так что воспитывать будут только взводного, — улыбнулся в усы связист, старший лейтенант Чичин.
— Н-ну, я так и знал. Снова взводный — крайний. Маленького все обидеть норовят. Все, быстро сматываемся, — пробормотал Сашка.
И мы уныло побрели обратно на задачи. Солнце начало припекать, чтоб не «свариться», нужно было спешить.
***
Несколько дней мы медленно «варились» и «поджаривались» под палящим солнцем, а по ночам пробивала дрожь от холода. В горах стояла тишина. Время от времени что-то происходило в эфире, нас это не касалось. Техника вся работала в кишлаках, поддерживая десантников местной бригады. Однажды рано утром получили приказ на спуск. Броня, бросок к площадке подскока — и вертушками в горы. Едва высадились, как по площадке ударили из «эРэСов». Реактивные снаряды с какой-то крыши пускали по наклонной доске.
Рассредоточившись, установили пулеметы и АГС, минометы, и из всего, что стреляло, рота принялась молотить по кишлаку. «Духи», наверное, уже и пожалели, что связались с нами. У роты и задачи не было чесать «зеленку», сами нарвались.
«Духи» отвечали огнем из стрелкового оружия — «эРэСы», наверное, кончились. «Утесом» мы придавили всех, кто пытался бегать по кишлаку.
Грошиков подозвал меня к себе:
— Ники! Возьми пулеметчика Мурзаилова и держи под контролем ручей. К тебе со всех взводов спустятся за водой. Смотри, чтоб не обошли и не накрыли. У нас все внимание на кишлак, будь осторожен. Водой-то нас не успели снабдить, а что будет дальше — не известно.
— Все понял, шеф! Если что, спасайте!
— Спасем, спасем.
Я подполз к камням, за которыми лежал пулеметчик. Солдат время от времени пускал короткие прицельные очереди и что-то бурчал на родном языке.
— О чем говоришь, Сайд?
— Ни о чем, это я пою, товаришш лэйтенант.
— Н-да. Довольно оригинальное пение, гортанное. Песня горца?
— Да, я в горах вирос и всо время жил.
— Ну и молодец. Бери пулемет и патроны и за мной к ручью. Приказ ротного. Родничок будем прикрывать.
— Хорошо, товаришш лэйтенант. Вода — это хорошо!
Этот верзила, заросший щетиной, с обветренным с детства горными ветрами лицом был похож на снежного человека. Только вместо дубины на плече нес пулемет ПК, который в его руках был не больше карабина. Настоящий «ёти».
Мы собрали свои фляжки для воды и быстро спустились к роднику. Утолив жажду горной водичкой из родника и наполнив фляжки, прилегли за бугорок. Вскоре начали спускаться один за другим солдаты на водопой, обвешанные пустыми флягами и РД впереди шел Витька Свекольников, нагрудника или подсумка с магазинами на ремне у него почему-то не было.
— Солдат! Ты почему без патронов?
— Как без патронов? У меня магазин в автомате.
Я взялся за магазин и отсоединил его от автомата. В рожке торчал один патрон, второй — в патроннике. Я хлопнул два раза магазином ему по лбу.
— Ты что, гад, делаешь. Идет бой, а ты ходишь без патронов! Теперь у тебя не автомат, а дубинка. Бегом в гору, за патронами!
Еще три перепачканных солдата дружно засмеялись.
— Чего ржете? Колесо, у тебя где патроны?
— В магазине, — гордо произнес солдат и отстегнул его от автомата.
Патронов в магазине не было вообще. Солдат побледнел и, повернувшись, рванул в гору. Догнав его в два прыжка, я влепил ему звонкого пинка под зад, отчего тот получил ускорение и перешел на бег на четырех конечностях.
— Кайрымов, автомат к осмотру! (Чего смотреть — два патрона.)
Я зло посмотрел в его глупое лицо.
— Кругом! Бегом!
Пинок ускорил и его движение. Мурзаилов, лежа у пулемета, издавал гортанные звуки, напоминающие рычание льва, но это был всего лишь смех.
У Алимова в снайперской винтовке был также только один патрон. И все. Две затрещины — и на гору вернулись все посыльные без воды.
Через пятнадцать минут водоносы пришли, обвешанные подсумками или торчащими изо всех карманов магазинами.
— Быстро набирать воду и помыться! Вы что думаете: это моя глупая прихоть? Без патронов спускаетесь, а если мы на засаду нарвемся? Год назад в батальоне из третьей роты одиннадцать осло… бов, вот также за водичкой спускались налегке. Яйца их и уши у «духов» до сих пор в трофеях.
— Да тут же рядом, — начал оправдываться Алимов.
— Рядом не рядом, но вы бы и дальше так же пошли бы. Магазин пристегнут, а что в нем — неважно. Один рожок полный, а это на две минуты легкой перестрелки. А что дальше?
— Воду тяжело нести, фляжек много, — вздохнул Свекольников.
— А твое тело тащить будет еще тяжелей. Запомнить на будущее: патронов много не бывает, лучше подсумок с магазинами на боку бьет по яйцам, чем без подсумка и без яиц!
Солдаты затравленно и уныло смотрели на меня. Царегородцев явно готов был от усталости умереть на месте. Но что поделать: им нужно учиться воевать, чтобы выжить в течение этих двух лет в боевом батальоне.
— Всем помыться еще раз хорошенько и наверх.
— Да что мыться снова! Пока в гору залезешь, перепачкаешься, — вздохнул Царегородцев.
— Царь, мыться, мыться, чтоб быть на человека похожим, иначе в раз желтуху или еще что подцепишь и в госпиталь загремишь.
— Да уж, чем по горам таскаться под пулями, лучше в госпитале болеть, — промямлил Царегородцев.
— Дурак ты, братец. Здоровье потеряешь — не вернешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Товарищ лейтенант! Ротный зовет! — меня за ногу теребил унылый солдат. Грязные потоки пота струйками стекали по его лицу.
— Солдат! Ты почему такой грязный? Салфетка есть освежающая?
— Есть.
— Ну так, физиономию и руки протри. А то так заразу какую-нибудь быстро подхватишь. Ты — Свекольников или привидение?
— Так точно! Свекольников!
— Хочешь быть здоровым и выжить «не чмырей», «не будь чмошником», а то задолбят сержанты и старослужащие. Ты, наверное, бывший студент?
— Да, почти год учился, пока не забрали. А в Афган я добровольцем, сам рапорт писал.
— Придурок!
— Почему?
— Потому что, значит, не я один такой чокнутый «дятел». Есть еще добровольцы на этой войне.
Солдатик грустно засмеялся.
— Как зовут тебя, не помню?
— Витька.
— Эх, Витька-Витька, Виктор — победитель! Мойся, стирайся, не унывай, не отчаивайся, и все будет хорошо. Домой вместе уедем. Понял?
— Понял, товарищ лейтенант!
— Чего тебе от меня надо?
— Командир роты зовет.
— В Кабул? В медсанбат? К своей малярийной инфекции?
— Нет, на высоту, на КП роты.
— На высоте сидит зам.комроты. Но вообще, ты прав, в данный момент он — ротный. «И. О. ротного» не звучит, а зам. комроты не понятно, ведь я тоже зам. ротного.
— Вы же замполит?
— Эх, Витька, это и есть зам, но только по политической части.
— Понятно, а я думал, как это «замполит»?
— Не поймешь: где тебя готовили и чему учили? Ни стрелять не умеешь, ни обратиться, как положено. Чего это «длинному» нужно от меня?
— Не знаю, он не сказал. А мы вместо подготовки в Туркмении дома строили.
— Да это я так, сам с собой рассуждаю. Знаю сам, как обучают, участвовал в этом процессе. Ну, иди, скажи: сейчас приду.
Грошиков встретил меня радостно.
— Ник! Жив и не ранен! Везучий! Как они все старались и лупили по тебе. Живучий, гад!
— А ты что хотел, что б попали?
— Что ты, что ты! Собирать тебя надо было бы по частям. Вниз тащить. Головная боль только лишняя и морока. Живи.
— Сволочь ты! Вместо сочувствия — издеваешься.
— Почему же издеваюсь? Я откровенно рад, что ты жив и не являешься в данную минуту «грузом 200».
— А уж как я этому рад, ты и представить не можешь. Это ты, наверное, их на нас навел. Самому до меня не дострелить, да и из вертолета ракетой надежнее!
— Х-ха-ха-ха! Молодец, не унываешь. Но тебе везет. Не убьют — будешь жить! Точно! Это я тебе говорю. Чаю хочешь?
— Чаю, чаю. Надоело уже чай хлебать.
— Ну, извини, водки нет!
— Да не люблю я эту заразу. Я коньяк люблю.
— Вот еще и носом крутит — коньяк подавай.
— Но ведь и водки у тебя нет, да и в этом пекле водку пить — самоубийство!
— Баночку сока хочешь в виде премии за живучесть?
— Конечно, хочу! Спрашиваешь.
Грошиков достал из мешка стограммовую баночку яблочного сока, пробил дырки, и мы распили ее на двоих.
Вдруг раздался сильный грохот. В долине, где ползала наша техника, к небу взметнулся столб черного дыма и пыли. Сергей схватил наушники радиостанции и стал напряженно вслушиваться в эфир.
Повернувшись ко мне, с побледневшим лицом произнес:
— МТЛБ на куски. Старший лейтенант Быковский и еще два «карандаша». Всех грохнуло. Фугас! Суки! Давай дуй к взводу, комбат будет по точкам на связь выходить. Быстрее.
Я бежал к взводу и соображал: "Сашка! Сашка! Мы ведь почти вместе в полк приехали. Такой здоровый парень, жизнерадостный! И вот его нет. А ведь еще пару дней назад за одним столом завтракали в столовке, анекдоты травили. Фугас заложили солидный — метров на тридцать столб дыма поднялся ".
Комбат спросил, как обстановка, как дела, как самочувствие после обстрела вертолетами. Приказал усилить наблюдение, повысить бдительность и т. д. и т. п.
Ночь прошла спокойно, день тоже. Сходил к Корнилову, поиграли в карты, поболтали.
— С-слушай, Ника, душа требует разрядки. Пострелять что ли в ущелье? А то по нам лупили, а мы даже ни р-разу не выстрелили.
— Давай сделаем так: часов в двенадцать ночи из всех стволов жахнем в ущелье. Сначала я, потом ты поддержишь. Для успокоения нервов. А то у меня на душе так гадко.
— Д-давай. Повеселимся.
***
Ровно в полночь со всех постов принялись молотить в ущелье, с Саниной задачи также присоединились все огневые точки. Постреляли минут пять, пустили для вида пару осветительных ракет. Тут на связь вышел комбат.
— Что за стрельба?
— Да часовой что-то в лощине заметил, — ответил я.
— Ну, так вот, в пять часов сбор, на точке оставить по одному бойцу тебе и соседу. Проходишь мимо него, и все вместе на мое КП. Полная выкладка, ничего не оставлять. Развеетесь, прогуляетесь, заодно и проверите, что в лощине творится. Времени на передвижение — один час. Опоздаете — будете тренироваться. Сейчас оружие почистить. Прием.
— Вас поняли, — вздохнул я и отправился к Корнилову.
— Ну, попали, завтра «вдует» на всю катушку. Короче, говорим, что тебе тоже было видно какое-то движение.
— Да, понятно-понятно. Почудилось, — согласился Сашка.
— Почудилось, причудилось, привиделось. Но вот, скажу тебе: пару магазинов выпустил, швырнул гранату, хоть знал, что никого внизу нет, а чуть-чуть на душе после гибели наших полегчало. Вроде как будто кокиго завалили.
— Мне т-тоже полегче стало. Ну что, утром в путь?
— Жди, только не стреляй в меня!
***
В пять утра бойцы засуетились, подгоняемые двумя сержантами. Все барахло сложили еще с ночи. Осталось только бушлаты да плащ-накидки приторочить к мешкам.
И в путь. В предрассветных сумерках идти неудобно. Кроссовки скользят по сырым камням, идем, то и дело спотыкаясь и чертыхаясь.
Дубино костерил на чем свет стоит себя, солдат, комбата. Меня тактично не упоминал.
Корнилов с взводом уже ждал, сидя на мешках.
— Ну, погнали?
— П-погнали.
Нам еще повезло, что КП было в принципе рядом. На высоту впереди нас я послал в дозор двух бойцов. Под их прикрытием поднялись, затем спустились и вновь поднялись. Забрезжил рассвет, лучи солнца играли на вершинах. Еще не жарко, но уже не прохладно. По склону, поднимаясь к лежбищу управления, мы брели под насмешливыми взглядами охранения.
На камнях укрытия сидели и пили чай командир взвода связи и прапорщик, начальник батальонного медпункта.
Прапорщик Айзенберг почесал переносицу, снял с длинного носа очки, подул, протер их и, усмехаясь, спросил:
— Ну что, соколы-орлы, запыхались?
— Да, есть немного. Доложи комбату — прибыли, — тяжело выдохнул я.
— Босс сказал — не беспокоить. Встретить вас и засечь время прибытия. Уложились вовремя. Передаю приказ: вернуться на позиции, организовать наблюдение, осмотреть склоны, собрать трупы врагов. Если обнаружатся. Больше не чудить. Это все.
— Т-так, Папа, — так его звали все офицеры, — а лекарство от нервов, грамм двести, девяносто шести процентного, не выделишь?
— Нет, не выделю. Кто лечится даром, тот лечится — даром. Как сказал комбат: «Гуляйте в зад». Могу дать из сострадания сигаретку.
— Спасибо, не курю.
— Я тоже не курю, — подал голос Сашка, — но рюмку хряпну.
— А как же борьба с алкоголизмом? Согласно постановлению ЦК КПСС и Правительства в Советском Союзе весь народ в едином порыве начал борьбу с пьянством.
— Так это в Советском Союзе. Вот как приедем в него, так и начнем бороться, — засмеялся Сашка.
Мы дружно посмеялись, перекинулись еще парой фраз.
— Ну ладно, Сашка! Бежим отсюда, пока командир не проснулся и воспитывать не начал.
— А чего тебя воспитывать? Ты же замом его числишься в этом рейде. Штатный Сидоренко болен, так что воспитывать будут только взводного, — улыбнулся в усы связист, старший лейтенант Чичин.
— Н-ну, я так и знал. Снова взводный — крайний. Маленького все обидеть норовят. Все, быстро сматываемся, — пробормотал Сашка.
И мы уныло побрели обратно на задачи. Солнце начало припекать, чтоб не «свариться», нужно было спешить.
***
Несколько дней мы медленно «варились» и «поджаривались» под палящим солнцем, а по ночам пробивала дрожь от холода. В горах стояла тишина. Время от времени что-то происходило в эфире, нас это не касалось. Техника вся работала в кишлаках, поддерживая десантников местной бригады. Однажды рано утром получили приказ на спуск. Броня, бросок к площадке подскока — и вертушками в горы. Едва высадились, как по площадке ударили из «эРэСов». Реактивные снаряды с какой-то крыши пускали по наклонной доске.
Рассредоточившись, установили пулеметы и АГС, минометы, и из всего, что стреляло, рота принялась молотить по кишлаку. «Духи», наверное, уже и пожалели, что связались с нами. У роты и задачи не было чесать «зеленку», сами нарвались.
«Духи» отвечали огнем из стрелкового оружия — «эРэСы», наверное, кончились. «Утесом» мы придавили всех, кто пытался бегать по кишлаку.
Грошиков подозвал меня к себе:
— Ники! Возьми пулеметчика Мурзаилова и держи под контролем ручей. К тебе со всех взводов спустятся за водой. Смотри, чтоб не обошли и не накрыли. У нас все внимание на кишлак, будь осторожен. Водой-то нас не успели снабдить, а что будет дальше — не известно.
— Все понял, шеф! Если что, спасайте!
— Спасем, спасем.
Я подполз к камням, за которыми лежал пулеметчик. Солдат время от времени пускал короткие прицельные очереди и что-то бурчал на родном языке.
— О чем говоришь, Сайд?
— Ни о чем, это я пою, товаришш лэйтенант.
— Н-да. Довольно оригинальное пение, гортанное. Песня горца?
— Да, я в горах вирос и всо время жил.
— Ну и молодец. Бери пулемет и патроны и за мной к ручью. Приказ ротного. Родничок будем прикрывать.
— Хорошо, товаришш лэйтенант. Вода — это хорошо!
Этот верзила, заросший щетиной, с обветренным с детства горными ветрами лицом был похож на снежного человека. Только вместо дубины на плече нес пулемет ПК, который в его руках был не больше карабина. Настоящий «ёти».
Мы собрали свои фляжки для воды и быстро спустились к роднику. Утолив жажду горной водичкой из родника и наполнив фляжки, прилегли за бугорок. Вскоре начали спускаться один за другим солдаты на водопой, обвешанные пустыми флягами и РД впереди шел Витька Свекольников, нагрудника или подсумка с магазинами на ремне у него почему-то не было.
— Солдат! Ты почему без патронов?
— Как без патронов? У меня магазин в автомате.
Я взялся за магазин и отсоединил его от автомата. В рожке торчал один патрон, второй — в патроннике. Я хлопнул два раза магазином ему по лбу.
— Ты что, гад, делаешь. Идет бой, а ты ходишь без патронов! Теперь у тебя не автомат, а дубинка. Бегом в гору, за патронами!
Еще три перепачканных солдата дружно засмеялись.
— Чего ржете? Колесо, у тебя где патроны?
— В магазине, — гордо произнес солдат и отстегнул его от автомата.
Патронов в магазине не было вообще. Солдат побледнел и, повернувшись, рванул в гору. Догнав его в два прыжка, я влепил ему звонкого пинка под зад, отчего тот получил ускорение и перешел на бег на четырех конечностях.
— Кайрымов, автомат к осмотру! (Чего смотреть — два патрона.)
Я зло посмотрел в его глупое лицо.
— Кругом! Бегом!
Пинок ускорил и его движение. Мурзаилов, лежа у пулемета, издавал гортанные звуки, напоминающие рычание льва, но это был всего лишь смех.
У Алимова в снайперской винтовке был также только один патрон. И все. Две затрещины — и на гору вернулись все посыльные без воды.
Через пятнадцать минут водоносы пришли, обвешанные подсумками или торчащими изо всех карманов магазинами.
— Быстро набирать воду и помыться! Вы что думаете: это моя глупая прихоть? Без патронов спускаетесь, а если мы на засаду нарвемся? Год назад в батальоне из третьей роты одиннадцать осло… бов, вот также за водичкой спускались налегке. Яйца их и уши у «духов» до сих пор в трофеях.
— Да тут же рядом, — начал оправдываться Алимов.
— Рядом не рядом, но вы бы и дальше так же пошли бы. Магазин пристегнут, а что в нем — неважно. Один рожок полный, а это на две минуты легкой перестрелки. А что дальше?
— Воду тяжело нести, фляжек много, — вздохнул Свекольников.
— А твое тело тащить будет еще тяжелей. Запомнить на будущее: патронов много не бывает, лучше подсумок с магазинами на боку бьет по яйцам, чем без подсумка и без яиц!
Солдаты затравленно и уныло смотрели на меня. Царегородцев явно готов был от усталости умереть на месте. Но что поделать: им нужно учиться воевать, чтобы выжить в течение этих двух лет в боевом батальоне.
— Всем помыться еще раз хорошенько и наверх.
— Да что мыться снова! Пока в гору залезешь, перепачкаешься, — вздохнул Царегородцев.
— Царь, мыться, мыться, чтоб быть на человека похожим, иначе в раз желтуху или еще что подцепишь и в госпиталь загремишь.
— Да уж, чем по горам таскаться под пулями, лучше в госпитале болеть, — промямлил Царегородцев.
— Дурак ты, братец. Здоровье потеряешь — не вернешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37