– Пожалуй, будущим морякам следует по-настоя­щему с судном познакомиться. Теорию уже изучали?
– Начали пароходную механику, – сказал я.
– Добро! Значит, сегодня и посмотрим весь паро­ход, познакомимся с ним, а завтра к ремонту присту­пим. Дела всем хватит, хорошая практика перед плава­нием будет.
Раньше мне пришлось повидать немало самых раз­нообразных судов – и морских пароходов, и буксиров, и шхун, и ботов. Я даже считал себя знатоком кора­бельной науки. Все-таки ведь мой отец был матросом, и он многому меня научил. Кое-что я слышал от зна­комых моряков. Кроме того, я сам чистил котлы.
Но в этот день я понял, что знаю о кораблях еще очень мало. Есть ребята, вроде Гриши Осокина, кото­рые думают, что моряком стать очень просто: поступил на судно – и ты уже моряк. Однако эти ребята ошиба­ются. На каждом корабле столько механизмов, приспо­соблений, приборов, что даже одни их названия не ско­ро запомнишь. Впрочем, что касается Гриши Осокина, то он теперь уже по-иному думает о морском деле. На одном из последних уроков по кораблестроению в шко­ле он смешал в кучу шпангоуты, бимсы и стрингера и, конечно, получил неудовлетворительную отметку.
– У вас, Осокин, не корабль получается, – сказал тогда Грише преподаватель, – а свалка металлическо­го лома. Для будущего моряка это непростительно. Плохо! Садитесь!
…Экскурсия по пароходу с Николаем Ивановичем была настоящим путешествием.
Корабль! Только старый, опытный моряк, каким был Николай Иванович, мог показать все то чудесное, что скрыто за этим словом.
Николай Иванович показывал и рассказывал, а мы с Илько его расспрашивали. В первые минуты я держался солидно, делая вид, что все это мне давно изве­стно. Однако первый же мой вопрос, который был за­дан тоном бывалого моряка, оказался для меня кон­фузом.
Я хотел узнать, с какой скоростью ходит «Октябрь», и спросил:
– А сколько узлов в час делает «Октябрь»?
Слова «узлов» и «делает» должны были показать мою осведомленность в морском деле. Но вышло сов­сем иначе. Николай Иванович улыбнулся и сказал:
– Узлов в час? Так, дорогой, моряки не говорят. Узел не мера длины, а единица скорости судна. Наш «Октябрь» идет в час восемь морских миль, это значит он идет восемь узлов. И когда говорят столько-то узлов, то в «час» не добавляют. Если узлов, то уж обязатель­но только в час. Не путайте мили с узлами.
На судне много необычного. Поэтому, если вам при­дется попасть на корабль, не называйте палубу полом даже в каюте. На судне нет перил, но есть поручни. Веревки здесь называются концами. И стрелы на ко­рабле не для того, чтобы ими стрелять, но для того, чтобы поднимать груз. И барабан у лебедки не для того, чтобы барабанить, но для того, чтобы наматывать на него трос.
Да, путешествие по пароходу было для нас полно открытий и всевозможных неожиданностей. Мы не за­метили, как прошло время, и нам уже нужно было со­бираться домой.
На другой день начался ремонт. Мы с Илько помо­гали механикам и машинистам разбирать машину. По­том нам пришлось взяться за притирку кранов и кла­панов, которых у паровой машины, у котла и у вспомо­гательных механизмов бесчисленное множество.
Огонь в топках котла был погашен. В машинном от­делении сразу стало прохладно. Зато кочегары устано­вили камелек – небольшую чугунную печку.
Когда в камельке разводили огонь, становилось очень тепло. Стенки камелька так накалялись, что ка­зались румяными.
Почти каждый день старший механик Николай Ива­нович приносил на судно какие-нибудь новости. Перед началом работы и во время перекура он рассказывал машинистам и кочегарам о том, что происходит в Со­ветской республике и за ее рубежами. За несколько дней перед Новым годом Николай Иванович пришел на пароход взволнованный и радостный.
– Ну-ка, дорогой, – обратился он ко мне, – ска­жи, в каком государстве ты живешь?
– В Советской республике, – ответил я.
– Правильно. Но знай еще вот что: все советские народы теперь объединились в одно государство. И го­сударство наше теперь называется Союз Советских Со­циалистических Республик!
– Союз Советских Социалистических Республик! – повторил я.
И эти гордые слова повторяли в тот день все моряки «Октября».
Было это в декабре 1922 года, когда в Москве толь­ко что закончился Первый Всесоюзный съезд Советов. О съезде Советов нам тоже рассказывал Николай Ива­нович.
Всю зиму мы проработали на судоремонте, с нетер­пением ожидая весны и первого рейса в море.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
НАВИГАЦИЯ ОТКРЫТА
Ремонтные работы на «Октябре» были полностью закончены до начала ледохода.
День поднятия паров на судне подобен празднику. Николай Иванович приказал кочегарам подготовить топки. Котел был наполнен водой. В кочегарке собра­лись все механики, машинисты, кочегары и, конечно, мы, ученики. Команда уже была укомплектована для навигации.
И вот пришли старший механик и капитан. Нико­лай Иванович при полной тишине с торжественным ви­дом сам открыл первую топку и поджег промасленную паклю. Потом он то же самое сделал у второй и у тре­тьей топки.
Было слышно, как зафыркало пламя и как оно за­гудело в топках весело и порывисто.
Кочегар Матвеев сбросил куртку и остался в сетча­той короткорукавой рубашке. Легко, словно играя ло­патой, он зашуровывал в топки уголь. Топки дышали нестерпимым жаром.
…Дрогнула стрелка манометра и медленно-медленно поползла по делениям дуги к красной черте-марке. В котле накапливался пар – появилось давление.
Николай Иванович, довольный и веселый, встал с мусорной кадки, широко улыбнулся и сказал:
– Теперь можно будет опробовать и главную ма­шину.
Мы поднялись на палубу. Запрокинув голову, Нико­лай Иванович указал рукой на черный дым, клубящий­ся из трубы.
– Идет! Ух, какой густой… Сплошной уголь!
Он перегнулся через кап и крикнул в кочегарку:
– Хватит, дорогой! Все топливо в трубу выбро­сишь. Довольно!
Жгуче-черная грива дыма постепенно стала превра­щаться в серую, словно седея на глазах.
Около «Октября», окалывая лед, из стороны в сто­рону мотался большой буксир ледокольного типа. Он с разбегу, словно задорный петушок, налетал на тол­стую кромку застарелого льда. Его форштевень, уда­рившись о препятствия, поднимался. Казалось, буксир вот-вот встанет на дыбы. Кромка льда не выдержива­ла, трещала, крошилась, а по ледяному полю, словно лучики, разбегались трещины.
По середине Северной Двины прошел ледокол и про­бил широкое русло.
Весна была напористая в своем наступлении. Кру­шить лед ей помогали и солнце, и южные ветры, и теп­лые дожди. Теперь союзниками весны были и команды ледокольных судов.
На следующий день после подъема паров опробова­ли главную машину, а также динамку, донки и осталь­ные вспомогательные механизмы. Мы чувствовали себя именинниками. Ведь мы всю зиму работали на ремонте котла и механизмов. Есть и наша маленькая доля в этом общем труде восстановления большого парохода.
Золотники сейчас подают в цилиндры пар, а я вме­сте с машинистом Золиным эти золотники ремонтиро­вал. Мне пришлось вновь подгонять подшипники, в ко­торых сейчас проворачивается коленчатый вал. Я при­тирал бесчисленные краны и клапаны, вырубал про­кладки, набивал сальники. Теперь, когда проворные эксцентрики, тяжелые шатуны и штоки, массивный вал пришли в движение, радостно было сознавать, что во всем этом заложен труд твоих рук.
Промелькнуло несколько дней, порт ожил. Над га­ванью понеслись гудки пароходов, заскрипели погру­зочные стрелы, затарахтели лебедки и брашпили. По Северной Двине уплывали в Белое море почерневшие поздние льдинки. Навстречу им бежали юркие катера и безмачтовые, с гофрированными крышами пароходи­ки пригородного сообщения.
Всюду в порту пахло дымом, пресным отработанным паром и краской, просыхающей на корпусах пароходов и ботов. В ковшах, у стоянок катеров, поверхность во­ды зацветала жирными радужными пятнами нефти и машинного масла.
Навигация открылась. С моря, со зверобойных про­мыслов, пришли переполненные тюленьими шкурами суда. Они принесли в порт запахи рыбы и ворвани.
За два дня до отхода в рейс наш пароход отбукси­ровали к Левому берегу под погрузку. Нам, ученикам, было приказано перейти жить на судно. Поместили нас в кочегарском кубрике. Меня назначили на первую вах­ту – с восьми до двенадцати часов Илько на вторую – с двенадцати до четырех.
Мы уже давно перезнакомились со всей командой «Октября», особенно же подружились с радистом Пав­ликом Жаворонковым и кочегаром Матвеевым.
Наш старый знакомый, кочегар Матвеев – немоло­дой моряк невысокого роста, но коренастый и мускули­стый – удивлял нас, когда стоял на вахте. Он работал легко, словно играя, и мог шуровать уголь в топку, стоя спиной к котлу и перекидывая лопату через плечо. Он без труда поднимал огромные железные кадки со шлаком, а тяжелые кочегарские инструменты – ломики и резаки – в его руках казались необычайно легкими.
…Рано утром, встретив меня на верхней решетчатой площадке машинного отделения, Николай Иванович спросил:
– На вахту?
– На вахту, – ответил я.
– Сейчас на стоянке в машине пока делать нечего. Пойдем на палубу, подменишь кочегара. Уголь рубить умеешь?
– Сумею, – уверенно сказал я, хотя понятия не имел о такой работе. – Чем его рубить?
Старший механик улыбнулся:
– Карандашом.
Мне показалось, что я ослышался. Или, может быть, Николаи Иванович шутит? В недоумении я стал под­ниматься на палубу следом за механиком.
– Идите в кочегарку, приборочку там нужно сде­лать, – сказал Николай Иванович кочегару, сидевшему у вентилятора. – А рубку передайте ученику.
Он взял у кочегара лист бумаги и стал объяснять, как нужно «рубить» уголь. Дело оказалось пустяковым. Нужно было вести счет погрузки угля – ставить ка­рандашом палочки-единички. Каждая корзина – одна палочка. После каждых четырех корзин погруженного угля и четырех отметок пятая отмечается косой попе­речной палочкой, пересекающей четыре предыдущие.
– Так делается для удобства счета, – объяснил Николай Иванович. – Пяткбми.
Я принялся за дело, наблюдая, как стремительно взлетают в воздух плетеные круглые корзины с углем и по команде «трави!» ныряют вниз.
Корзина – на бумаге появляется палочка. «Пя­тая», – считаю я и перекрещиваю «заборчик», состоя­щий из четырех единичек. Очень уж нехитрое дело – моя первая морская вахта на стоянке.
Вахта закончилась, но погрузка угля продолжалась. И тогда на смену мне появился кочегар Матвеев.
– Завтра в восемь вечера отход.
– Куда пойдем, не знаете?
– Кажется, в Мурманск. Ладно, давай карандаш да иди обедай.
Я отправился на камбуз и встретил там Илько. По­вар Гаврилыч, весело подмигнув нам, наполнил миски супом, да таким густым, что ложка стояла, и сказал:
– Добрые хлопцы, вот бы мне одного такого на камбуз! А? Хотите в помощники? Житье будет – луч­ше не сыскать!
– Мы на механиков учимся, – сказал я.
– Что механик, что штурман, что камбузный мас­тер на судне все едино моряки. А вы знаете, что один знаменитый полярный мореплаватель сказал? Не зна­ете? Он сказал, что в полярной экспедиции повар после начальника экспедиции на корабле – первый человек! Понятно? Вот! А в народе говорят: повар-блинник каждый день именинник. Ну, не хотите – как хотите. Приходите за вторым.
Мы поднялись с Илько на полубак и с аппетитом принялись за обед.
– Илько, ты видел море, – сказал я. – Какое оно?
Илько задумался. Потом стал говорить, с трудом подбирая слова:
– Море?.. Оно очень-очень большое и очень-очень красивое. Я люблю рисовать море… Оно разное, море. В сильную бурю оно темно-зеленое и тогда кажется тяжелым… А когда тихо, оно голубоватое и кажется легким, как воздух. Очень трудно подбирать краски, когда рисуешь… А рассказывать еще труднее. Мне не рассказать тебе, какое море…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНИЯ!
Последнюю ночь перед рейсом я ночевал дома. Ут­ром мать проводила меня до ворот.
– Мы скоро вернемся, мама, – дрожащим голосом сказал я.
Она обняла меня. Прихрамывая и опираясь на пал­ку, подошел дед Максимыч. Я уже с ним прощался, но старик не выдержал и тоже вышел проводить меня.
– До свиданья, мама! До свиданья, дедушко!
– Счастливого плавания, Димка!
Я помахал им и торопливо зашагал по улице. На по­ловине пути обернулся. Мама и дед все еще стояли у во­рот и смотрели мне вслед.
День тянулся на судне на редкость медленно. После вахты я успел пообедать, побродить по причалам, сы­грал три раза в шахматы с радистом Павликом Жаворонковым, послушал рассказ повара Гаврилыча о том, как он плавал вокруг света.
Томясь ожиданием, мы с Илько сошли на берег, ос­мотрели с причала все поблизости стоящие пароходы и пришли к заключению, что среди них «Октябрь» – са­мое красивое и, пожалуй, самое мощное судно.
Вдруг Илько схватил меня за руку и крикнул:
– Бежим, Дима! Смотри, отходной подняли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14