Мы схватили его за руки, за ноги и начали драить пол этим дневальным. Визги, хрипы, маты, вопли. Когда в бытовой комнате установился полный бедлам, скрутили ему руки за спину и повели в караульное помещение в камеру. Все его земляки собрались в коридоре и оживленно обсуждали происшедшее.
Начальник караула лейтенант Мигунько испуганно спросил:
— Что произошло, ребята?
— Бунт на корабле! Пусть посидит денек, успокоится, подумает, — ухмыльнулся Острогин.
— Я вас всех перестреляю, особенно тебя, лейтенант, ты покойник, — рычал и плакал Исаков, растирая по щекам слезы, слюни и сопли. Все лицо у него было исцарапано, нос разбит.
У Ветишина набухла ссадина над бровью, у Острогана сбиты были в кровь костяшки на руке, у нас с Голубевым исцарапаны подбородки и щеки.
— Щенок, я тебя в пропасть из вертолета сброшу, — зарычал командир ГПВ. — Ишь ты, вояка выискался, только рис, чай, да кур способен в кишлаках воровать, чмо болотное.
— Я снайпер, а не чмо, у меня два «духа» на счету, — рыдал Исаков. — Справились, да? Всех убью.
— Ну, все, через неделю заберем, когда успокоишься, — сказал я, и мы вышли из камеры.
— Мужики! — заволновался начальник караула. — Так не пойдет! Вы завтра уйдете воевать, а этого «бабуина» куда я дену? Решите что-нибудь в штабе батальона с арестом на семь суток.
— Решим, решим, все будет в порядке, я сейчас принесу записку об аресте. Договорюсь с Лонгиновым. Отсидит и дневальным по роте бессменным будет. Никаких боевых. А то действительно подстрелит «летеху», он между прочим, Сережка, твой подчиненный.
— Ник, я знаю, уже один раз с ним беседовал. Ох, и взвод достался, из пятнадцати человек — всего два славянина.
— Если сейчас не сломим «мафию», то этот «бухарский халифат» нам устроит веселую жизнь. Молодежь совсем «затуркали»: каждый день синяки то у Свекольникова, то у Колесникова, то у Царегородцева. Всем достается, — задумчиво процедил я сквозь зубы.
***
— Алимов! Ташметов! Тактагуров! Все ко мне! — прокричал Острогин, входя в казарму. — Взять тряпки, веники, ведра и мыть всю казарму, лично буду контролировать. Возражения есть?
— Нет. Никаких. Разве трудно? Мне никогда не трудно, — принялся быстро лопотать Алимов.
Схватил ведро, тряпку и начал убираться в бытовке. Остальные взялись за канцелярию и умывальник.
— Вот то-то! Видал, Сережка? Никому битым быть не хочется! Правильно, Алимов? — воскликнул Осторогин.
Солдат заискивающе улыбнулся и кивнул в ответ.
— Снять всем ремни, сейчас буду бляхи выгибать, раздеться. Гимнастерки ушиты — разошьем, каблуки заточены на сапогах — срубим. Будете образцовыми солдатами.
Через полчаса у тумбочки дневального стоял в огромной пилотке, широченной гимнастерке, болтающейся как парашют, Алимов и глупо улыбался. Разогнутая бляха сломалась, и поэтому ремень он держал в руках вместе со штык-ножом. Каблуки на сапогах отсутствовали, и теперь он, и так небольшого расточка, стал еще короче.
В роту ворвался комбат.
— Что случилось? Что за мордобой? В чем дело? Под суд отправлю всех, сукины сыны! Не сметь солдата пальцем трогать!
— А если он не выполняет приказ и молодежь лупит каждый день? Национальную рознь сеет, между прочим, русских, говорит, ненавижу.
— Стой, комиссар, успокойся. Не надо политику разводить. Сейчас наговоришь на такую статью УК, что хоть святых выноси. Вас наказывать пока не буду, солдата завтра с гауптвахты забрать, нечего ему в комнате пыток для допроса пленных сидеть. Он все же не «дух», а солдат Советской Армии. Сейчас же написать объяснительные записки и сдать их мне. Решение приму после рейда.
Комбат ушел, злобно шевеля усами.
— Разберусь как попало, накажу как-нибудь! Всегда мы у Подорожника виноватые, — вздохнул Острогин. — Не любит он нас, ой, не любит.
Все узбеки роты и еще несколько ходоков из других подразделений собрались в ленинской комнате и что-то оживленно обсуждали.
— Посторонние, марш отсюда! — скомандовал я.
— Это земляки пришли, — злобно прошипел Хайтбаев. — Поговорить не имеем права?
— Имеете право, но после дембеля, в Ташкенте. Кыш, я сказал, всем отсюда!
Что-то ворча под нос, пятеро солдат встали и вышли. Человек пятнадцать бойцов напряженно смотрели на меня.
— О чем задумались? Какие проблемы? Бунт организовываешь, Хайтбаев? Или ты зачинщик, Алимов?
— Нет-нет! — забормотал солдат. — Все хорошо.
— Хайтбаев, тебе, как боссу «мафии», я обещаю такую характеристику, что в университет не вернешься! Ишь ты, что удумали: русских молодых солдат каждый день избивать и за себя работать заставлять!
Вошел ротный и сходу отвесил три затрещины: Тактагурову, Алимову и Хайтбаеву. Остальные невольно вжали головы в плечи.
— Ах, «анайнский джаляп», кутаки несчастные, я вам устрою сладкую жизнь! После рейда узбекский наряд по роте целый месяц! В полном составе! Касается всех! Якубовых, Хафизова, Рахманова и прочих участников бандитского сообщества. Исакову-никаких боевых действий. Вечный дневальный — через день! Чмо должно быть на хозяйственных работах, а не воевать. А вы за него в горах будете отдуваться! Разговор окончен, разойдись.
***
Ваня угрюмо посмотрел на офицеров, сидящих за столом.
— Мужики! Ну, начудили. Шуму-то, шуму на весь батальон. Мало мне склок с Подорожником — еще добавили. Никак не даете уехать домой спокойно. Обязательно было мыть пол Исаковым? Да еще перед выходом в рейд? Балбесы. Всем успокоиться и переключиться в мозгах на войну!
Как надоела эта извечная проблема: офицеры — славяне и солдаты с Востока. И мы должны их заставлять служить и работать. Вот отсюда, из армии, корни национализма в стране. Ну что все злые и приуныли? Веселее, жизнь продолжается! Замполь, не докладывай, сами разберемся. Лейтенант Ветишин! Ты у нас всего на один боевой выход, что будет дальше, не знаю, но будь внимателен! Почему-то «мусульмане» тебя невзлюбили. Наверное, очень молодо выглядишь, не чувствуют командира! Малейшее неповиновение — давить в зародыше! Ну, с богом! Выводить взвода на строевой смотр.
В этом районе полк не работал ни разу, территорию контролировали десантники.
Вертолетами выбросили нас рано утром в центр горного хребта. Начиналось все хорошо. Солнышко, сверчки, ветерок, тишина. Выползли на задачу, когда было еще прохладно, закрепились, залегли. Ротному растянули над «эСПСом» плащ-палатку: тень под палящими лучами — это великая вещь.
— Замполит, заползай, отдохнем пока!
— Да я с бойцами пойду, осмотрю склоны, может быть?
— Ну, осмотри. Молодость, все несет тебя куда-нибудь, мину на ноги ищешь.
Побив кроссовки о камни, обойдя взводные опорные пункты и разомлев от нахлынувшей жары, двинулся обратно. Когда вернулся назад, то сразу спрятался в спасительную тень укрытия командира.
В стороне от нас начался бой.
— Что там, Иван?
— Да Василия Ивановича молотят! Комбат с третьей ротой нарвался на «духов», укрепрайон штурмует. Орет, вертолеты вызывает. Посмотри в бинокль, — и протянул его мне.
Напротив друг друга возвышалось две вершины. На одной были наши, через распадок — «духи». «Духи» били из безоткатного орудия и гранатометов. Наши из двух АГСов и миномета. Пулеметы работали без остановок. Бой разгорался все сильнее.
— Нас не вызывают?
— Нет, сказано наблюдать за левым флангом.
— Потери есть?
— Есть. И раненые и убитые. Иваныч и Женька-ротный голосят по связи. Сейчас артиллерия заработает.
Артиллерия наконец-то накрыла высоту, однако стрельба не уменьшилась, не стихла. Разрывы ложились по всему укрепрайону мятежников, но им уходить в светлое время возможности не было. На открытом месте уничтожим быстрее. В промежутках, когда прекращала огонь артиллерия, на высоту заходили вертолеты и били, били, били. Вертолеты сменяли штурмовики, и вновь артиллерия.
— Товарищ командир, кто-то идет к нам, — в укрытие засунул голову Витька Свекольников.
Мы вылезли и увидели проходящих мимо бойцов, но не из нашего полка. Они с завистью глядели в нашу сторону: им-то еще предстояло топать. Молча прошли они мимо, не останавливаясь и не задерживаясь ни на минуту.
— Это восемьдесят первый, — уверенно сказал ротный. — На карте комбата видел у них задачу — одна точка за нами, какой-то дурак запланировал. Ложимся, отдыхаем.
Третья рота продолжала бой, а нам везло. Если б знать заранее, что эта тишина подла и обманчива…
Где-то вдали с другой стороны тоже постреливали, но как-то вяло. Солнце и легкий ветерок, спокойствие и забытье. Навалилась обволакивающая дремота. Веки тяжелели, мозги тупели, голова, руки, ноги наливались свинцовой ленью.
Тишина, спокойствие…
***
— Командир! Командир!!! — дикий вопль разбудил нас в укрытии. Перед «эСПСом» на коленях стоял солдат и что-то визжал несвязное.
— Ты кто? Чего орешь? — спросил, продирая глаза, ротный.
— Я Джумаев. Мы мимо вас проходили. Пятая рота восемьдесят первого, спасайте! Там всех убивают!!! — Лицо солдата, серое от пыли и залитое потом, было перекошено от ужаса.
— Как убивают, кого? Стрельбы нет никакой, — удивился я.
— Вам не слышно, но там почти всех наших убили и ранили «духи».
— Чего ж связь молчит? Где командир? — заорал Кавун.
— Убит, нас окружили, помогите, это рядом, совсем рядом, — продолжал верещать солдат.
— Рота, подъем! Первый и второй взвод, за мной, Сизый и ГПВ с нами! Остается третий — наблюдать!
Солдаты схватили оружие, боеприпасы, и мы помчались вместе с Джумаевым на помощь гибнущим. На ходу ротный доложил по связи обстановку, матеря командование соседей.
Перебежав через хребет и лощину, мы попали под прицельный огонь, «духи» стреляли издалека.
На небольшом пятачке, за грудой камней лежал солдат и поливал автоматным огнем противника, чуть выше стрелял еще один боец. «Духи» отвечали гораздо более плотным огнем, били с хребта напротив и сверху по нашему склону.
Пули с визгом улетали вверх, ударяясь о камни, голову поднять было совершенно невозможно. Страшная картина открылась передо мной.
Солдаты лежали вдоль спуска, окровавленные, без признаков жизни, мешки и оружие валялись тут и там. Я подполз к одному телу, потрогал его безжизненную руку, заглянул в лицо. Глаза открыты, в них бесконечность и боль, смерть. Солдат лежал холодный, безмолвный. Отмучился. Рядом валялась снайперская винтовка. Отложив автомат и взяв ее, посмотрел в прицел. На большом валуне через ущелье стоял бородатый мятежник и что-то орал, размахивая автоматом. Приплясывая на камне, он время от времени стрелял в нашу сторону.
«Оборзел, козлина», — подумал я, прицеливаясь. Ба-бах — и вместе с выстрелом удар, словно кто-то злобно врезал мне кулаком в глаз. На прицеле не было смягчающей резинки наглазника. Прицел вместе с отдачей ударил прямо в бровь. Держась за глаз, я потихоньку завыл от боли.
— Ты ранен? — подползая ко мне, встревоженно спросил взводный Сережка Ветишин. — Что случилось?
— Да, вот эта херня, зараза, в глаз. Посмотри, на выступе был «дух».
— Был. Теперь под валуном лежит. Вон еще один бежит к нему. — И Серега, прицелившись, стрельнул.
— А-а-а, у-у-у. Твою мать, больно! — закричал Серега, бросил винтовку и тоже схватился за лицо.
Он взглянул в бинокль и расплылся в улыбке.
— Еще один лег! К черту эту снайперку, все глаза повышибаем. — И Ветишин потер бровь.
Мы ползли по хребту вверх, мимо трупов и стонущих раненых. Огонь усилился. Мятежники взбесились, увидев, что добыча, почти добитая и так легко доставшаяся, уходит из рук. Нашей помощи, а тем более такой дружной и эффективной они не ожидали.
Откуда-то снизу летели гранаты и разрывались невдалеке. Бах-бах. В ответ мы бросили несколько своих гранат. Бах-бах-бах.
Выстрел из гранатомета пришелся в разрушенный СПС. Осколки просвистели над моей головой. Тьфу! Пронесло.
Чумазый солдат лежал за ручным пулеметом и вел непрерывный огонь. Рядом, раскинув руки, лицом вверх лежало большое тело офицера. В голове, точнее во лбу, зияло пулевое отверстие.
— Кто?
— Зам. командира роты. Тяжелый очень! Дальше я его тащить не мог, всех рядом ранило. Мы несли «Утес» и старлея, а снайперы и гранатометчики поливали нас сверху. Всех повалили. Спасибо, вы спасли! Выручили. Еще минут пять — и крышка, обошли бы со всех сторон.
Под рукой оказалась «муха», взведенная, но не отстрелянная. Присев за камнями, я выстрелил в «духовское» укрытие.
— Бу-бух!!! А-а-а. Аллах-акбар. А-а-аа!!!
Крики и стоны раненых. Может, кого и убил. Человек пять-шесть наших вели огонь по скоплению мятежников на вершине, остальные солдаты ползком вытягивали раненых и убитых.
К нам подполз здоровенный сержант.
— Ты кто? — спросил я у него.
— Я — Карабод, сержант, зам. комвзвода.
— Как все получилось? Куда вы бежали?
— Мы утром вылезли туда, где сейчас «духи» окопались. Поставили пулемет, бахнули по какому-то пастуху. Нам нужно было еще чуть дальше пройти: вся рота сидит через ущелье за изгибом. Только двинулись, по нам как дали из миномета и гранатометов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Начальник караула лейтенант Мигунько испуганно спросил:
— Что произошло, ребята?
— Бунт на корабле! Пусть посидит денек, успокоится, подумает, — ухмыльнулся Острогин.
— Я вас всех перестреляю, особенно тебя, лейтенант, ты покойник, — рычал и плакал Исаков, растирая по щекам слезы, слюни и сопли. Все лицо у него было исцарапано, нос разбит.
У Ветишина набухла ссадина над бровью, у Острогана сбиты были в кровь костяшки на руке, у нас с Голубевым исцарапаны подбородки и щеки.
— Щенок, я тебя в пропасть из вертолета сброшу, — зарычал командир ГПВ. — Ишь ты, вояка выискался, только рис, чай, да кур способен в кишлаках воровать, чмо болотное.
— Я снайпер, а не чмо, у меня два «духа» на счету, — рыдал Исаков. — Справились, да? Всех убью.
— Ну, все, через неделю заберем, когда успокоишься, — сказал я, и мы вышли из камеры.
— Мужики! — заволновался начальник караула. — Так не пойдет! Вы завтра уйдете воевать, а этого «бабуина» куда я дену? Решите что-нибудь в штабе батальона с арестом на семь суток.
— Решим, решим, все будет в порядке, я сейчас принесу записку об аресте. Договорюсь с Лонгиновым. Отсидит и дневальным по роте бессменным будет. Никаких боевых. А то действительно подстрелит «летеху», он между прочим, Сережка, твой подчиненный.
— Ник, я знаю, уже один раз с ним беседовал. Ох, и взвод достался, из пятнадцати человек — всего два славянина.
— Если сейчас не сломим «мафию», то этот «бухарский халифат» нам устроит веселую жизнь. Молодежь совсем «затуркали»: каждый день синяки то у Свекольникова, то у Колесникова, то у Царегородцева. Всем достается, — задумчиво процедил я сквозь зубы.
***
— Алимов! Ташметов! Тактагуров! Все ко мне! — прокричал Острогин, входя в казарму. — Взять тряпки, веники, ведра и мыть всю казарму, лично буду контролировать. Возражения есть?
— Нет. Никаких. Разве трудно? Мне никогда не трудно, — принялся быстро лопотать Алимов.
Схватил ведро, тряпку и начал убираться в бытовке. Остальные взялись за канцелярию и умывальник.
— Вот то-то! Видал, Сережка? Никому битым быть не хочется! Правильно, Алимов? — воскликнул Осторогин.
Солдат заискивающе улыбнулся и кивнул в ответ.
— Снять всем ремни, сейчас буду бляхи выгибать, раздеться. Гимнастерки ушиты — разошьем, каблуки заточены на сапогах — срубим. Будете образцовыми солдатами.
Через полчаса у тумбочки дневального стоял в огромной пилотке, широченной гимнастерке, болтающейся как парашют, Алимов и глупо улыбался. Разогнутая бляха сломалась, и поэтому ремень он держал в руках вместе со штык-ножом. Каблуки на сапогах отсутствовали, и теперь он, и так небольшого расточка, стал еще короче.
В роту ворвался комбат.
— Что случилось? Что за мордобой? В чем дело? Под суд отправлю всех, сукины сыны! Не сметь солдата пальцем трогать!
— А если он не выполняет приказ и молодежь лупит каждый день? Национальную рознь сеет, между прочим, русских, говорит, ненавижу.
— Стой, комиссар, успокойся. Не надо политику разводить. Сейчас наговоришь на такую статью УК, что хоть святых выноси. Вас наказывать пока не буду, солдата завтра с гауптвахты забрать, нечего ему в комнате пыток для допроса пленных сидеть. Он все же не «дух», а солдат Советской Армии. Сейчас же написать объяснительные записки и сдать их мне. Решение приму после рейда.
Комбат ушел, злобно шевеля усами.
— Разберусь как попало, накажу как-нибудь! Всегда мы у Подорожника виноватые, — вздохнул Острогин. — Не любит он нас, ой, не любит.
Все узбеки роты и еще несколько ходоков из других подразделений собрались в ленинской комнате и что-то оживленно обсуждали.
— Посторонние, марш отсюда! — скомандовал я.
— Это земляки пришли, — злобно прошипел Хайтбаев. — Поговорить не имеем права?
— Имеете право, но после дембеля, в Ташкенте. Кыш, я сказал, всем отсюда!
Что-то ворча под нос, пятеро солдат встали и вышли. Человек пятнадцать бойцов напряженно смотрели на меня.
— О чем задумались? Какие проблемы? Бунт организовываешь, Хайтбаев? Или ты зачинщик, Алимов?
— Нет-нет! — забормотал солдат. — Все хорошо.
— Хайтбаев, тебе, как боссу «мафии», я обещаю такую характеристику, что в университет не вернешься! Ишь ты, что удумали: русских молодых солдат каждый день избивать и за себя работать заставлять!
Вошел ротный и сходу отвесил три затрещины: Тактагурову, Алимову и Хайтбаеву. Остальные невольно вжали головы в плечи.
— Ах, «анайнский джаляп», кутаки несчастные, я вам устрою сладкую жизнь! После рейда узбекский наряд по роте целый месяц! В полном составе! Касается всех! Якубовых, Хафизова, Рахманова и прочих участников бандитского сообщества. Исакову-никаких боевых действий. Вечный дневальный — через день! Чмо должно быть на хозяйственных работах, а не воевать. А вы за него в горах будете отдуваться! Разговор окончен, разойдись.
***
Ваня угрюмо посмотрел на офицеров, сидящих за столом.
— Мужики! Ну, начудили. Шуму-то, шуму на весь батальон. Мало мне склок с Подорожником — еще добавили. Никак не даете уехать домой спокойно. Обязательно было мыть пол Исаковым? Да еще перед выходом в рейд? Балбесы. Всем успокоиться и переключиться в мозгах на войну!
Как надоела эта извечная проблема: офицеры — славяне и солдаты с Востока. И мы должны их заставлять служить и работать. Вот отсюда, из армии, корни национализма в стране. Ну что все злые и приуныли? Веселее, жизнь продолжается! Замполь, не докладывай, сами разберемся. Лейтенант Ветишин! Ты у нас всего на один боевой выход, что будет дальше, не знаю, но будь внимателен! Почему-то «мусульмане» тебя невзлюбили. Наверное, очень молодо выглядишь, не чувствуют командира! Малейшее неповиновение — давить в зародыше! Ну, с богом! Выводить взвода на строевой смотр.
В этом районе полк не работал ни разу, территорию контролировали десантники.
Вертолетами выбросили нас рано утром в центр горного хребта. Начиналось все хорошо. Солнышко, сверчки, ветерок, тишина. Выползли на задачу, когда было еще прохладно, закрепились, залегли. Ротному растянули над «эСПСом» плащ-палатку: тень под палящими лучами — это великая вещь.
— Замполит, заползай, отдохнем пока!
— Да я с бойцами пойду, осмотрю склоны, может быть?
— Ну, осмотри. Молодость, все несет тебя куда-нибудь, мину на ноги ищешь.
Побив кроссовки о камни, обойдя взводные опорные пункты и разомлев от нахлынувшей жары, двинулся обратно. Когда вернулся назад, то сразу спрятался в спасительную тень укрытия командира.
В стороне от нас начался бой.
— Что там, Иван?
— Да Василия Ивановича молотят! Комбат с третьей ротой нарвался на «духов», укрепрайон штурмует. Орет, вертолеты вызывает. Посмотри в бинокль, — и протянул его мне.
Напротив друг друга возвышалось две вершины. На одной были наши, через распадок — «духи». «Духи» били из безоткатного орудия и гранатометов. Наши из двух АГСов и миномета. Пулеметы работали без остановок. Бой разгорался все сильнее.
— Нас не вызывают?
— Нет, сказано наблюдать за левым флангом.
— Потери есть?
— Есть. И раненые и убитые. Иваныч и Женька-ротный голосят по связи. Сейчас артиллерия заработает.
Артиллерия наконец-то накрыла высоту, однако стрельба не уменьшилась, не стихла. Разрывы ложились по всему укрепрайону мятежников, но им уходить в светлое время возможности не было. На открытом месте уничтожим быстрее. В промежутках, когда прекращала огонь артиллерия, на высоту заходили вертолеты и били, били, били. Вертолеты сменяли штурмовики, и вновь артиллерия.
— Товарищ командир, кто-то идет к нам, — в укрытие засунул голову Витька Свекольников.
Мы вылезли и увидели проходящих мимо бойцов, но не из нашего полка. Они с завистью глядели в нашу сторону: им-то еще предстояло топать. Молча прошли они мимо, не останавливаясь и не задерживаясь ни на минуту.
— Это восемьдесят первый, — уверенно сказал ротный. — На карте комбата видел у них задачу — одна точка за нами, какой-то дурак запланировал. Ложимся, отдыхаем.
Третья рота продолжала бой, а нам везло. Если б знать заранее, что эта тишина подла и обманчива…
Где-то вдали с другой стороны тоже постреливали, но как-то вяло. Солнце и легкий ветерок, спокойствие и забытье. Навалилась обволакивающая дремота. Веки тяжелели, мозги тупели, голова, руки, ноги наливались свинцовой ленью.
Тишина, спокойствие…
***
— Командир! Командир!!! — дикий вопль разбудил нас в укрытии. Перед «эСПСом» на коленях стоял солдат и что-то визжал несвязное.
— Ты кто? Чего орешь? — спросил, продирая глаза, ротный.
— Я Джумаев. Мы мимо вас проходили. Пятая рота восемьдесят первого, спасайте! Там всех убивают!!! — Лицо солдата, серое от пыли и залитое потом, было перекошено от ужаса.
— Как убивают, кого? Стрельбы нет никакой, — удивился я.
— Вам не слышно, но там почти всех наших убили и ранили «духи».
— Чего ж связь молчит? Где командир? — заорал Кавун.
— Убит, нас окружили, помогите, это рядом, совсем рядом, — продолжал верещать солдат.
— Рота, подъем! Первый и второй взвод, за мной, Сизый и ГПВ с нами! Остается третий — наблюдать!
Солдаты схватили оружие, боеприпасы, и мы помчались вместе с Джумаевым на помощь гибнущим. На ходу ротный доложил по связи обстановку, матеря командование соседей.
Перебежав через хребет и лощину, мы попали под прицельный огонь, «духи» стреляли издалека.
На небольшом пятачке, за грудой камней лежал солдат и поливал автоматным огнем противника, чуть выше стрелял еще один боец. «Духи» отвечали гораздо более плотным огнем, били с хребта напротив и сверху по нашему склону.
Пули с визгом улетали вверх, ударяясь о камни, голову поднять было совершенно невозможно. Страшная картина открылась передо мной.
Солдаты лежали вдоль спуска, окровавленные, без признаков жизни, мешки и оружие валялись тут и там. Я подполз к одному телу, потрогал его безжизненную руку, заглянул в лицо. Глаза открыты, в них бесконечность и боль, смерть. Солдат лежал холодный, безмолвный. Отмучился. Рядом валялась снайперская винтовка. Отложив автомат и взяв ее, посмотрел в прицел. На большом валуне через ущелье стоял бородатый мятежник и что-то орал, размахивая автоматом. Приплясывая на камне, он время от времени стрелял в нашу сторону.
«Оборзел, козлина», — подумал я, прицеливаясь. Ба-бах — и вместе с выстрелом удар, словно кто-то злобно врезал мне кулаком в глаз. На прицеле не было смягчающей резинки наглазника. Прицел вместе с отдачей ударил прямо в бровь. Держась за глаз, я потихоньку завыл от боли.
— Ты ранен? — подползая ко мне, встревоженно спросил взводный Сережка Ветишин. — Что случилось?
— Да, вот эта херня, зараза, в глаз. Посмотри, на выступе был «дух».
— Был. Теперь под валуном лежит. Вон еще один бежит к нему. — И Серега, прицелившись, стрельнул.
— А-а-а, у-у-у. Твою мать, больно! — закричал Серега, бросил винтовку и тоже схватился за лицо.
Он взглянул в бинокль и расплылся в улыбке.
— Еще один лег! К черту эту снайперку, все глаза повышибаем. — И Ветишин потер бровь.
Мы ползли по хребту вверх, мимо трупов и стонущих раненых. Огонь усилился. Мятежники взбесились, увидев, что добыча, почти добитая и так легко доставшаяся, уходит из рук. Нашей помощи, а тем более такой дружной и эффективной они не ожидали.
Откуда-то снизу летели гранаты и разрывались невдалеке. Бах-бах. В ответ мы бросили несколько своих гранат. Бах-бах-бах.
Выстрел из гранатомета пришелся в разрушенный СПС. Осколки просвистели над моей головой. Тьфу! Пронесло.
Чумазый солдат лежал за ручным пулеметом и вел непрерывный огонь. Рядом, раскинув руки, лицом вверх лежало большое тело офицера. В голове, точнее во лбу, зияло пулевое отверстие.
— Кто?
— Зам. командира роты. Тяжелый очень! Дальше я его тащить не мог, всех рядом ранило. Мы несли «Утес» и старлея, а снайперы и гранатометчики поливали нас сверху. Всех повалили. Спасибо, вы спасли! Выручили. Еще минут пять — и крышка, обошли бы со всех сторон.
Под рукой оказалась «муха», взведенная, но не отстрелянная. Присев за камнями, я выстрелил в «духовское» укрытие.
— Бу-бух!!! А-а-а. Аллах-акбар. А-а-аа!!!
Крики и стоны раненых. Может, кого и убил. Человек пять-шесть наших вели огонь по скоплению мятежников на вершине, остальные солдаты ползком вытягивали раненых и убитых.
К нам подполз здоровенный сержант.
— Ты кто? — спросил я у него.
— Я — Карабод, сержант, зам. комвзвода.
— Как все получилось? Куда вы бежали?
— Мы утром вылезли туда, где сейчас «духи» окопались. Поставили пулемет, бахнули по какому-то пастуху. Нам нужно было еще чуть дальше пройти: вся рота сидит через ущелье за изгибом. Только двинулись, по нам как дали из миномета и гранатометов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37