Клерк роняет спичку. Вытаращив глаза, разинув рот, он в слепом ужасе шарахается от жаркого, жадного пламени.
– Да это только начало, Дик. Мы же только почин положили, приятель! А погляди-ка еще вот на это!
Хохоча, матрос дотрагивается руками до груди и ног. В следующее мгновение все его тело объято пламенем: дымится и потрескивает, точно горящее на поле чучело.
– В чем дело, Дик? Всегда был трусишкой, а? Всегда ноги в руки – и бежать! А чтоб смело взглянуть в лицо миру – так это нет, ни за что! Твоя вечная беда, приятель, – ты не в силах примириться с миром и бежишь от него. Не в силах перенести собственного позора. Ты совсем не изменился, приятель, ну вот нисколечко! Потому ты больше и не разговариваешь, верно? Взглянул на мир – и лишился дара речи? Ну-ка, посмотри на меня, Дик!
Сжавшись от страха, мистер Скрибблер повинуется. Мистер Пикеринг одаривает его прощальным салютом на самый что ни на есть морской лад.
– Смотри на меня, Дик!
Матрос подносит руку к виску, и голова его взрывается каскадом пламени.
– Смотри на меня! – доносится откуда-то голос Хэма. – Уж таков этот мир, приятель, уж таков этот мир!
Не в силах более выносить кошмар, мистер Скрибблер падает на колени прямо посреди улицы. Охваченный пламенем матрос освещает улицу, точно праздничный костер. Шум и жар, удушливая вонь дыма и горящей плоти, туман, доносящиеся непонятно откуда крики мистера Пикеринга – все детали складываются в одно грандиозное видение Апокалипсиса.
Уж таков этот мир, Дик!
Со временем кошмар развеивается, и клерк приходит в себя уже в совсем ином месте.
Здесь куда тише, куда спокойнее и совсем не так холодно, хотя и не тепло. Вот – еловый стол, а вот – несколько обтрепанных стульев, и еще покосившийся комод. А еще здесь есть камин – на каминной полке изнывают несколько фарфоровых безделушек, а вот огонь, по счастью, не пылает; нет-нет, он догорел сам собою какое-то время назад. Есть и окно, за ним унылый серый пейзаж. У каминной решетки на ножках притулился низкий диванчик; на нем-то и полулежит сейчас мистер Скрибблер. Знакомое место, уютное место. Его собственная каморка на чердаке.
Дрожа, клерк поднимается на ноги, тело слушается плохо. В животе, в самом центре его существа, угнездилось что-то нездоровое. Он вспоминает вчерашнюю ночь, веселую попойку в таверне, встречу с мистером Пикерингом и удивляется, как это ему удалось добраться до дома. Он трет щеки и лоб и, плеснув на руку воды из кувшина, брызгает себе в лицо. За спиной у него раздается резкий свист: между досками рамы просачивается сквозняк. Мистер Скрибблер оборачивается, подходит к окну. Печальным, нездешним взглядом всматривается он в туман, но не различает ничего более примечательного, нежели хорошо знакомый вид на Свистящий холм.
Мистер Скрибблер запускает руку в карман пальто и нащупывает кошелек, отлично зная, что денег в нем не осталось. Однако, к вящему изумлению владельца, обнаруживается, что все на месте, – все, вплоть до последней монеты. Кошелек не пуст, но, напротив, пухл. И на мистера Скрибблера снисходит озарение: никаких денег он не растратил, потому что вообще не ходил в пивную, и, стало быть, не было никакой попойки, и никакого мистера Пикеринга, и никакого костра. Вон на диване валяется открытая книга, а в камине – ни следов огня… И он понимает, что вчерашняя ночь – это ночь сегодняшняя; он всего лишь крепко уснул за чтением какие-то несколько часов назад, так что сейчас на исходе тот же самый день.
На мистера Скрибблера накатывает приступ неодолимой тошноты. Слова мистера Пикеринга звучат у него в ушах с новой силой, а вместе с ними возвращается и ужас самосожжения мистера Пикеринга. Вслед за первым позывом к рвоте тут же следуют второй и третий. Лицо клерка становится белее морской пены. Он несколько раз судорожно сглатывает, однако исторгающей силе, пробудившейся в его желудке, противостоять невозможно.
Он бросается к окну. Поднимает раму. Мистеру Скрибблеру сейчас не до холодного ветра. Он высовывается из окна по пояс, вознамерившись раз и навсегда избавиться от страданий. Свешивается с подоконника – ни дать ни взять салфеточка на ручке кресла, – опустив голову, вытянув вниз руки и упираясь ладонями в стену здания.
Он еще успевает обвести взглядом окутанные туманом соседние дома и крутую улочку далеко внизу. По-хорошему, ему полагалось бы не на шутку испугаться, но, учитывая состояние его мыслей – да простится нам ссылка на мистера Иосию Таска, – страх – это не для него. Сейчас мистера Скрибблера занимает только его сон, поскольку приступы тошноты – не более чем отголоски его презрения к самому себе и кошмарной правды, доведенной до его сознания бывшим однокашником.
Уж таков этот мир, Дик. Для Ричарда Скрибблера мир значит больше, чем когда-либо – теперь, когда клерк раскачивается над ним, повиснув на подоконнике чердачного окна в «Домах Фурниваля». До чего легко, размышляет бедняга, оторвать ноги от пола и броситься вниз головой в огромный мир, раскинувшийся внизу, – мир, от которого он столько времени держался в стороне и на который глядел сверху вниз не только в прямом смысле, но и в метафорическом. Ну, давай же! Давай! Просто-напросто оттолкнись от пола и соскользни с подоконника вниз. Так будет лучше для всех. Наконец-то настанет конец угрызениям совести и самобичеванию! Срывайся, давай же, приятель, срывайся – и снова станешь частью мира.
Гравитация тяжелыми толчками вгоняет кровь все дальше и дальше в мозг. Поток горячих слез струится по лбу и впитывается в волосы. Мистер Скрибблер зажмуривается и словно отгораживается от всего земного, готовясь к тому, что его ждет. Но в это самое мгновение, когда он уже готов исполнить свой замысел, в сознание врывается невнятный шепот многих голосов.
А как же Лаура и малютка Фиона? И в самом деле, как же они? Ведь со временем они непременно узнают о его смерти – и о ее обстоятельствах. Да, стоит ему оторваться от пола, и вот он – быстрый, долгожданный конец. Но что будет с ними? Сколько боли причинит им его уход, едва станет известно, что именно он сделал? И как же маленькая Фиона? Как прикажете сообщить девочке, что ее лучший друг, мистер Ричард Скрибблер, покончил с собой? Что ей сказать? Как объяснить столь кошмарное происшествие – ребенку?
И как же Лаура? Справившись с горем, она непременно скажет про себя: ох, Ричард, Ричард, ты себе верен – взял да и поставил точку в летописи своего бытия. Выбрал легкий путь – самоубийство. Ричард Скрибблер, ты всегда был трусом, ты им и остался!
Сделай что-нибудь примечательное со своей жизнью, пока не поздно.
Клерк резко открывает глаза. Глядит вниз – и видит перед собой совсем иной мир; кстати, до него куда дальше, нежели казалось раньше. Исторгающие позывы в желудке затихают, сменяются безумной тревогой: вдруг он уже соскользнул слишком далеко и теперь возврата нет? На одно лихорадочное мгновение подошвы отрываются от пола. Он резко отводит назад руки; он уже чувствует, что соскальзывает вниз – и тут его пальцы вцепляются в подоконник. Лишь благодаря отчаянным, неуклюжим усилиям – и, конечно же, ослеплению паники – клерку удается вернуться в первоначальное положение.
Он с грохотом захлопывает кошмарное окно. Уязвленная в лучших чувствах рама не медлит с ответом: сквозь щели между досками прорывается струя ледяного воздуха. Мистер Скрибблер ежится, вдруг осознав, какой в комнате холод. Отгоняя воспоминание об ужасном сне, он разводит в камине небольшой огонь. В каморке становится теплее; Ричард Скрибблер падает на диванчик и вновь пытается заинтересоваться книгой, без особого, впрочем, успеха. Спустя какое-то время он отбрасывает книгу, чувствуя, как неодолимо притягивает к себе пламя: он неотрывно смотрит на огонь, блаженно, умиротворенно, задумчиво, причем ни разу не отвлекшись на тревожные мысли о мистере Хэме Пикеринге.
Пока вдруг не вспоминает нечто, что нащупал в кармане пальто, изучая содержимое кошелька. Слегка озадаченный, мистер Скрибблер запускает руку в карман и извлекает на свет смятое письмо, надписанное явно не его рукой. На конверте расплылись водяные потеки. Поднеся послание к самым глазам, мистер Скрибблер читает адрес:
Мисс Нине Джекс
Боринг-лейн, Ки-стрит.
Глава XI
Профессор Гриншилдз выносит вердикт
Послышался шорох дамских юбок, а в следующее мгновение появилась и сама дама. Заглянув предварительно в дверь, она вошла в гостиную, присоединившись тем самым к престарелому джентльмену, слегка смахивающему на некое зеленоватое создание юрского периода. Устроившись в кресле на колесах, он глядел в окно – высокое, от пола до потолка, выходящее на безлюдный садик за домом – и не сразу заметил вошедшую.
– Кристофер?
Престарелый джентльмен обернулся. В минувшие годы он со всей очевидностью производил впечатление весьма импозантное, однако теперь некогда внушительные габариты изрядно умалились – я бы сказал, иссохли и съежились, – не осталось ни следа упругой гибкости и силы, отличавших его в молодости. Невзирая на возраст и дряхлость, одет он был весьма щегольски – в черный сюртук с невысоким воротничком, парадный жилет, широкий шейный платок и брюки в клеточку. Ноги укутывал полосатый твидовый плед, морщинистые руки покоились на коленях. Впрочем, хотя тело и истаяло, глаза на некогда красивом лице в обрамлении седых прядей, и по сей день не слишком-то поредевших, по-прежнему светились живым умом.
– Да? Да? Что такое, Амелия? – вопросил джентльмен голосом, некогда выразительным и властным, как и подобает ученому эрудиту, но с годами изрядно осипшим.
– У нас гости, Даниэль Дэмп и Тайтус Тиггз, а с ними несколько друзей, – отвечала дама, спутница жизни престарелого джентльмена, как вы, возможно, уже догадались.
В глазах старика вспыхнул живой интерес. Он бодро закивал и, руками приведя в движение деревянные колеса, выкатил кресло вперед.
– Где же Хоббз? Прикажи Хоббзу немедленно их впустить. Даниэль и Тиггз – здесь! Вот-те на, что за нежданный сюрприз! Да-да, конечно, Амелия, всенепременно – вели Хоббзу проводить их сюда!
Благодушно улыбаясь, супруга профессора выплыла за дверь. Сама комната, подобно окну, выходившему в сад, отличалась немалыми размерами в том, что касалось высоты потолков, однако казалась довольно сумрачной, если не считать того места, куда падал свет из помянутого окна. Вдоль стен тянулись книжные шкафы, насквозь пропыленные; на них выстроились ряды гипсовых бюстов с суровыми, незрячими взглядами, неизменно обращенными в вечность. Невзирая на все это, комната была уютная, комфортабельная – необыкновенно приятная, предположил бы я, в самые холодные из зимних ночей – с ее-то роскошным каменным камином, затейливыми дверями красного дерева, широкими полосами коврового покрытия, блестящими столиками из древесины тропических пород и мягкими диванами и креслами!
Вскоре в дверях появились доктор Дэмп и профессор Тиггз в сопровождении вышеупомянутого слуги – очень чопорного и исполнительного, с лицом, смахивающим на крохотную выдавленную изюмину, и с промасленными, зачесанными к затылку волосами. За ними следовали сестры Джекc, мистер Киббл и мистер Банистер. Замыкали шествие хозяйка дома и мистер Джек Хиллтоп – тот самый мистер Хиллтоп, что некогда бежал в Бродшир, якобы для поправки здоровья; заключив, что нынешняя тайна слишком уж любопытна, чтобы так просто ею пренебречь, он отбросил всякую мысль о «былой энергии и мужестве» и возвратился в Солтхед вместе с прочими.
– Да-да, приятнейший из сюрпризов! Даниэль! Тайтус! Как вы оба поживаете?
– Отлично выглядите, Кит! – воскликнул профессор Тиггз, тепло пожимая руку престарелого джентльмена. – Без вас университет уже не тот. Сколько ж это лет минуло с тех пор, как вы ушли на пенсию? Два года? Или все три?
– Боюсь, что четыре. Четыре, да уж и пятый пошел… убавляться они и не думают. Даниэль, до чего славно вас снова повидать! А вы ничуть не изменились. Практика процветает, я полагаю?
– Я сам просто диву даюсь, – отозвался доктор с видом весьма довольным, как всегда, когда разговор заходил о нем. – «Процветает» – не то слово. Вы просто не поверите. Для занятий философией времени абсолютно не остается. Пациенты так и ломятся!.. Но позвольте представить вас и очаровательную Амелию нашим спутникам.
Как только церемония знакомства завершилась и исполнительный Хоббз с лицом, похожим на изюмину, обнес гостей напитками и закусками, профессор Гриншилдз и его супруга устроились под высоким окном, сквозь которое в комнату просачивался сумеречный вечерний свет, а гости расселись перед ними полукругом.
– Мы только что приехали из Бродшира, – начал доктор с чрезвычайно важным видом. – Собственно говоря, в Солтхед мы прибыли не больше часу назад, сразу же взяли наемный экипаж и помчались сюда. Просто-таки прямиком из конторы Тимсона… Видите ли, нам необходимо обсудить с вами одно неотложное дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88