Ты поймешь, что все не так скверно, как тебе кажется сейчас. Но что до болезни… – он покачал головой. – Тинстар не дал тебе ничего нового – ничего, что не пришло бы со временем. Он сделал с тобой то же, что сделало бы время только быстрее. Украл у тебя твои годы – каждый месяц стал десятью годами. Ты стал старше, верно – но не стариком. Тебе осталось еще много лет.
Я подумал о Финне. Вспомнил седину в его волосах и его изможденное лицо.
Вспомнил то, что он сказал о Тинстаре: «Он коснулся меня «.
Дерево сундука, на котором я сидел, показалось мне вдруг до озноба холодным:
– Когда моя дочь повзрослеет, я буду стариком. Вместо отца у нее будет дед.
– Не думаю, чтобы из-за этого она стала любить тебя меньше.
Я воззрился на него с изумлением. Чэйсули, говорящий о любви? – разве что в тот момент, когда только такая честность может привести меня в себя…
Влажный воздух комнаты явно был не по нраву моему телу. Я встал и пошел вернее сказать, медленно поковылял скованной походкой к своей постели, потянувшись за платьем, оставленным слугой.
– Мне придется разобраться с Электрой.
– Да. И она – по-прежнему Королева Хомейны.
– Которой сделал ее я, – я потряс головой. – Нужно было послушаться тебя.
Финна. Нужно было послушать хоть кого-нибудь.
Дункан, все еще сидевший на табурете, улыбнулся:
– Ты знаешь об искусстве быть королем гораздо больше, чем я, Кэриллон. Эта женитьба дала Хомейне мир – по крайней мере в том, что касается Солинды,
– и потому я не могу винить тебя. Однако…
– …однако я женился на женщине, которая желала мне смерти с того самого мгновения, как впервые увидела меня, – боль вгрызалась теперь в мои внутренности. – Боги… я должен был понять все, едва ее увидел. Она говорит, что ей больше сорока лет – я должен был понять, что Тинстар может не только дать эти годы молодости, но и отнять их. – я потер морщинистое лицо, чувствуя, как покалывает пальцы. – Я должен был понять, что Тинстар окажется сильнее, когда рядом со мной не будет Чэйсули. Не будет ленника.
– Они хорошо рассчитали все, Тинстар и Электра, – согласился Дункан. Сначала – ловушка, в которой Финн мог погибнуть: тогда они избавились бы от него скорее. Затем, когда это не сработало, они заманили его во вторую западню.
Не сомневаюсь в том, что Финн наткнулся на Тинстара и Электру там, где ожидал застать ее одну. Он не мог коснуться Тинстара, но Тинстар коснулся его и ушел, и Финн остался с Электрой. А когда он сказал тебе о присутствии Тинстара, ты подумал только о связи Айлини с Электрой…
Дункан покачал головой, в лучах солнца ярко блеснула золотая серьга:
– Они играли с нами, Кэриллон… и едва не выиграли.
– Они выиграли, – платье висело на мне, как на вешалке. – У меня есть только дочь, а Хомейне нужен наследник.
Дункан поднялся и подошел к Каю, протянув к птице руку, словно хотел пощадить – но передумал. Я увидел, как дрожат его пальцы.
– Ты все еще молод, даже если чувствуешь себя старым, – он стоял ко мне спиной, – Возьми себе другую чэйсулу и подари Хомейне наследника.
Я смотрел ему в спину, он застыл напряженно, ожидая моих слов.
– Ты знаешь законы Хомейны. Ты был на свадебной церемонии: разве ты забыл клятвы? Хомэйны не оставляют своих жен. У нас нет разводов. Это не просто обычай: это закон. Думаю, ты, так верно следующий законам Чэйсули, понимаешь, насколько это связывает меня. Даже меня, Мухаара.
– Имеет ли закон такое же значение, когда жена пытается убить мужа?
В его тоне мне послышалась насмешка.
– Нет. Но ей это не удалось, и я знаю, что скажет Совет. Возможно, я смогу оставить ее – по не разорвать узы клятвы. Совет никогда не позволит этого. Это было бы нарушением закона Хомейны.
Дункан резко обернулся ко мне:
– Она – мэйха Тинстара! В ее утробе – его ребенок! Или Совет Хомейны желает тебе смерти?!
– Ты что, не видишь? – хрипло воскликнул я. – Все утекает у меня между пальцев. Если бы Турмилайн не ушла с Финном, а вышла бы замуж за Лахлэна, я мог бы надеяться, что она даст мне наследника. Если бы она вышла замуж за любого принца, у Хомейны был бы наследник престола. Но она этого не сделала. Она ушла с Финном и отняла у меня даже этот шанс.
– Отошли ее, – настойчиво повторил Дункан, – Ты Мухаар, ты можешь делать все, что хочешь. Я медленно покачал головой:
– Если я начну устанавливать свои собственные законы, я стану деспотом. Я стану таким же, как Шейн, который мечтал уничтожить народ Чэйсули. Нет, Дункан.
Электра останется моей женой, хотя не думаю, что оставлю ее здесь. Я не хочу видеть ни ее, ни ублюдка, которого она носит.
На мгновение он прикрыл глаза – и я понял. Наконец понял, чего он боялся.
Я устал. Боль затаилась глубоко в моих костях. Знание того, что мне предстояло, совершенно измучило мена. Но избежать этого я не мог.
– Незачем меня бояться, – тихо сказал я.
– Незачем? – глаза Дункана потускнели. – Я знаю, что ты сделаешь.
– У меня нет выбора.
– Он – мой сын…
– …и Аликс, а Аликс – моя кузина, – я остановился, прочитав боль в лице того, кого так любила Аликс. – Как давно ты знал, что это произойдет?
Дункан рассмеялся, но в смехе его звучало отчаянье:
– Мне кажется, я знал это всю мою жизнь. С тех пор, как я узнал свою толмоору, – он покачал головой и опустился на табурет, ссутулившись, невидящим взглядом уставившись в пол. – Я всегда боялся. Тебя… прошлого и будущего… того, что уготовило Пророчество моему сыну. Или ты думаешь, что меня влекла к Аликс только страсть? – страдание стерло с его лица привычную бесстрастность, Аликс была частью моей толмооры. Я знал, что если возьму ее в жены и она родит мне сына, я должен буду отдать этого сына. Я знал. А потому, когда она снова забеременела, я надеялся, что по крайней мере у нас будет еще один… но Айлини отняли даже это, – он вздохнул. – У меня нет выбора. Нет.
– Дункан, – после недолгого молчания сказал я, – разве нельзя отказаться от толмооры?
Ни на секунду не задумавшись, он покачал головой:
– Воин, отвергший толмоору, может нарушить Пророчество. Нарушив его, он изменит толмоору своего народа. Хомейна падет. Не через год, не через десять или двадцать лет – может, даже не через сто – но она падет, и королевство достанется Айлини и им подобным, – он помолчал, – Есть и еще одна причина.
Воин, отвергший свою толмоору, отказывается и от грядущей жизни.
Думаю, никто из нас не пожелал бы этого. Я подумал о Тинстаре и прочих подобных ему, правящих Хомейной. Нет. Ничего удивительного, что Дункан не думает о том, чтобы изменить свою толмоору.
Я сдвинул брови – кое-что все-таки оставалось мне непонятным:
– Ты хочешь сказать, что даже один воин, отказавшийся от своей толмооры, может нарушить равновесие судеб мира?
Дункан тоже помрачнел. Впервые он с трудом подыскивал слова, словно понимая, что хомэйнский никогда не сможет передать того, что я хотел узнать. Но Древний Язык не мог помочь ему: его слишком плохо знал я. А то, что знал, было мне известно от Финна: он же никогда не говорил о столь личных для Чэйсули вещах.
Наконец, Дункан вздохнул:
– Фермер отправляется в Мухаару сегодня вместо того, чтобы сделать это завтра. Его сын падает в колодец. Сын умирает, – он сделал знакомый жест: ладонь вверх, пальцы веером. – Толмоора. Но если бы фермер ушел завтра, а не сегодня, остался бы его сын жить? Я не могу сказать. Служит ли смерть какой-то высшей цели? Быть может. Если бы он выжил, уничтожило бы это узор судьбы?
Возможно. Я не могу сказать, – он пожал плечами, – Я не могу знать, чего хотят боги.
– Но ты служишь им настолько слепо…
– Нет. С открытыми глазами, – он не улыбался. – Они дали нам Пророчество, чтобы мы знали, чего добиваемся. Мы знаем, что потеряем, если не будем продолжать служить ему. Моя вера такова: если изменить определенные события, они могут повлиять на другие события и, в свою очередь, изменить их. Если изменений, пусть и незначительных, будет достаточно, они могут изменить что-то большее. Быть может, даже Пророчество Перворожденного.
– Итак, вы всю жизнь живете в цепях, – я не мог понять глубину его преданности Пророчеству. Не мог понять смысла подобной преданности.
Губы Дункана тронула легкая улыбка:
– Ты носишь венец, господин мой Мухаар. Ты, конечно же, знаешь его тяжесть.
– Это другое…
– Да? Даже теперь перед тобой стоит задача найти наследника. И, чтобы возвести принца на трон Хомейны, ты готов забрать у меня сына.
Я уставился на него, чувствуя пустоту внутри больного тела:
– У меня нет выбора.
– У меня тоже, господин мой Мухаар, – Дункан неожиданно показался мне страшно усталым. – Но жизнь моего сына будет полна тягостей.
– Он будет принцем Хомейны, – мне казалось, что высокий сан должен перевесить все тягости. Он снова стал серьезен:
– Когда-то этот титул был твоим. И ты едва не погиб из-за него. Не пытайся преуменьшать опасность, связанную с высоким саном.
– Донал – Чэйсули, – мгновение я не мог придумать, что сказать еще. В этот момент я понял, что даже я сам служил богам. Дункан не раз говорил, что это трон Чэйсули, и что однажды на него вместо хомэйнского Мухаара сядет Мухаар-Чэйсули. А теперь я всего несколькими словами превратил предсказание в реальность.
Или люди всегда так слепы в том, что касается богов, даже когда служат им?
– Чэйсули, – откликнулся Дункан, – и новое звено отковано.
Я посмотрел на Кая. Я вспомнил о соколе и волке Донала – два лиир вместо одного. Времена менялись, время шло, и иногда слишком быстро.
Я вздохнул и потер колени.
– Хомэйны не примут его. По крайней мере, не так легко. Он Чэйсули до мозга костей, несмотря на свою хомэйнскую кровь.
– Верно, – согласился Дункан, – ты начинаешь осознавать опасность.
– Я могу уменьшить ее. Могу уничтожить этот выбор. Могу сделать так, что хомэйны наверное примут его.
Дункан покачал головой:
– Меньше, чем восемь лет назад, по твоей воле окончилась кумаалин Шейна.
Слишком недавно. Такие вещи просто не делаются.
– Нет. Но я могу упростить это.
– Каким образом?
– Женив его на Айслинн. Дункан резко поднялся:
– Но ведь они еще дети!
– Сейчас – да, но дети становятся взрослыми, – мне вовсе не хотелось увидеть ошеломление и гнев на его лице, но выхода не было. – Раннее венчание, Дункан, как это принято в королевских домах. Через пятнадцать лет Доналу будет – двадцать три, так? Айслинн – шестнадцать, достаточно, чтобы сыграть свадьбу.
Тогда я назначу его своим наследником.
Дункан закрыл глаза. Я увидел, как его правая рука приподнялась в привычном жесте:
– Толмоора лохэлла мей уик-ан, чэйсу, – в его голосе была беспомощность, которая, я видел, точила его душу. Дункан был не из тех, кто пытается приукрасить свои истинные чувства.
Я вздохнул и с приличествующим выражением лица сделал жест, означавший пожелание мира Чэйсули: Чэйсули и-хэлла шансу.
– Мир! – слово было произнесено с горечью: снова нечто новое для Дункана.
– Мой сын этого не узнает.
Я снова почувствовал ломоту в костях и поплотнее завернулся в свое одеяние:
– Думаю, я тоже этого не знал. А ты?
– О нет, знал, – тут же откликнулся он с горечью. – Более, чем ты, Кэриллон. Ведь Аликс пришла ко мне.
Удар достиг цели. Я поморщился, вспомнив об Электре, я знал, что мне придется во всем этом разобраться, и чем скорее, тем лучше. Видят боги, Тинстар и так отнял у меня достаточно времени.
– Я пошлю за Аликс, – сказал я наконец. Холод пробирал меня до костей меня, но не Дункана, похоже, он его не чувствовал. – И за Доналом. Я объясню им обоим. Можно было бы послать Кая, но у меня есть другое поручение для тебя.
Я ожидал отказа, но Дункан не сказал ничего. В его позе чувствовалась безмерная усталость, почти покорность, а в глазах – горькое понимание. Он всегда и во всем был на шаг впереди меня.
– Дункан… прости меня. Я не хотел отнимать у тебя сына.
– Не проси прощения за то, чего хотели боги, – он поднял руку, и ястреб опустился на нее. Никогда я не мог понять, как Дункану удается держать его на руке: все же Кай – тяжеленная птица.
– Что же до твоего дела – я исполню его. Оно даст мне возможность выбраться из этих стен…
Он передернул плечами, словно повторяя мой жест – только причина была другой.
– Они давят… – сказал он наконец. – Как они давят… как сковывают душу Чэйсули…
– Но разве не Чэйсули возвели эти стены? – я был удивлен тем, какой страстью звучал его голос.
– Мы построили их и мы оставили их, – он покачал головой. – Я оставляю их.
Моему сыну, не мне придется учиться жить в этой клетке. Я слишком стар для того, чтобы менять свои привычки.
– Так же, как и я, – с горечью откликнулся я. – И таким меня сделал Тинстар.
– Тинстар изменил твое тело, но не душу, – ответил Дункан. – Не позволяй плоти властвовать над сердцем.
На мгновение по его лицу скользнула тень улыбки – и он покинул комнату.
Я вошел в покои Электры и увидел ее сидящей у створчатого окна. Свет солнца, заставлявший сиять ее волосы, не позволял ей видеть меня – она повернула ко мне голову только когда хлопнула закрывающаяся дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Я подумал о Финне. Вспомнил седину в его волосах и его изможденное лицо.
Вспомнил то, что он сказал о Тинстаре: «Он коснулся меня «.
Дерево сундука, на котором я сидел, показалось мне вдруг до озноба холодным:
– Когда моя дочь повзрослеет, я буду стариком. Вместо отца у нее будет дед.
– Не думаю, чтобы из-за этого она стала любить тебя меньше.
Я воззрился на него с изумлением. Чэйсули, говорящий о любви? – разве что в тот момент, когда только такая честность может привести меня в себя…
Влажный воздух комнаты явно был не по нраву моему телу. Я встал и пошел вернее сказать, медленно поковылял скованной походкой к своей постели, потянувшись за платьем, оставленным слугой.
– Мне придется разобраться с Электрой.
– Да. И она – по-прежнему Королева Хомейны.
– Которой сделал ее я, – я потряс головой. – Нужно было послушаться тебя.
Финна. Нужно было послушать хоть кого-нибудь.
Дункан, все еще сидевший на табурете, улыбнулся:
– Ты знаешь об искусстве быть королем гораздо больше, чем я, Кэриллон. Эта женитьба дала Хомейне мир – по крайней мере в том, что касается Солинды,
– и потому я не могу винить тебя. Однако…
– …однако я женился на женщине, которая желала мне смерти с того самого мгновения, как впервые увидела меня, – боль вгрызалась теперь в мои внутренности. – Боги… я должен был понять все, едва ее увидел. Она говорит, что ей больше сорока лет – я должен был понять, что Тинстар может не только дать эти годы молодости, но и отнять их. – я потер морщинистое лицо, чувствуя, как покалывает пальцы. – Я должен был понять, что Тинстар окажется сильнее, когда рядом со мной не будет Чэйсули. Не будет ленника.
– Они хорошо рассчитали все, Тинстар и Электра, – согласился Дункан. Сначала – ловушка, в которой Финн мог погибнуть: тогда они избавились бы от него скорее. Затем, когда это не сработало, они заманили его во вторую западню.
Не сомневаюсь в том, что Финн наткнулся на Тинстара и Электру там, где ожидал застать ее одну. Он не мог коснуться Тинстара, но Тинстар коснулся его и ушел, и Финн остался с Электрой. А когда он сказал тебе о присутствии Тинстара, ты подумал только о связи Айлини с Электрой…
Дункан покачал головой, в лучах солнца ярко блеснула золотая серьга:
– Они играли с нами, Кэриллон… и едва не выиграли.
– Они выиграли, – платье висело на мне, как на вешалке. – У меня есть только дочь, а Хомейне нужен наследник.
Дункан поднялся и подошел к Каю, протянув к птице руку, словно хотел пощадить – но передумал. Я увидел, как дрожат его пальцы.
– Ты все еще молод, даже если чувствуешь себя старым, – он стоял ко мне спиной, – Возьми себе другую чэйсулу и подари Хомейне наследника.
Я смотрел ему в спину, он застыл напряженно, ожидая моих слов.
– Ты знаешь законы Хомейны. Ты был на свадебной церемонии: разве ты забыл клятвы? Хомэйны не оставляют своих жен. У нас нет разводов. Это не просто обычай: это закон. Думаю, ты, так верно следующий законам Чэйсули, понимаешь, насколько это связывает меня. Даже меня, Мухаара.
– Имеет ли закон такое же значение, когда жена пытается убить мужа?
В его тоне мне послышалась насмешка.
– Нет. Но ей это не удалось, и я знаю, что скажет Совет. Возможно, я смогу оставить ее – по не разорвать узы клятвы. Совет никогда не позволит этого. Это было бы нарушением закона Хомейны.
Дункан резко обернулся ко мне:
– Она – мэйха Тинстара! В ее утробе – его ребенок! Или Совет Хомейны желает тебе смерти?!
– Ты что, не видишь? – хрипло воскликнул я. – Все утекает у меня между пальцев. Если бы Турмилайн не ушла с Финном, а вышла бы замуж за Лахлэна, я мог бы надеяться, что она даст мне наследника. Если бы она вышла замуж за любого принца, у Хомейны был бы наследник престола. Но она этого не сделала. Она ушла с Финном и отняла у меня даже этот шанс.
– Отошли ее, – настойчиво повторил Дункан, – Ты Мухаар, ты можешь делать все, что хочешь. Я медленно покачал головой:
– Если я начну устанавливать свои собственные законы, я стану деспотом. Я стану таким же, как Шейн, который мечтал уничтожить народ Чэйсули. Нет, Дункан.
Электра останется моей женой, хотя не думаю, что оставлю ее здесь. Я не хочу видеть ни ее, ни ублюдка, которого она носит.
На мгновение он прикрыл глаза – и я понял. Наконец понял, чего он боялся.
Я устал. Боль затаилась глубоко в моих костях. Знание того, что мне предстояло, совершенно измучило мена. Но избежать этого я не мог.
– Незачем меня бояться, – тихо сказал я.
– Незачем? – глаза Дункана потускнели. – Я знаю, что ты сделаешь.
– У меня нет выбора.
– Он – мой сын…
– …и Аликс, а Аликс – моя кузина, – я остановился, прочитав боль в лице того, кого так любила Аликс. – Как давно ты знал, что это произойдет?
Дункан рассмеялся, но в смехе его звучало отчаянье:
– Мне кажется, я знал это всю мою жизнь. С тех пор, как я узнал свою толмоору, – он покачал головой и опустился на табурет, ссутулившись, невидящим взглядом уставившись в пол. – Я всегда боялся. Тебя… прошлого и будущего… того, что уготовило Пророчество моему сыну. Или ты думаешь, что меня влекла к Аликс только страсть? – страдание стерло с его лица привычную бесстрастность, Аликс была частью моей толмооры. Я знал, что если возьму ее в жены и она родит мне сына, я должен буду отдать этого сына. Я знал. А потому, когда она снова забеременела, я надеялся, что по крайней мере у нас будет еще один… но Айлини отняли даже это, – он вздохнул. – У меня нет выбора. Нет.
– Дункан, – после недолгого молчания сказал я, – разве нельзя отказаться от толмооры?
Ни на секунду не задумавшись, он покачал головой:
– Воин, отвергший толмоору, может нарушить Пророчество. Нарушив его, он изменит толмоору своего народа. Хомейна падет. Не через год, не через десять или двадцать лет – может, даже не через сто – но она падет, и королевство достанется Айлини и им подобным, – он помолчал, – Есть и еще одна причина.
Воин, отвергший свою толмоору, отказывается и от грядущей жизни.
Думаю, никто из нас не пожелал бы этого. Я подумал о Тинстаре и прочих подобных ему, правящих Хомейной. Нет. Ничего удивительного, что Дункан не думает о том, чтобы изменить свою толмоору.
Я сдвинул брови – кое-что все-таки оставалось мне непонятным:
– Ты хочешь сказать, что даже один воин, отказавшийся от своей толмооры, может нарушить равновесие судеб мира?
Дункан тоже помрачнел. Впервые он с трудом подыскивал слова, словно понимая, что хомэйнский никогда не сможет передать того, что я хотел узнать. Но Древний Язык не мог помочь ему: его слишком плохо знал я. А то, что знал, было мне известно от Финна: он же никогда не говорил о столь личных для Чэйсули вещах.
Наконец, Дункан вздохнул:
– Фермер отправляется в Мухаару сегодня вместо того, чтобы сделать это завтра. Его сын падает в колодец. Сын умирает, – он сделал знакомый жест: ладонь вверх, пальцы веером. – Толмоора. Но если бы фермер ушел завтра, а не сегодня, остался бы его сын жить? Я не могу сказать. Служит ли смерть какой-то высшей цели? Быть может. Если бы он выжил, уничтожило бы это узор судьбы?
Возможно. Я не могу сказать, – он пожал плечами, – Я не могу знать, чего хотят боги.
– Но ты служишь им настолько слепо…
– Нет. С открытыми глазами, – он не улыбался. – Они дали нам Пророчество, чтобы мы знали, чего добиваемся. Мы знаем, что потеряем, если не будем продолжать служить ему. Моя вера такова: если изменить определенные события, они могут повлиять на другие события и, в свою очередь, изменить их. Если изменений, пусть и незначительных, будет достаточно, они могут изменить что-то большее. Быть может, даже Пророчество Перворожденного.
– Итак, вы всю жизнь живете в цепях, – я не мог понять глубину его преданности Пророчеству. Не мог понять смысла подобной преданности.
Губы Дункана тронула легкая улыбка:
– Ты носишь венец, господин мой Мухаар. Ты, конечно же, знаешь его тяжесть.
– Это другое…
– Да? Даже теперь перед тобой стоит задача найти наследника. И, чтобы возвести принца на трон Хомейны, ты готов забрать у меня сына.
Я уставился на него, чувствуя пустоту внутри больного тела:
– У меня нет выбора.
– У меня тоже, господин мой Мухаар, – Дункан неожиданно показался мне страшно усталым. – Но жизнь моего сына будет полна тягостей.
– Он будет принцем Хомейны, – мне казалось, что высокий сан должен перевесить все тягости. Он снова стал серьезен:
– Когда-то этот титул был твоим. И ты едва не погиб из-за него. Не пытайся преуменьшать опасность, связанную с высоким саном.
– Донал – Чэйсули, – мгновение я не мог придумать, что сказать еще. В этот момент я понял, что даже я сам служил богам. Дункан не раз говорил, что это трон Чэйсули, и что однажды на него вместо хомэйнского Мухаара сядет Мухаар-Чэйсули. А теперь я всего несколькими словами превратил предсказание в реальность.
Или люди всегда так слепы в том, что касается богов, даже когда служат им?
– Чэйсули, – откликнулся Дункан, – и новое звено отковано.
Я посмотрел на Кая. Я вспомнил о соколе и волке Донала – два лиир вместо одного. Времена менялись, время шло, и иногда слишком быстро.
Я вздохнул и потер колени.
– Хомэйны не примут его. По крайней мере, не так легко. Он Чэйсули до мозга костей, несмотря на свою хомэйнскую кровь.
– Верно, – согласился Дункан, – ты начинаешь осознавать опасность.
– Я могу уменьшить ее. Могу уничтожить этот выбор. Могу сделать так, что хомэйны наверное примут его.
Дункан покачал головой:
– Меньше, чем восемь лет назад, по твоей воле окончилась кумаалин Шейна.
Слишком недавно. Такие вещи просто не делаются.
– Нет. Но я могу упростить это.
– Каким образом?
– Женив его на Айслинн. Дункан резко поднялся:
– Но ведь они еще дети!
– Сейчас – да, но дети становятся взрослыми, – мне вовсе не хотелось увидеть ошеломление и гнев на его лице, но выхода не было. – Раннее венчание, Дункан, как это принято в королевских домах. Через пятнадцать лет Доналу будет – двадцать три, так? Айслинн – шестнадцать, достаточно, чтобы сыграть свадьбу.
Тогда я назначу его своим наследником.
Дункан закрыл глаза. Я увидел, как его правая рука приподнялась в привычном жесте:
– Толмоора лохэлла мей уик-ан, чэйсу, – в его голосе была беспомощность, которая, я видел, точила его душу. Дункан был не из тех, кто пытается приукрасить свои истинные чувства.
Я вздохнул и с приличествующим выражением лица сделал жест, означавший пожелание мира Чэйсули: Чэйсули и-хэлла шансу.
– Мир! – слово было произнесено с горечью: снова нечто новое для Дункана.
– Мой сын этого не узнает.
Я снова почувствовал ломоту в костях и поплотнее завернулся в свое одеяние:
– Думаю, я тоже этого не знал. А ты?
– О нет, знал, – тут же откликнулся он с горечью. – Более, чем ты, Кэриллон. Ведь Аликс пришла ко мне.
Удар достиг цели. Я поморщился, вспомнив об Электре, я знал, что мне придется во всем этом разобраться, и чем скорее, тем лучше. Видят боги, Тинстар и так отнял у меня достаточно времени.
– Я пошлю за Аликс, – сказал я наконец. Холод пробирал меня до костей меня, но не Дункана, похоже, он его не чувствовал. – И за Доналом. Я объясню им обоим. Можно было бы послать Кая, но у меня есть другое поручение для тебя.
Я ожидал отказа, но Дункан не сказал ничего. В его позе чувствовалась безмерная усталость, почти покорность, а в глазах – горькое понимание. Он всегда и во всем был на шаг впереди меня.
– Дункан… прости меня. Я не хотел отнимать у тебя сына.
– Не проси прощения за то, чего хотели боги, – он поднял руку, и ястреб опустился на нее. Никогда я не мог понять, как Дункану удается держать его на руке: все же Кай – тяжеленная птица.
– Что же до твоего дела – я исполню его. Оно даст мне возможность выбраться из этих стен…
Он передернул плечами, словно повторяя мой жест – только причина была другой.
– Они давят… – сказал он наконец. – Как они давят… как сковывают душу Чэйсули…
– Но разве не Чэйсули возвели эти стены? – я был удивлен тем, какой страстью звучал его голос.
– Мы построили их и мы оставили их, – он покачал головой. – Я оставляю их.
Моему сыну, не мне придется учиться жить в этой клетке. Я слишком стар для того, чтобы менять свои привычки.
– Так же, как и я, – с горечью откликнулся я. – И таким меня сделал Тинстар.
– Тинстар изменил твое тело, но не душу, – ответил Дункан. – Не позволяй плоти властвовать над сердцем.
На мгновение по его лицу скользнула тень улыбки – и он покинул комнату.
Я вошел в покои Электры и увидел ее сидящей у створчатого окна. Свет солнца, заставлявший сиять ее волосы, не позволял ей видеть меня – она повернула ко мне голову только когда хлопнула закрывающаяся дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52