А когда мы спустимся, снимайся с горки и ты.
Вот и вновь тяжелая дорога. Теперь по колено в снегу опять работать вьючными животными.
***
В конце дня мы выбрались к указанному району, но батальона там уже не было. Нас встретил лишь один взвод третьей роты, который страховал наш отход. Пять минут привал, и снова в путь. Наша рота, взвод третьей роты и разведвзвод спускались ниже по хребту, все ниже и ниже. Снег все тоньше и тоньше, все теплее и теплее воздух. Бушлаты сняты и привязаны к мешкам. Морозов уже не предвидется, но есть люди слегка обмороженные в первую ночь после боя. Солнце в зените, жара и обмороженные лица, руки и ноги солдат. Парадокс!
Натыкаемся на стадо «зеленых» — это солдаты афганской армии. Грязные и замученные, сидят у костров, что-то едят. Несколько мешков с крупами, луком и рисом лежат на земле, а рядом связанные овцы. Это — будущий шашлык и плов. Афганцы дружески помахали руками, поздоровались. К нам подошел их командир, старый знакомый, он сносно болтал по-русски.
— Ваш батальон уже ушел дальше, опять догонять!
Роту пригласили поесть, но надо двигаться. Некогда. Как радушный хозяин, командир батальона «сарбозов» показал рукой на несколько небольших горок консервов.
— Возьмите себе, солдаты мои брать не хотят этот сухой паек. Видите сами — продуктов у нас много, а это все пропадет.
— Вот спасибо, друг! Консервы возьмем, — поблагодарил ротный и обнял его за плечи, — а тебе от нас тоже подарок. — И Иван подарил афганскому комбату трофейную финку.
— Вань! Ты чего отдал финку «зеленому»? Лучше бы мне подарил, — возмутился я.
— Она мне уже не сгодится! Сейчас домой, а там замена. Ну, а этот «братан» нам гору консервов дарит, а я в долгу остаться не могу.
Банки были болгарские — мясо с бобами, мясо с картофелем, мясо с овощами! У нас таких никогда не было. Бойцы дружно высыпали остатки банок с перловкой из мешков и разбирали новое невиданное угощение. Ура!
Дойдя до новой задачи, рота просидела на месте три дня, поглощая консервы и нахваливая Минконсервовощплодпром Болгарии. Наконец-то все обошлось без стрельбы. Хоть три дня спокойных.
***
Весь батальон спускался по хребту к инженерно-саперному полку. Вокруг были растяжки, много «сюрпризов». Возле них стояли саперы с указками, колонна шла медленно, собираясь невольно возле этих указок. Солдаты перешагивали через растяжки и быстро шли дальше, вновь скучиваясь у следующей из них. Так мы преодолели по узкой тропе несколько проходов. Метрах в тридцати шел майор Подорожник и группа управления батальона. Разведчики передвигались за управлением, за ними — наша рота.
Перешагивая через проводки, я чувствовал, как сердце замирало, ноги и грудь становились холодными, в висках молотом стучала кровь. Задел провод — и прыгающая смерть, мина-лягушка, начиненная множеством рваных металлических осколков, взлетит и взорвется. Разорвут тишину стоны и крики.
Не дай бог. Не дай бог.
Вдруг впереди раздался громкий щелчок, и в небо взлетел цилиндрический предмет, послышался хлопок, и предмет развалился в воздухе. Чудо. Мина была старая, не сработала.
Все инстинктивно присели, затем встали и, матерясь, пошли дальше. В стороне от тропы комбат «молотил» солдата, зацепившего растяжку.
— Ватников, сволочь! Мудило. Из-за тебя чуть несколько десятков человек не пострадало! Разведчик хренов! Пыж! В наряд его по роте на семь суток!
Пыж грустно забрал у Ватникова автомат, повесил на свое плечо. Солдат совсем ослаб и морально, и физически.
— Шагай, вояка!
Тело солдата, шаркая сапогами, побрело по хребту. Что-то в нем надломилось. Губы тряслись, глаза — пустые. Никого не видит. Руки дрожат, ноги подкашиваются. Не человек — робот, а еще спортсменом был вот так чуть-чуть не достала людей смерть, когда уже все было позади.
На броне роту встретили как героев. Командир полка обнял Кавуна и всех офицеров по очереди.
— Иван! Герои! Офицеров к орденам, отличившихся солдат тоже. Медалей не жалеть! Лично тебя к «Знамени». Заслужили! По данным разведки, вы больше двадцати трупов организовали «духам» за два дня. Расчихвостили «черных призраков» — спецназ «духовский». Командарм лично благодарность объявил всей роте! Герои!
— Мы ходили как чумные от знаков внимания. Все из управления полка жали нам руки, начальники хлопали по плечу, выражая восхищение.
Комсомолец батальона, дважды контуженый прапорщик Колобков, подбежал ко мне и обнял.
— Молодец! Наслышан о тебе лично! Не подвел! Уважаю! Перестал в моих глазах быть салагой.
— Ловлю на слове!
— Да, объявляю на весь полк! Замполит первой роты — боевик, а не «зелень»!
Я с блаженством влез на БМП и лег на башню, пушка между ног, голова между люков. Вперед! Домой! Живыми! Возвращаемся в «дурдом». Лишь бы ненадолго.
***
Осеннее утро до восхода солнца совсем не ласковое. Дрожь пробирает все части тела. Воздух наполнен влагой. Хорошего настроения и так нет, а от вездесущей сырости становится еще грустнее. Однако первые лучи солнца, спускающиеся в долину из-за горных вершин, облегчают страдания души. Боевая задача обрадовала еще больше. Засесть на ближайшей вершине невысокого хребта и прикрывать проход автоколонны. Роты растянулись в цепочки и поползли в горы в разные стороны, как ручейки, извиваясь по складкам хребтов. Мы прошли мимо развалин придорожной халупы. Все двери выбиты, ворота покосились, стены обрушены во многих местах. Деревья засохли, колодец завален, пыль, да песок с глиной. Пахнет смертью. В овражке перевернутый, давным-давно сгоревший БРДМ, на обочине лежат на боку два закопченных «наливняка». Засада. Смерть. Когда это произошло? Пять лет назад? Год? Кто знает. То ли «духи» отомстили за развалины, то ли наши превратили дома в руины, отомстив за засаду. Вот мы тут и будем сидеть, чтоб техника прошла без потерь. Броня встала вдоль дороги, а мы — марш-марш наверх. Подъем невысокий, всего метров триста. Это радует, потому что утренней прохлады как никогда и не бывало. За полчаса солнце растопило росу, высушило воздух и начало жестоко припекать. Сразу стало тяжело двигаться, пехота пыхтела под тяжестью снаряжения. Идти вверх всего ничего, а пока поднимались — тельняшка мокрая насквозь от пота.
На вершине узкого каменистого хребта площадок, годных для лагеря, было совсем мало. Взводы расползлись по точкам и распределились по постам. Третья рота ушла в глубину горного массива, а на соседней господствующей высоте засел комбат с управлением батальона и взводом связи, вокруг него — отдельные взводы: АГС и разведчики.
Дорога блестящей полосой лежала у подножия, влево бежала в Кабул, вправо — туда, где я еще не бывал, на Баракибарак.
Разведрота, танки, самоходки и наша техника стали сползать с дороги по проселку в долину. Вдалеке виднелся кишлак, к нему-то разведка и пошла. Артиллерия произвела несколько залпов, минометчики, танкисты и БМП «обработали» окраину. Затем все стихло, и часа два ни стрельбы, ни движения. Пусть «духи» лучше уйдут по кяризам, чем мы будем гонять их по кишлаку, теряя бойцов. А в колодцах их будут травить дымами.
Итак, внизу тишина, наверху у нас тоже тишь и гладь. За ротного в рейде Грошиков. Еще в полку он, смеясь, клятвенно обещал, что в этот раз, если в меня стрельнет, то наверняка попадет. Кавун слегка приболел. И в этот раз взводных опять некомплект, поэтому я не остался на КП роты, а командую вторым взводом.
Бойцы организовали завтрак. Я съел из баночки разогретую кашу, попил из другой баночки чай и в СПС на боковую.
Солнце палит. День кажется бесконечным. Горячий, тягучий. Минуты идут за минутами, которые нехотя складываются в долгие часы. Зной, зной, зной. Ни дуновенья ветерка. И это называется октябрь. Я уже весь коричневый от палящих лучей. В полдень подошел ко мне сержант и сказал, что взводный лейтенант Корнилов зовет в гости.
Лениво поднимаюсь. Послать к черту и лежать дальше? Смертельно надоело бездельничать. Бока от камней болят. Взял кроссовки и перебрался по каменной гряде к площадке, где расположился лейтенант.
— Чего тебе, взводяга? — спросил я у Корнилова.
— А поболтать, з-замполит?
— О чем?
— Ну, в смысле анекдотов.
— Думать надо, а мозги уже растаяли. Наверное, ни армейских, ни политических, ни про Чапаева даже не вспомню.
— А я про это и не люблю. Я люблю про «б-баб-с». У него — была дурацкая привычка в разговоре сдваивать согласные.
— Саня, про «баб-с» — это лишнее возбуждение твоего неокрепшего ума при нашей импотентной жизни. Давай лучше чайку попьем, да на горы посмотрим. И потоскуем.
— Как это на горы потоскуем?
— А ты посмотри, какое зыбкое знойное воздушное марево стоит над горами. Над морем в зной тоже такое марево. Вот сиди на камушке и представляй.
— К-короче, предлагаешь мечтать.
— Точно. Предлагаю.
Мы сели на раскаленные камни — сидишь как на сковородке. Неудобно мечтать.
— Исаков, принеси-ка, б-будь любезен, б-бронежилет.
— Зачем?
— Т-товарищ с-солдаг. Я сказал б-быстро! Пока я твое мясистое мурло не намял.
Солдат что-то забормотал по-своему, непонятное, и нехотя побрел к нам, волоча по камням бронник.
— С-солдат, поаккуратней с имуществом. И еще раз скажешь свое «ананенский джаляп», так этот «джаляп» в т-твоих зубах и застрянет. П-понял?
— Так точно, — ответил солдат уже без злобы и с заискиванием смотрел на взводного.
— Вот т-так и смотри л-ласково и п-преданно в глаза к-командиру. Шагай на пост, с-смени Джураева.
Мы уселись на развернутый бронник, а снайпер побрел уныло на пост, продолжая что-то бормотать.
— Вот в-видишь идет и бубнит, весь с-свет ругает и себя за дерзость и нас за то, что не вовремя и не там сели п-помечтать.
— Год только прослужил, а видишь, Саша, пытается зубы показать.
— Вырвем.
За спиной что-то заурчало. Мы оглянулись и посмотрели вниз на шоссе. По бетонке растянулась колонна КАМАЗов — «наливняков». Впереди шел БРДМ, который внезапно открыл огонь из пулемета по нашим позициям. Я, Александр, солдаты, сержант — все дружно рухнули за камни в мертвое непростреливаемое пространство. А эта сволочь продолжала поливать по нам свинцовым дождем.
Колонна была наша, а не афганская, поэтому стрелять не стали в ответ, да и для этого еще до оружия надо добраться. Кругом пули свистят и визжат.
— Пусти ракету, дескать, мы свои, а то этот мудак не успокоится. Там ведь внизу старые «горелики» валяются, вот он для острастки и долбит поверху, на всякий случай.
Корнилов прополз к «эСПСу» и пустил две ракеты, кинул мне «дым» и «факел». Я их быстро зажег, но пулеметчик то ли не видел их, то ли не верил, что на вершине наш пост, продолжал молотить. Корнилов вышел на ротного, тот — на комбата, комбат — на нас. Мы объяснили, что тут творится, что за стрельба. Комбат доложил в штаб полка. БРДМ стрелять закончил и умчался вслед колонне. Мы успокоились и сели вновь позагорать. Со стороны Кабула в небе медленно приближалась пара вертушек «Ми-8».
Вдруг вертолет, летевший впереди, пустил ракеты по нашей высоте. «Нурсы» вонзились в камни, метров на десять пониже лежанки. Солдаты и мы с взводным запрыгнули в считанные секунды в СПСы. Вторая серия ракет прошла там, где мы только что отдыхали, к ракетам добавился и пулеметный огонь. Черт! Точно попали. Кучно стреляют!
Все позиции батальона заволокло клубами дыма, это солдаты подали сигналы, что на горах свои. По ротам комбат начал запрашивать, все ли целы. Удивительно, но все. Никого не зацепило. Вертушки сделали еще два круга и улетели вслед за колонной.
— Все этот козел из БРДМа на нас вертолеты сопровождения направил! Наверняка, — сказал я.
— Д-да уж, больше некому. По нему из гранатомета в ответ надо было дать, но потом не д-докажешь, что не в-верблюд.
— Еще интереснее было бы вертушку завалить. Чего они, бараны, без разбора молотят? Неужели не знают, что операция армейская проводится? Ты представь, Саша, первые ракеты пришли бы метров на десять выше — легли бы все. Тут такая тушенка была бы!.. Фарш из нас тобой и всего взвода.
— Н-не хочу быть ни «фаршем», ни «паштетом», ни «рагу»! Хочу домой ж-живым, а не в ящике.
— Н-да козлизм! Не так «духи» опасны, как свои.
— Да уж, кому как не тебе это знать. Вообще от тебя, Ник, н-надо подальше держаться. Ты п-пули притягиваешь. Иди-ка к себе. Отдыхай.
— Ну, спасибо, за гостеприимство! Нет, мил-человек, я от тебя не уйду без чая.
— Джураев! Б-быстро лейтенанту кружку чая, он нас покидает. Д-да поскорее, а то штурмовики еще прилетят. Б-без тебя было т-так тихо и спокойно. А я еще хотел, дурак, с т-тобой в карты поиграть. Н-нет уж лучше посплю.
Солдат вскипятил чай в банке из-под компота, принес сухарь и сахарок. Я с наслаждением все выпил, съел, потянулся.
— Саня, а может, в картишки?
— Н-нет, нет уж. Иди, иди. От тебя одни н-неприятности. Забросив автомат за спину и повесив на грудь лифчик с магазинами,
Я побрел к себе. Проверил бойцов, поменял молодых часовых на старослужащих, прилег на спальник, прижавшись к камням.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Вот и вновь тяжелая дорога. Теперь по колено в снегу опять работать вьючными животными.
***
В конце дня мы выбрались к указанному району, но батальона там уже не было. Нас встретил лишь один взвод третьей роты, который страховал наш отход. Пять минут привал, и снова в путь. Наша рота, взвод третьей роты и разведвзвод спускались ниже по хребту, все ниже и ниже. Снег все тоньше и тоньше, все теплее и теплее воздух. Бушлаты сняты и привязаны к мешкам. Морозов уже не предвидется, но есть люди слегка обмороженные в первую ночь после боя. Солнце в зените, жара и обмороженные лица, руки и ноги солдат. Парадокс!
Натыкаемся на стадо «зеленых» — это солдаты афганской армии. Грязные и замученные, сидят у костров, что-то едят. Несколько мешков с крупами, луком и рисом лежат на земле, а рядом связанные овцы. Это — будущий шашлык и плов. Афганцы дружески помахали руками, поздоровались. К нам подошел их командир, старый знакомый, он сносно болтал по-русски.
— Ваш батальон уже ушел дальше, опять догонять!
Роту пригласили поесть, но надо двигаться. Некогда. Как радушный хозяин, командир батальона «сарбозов» показал рукой на несколько небольших горок консервов.
— Возьмите себе, солдаты мои брать не хотят этот сухой паек. Видите сами — продуктов у нас много, а это все пропадет.
— Вот спасибо, друг! Консервы возьмем, — поблагодарил ротный и обнял его за плечи, — а тебе от нас тоже подарок. — И Иван подарил афганскому комбату трофейную финку.
— Вань! Ты чего отдал финку «зеленому»? Лучше бы мне подарил, — возмутился я.
— Она мне уже не сгодится! Сейчас домой, а там замена. Ну, а этот «братан» нам гору консервов дарит, а я в долгу остаться не могу.
Банки были болгарские — мясо с бобами, мясо с картофелем, мясо с овощами! У нас таких никогда не было. Бойцы дружно высыпали остатки банок с перловкой из мешков и разбирали новое невиданное угощение. Ура!
Дойдя до новой задачи, рота просидела на месте три дня, поглощая консервы и нахваливая Минконсервовощплодпром Болгарии. Наконец-то все обошлось без стрельбы. Хоть три дня спокойных.
***
Весь батальон спускался по хребту к инженерно-саперному полку. Вокруг были растяжки, много «сюрпризов». Возле них стояли саперы с указками, колонна шла медленно, собираясь невольно возле этих указок. Солдаты перешагивали через растяжки и быстро шли дальше, вновь скучиваясь у следующей из них. Так мы преодолели по узкой тропе несколько проходов. Метрах в тридцати шел майор Подорожник и группа управления батальона. Разведчики передвигались за управлением, за ними — наша рота.
Перешагивая через проводки, я чувствовал, как сердце замирало, ноги и грудь становились холодными, в висках молотом стучала кровь. Задел провод — и прыгающая смерть, мина-лягушка, начиненная множеством рваных металлических осколков, взлетит и взорвется. Разорвут тишину стоны и крики.
Не дай бог. Не дай бог.
Вдруг впереди раздался громкий щелчок, и в небо взлетел цилиндрический предмет, послышался хлопок, и предмет развалился в воздухе. Чудо. Мина была старая, не сработала.
Все инстинктивно присели, затем встали и, матерясь, пошли дальше. В стороне от тропы комбат «молотил» солдата, зацепившего растяжку.
— Ватников, сволочь! Мудило. Из-за тебя чуть несколько десятков человек не пострадало! Разведчик хренов! Пыж! В наряд его по роте на семь суток!
Пыж грустно забрал у Ватникова автомат, повесил на свое плечо. Солдат совсем ослаб и морально, и физически.
— Шагай, вояка!
Тело солдата, шаркая сапогами, побрело по хребту. Что-то в нем надломилось. Губы тряслись, глаза — пустые. Никого не видит. Руки дрожат, ноги подкашиваются. Не человек — робот, а еще спортсменом был вот так чуть-чуть не достала людей смерть, когда уже все было позади.
На броне роту встретили как героев. Командир полка обнял Кавуна и всех офицеров по очереди.
— Иван! Герои! Офицеров к орденам, отличившихся солдат тоже. Медалей не жалеть! Лично тебя к «Знамени». Заслужили! По данным разведки, вы больше двадцати трупов организовали «духам» за два дня. Расчихвостили «черных призраков» — спецназ «духовский». Командарм лично благодарность объявил всей роте! Герои!
— Мы ходили как чумные от знаков внимания. Все из управления полка жали нам руки, начальники хлопали по плечу, выражая восхищение.
Комсомолец батальона, дважды контуженый прапорщик Колобков, подбежал ко мне и обнял.
— Молодец! Наслышан о тебе лично! Не подвел! Уважаю! Перестал в моих глазах быть салагой.
— Ловлю на слове!
— Да, объявляю на весь полк! Замполит первой роты — боевик, а не «зелень»!
Я с блаженством влез на БМП и лег на башню, пушка между ног, голова между люков. Вперед! Домой! Живыми! Возвращаемся в «дурдом». Лишь бы ненадолго.
***
Осеннее утро до восхода солнца совсем не ласковое. Дрожь пробирает все части тела. Воздух наполнен влагой. Хорошего настроения и так нет, а от вездесущей сырости становится еще грустнее. Однако первые лучи солнца, спускающиеся в долину из-за горных вершин, облегчают страдания души. Боевая задача обрадовала еще больше. Засесть на ближайшей вершине невысокого хребта и прикрывать проход автоколонны. Роты растянулись в цепочки и поползли в горы в разные стороны, как ручейки, извиваясь по складкам хребтов. Мы прошли мимо развалин придорожной халупы. Все двери выбиты, ворота покосились, стены обрушены во многих местах. Деревья засохли, колодец завален, пыль, да песок с глиной. Пахнет смертью. В овражке перевернутый, давным-давно сгоревший БРДМ, на обочине лежат на боку два закопченных «наливняка». Засада. Смерть. Когда это произошло? Пять лет назад? Год? Кто знает. То ли «духи» отомстили за развалины, то ли наши превратили дома в руины, отомстив за засаду. Вот мы тут и будем сидеть, чтоб техника прошла без потерь. Броня встала вдоль дороги, а мы — марш-марш наверх. Подъем невысокий, всего метров триста. Это радует, потому что утренней прохлады как никогда и не бывало. За полчаса солнце растопило росу, высушило воздух и начало жестоко припекать. Сразу стало тяжело двигаться, пехота пыхтела под тяжестью снаряжения. Идти вверх всего ничего, а пока поднимались — тельняшка мокрая насквозь от пота.
На вершине узкого каменистого хребта площадок, годных для лагеря, было совсем мало. Взводы расползлись по точкам и распределились по постам. Третья рота ушла в глубину горного массива, а на соседней господствующей высоте засел комбат с управлением батальона и взводом связи, вокруг него — отдельные взводы: АГС и разведчики.
Дорога блестящей полосой лежала у подножия, влево бежала в Кабул, вправо — туда, где я еще не бывал, на Баракибарак.
Разведрота, танки, самоходки и наша техника стали сползать с дороги по проселку в долину. Вдалеке виднелся кишлак, к нему-то разведка и пошла. Артиллерия произвела несколько залпов, минометчики, танкисты и БМП «обработали» окраину. Затем все стихло, и часа два ни стрельбы, ни движения. Пусть «духи» лучше уйдут по кяризам, чем мы будем гонять их по кишлаку, теряя бойцов. А в колодцах их будут травить дымами.
Итак, внизу тишина, наверху у нас тоже тишь и гладь. За ротного в рейде Грошиков. Еще в полку он, смеясь, клятвенно обещал, что в этот раз, если в меня стрельнет, то наверняка попадет. Кавун слегка приболел. И в этот раз взводных опять некомплект, поэтому я не остался на КП роты, а командую вторым взводом.
Бойцы организовали завтрак. Я съел из баночки разогретую кашу, попил из другой баночки чай и в СПС на боковую.
Солнце палит. День кажется бесконечным. Горячий, тягучий. Минуты идут за минутами, которые нехотя складываются в долгие часы. Зной, зной, зной. Ни дуновенья ветерка. И это называется октябрь. Я уже весь коричневый от палящих лучей. В полдень подошел ко мне сержант и сказал, что взводный лейтенант Корнилов зовет в гости.
Лениво поднимаюсь. Послать к черту и лежать дальше? Смертельно надоело бездельничать. Бока от камней болят. Взял кроссовки и перебрался по каменной гряде к площадке, где расположился лейтенант.
— Чего тебе, взводяга? — спросил я у Корнилова.
— А поболтать, з-замполит?
— О чем?
— Ну, в смысле анекдотов.
— Думать надо, а мозги уже растаяли. Наверное, ни армейских, ни политических, ни про Чапаева даже не вспомню.
— А я про это и не люблю. Я люблю про «б-баб-с». У него — была дурацкая привычка в разговоре сдваивать согласные.
— Саня, про «баб-с» — это лишнее возбуждение твоего неокрепшего ума при нашей импотентной жизни. Давай лучше чайку попьем, да на горы посмотрим. И потоскуем.
— Как это на горы потоскуем?
— А ты посмотри, какое зыбкое знойное воздушное марево стоит над горами. Над морем в зной тоже такое марево. Вот сиди на камушке и представляй.
— К-короче, предлагаешь мечтать.
— Точно. Предлагаю.
Мы сели на раскаленные камни — сидишь как на сковородке. Неудобно мечтать.
— Исаков, принеси-ка, б-будь любезен, б-бронежилет.
— Зачем?
— Т-товарищ с-солдаг. Я сказал б-быстро! Пока я твое мясистое мурло не намял.
Солдат что-то забормотал по-своему, непонятное, и нехотя побрел к нам, волоча по камням бронник.
— С-солдат, поаккуратней с имуществом. И еще раз скажешь свое «ананенский джаляп», так этот «джаляп» в т-твоих зубах и застрянет. П-понял?
— Так точно, — ответил солдат уже без злобы и с заискиванием смотрел на взводного.
— Вот т-так и смотри л-ласково и п-преданно в глаза к-командиру. Шагай на пост, с-смени Джураева.
Мы уселись на развернутый бронник, а снайпер побрел уныло на пост, продолжая что-то бормотать.
— Вот в-видишь идет и бубнит, весь с-свет ругает и себя за дерзость и нас за то, что не вовремя и не там сели п-помечтать.
— Год только прослужил, а видишь, Саша, пытается зубы показать.
— Вырвем.
За спиной что-то заурчало. Мы оглянулись и посмотрели вниз на шоссе. По бетонке растянулась колонна КАМАЗов — «наливняков». Впереди шел БРДМ, который внезапно открыл огонь из пулемета по нашим позициям. Я, Александр, солдаты, сержант — все дружно рухнули за камни в мертвое непростреливаемое пространство. А эта сволочь продолжала поливать по нам свинцовым дождем.
Колонна была наша, а не афганская, поэтому стрелять не стали в ответ, да и для этого еще до оружия надо добраться. Кругом пули свистят и визжат.
— Пусти ракету, дескать, мы свои, а то этот мудак не успокоится. Там ведь внизу старые «горелики» валяются, вот он для острастки и долбит поверху, на всякий случай.
Корнилов прополз к «эСПСу» и пустил две ракеты, кинул мне «дым» и «факел». Я их быстро зажег, но пулеметчик то ли не видел их, то ли не верил, что на вершине наш пост, продолжал молотить. Корнилов вышел на ротного, тот — на комбата, комбат — на нас. Мы объяснили, что тут творится, что за стрельба. Комбат доложил в штаб полка. БРДМ стрелять закончил и умчался вслед колонне. Мы успокоились и сели вновь позагорать. Со стороны Кабула в небе медленно приближалась пара вертушек «Ми-8».
Вдруг вертолет, летевший впереди, пустил ракеты по нашей высоте. «Нурсы» вонзились в камни, метров на десять пониже лежанки. Солдаты и мы с взводным запрыгнули в считанные секунды в СПСы. Вторая серия ракет прошла там, где мы только что отдыхали, к ракетам добавился и пулеметный огонь. Черт! Точно попали. Кучно стреляют!
Все позиции батальона заволокло клубами дыма, это солдаты подали сигналы, что на горах свои. По ротам комбат начал запрашивать, все ли целы. Удивительно, но все. Никого не зацепило. Вертушки сделали еще два круга и улетели вслед за колонной.
— Все этот козел из БРДМа на нас вертолеты сопровождения направил! Наверняка, — сказал я.
— Д-да уж, больше некому. По нему из гранатомета в ответ надо было дать, но потом не д-докажешь, что не в-верблюд.
— Еще интереснее было бы вертушку завалить. Чего они, бараны, без разбора молотят? Неужели не знают, что операция армейская проводится? Ты представь, Саша, первые ракеты пришли бы метров на десять выше — легли бы все. Тут такая тушенка была бы!.. Фарш из нас тобой и всего взвода.
— Н-не хочу быть ни «фаршем», ни «паштетом», ни «рагу»! Хочу домой ж-живым, а не в ящике.
— Н-да козлизм! Не так «духи» опасны, как свои.
— Да уж, кому как не тебе это знать. Вообще от тебя, Ник, н-надо подальше держаться. Ты п-пули притягиваешь. Иди-ка к себе. Отдыхай.
— Ну, спасибо, за гостеприимство! Нет, мил-человек, я от тебя не уйду без чая.
— Джураев! Б-быстро лейтенанту кружку чая, он нас покидает. Д-да поскорее, а то штурмовики еще прилетят. Б-без тебя было т-так тихо и спокойно. А я еще хотел, дурак, с т-тобой в карты поиграть. Н-нет уж лучше посплю.
Солдат вскипятил чай в банке из-под компота, принес сухарь и сахарок. Я с наслаждением все выпил, съел, потянулся.
— Саня, а может, в картишки?
— Н-нет, нет уж. Иди, иди. От тебя одни н-неприятности. Забросив автомат за спину и повесив на грудь лифчик с магазинами,
Я побрел к себе. Проверил бойцов, поменял молодых часовых на старослужащих, прилег на спальник, прижавшись к камням.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37