.. Как мелок и ненужен был Кэриллон Хомейнский…
– Жа-хай, – сказал Дункан. – Жа-хай, чэйсу, Мухаар.
Я обернулся и поглядел на него. Он стоял уже в комнате подняв факел, разглядывая лиир с тем же, если не большим, изумлением и восхищением, что и я сам.
– Что значат эти слова? – спросил я. – Финн произнес их, когда говорил с богами, и ты сказал, что он не должен был этого делать…
– Это был Финн, – звуки прошелестели в тени, полной лиир. – Их должен произносить вождь клана и тот, кто мог бы стать Мухааром, – он улыбнулся, увидев, что я собрался возразить. – Нет, я вовсе не желаю этого, Кэриллон. Если бы желал, никогда не привел бы тебя сюда. Здесь, во Чреве Жехааны, ты родишься снова. Станешь истинным Мухааром.
– Эти слова, – настойчиво повторил я. – Что они значат?
– Ты достаточно знаешь Древний Язык от Финна, чтобы понимать, что не все в нем можно перевести однозначно. В нем есть свои оттенки смысла, которые теряются при переводе, есть то, что не произносится, а передается жестами… он продемонстрировал знак толмооры. – «Жа-хай, чэйсу, Мухаар»
– это что-то вроде молитвы богам по сути своей. Прошение. Хомэйн мог бы сказать: Примите этого человека, этого Мухаара. Я фыркнул:
– Что-то непохоже на молитву.
– Просьба – или молитва – как та, которую произнес Финн, а теперь произношу я – требует особого ответа. Боги всегда дают ответ. Жизнью – или смертью.
Я снова встревожился:
– Значит, я могу умереть здесь, внизу..?
– Можешь. И, что бы с тобой ни произошло, тебе придется пройти через испытание одному.
– Ты знал об этом, – внезапно сказал я. – Хэйл рассказал тебе?
Лицо Дункана было спокойно:
– Хэйл рассказал мне, что это. А о существовании этого места знает большинство Чэйсули, – по его лицу скользнула улыбка. – Это не так уж и страшно, Кэриллон. Это всего-навсего Утроба Земли.
Я почувствовал, что по моей спине стекают струйки холодного пота:
– Какая утроба? Какая земля? Дункан… Он указал. Прежде я смотрел только на стены, не обращая внимания на пол. Теперь я увидел яму в центре этого маленького зала.
Подземная темница. В такой человек мог умереть. Я инстинктивно отшатнулся, чуть не сбив с ног стоявшего у дверей Дункана, он протянул руку и забрал у меня факел. Я мгновенно обернулся и потянулся за ножом, которого у меня не было, но Дункан уже укрепил оба факела на стенах у входа. Теперь комната была залита светом.
Однако свет, падавший в яму в середине зала, полностью исчезал, поглощенный темнотой.
– Ты спустишься в Утробу, – спокойно сказал он, – и, когда выйдешь из нее, ты родишься Мухааром.
Я сдавлено выругался. Я бы шею ему свернул – хотя и не был уверен, способен ли я на это – но все равно остался бы в подземелье. Но Утроба – нет, это совсем другое дело.
– Просто – спуститься? Но – как? Здесь что, есть веревка? Или уступы, за которые можно уцепиться?
Я остановился, глупо было задавать такие вопросы. Подземелья строятся, чтобы держать в них людей. И из этой темницы не поможет мне выбраться ничто. Ты должен прыгнуть.
– Прыгнуть, – мои руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Дункан… – Быстрее войдешь – быстрее выйдешь, – он не улыбался, но в глазах плясали веселые искорки. – Земля – такая же жехаана, как и остальные, Кэриллон: она сурова, ее легко разгневать, она зачастую нетерпелива, но отдает тебе свое сердце. Она дает жизнь ребенку. Сейчас мы хотим, чтобы в мир пришел Мухаар.
– Я уже пришел в мир, – напомнил я ему, – Я уже однажды родился, меня родила Гвиннет Хомейнская. Одного рождения вполне достаточно – по крайней мере, его-то я не помню. Давай покончим с этим и пойдем куда-нибудь еще: я не охоч до утроб.
Его рука легла мне на плечо:
– Ты останешься. Мы закончим то, что начали. Если придется, я заставлю тебя.
Я повернулся к нему спиной и отошел в самый дальний угол, старательно обходя край ямы. Там я и ждал, прислонившись к камню, когда ощутил на своей шее осторожное прикосновение крыльев сокола. Это заставило меня отодвинуться от стены.
– Ты не Чэйсули, – сказал Дункан. – Ты не можешь стать Чэйсули. Но тебя можно заставить понять, что значит чувствовать и думать, как Чэйсули.
– И это сделает меня человеком? – мне не удалось до конца скрыть насмешку.
– Это сделает тебя, хотя бы ненадолго, одним из нас, – его лицо в свете факелов было спокойным и торжественным. – Это не продлится долго. Но на мгновение ты сможешь ощутить, что значит быть Чэйсули. Сыном богов, – он сделал жест толмооры. – Это сделает тебя хорошим Мухааром.
У меня пересохло в горле:
– Мухаар – слово Чэйсули, не так ли? А Хомейна?
– Мухаар означает – король, – тихо ответил он. – Хомейна – это фраза: всех кровей.
– Король всех кровей, – я почувствовал, как все внутри у меня сжимается. Итак, поскольку ты не можешь посадить на трон Чэйсули, то решил сделать все, чтобы превратить меня в одного из вас.
– Жа-хай, чэйсу, – вместо ответа сказал он. – Жа-хаи, чэйсу, Мухаар.
– Нет! – крикнул я, – Ты что, хочешь предать меня богам? Дункан… мне страшно…
Эхо подхватило это слово. Дункан ждал. Он уже почти подчинил меня своей воле. Я чувствовал, как по моему телу течет пот, страх охватил меня. Меня била дрожь.
– Человек должен предстать перед богами обнаженным.
Итак, он хочет, чтобы я еще и разделся. Угрюмо, зная, что он сейчас увидит, как съежились мои гениталии, я стянул сапоги, рубаху, а под конец и штаны. В глазах Дункана не было ни жалости, ни насмешки. Только сопереживание и понимание.
Он подошел к факелам, взял их и двинулся к лестнице. Дверь была открыта, но я знал, что уже не выйду через нее.
– Когда я закрою выход, ты должен прыгнуть.
Он закрыл выход.
И я прыгнул…
Глава 19
Жа-хай, чэйсу, Мухаар…
Эти слова эхом отдавались в висках.
Жа-хай, чэйсу, Мухаар…
Я падал и падал. Так далеко… В черноту, в совершенную пустоту. Так долго – так далеко…
Я закричал.
Звук отразился от стен колодца – гладких скругленных стен, которые я не мог видеть. Эхо возвратило его, усилив, заставив вибрировать мои кости.
Я падал.
Я подумал, слышал ли меня Дункан. Я подумал… подумал… Я больше не думал ни о чем. Я просто падал.
Жа-хай, чэйсу, Мухаар…
Эта пропасть поглотила меня, я падал назад во Чрево. И не знал, извергнет ли оно меня снова…
Дункан, о, Дункан, почему ты не предупредил меня …но можно ли предупредить об этом, как должно? Или остается падать, и падать, и падать, чтобы узнать, чтобы понять?..
Вниз.
Я был пойман. Что-то задержало, остановило меня в моем бесконечном полете вниз. Что-то обвилось вокруг моих лодыжек и запястий. Руки? – нет, что-то иное, что-то, что протянулось из темноты, крепко охватив мои запястья и лодыжки, ноги и грудь. Я висел животом вниз над кромешной тьмой.
Меня вырвало. Блевота, поднявшаяся из глубины желудка, хлынула у меня изо рта вниз, в глубину. Я был опустошен – оболочка трепещущей плоти. Я висел совершенно неподвижно, не решаясь ни пошевелиться, ни вздохнуть – безмолвно моля, чтобы то, что меня поймало – что бы это ни было – не выпустило меня снова.
Боги… не дайте мне упасть… только не это – снова…
Сеть? Прочная тонкая сеть, возможно, укрепленная на невидимых мне выступах по окружности ямы? На верхних краях я ничего подобного не видел, но, может быть, стены ямы вовсе не такие гладкие, как мне показалось? Может, отсюда даже можно выбраться…
Невидимые жгуты не впивались в тело – просто поддерживали меня в неподвижности, так, что я касался только воздуха. Сеть поддерживала меня – но так, что я не ощущал ее.
Колыбель. И – ребенок, висящий лицом вниз в Утробе.
– Дункан? – прошептал я, страшась, что звук моего голоса нарушит шаткое равновесие. – Так и должно быть?..
Но Дункана не было – я остался совершенно один, и понимал, почему он сделал это. Финн не слишком много говорил о ритуалах Чэйсули, связанных с инициацией, поскольку большинство воинов считалось взрослыми, обретя связь с лиир, но я думал, что было что-то еще. И я, будучи хомэйном, то есть неблагословенным, никогда не смогу узнать ничего об этих ритуалах – если только это не поможет мне выяснить, что же делает Чэйсули – Чэйсули.
Этой ночью я сделаю тебя королем.
Королем, подумалось мне, или помешанным? Страх может сломать душу.
Я не шевелился. Я висел. Я слушал. Я думал о том, вернется ли Дункан, чтобы проверить, как я и что со мной. Я услышу его. Для меня сейчас даже его бесшумные шаги прозвучат ударом камня и камень. Я услышу его, потому что вслушиваюсь в тишину с отчаяньем человека, который хочет сохранить разум. И, если он войдет, я крикну ему, чтобы он выпустил меня.
Возможно, я даже буду умолять его.
Войди принцем и выйди Мухааром.
Боги, да стоит ли это того?
Воздух. Я дышал. Он был безвкусным – не вонючим, не ароматным, может быть, в стенах колодца есть отверстия, через которые можно было бы бежать…
Я висел в полном безмолвии. Когда повернул голову – медленно-медленно услышал, как проворачиваются в своих гнездах шейные позвонки. Не звук: тень звука, шорох, шепот. Но я слышал его.
Я слышал, как что-то забилось внутри: па-тамм па-тамм па-тамм…
Шаги? – нет. Дункан? – нет.
Па-тамм па-тамм па-тамм…
Ветер летел сквозь меня, шипя, свистя и рыча. Я закрыл глаза и попытался замкнуть слух.
Па-тамм па-тамм па-тамм…
Я висел в пустоте. Обнаженный и совершенно одинокий. Чрево Земли. Снова младенец – вот чем я был, нерожденная душа, заключенная в Утробе. То, что я слышал, было только лишь биением моего сердца, шумом моего дыхания. Я снова стал младенцем – и, боги! как я хотел родиться снова!
– Дунканннн…!
Я закрыл глаза. Я висел. Исчезала холодная дрожь страха, я утратил осязание, я не чувствовал больше, что меня держит хоть что-то – даже эти невидимые жгуты…
Я плыл.
Тишина.
По течению…
Ни тепла. Ни холода. Ничего. Ничто. Я плыл в отсутствии звуков, запахов, ощущений. Меня не существовало.
Я ждал с бесконечным терпением.
Звон. Как звон стального клинка о клинок. Звон. Звук…
Он наполнил мою голову. Мне казалось, я ощущаю его, чувствую его запах – у него был привкус крови. Может, я прокусил губу? Нет. Крови у меня не было. Была только плоть, поддерживаемая невидимыми и неощутимыми.
Я знал, что мои глаза открыты, что они смотрят. Слепо. Я видел только тьму – совершенное отсутствие света. А потом она поднялась – восстала, захлестнула меня – и на меня обрушился свет мира.
Я закричал. Весь свет мира – это слишком, слишком – или вы хотите ослепить меня?
Это ненадолго сделает тебя одним из нас.
– Дункан?..
Я прошептал это имя – но в невыносимой тишине оно прозвучало криком. Я задергался в своих путах – и осознал, что у меня есть тело. Тело. Две ноги, две руки, голова. Я – человек. Мужчина. Кэриллон Хомейнский.
Ненадолго – ты поймешь, что значит быть Чэйсули.
Но я не понимал этого.
Я вообще ничего не понимал и не знал сейчас.
Я думал только о том, чтобы родиться.
Шелест крыльев – и, показалось, скрежет когтей. Кай?.. Нет. Дункан оставил его наверху.
Шорох крыльев – словно большая птица развернула их, расправила – снова сложила и принялась чистить перышки. Крик сокола – яростный голос ястреба, настигающего добычу – вопль разгневанного орла…
Птицы. Меня окружили птицы. Я чувствовал дуновение ветра, поднятого их крыльями – легкие, как вздох, прикосновения перьев к лицу… Как же мне хотелось стать одним из них, ощутить ветер, наполняющий меня, поддерживающий меня, почувствовать, как мои крылья рассекают воздух – свободную радость полета, и танцевать – да, танцевать в потоках воздуха…
Какое искушение! Я крикнул – крикнул изо всех сил:
– Я человек, а не птица! Человек, а не зверь! Человек, а не Изменяющийся!
Тишина обняла меня, коснулась моего лба. Па-тамм, па-тамм, па-тамм…
Шепот.
ДемонДемонДемон… Я плыл в пустоте. ДемонДемонДемон… Я вздрогнул. Нет.
ИзменяющийсяОборотеньЧейчули НетНетНет.
Я улыбнулся. ЧеловекЧеловекЧеловек.
Ты Изменяешься ИзменяешьсяИзменяешься…
Благословение богов, заметил я. От него не отрекаются.
ЗверьЗверьЗверь…
Нет!Нет!Нет!
Я плыл в пустоте. Я стал зверем.
***
Я бежал. Бежал на четырех лапах. Четвероногий зверь с пушистым хвостом – я бежал. Я познал радость этой свободы.
Теплая земля под моими лапами – мои когти вонзались в нее. Запахи деревьев и трав, неба и ветра. Радость краткого прыжка-полета через ручей. Горячая кровь добычи, вкус мяса на языке. Но более всего – свобода, совершенная, полная свобода: отбросить все горести и тревоги, жить настоящим. Не вчерашним и не завтрашним днем: настоящим. Жить по-настоящему. Теперь. Сейчас. В этот миг.
Я осознавал себя лиир.
Лиир?.. Я остановился. Я стоял в тени старой березы. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь листву, золотыми монетами усыпал мой путь.
Лиир?
Волк. Такой, как Сторр: серебряный мех, янтарные глаза. Свобода, сила н грация, которой никогда не знать человеку.
Как? спросил я. Как, это произошло?
Финн никогда не мог объяснить мне это так, чтобы я понял: не мог подобрать нужных слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Жа-хай, – сказал Дункан. – Жа-хай, чэйсу, Мухаар.
Я обернулся и поглядел на него. Он стоял уже в комнате подняв факел, разглядывая лиир с тем же, если не большим, изумлением и восхищением, что и я сам.
– Что значат эти слова? – спросил я. – Финн произнес их, когда говорил с богами, и ты сказал, что он не должен был этого делать…
– Это был Финн, – звуки прошелестели в тени, полной лиир. – Их должен произносить вождь клана и тот, кто мог бы стать Мухааром, – он улыбнулся, увидев, что я собрался возразить. – Нет, я вовсе не желаю этого, Кэриллон. Если бы желал, никогда не привел бы тебя сюда. Здесь, во Чреве Жехааны, ты родишься снова. Станешь истинным Мухааром.
– Эти слова, – настойчиво повторил я. – Что они значат?
– Ты достаточно знаешь Древний Язык от Финна, чтобы понимать, что не все в нем можно перевести однозначно. В нем есть свои оттенки смысла, которые теряются при переводе, есть то, что не произносится, а передается жестами… он продемонстрировал знак толмооры. – «Жа-хай, чэйсу, Мухаар»
– это что-то вроде молитвы богам по сути своей. Прошение. Хомэйн мог бы сказать: Примите этого человека, этого Мухаара. Я фыркнул:
– Что-то непохоже на молитву.
– Просьба – или молитва – как та, которую произнес Финн, а теперь произношу я – требует особого ответа. Боги всегда дают ответ. Жизнью – или смертью.
Я снова встревожился:
– Значит, я могу умереть здесь, внизу..?
– Можешь. И, что бы с тобой ни произошло, тебе придется пройти через испытание одному.
– Ты знал об этом, – внезапно сказал я. – Хэйл рассказал тебе?
Лицо Дункана было спокойно:
– Хэйл рассказал мне, что это. А о существовании этого места знает большинство Чэйсули, – по его лицу скользнула улыбка. – Это не так уж и страшно, Кэриллон. Это всего-навсего Утроба Земли.
Я почувствовал, что по моей спине стекают струйки холодного пота:
– Какая утроба? Какая земля? Дункан… Он указал. Прежде я смотрел только на стены, не обращая внимания на пол. Теперь я увидел яму в центре этого маленького зала.
Подземная темница. В такой человек мог умереть. Я инстинктивно отшатнулся, чуть не сбив с ног стоявшего у дверей Дункана, он протянул руку и забрал у меня факел. Я мгновенно обернулся и потянулся за ножом, которого у меня не было, но Дункан уже укрепил оба факела на стенах у входа. Теперь комната была залита светом.
Однако свет, падавший в яму в середине зала, полностью исчезал, поглощенный темнотой.
– Ты спустишься в Утробу, – спокойно сказал он, – и, когда выйдешь из нее, ты родишься Мухааром.
Я сдавлено выругался. Я бы шею ему свернул – хотя и не был уверен, способен ли я на это – но все равно остался бы в подземелье. Но Утроба – нет, это совсем другое дело.
– Просто – спуститься? Но – как? Здесь что, есть веревка? Или уступы, за которые можно уцепиться?
Я остановился, глупо было задавать такие вопросы. Подземелья строятся, чтобы держать в них людей. И из этой темницы не поможет мне выбраться ничто. Ты должен прыгнуть.
– Прыгнуть, – мои руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Дункан… – Быстрее войдешь – быстрее выйдешь, – он не улыбался, но в глазах плясали веселые искорки. – Земля – такая же жехаана, как и остальные, Кэриллон: она сурова, ее легко разгневать, она зачастую нетерпелива, но отдает тебе свое сердце. Она дает жизнь ребенку. Сейчас мы хотим, чтобы в мир пришел Мухаар.
– Я уже пришел в мир, – напомнил я ему, – Я уже однажды родился, меня родила Гвиннет Хомейнская. Одного рождения вполне достаточно – по крайней мере, его-то я не помню. Давай покончим с этим и пойдем куда-нибудь еще: я не охоч до утроб.
Его рука легла мне на плечо:
– Ты останешься. Мы закончим то, что начали. Если придется, я заставлю тебя.
Я повернулся к нему спиной и отошел в самый дальний угол, старательно обходя край ямы. Там я и ждал, прислонившись к камню, когда ощутил на своей шее осторожное прикосновение крыльев сокола. Это заставило меня отодвинуться от стены.
– Ты не Чэйсули, – сказал Дункан. – Ты не можешь стать Чэйсули. Но тебя можно заставить понять, что значит чувствовать и думать, как Чэйсули.
– И это сделает меня человеком? – мне не удалось до конца скрыть насмешку.
– Это сделает тебя, хотя бы ненадолго, одним из нас, – его лицо в свете факелов было спокойным и торжественным. – Это не продлится долго. Но на мгновение ты сможешь ощутить, что значит быть Чэйсули. Сыном богов, – он сделал жест толмооры. – Это сделает тебя хорошим Мухааром.
У меня пересохло в горле:
– Мухаар – слово Чэйсули, не так ли? А Хомейна?
– Мухаар означает – король, – тихо ответил он. – Хомейна – это фраза: всех кровей.
– Король всех кровей, – я почувствовал, как все внутри у меня сжимается. Итак, поскольку ты не можешь посадить на трон Чэйсули, то решил сделать все, чтобы превратить меня в одного из вас.
– Жа-хай, чэйсу, – вместо ответа сказал он. – Жа-хаи, чэйсу, Мухаар.
– Нет! – крикнул я, – Ты что, хочешь предать меня богам? Дункан… мне страшно…
Эхо подхватило это слово. Дункан ждал. Он уже почти подчинил меня своей воле. Я чувствовал, как по моему телу течет пот, страх охватил меня. Меня била дрожь.
– Человек должен предстать перед богами обнаженным.
Итак, он хочет, чтобы я еще и разделся. Угрюмо, зная, что он сейчас увидит, как съежились мои гениталии, я стянул сапоги, рубаху, а под конец и штаны. В глазах Дункана не было ни жалости, ни насмешки. Только сопереживание и понимание.
Он подошел к факелам, взял их и двинулся к лестнице. Дверь была открыта, но я знал, что уже не выйду через нее.
– Когда я закрою выход, ты должен прыгнуть.
Он закрыл выход.
И я прыгнул…
Глава 19
Жа-хай, чэйсу, Мухаар…
Эти слова эхом отдавались в висках.
Жа-хай, чэйсу, Мухаар…
Я падал и падал. Так далеко… В черноту, в совершенную пустоту. Так долго – так далеко…
Я закричал.
Звук отразился от стен колодца – гладких скругленных стен, которые я не мог видеть. Эхо возвратило его, усилив, заставив вибрировать мои кости.
Я падал.
Я подумал, слышал ли меня Дункан. Я подумал… подумал… Я больше не думал ни о чем. Я просто падал.
Жа-хай, чэйсу, Мухаар…
Эта пропасть поглотила меня, я падал назад во Чрево. И не знал, извергнет ли оно меня снова…
Дункан, о, Дункан, почему ты не предупредил меня …но можно ли предупредить об этом, как должно? Или остается падать, и падать, и падать, чтобы узнать, чтобы понять?..
Вниз.
Я был пойман. Что-то задержало, остановило меня в моем бесконечном полете вниз. Что-то обвилось вокруг моих лодыжек и запястий. Руки? – нет, что-то иное, что-то, что протянулось из темноты, крепко охватив мои запястья и лодыжки, ноги и грудь. Я висел животом вниз над кромешной тьмой.
Меня вырвало. Блевота, поднявшаяся из глубины желудка, хлынула у меня изо рта вниз, в глубину. Я был опустошен – оболочка трепещущей плоти. Я висел совершенно неподвижно, не решаясь ни пошевелиться, ни вздохнуть – безмолвно моля, чтобы то, что меня поймало – что бы это ни было – не выпустило меня снова.
Боги… не дайте мне упасть… только не это – снова…
Сеть? Прочная тонкая сеть, возможно, укрепленная на невидимых мне выступах по окружности ямы? На верхних краях я ничего подобного не видел, но, может быть, стены ямы вовсе не такие гладкие, как мне показалось? Может, отсюда даже можно выбраться…
Невидимые жгуты не впивались в тело – просто поддерживали меня в неподвижности, так, что я касался только воздуха. Сеть поддерживала меня – но так, что я не ощущал ее.
Колыбель. И – ребенок, висящий лицом вниз в Утробе.
– Дункан? – прошептал я, страшась, что звук моего голоса нарушит шаткое равновесие. – Так и должно быть?..
Но Дункана не было – я остался совершенно один, и понимал, почему он сделал это. Финн не слишком много говорил о ритуалах Чэйсули, связанных с инициацией, поскольку большинство воинов считалось взрослыми, обретя связь с лиир, но я думал, что было что-то еще. И я, будучи хомэйном, то есть неблагословенным, никогда не смогу узнать ничего об этих ритуалах – если только это не поможет мне выяснить, что же делает Чэйсули – Чэйсули.
Этой ночью я сделаю тебя королем.
Королем, подумалось мне, или помешанным? Страх может сломать душу.
Я не шевелился. Я висел. Я слушал. Я думал о том, вернется ли Дункан, чтобы проверить, как я и что со мной. Я услышу его. Для меня сейчас даже его бесшумные шаги прозвучат ударом камня и камень. Я услышу его, потому что вслушиваюсь в тишину с отчаяньем человека, который хочет сохранить разум. И, если он войдет, я крикну ему, чтобы он выпустил меня.
Возможно, я даже буду умолять его.
Войди принцем и выйди Мухааром.
Боги, да стоит ли это того?
Воздух. Я дышал. Он был безвкусным – не вонючим, не ароматным, может быть, в стенах колодца есть отверстия, через которые можно было бы бежать…
Я висел в полном безмолвии. Когда повернул голову – медленно-медленно услышал, как проворачиваются в своих гнездах шейные позвонки. Не звук: тень звука, шорох, шепот. Но я слышал его.
Я слышал, как что-то забилось внутри: па-тамм па-тамм па-тамм…
Шаги? – нет. Дункан? – нет.
Па-тамм па-тамм па-тамм…
Ветер летел сквозь меня, шипя, свистя и рыча. Я закрыл глаза и попытался замкнуть слух.
Па-тамм па-тамм па-тамм…
Я висел в пустоте. Обнаженный и совершенно одинокий. Чрево Земли. Снова младенец – вот чем я был, нерожденная душа, заключенная в Утробе. То, что я слышал, было только лишь биением моего сердца, шумом моего дыхания. Я снова стал младенцем – и, боги! как я хотел родиться снова!
– Дунканннн…!
Я закрыл глаза. Я висел. Исчезала холодная дрожь страха, я утратил осязание, я не чувствовал больше, что меня держит хоть что-то – даже эти невидимые жгуты…
Я плыл.
Тишина.
По течению…
Ни тепла. Ни холода. Ничего. Ничто. Я плыл в отсутствии звуков, запахов, ощущений. Меня не существовало.
Я ждал с бесконечным терпением.
Звон. Как звон стального клинка о клинок. Звон. Звук…
Он наполнил мою голову. Мне казалось, я ощущаю его, чувствую его запах – у него был привкус крови. Может, я прокусил губу? Нет. Крови у меня не было. Была только плоть, поддерживаемая невидимыми и неощутимыми.
Я знал, что мои глаза открыты, что они смотрят. Слепо. Я видел только тьму – совершенное отсутствие света. А потом она поднялась – восстала, захлестнула меня – и на меня обрушился свет мира.
Я закричал. Весь свет мира – это слишком, слишком – или вы хотите ослепить меня?
Это ненадолго сделает тебя одним из нас.
– Дункан?..
Я прошептал это имя – но в невыносимой тишине оно прозвучало криком. Я задергался в своих путах – и осознал, что у меня есть тело. Тело. Две ноги, две руки, голова. Я – человек. Мужчина. Кэриллон Хомейнский.
Ненадолго – ты поймешь, что значит быть Чэйсули.
Но я не понимал этого.
Я вообще ничего не понимал и не знал сейчас.
Я думал только о том, чтобы родиться.
Шелест крыльев – и, показалось, скрежет когтей. Кай?.. Нет. Дункан оставил его наверху.
Шорох крыльев – словно большая птица развернула их, расправила – снова сложила и принялась чистить перышки. Крик сокола – яростный голос ястреба, настигающего добычу – вопль разгневанного орла…
Птицы. Меня окружили птицы. Я чувствовал дуновение ветра, поднятого их крыльями – легкие, как вздох, прикосновения перьев к лицу… Как же мне хотелось стать одним из них, ощутить ветер, наполняющий меня, поддерживающий меня, почувствовать, как мои крылья рассекают воздух – свободную радость полета, и танцевать – да, танцевать в потоках воздуха…
Какое искушение! Я крикнул – крикнул изо всех сил:
– Я человек, а не птица! Человек, а не зверь! Человек, а не Изменяющийся!
Тишина обняла меня, коснулась моего лба. Па-тамм, па-тамм, па-тамм…
Шепот.
ДемонДемонДемон… Я плыл в пустоте. ДемонДемонДемон… Я вздрогнул. Нет.
ИзменяющийсяОборотеньЧейчули НетНетНет.
Я улыбнулся. ЧеловекЧеловекЧеловек.
Ты Изменяешься ИзменяешьсяИзменяешься…
Благословение богов, заметил я. От него не отрекаются.
ЗверьЗверьЗверь…
Нет!Нет!Нет!
Я плыл в пустоте. Я стал зверем.
***
Я бежал. Бежал на четырех лапах. Четвероногий зверь с пушистым хвостом – я бежал. Я познал радость этой свободы.
Теплая земля под моими лапами – мои когти вонзались в нее. Запахи деревьев и трав, неба и ветра. Радость краткого прыжка-полета через ручей. Горячая кровь добычи, вкус мяса на языке. Но более всего – свобода, совершенная, полная свобода: отбросить все горести и тревоги, жить настоящим. Не вчерашним и не завтрашним днем: настоящим. Жить по-настоящему. Теперь. Сейчас. В этот миг.
Я осознавал себя лиир.
Лиир?.. Я остановился. Я стоял в тени старой березы. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь листву, золотыми монетами усыпал мой путь.
Лиир?
Волк. Такой, как Сторр: серебряный мех, янтарные глаза. Свобода, сила н грация, которой никогда не знать человеку.
Как? спросил я. Как, это произошло?
Финн никогда не мог объяснить мне это так, чтобы я понял: не мог подобрать нужных слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52