Все было довольно странно. В положении на боку не ощущалось привычного головокружения, боли почему-то не чувствовалось. И вообще создавалось впечатление, будто болезнь отступила. Однако радости он не испытал. Подорванная психика быстро выдала что-то вроде: «Всем известно, что свеча ярко вспыхивает, прежде чем погаснуть...».
От этой мысли в прооперированном месте появилось жжение, каким-то причудливым образом соединившееся с воспоминанием о Мозге и Бае. «Голый вассер им, а не общак!» — зло подумал Паук. Даже перед смертью он не был склонен к христианскому смирению. Жжение прекратилось так же быстро, как и началось. Паук посчитал это знамением.
«Точно, не отдам!» — решился пахан на последнее в своей жизни нарушение воровских законов. Он повернулся лицом к соседней кровати. Негр тут же озабоченно причмокнул губами, показав на графин с водой:
— Уи нуждайт питиэ!
Глядя на добродушную черную физиономию, Паук снова испытал прилив благодарности. Нечто подобное с ним было только раз в жизни, лет тридцать назад. Когда Мишка-Шплинт прикрыл его от вертухая, схлопотав пулю в живот. Пахан поднялся на подушке. Указательный палец нацелился в грудь спасителя.
— Ты кто? — требовательно сказал Паук, глядя в глаза парня.
Догадавшись по жесту, что от него требуется, тот проговорил:
— Мананга, — и в свою очередь ткнул пальцем, возвращая жест и вопрос:
— Ти кто?
— Я — Паук. Слыхал? — пахан вопросительно дернул подбородком.
В ответ Мананга интернационально пожал плечами.
— Темнота, — сочувственно протянул авторитет, — буду тебя Мишкой кликать. Усек?
— Усьек, Паук! — и Мананга протянул руку для пожатия, искренне и открыто улыбаясь.
На его лице читалось выражение дружелюбия и радости. Пахан немного подумал, и две разноцветные руки соединились между койками, скрепляя начало необычной дружбы.
— На перевязку! — в палату просунула голову медсестра. — Владимир Сергеевич, вы первый.
— Что левак крутить? — спокойно сказал Паук. — Я жопой чую, распахали и заштопали. Дай коньки двинуть в покое. Рак и есть рак.
Но отвертеться от перевязки не удалось.
— Но-но-но! — сказала сестра строго, как капризному ребенку. — Сейчас доктор взглянет, может, не так все и плохо.
— Уи поправитес, — уверенно подтвердил Мананга.
— Эх, Мишка... — вздохнул Паук.
Ему опять вспомнился Шплинт, давно забытый за чередой лет и событий. Видно, пора было на свиданку к старому корешу. Сил возражать не было, и он прикрыл глаза.
В перевязочной безвольное, как-то сразу обмякшее тело поместили на гинекологический «вертолет». Леонид Михайлович начал работать. Шипела перекись, звякали инструменты, хирург, словно фокусник, ловко менял зажимы. Периодически сестра тихим шепотом читала богатую лагерную летопись, щедро украшавшую тело пациента... Потом все закончилось.
Бахур немного постоял, стирая кровь с перчаток спиртовым шариком. Вид его был задумчив и даже где-то недоверчив.
— Скажите, друг мой, Владимир Сергеевич, где вам диагностировали, как вы выражаетесь, рак?
«Таких друзей — за елду и в музей», — неприязненно подумал Паук, испытывая неловкость от собственной позы и постороннего пристального внимания.
— В больнице, — буркнул он.
— Странно, протянул хирург, небрежно сбрасывая бинты и инструменты в лоток, — и долго вас там пользовали?
— Это кого пользовали? Ты чё базаришь, потрох?..
— Ах, да! Простите великодушно мой неприличный сленг. Я не хотел вас обидеть. Сколько вы там варились? — последнее слово он произнес, с большим трудом вытянув откуда-то из уголков киношно-детективного подсознания.
— Месяца два, — сразу успокоился Паук. — Ты чё прикопался, лепила? Там такие бабки вбуханы — тебе и не снилось. Каждый день по вене что-нибудь ширяли. Корму уколами в дуршлаг превратили. Одних клизм навтыкали, как в ежика! — Паук начал заводиться.
Даже за большие деньги Леонид Михайлович не разрешал на себя кричать.
— Извольте быть вежливы, Владимир Сергеевич! Судя по анализам, друг мой, или как вас там... так вылечить нельзя. Только залечить. Анализ гемограмм показывает...
— Короче, не баклань. Колись, в чем заморочка! — рявкнул Паук.
— У вас, голубчик, обычный геморрой! — решив не обращать внимания на хамские выкрики, ответил Леонид Михайлович. — Причем мастерски излеченный профессором Файнбергом. — Он снова стал спокоен и вальяжен, втолковывая прописные истины матерому авторитету, как нашкодившему мальчишке. — Вам специально вводили препараты, вызывающие кровотечение. Зачем — покажет обследование. Возможно, причина найдется. Не исключаю возможности, что диагноз опухоли вы себе придумали сами...
Бахур еще что-то говорил, важно надувая щеки, но Паук его не слышал. Все неувязки и странности вдруг обрели объяснение. Перед глазами появилось породистое лицо Мозга с постной миной. Вкрадчивый голос елейно сказал: «Все мы не вечны, папа. Такой рак, к сожалению, неизлечим». Он даже не обратил внимания на неосмотрительно брошенное «голубчик».
— Найдется причина, найдется! — тихо и страшно сказал авторитет, осознав со всей ясностью, что откопает ее из-под земли. — А, скорее всего, и искать не надо — сама придет. Точно, рака нет? Отвечаешь за базар?
Он посмотрел в глаза доктору. Уклониться от этого тяжелого пронзительного взгляда было невозможно. За те деньги, которые Леонид Михайлович получал в «Панацее», он не только отвечал за любое свое слово, но и мог это сделать на языке, доступном пониманию клиента:
— В натуре! — донеслось из-под маски.
Вокруг пупка необычного больного была выколота паутина, и сейчас крупные капли пота блестели на ней обильной утренней росой. От нервной дрожи живот колыхался. Казалось, будто паутина шевелится, предвещая появление хозяина, вышедшего на охоту. Медсестра торопливо прикрыла Владимира Сергеевича простыней. Ей почему-то стало не по себе.
Оказавшись в палате, Теньков недоверчиво полез пальцем под огромный «памперс», прилепленный к ягодицам. Когда Паук добрался до больного места, глаза его округлились. Виноградные гроздья исчезли! Не было ни боли, ни жжения. Он выдернул руку и уставился на нее, как на восьмое чудо света — никаких следов крови! Паук застыл на кровати с идиотской улыбкой. Ему подарили жизнь, казалось, уже безвозвратно потерянную. По большому счету, прожитую напрасно, без друзей и подруг.
Вернувшийся с перевязки Мананга застал его в состоянии отрешенного блаженства.
— Как уаше доровье? — в очередной раз прозвучавший вопрос впервые получил искренний и жизнерадостный ответ.
— Ништяк! — Паук повернул голову набок и залихватски подмигнул. — Сечешь, Мишка?!
Нигериец сек не сильно, поэтому понадобилось минут двадцать оживленной пантомимы и жестикуляции. В конце концов, кровник пахана, бесповоротно ставший честным фраером, сказал без акцента:
— Секу, Паук!
Глава 18
ВСЕХ ОТСЛЕДИМ — И В РАПОРТ!
Профессору не спалось. Пожалуй, за всю свою непростую жизнь Файнберг не испытал столько необычных ощущений, сколько выпало на его долю за последние два дня. Не в силах решить, как ко всему этому относиться, Файнберг попытался прибегнуть к испытанному русскому способу и сам себе сказал: «Пьяный был, что с пьяного возьмешь?» Не успокоило.
Во-первых, фраза никак не оправдывала трупов на квартире соседки. Во-вторых, судя по виду охранников у палаты Мананги, за напарницей еще минимум две черепно-мозговых травмы. В-третьих, похищение человека, пусть даже с оздоровительной целью, не самое лучшее деяние, в смысле уголовной процессуальности.
Профессор засунул голову под подушку. Неизвестно откуда появившееся тягостное чувство вины, свойственное всем интеллигентным людям, на этот раз имело под собой более чем реальную почву. Файнберг сел и зло откинул в сторону одеяло, казавшееся сегодня недостаточно теплым, слишком тяжелым и коротким. Ноги не сразу попали в тапочки, отчего жизнь стала вконец невыносимой. По пути в кухню он споткнулся о мешок с окровавленными вещами соседки. В мозгу сразу мерзко всплыли далеко не самые ободряющие слова — «вещественные доказательства».
Спасительный валокордин медленно, капля за каплей, покидал свой коричневый флакончик, продолжая пытку, словно садист-психотерапевт. Телефонный звонок остановил процесс на пятьдесят четвертой «слезинке».
— Так и знала, что ты не спишь, — бодрый голос словно радовался этому обстоятельству.
— А я, как «на дело» схожу, всегда плохо сплю, — буркнул Файнберг.
— Да? А я — нормально. — Совершенно серьезно ответили в трубке. — Но сейчас еще только половина первого. Для меня — рановато. Я вот что думаю, у меня в квартире тебя не было. В больнице — охранников тоже я «работала». Так что, пока все чисто. Ты — настоящий секретный агент, работающий под прикрытием. Причем под моим.
Файнбергу вдруг стало стыдно. Виктория Борисовна словно читала его мысли. С трубкой в руках он подошел к мойке и выплеснул лекарство.
— Чего молчишь? Але-е-о?
— Даже не знаю, что тебе сказать, — старый хирург был сам себе противен.
Подруга откровенно брала все на себя. И, что самое ужасное, после этих слов ему стало легче.
— Вчера ты тоже не знал, что сказать. Зато потом мы подружились и теперь весело проводим время! — Женщина не позволила затянуться неприятной паузе. — Я, собственно, что позвонила. У тебя остались кое-какие мои «грязные» вещи. Не хочу, чтобы ты думал, будто я — неряха. Если ты не против, мне хотелось бы их забрать.
— Я все сделаю сам, — торжественно произнес Файнберг.
— Нет, — твердо ответила Виктория Борисовна. — А то тебя заподозрят в нелегальной частной практике на дому. А вот старушка, выбрасывающая мусор, не вызовет подозрений. Выставь, пожалуйста, мешок на лестницу. Я заберу.
— "Старушка"... — задумчиво промычал Файнберг и положил трубку.
Он выставил за дверь мешок и вернулся. Квартира, в которой за многие годы стал привычным каждый уголок, внезапно показалась одинокой и неуютной. Виктора Робертовича охватило странное чувство, будто вокруг чего-то не хватает. Как если бы, к примеру, с окон исчезли вдруг шторы. Но причина явно не была внешней. Пустота образовалась внутри.
И произошло это в тот самый момент, когда он, проводив соседку до квартиры, поцеловал ей на прощание руку. А потом дверь за ней тихо закрылась...
Совсем как в молодости, ему вдруг захотелось ждать на лестнице до утра. Пока она не появится вновь. И скажет, к примеру, что, согласно инструкции, не положено засвечивать своим присутствием явку напарника. Тем более мешать ему спать романтическими вздохами.
Неожиданно профессором овладела отчаянная жажда деятельности. Какой там сон! От переполнявших чувств он принялся взад-вперед шагать по квартире. Мысли вихрем кружили в голове. Не в силах оставаться дома в бездействии, когда партнерша, рискуя жизнью, уничтожает кровавые улики, Виктор Робертович начал быстро одеваться. Мысль пришла внезапно. Файнберг настолько опешил от собственной гениальности, что даже руки, за десятки лет привыкшие на полном автоматизме вязать идеальные узлы, растерялись и, не закончив работы, застыли в немом восхищении, растопырив пальцы.
— Я поеду к Рыжову и достану камень! — произнес он, глядя себе под ноги, туда, где находилась ЕЕ квартира.
Когда профессор вышел на лестницу, мешка с одеждой уже не было. Из подъезда он вышел уверенным в себе, готовым к приключениям и почти счастливым.
* * *
Видавшая виды «шестерка» с неприметным номером Ф 911 СБ стояла недалеко от парадной. Трое сидевших в ней мужчин стойко переносили тяготы и лишения томительного ожидания, справляя естественные надобности в специальные пластиковые пакеты импортного производства. В таком составе элитное подразделение Конторы, именуемое в народе «наружкой», работало впервые. Раньше эти люди никогда не встречались и теперь с интересом, но профессионально незаметно присматривались друг к другу.
За рулем сидел старший — Герман Семенович Пименов, крупный человек с мясистым лицом, посередине которого неприлично выступал иссиня-красный нос. Он с неприязнью поглядывал на коллег в зеркало заднего вида и то и дело повторял: «Эт'самое». Нервничал Пименов, пожалуй, больше остальных. Во-первых, Герман Семенович привык работать один. Во-вторых, он прекрасно понимал, что если «вожди» раскрыли его инкогнито — значит, дело из ряда вон выходящее. А он профессионально не любил всего, что выходит из строя и не ходит рядами. В-третьих, судя по ориентировке, клиент был профессионалом высочайшего класса. А значит, в случае провала могли последовать неприятности. Вплоть до перехода на другую работу. В мир иной...
Герман Семенович скосил глаза в поисках взаимопонимания. Но лица соратников не успокоили. На заднем сиденье в это время заканчивался поход в туалет. Константин Стрижак и Игорь Бондаренко мочеиспустились почти одновременно и с любопытством разглядывали на свет содержимое прозрачных пластиковых пакетов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47