Распахнув дверь, озабоченный научными изысканиями ответственный сотрудник обреченно застонал. Перед ним стоял Потрошилов. Рядом с капитаном горкой возвышались пакетики, пакеты и пакетищи.
Очередное пополнение загруженного стеллажа, посвященного оперативной работе Альберта Степановича, было воспринято стоически. Храня Олимпийское спокойствие, Георгий Викентьевич изучил сопроводительные документы, светски порадовался отсутствию в образцах гипса или цемента и на прощание помахал рукой:
— Непременно в срочном порядке! К вечеру будет готово! — дверь хлопнула громче, чем обычно.
Людочка вышла из соседней комнаты при полном параде. Даже реснички были свежеподкрашены, придавая блестящим распахнутым глазкам выражение абсолютной невинности.
— Что здесь? — она с любопытством ткнула пальцем в направлении ряда новых образцов.
— Героин, — серьезно ответил опытный эксперт. — Чайку, Людочка? Присоединяйтесь!
На глазах изумленной зрительницы щепотка из пакета номер три осыпала нарезанный огурец, а две ложки из номера шестого были размешаны в чае. Недоверчиво покачивая головой, девушка смотрела, как, хрумкнув огурчиком, начальник лаборатории отхлебнул изрядный глоток «Липтона», смешанного с вещдоками.
— Вот так, голубушка, — по-профессорски закряхтел Георгий Викентьевич, реактивов не хвастает. Приходится по старинке — испытывать на себе. Как Пастеру...
Начав для раскрытия глубины образа покашливать, он все больше клонил голову вниз. Руки обессилено скользнули со стола и смяли халат, в последнем усилии сжавшись на груди. Кашель перешел в хрип, и начлаб, падая, склонился набок. Людочка в панике метнулась к нему. В последний момент она успела смягчить падение, подтолкнув жертву эксперимента к дивану. Сноровисто переместив руководителя в горизонталь, девушка наклонилась над бездыханным телом. Робко, двумя пальцами она раздвинула сомкнутые веки. Неожиданно руки Георгия Викентьевича сомкнулись у нее на талии. Его лицо из посмертной маски превратилось в лукаво улыбающуюся физиономию:
— Не дождетесь! Опять повезло!
С хохотом они чуть не опрокинули диван. Тихонько повизгивая с притворным возмущением, Людочка попыталась что-то сказать, но поцелуй пресек попытку на корню. Спустя несколько секунд раздался тихий стон.
— ...Предлагаем вашему вниманию обзор текущих событий... — под бодрый маршевый аккорд сказало радио.
Вечером Алик дозвонился в лабораторию. Нежный девичий голос, бодро перекрикивая новости спорта, огорчил его отрицательным результатом.
Глава 17
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГЕМОРРОЙ!
Голоса возле кровати стихли, но Паук не спешил открывать глаза. В ушах звенело, но проклятая слабость, донимавшая его последний месяц, немного отступила. Почему он до сих пор жив, было не ясно. Как он оказался в одной палате с негром, на поиски которого были посланы Бай и Мозг, тоже оставалось загадкой. Осмысление стольких непонятных явлений заняло больше часа. Попутно вспомнилось, что теперь в нем течет африканская кровь. Паук решил взглянуть на своего «братана» и приоткрыл веки. Кровник спал, блаженно распустив по подушке пухлые губы. Паук удивленно вздрогнул. Надежда, что он ошибся и парень окажется просто похож на того, из аэропорта, растаяла как дым.
— Прости, браток, — прошептал он, напрягая волю.
Извиняться было непривычно. Но в целом — терпимо. От такого морального и физического усилия закружилась голова. Его предупреждали, что конец близок. И вот теперь, похоже, время пришло. По всей видимости, операция оказалась безуспешной. В очередной раз его — самого Паука! — «опустили всей шоблой»! Да еще и с помощью разных железок и ватных тампонов! А потом, куражась, разрезали и зашили. О таких делах он слышал не раз.
При мысли о смерти рассудок взбунтовался. Сначала перед глазами промелькнули ненавистные рожи преемников. Подумалось, что теперь они смогут без борьбы поделить власть. Просто потому, что не будет повода сцепиться за «общак». Банковский код Паук помнил наизусть и называть его никому не собирался. При мысли о деньгах вдруг с обидой подумалось, что, располагая такими средствами и возможностями, он, «вор в законе», обязан был жить «по понятиям». А ведь жизнь менялась, проносясь мимо нарядным перроном, мельком увиденным из «столыпинского» вагона. Но Паук, отвергая новое время, по-прежнему вел аскетический образ жизни, презирая роскошь, отказываясь от шикарных тачек, домов и женщин. При воспоминании о слабом поле в паху что-то шевельнулось. Память насмешливо подсунула картинку из прошлого — обнаженная грудастая блондинка в черных чулках медленно кружилась в танце... Ну были, конечно, моменты. Вот только мало, до обидного мало.
Шевеление в паху настырно продолжалось и в конце концов переросло в давно забытую упругость. «Вот она — черная кровь! Как зараза!» Паук снова посмотрел на негра. Даже во сне тот улыбался и жизнерадостно причмокивал. «Вот уж этот точно пялил всех подряд. У них в Африке с этим просто», — с неожиданной завистью подумал Паук.
Однако зависть, вопреки обыкновению, в злобу не переросла. Наоборот, на память пришло, как улыбался негр, отдавая свою кровь. Перед глазами все затуманилось и поплыло. «Отхожу», — отрешенно подумал Паук, вяло пытаясь побороть головокружение. Изображение окружающих предметов совсем расплылось, и он моргнул. По щекам побежало что-то теплое, и зрение вернулось. Оказалось, пахан одной из крупнейших группировок города пустил банальную слезу благодарности...
Дверь палаты открылась. В проеме стояла девушка в васильковом халатике с белой отделкой.
— Есть будете? — спросила она, с любопытством рассматривая необычных пациентов.
— Тики-так, — сказал Паук. «Может, последний раз», — подумалось ему.
— Как уаше доровье? — вежливо спросил Мананга, мгновенно проснувшись от женского голоса.
— Отлично, а ваше? — улыбнулась сестра.
Нигериец немного подумал, прислушиваясь к себе. Рана на животе болела, нога под гипсом чесалась. А еще хотелось есть и спать.
— Отлично доровье! — бодро резюмировал он, как настоящий мужчина предпочитая не жаловаться попусту.
«Еще бы...» — меланхолично подумал его сосед по палате.
— Ну тогда — кушать подано! — девушка вкатила в палату два накрытых салфетками столика. Не выдержав взгляда чернокожего молодого человека, приобретающего почти рентгеновский характер, она поспешно эвакуировалась из люкса.
Паук потянулся к еде — и сморщился от боли. Характер ощущений как-то изменился, но место, где жила боль, оставалось прежним. Он скорбно вздохнул. Последние месяцы диеты без соли и сахара, а заодно и без белков-жиров-углеводов, напрочь отучили его от вкусной, то есть нездоровой пищи. Но запахи от столика рядом с кроватью будили аппетит. Салфетка медленно сползла, открывая принесенный ужин. Паук нерешительно потянулся к ближайшей тарелке, мысленно плюнув на все запреты, бессмысленные накануне смерти.
Непослушные пальцы захватили свернутый в трубочку блинчик, рот заранее открылся в предвкушении. Но предательски дрожащая рука не позволила в полной мере насладиться мастерством повара. Блинчик, совершив касательное движение по губам, разорвался. Красные бусины икринок запрыгали по подбородку, груди и пододеяльнику, разбегаясь в разные стороны. На губе в масляном следе осталась одна, словно капля крови. Паук слизнул ее и потянулся к стакану с соком. Рука тряслась, как отбойный молоток стахановца. Сделав попытку поднести стакан хотя бы к кровати, пахан щедро оросил простыню и кое-как поставил его обратно. Сжав зубы до скрежета, он обессиленно откинулся на подушку и закрыл глаза. Злость на собственную беспомощность и апатия исторгли из глубины души тоскливый полустон-полувой. В палате воцарилась тишина. Потом раздался скрип соседней койки.
«Этот-то хавает в три горла», — подумал Паук, пытаясь почерпнуть силы из живительного источника ненависти. Он представил себе, как белоснежные зубы перекусывают пополам хрустящую трубочку блина и давят солоноватые красные икринки с пряным прозрачным содержимым. Рот его наполнился слюной, а сердце — желчью... В полной тишине послышался приближающийся стук вперемежку с мягкими шлепками. О происхождении звуков Паук задуматься не успел.
— Уи нуждайт у обилном питиэ! — Мананга выдал фразу из разговорника суровым голосом и тут же улыбнулся, гордясь памятью.
Пахан почувствовал, как его бережно приподняли на подушках. Возле губ замаячил прохладный край стакана, пронзительно пахнущий апельсином. «Африка!» — подумал он язвительно, открывая глаза. Ароматный кисловатый напиток сначала небольшими ручейками, а затем и полновесными глотками полился в пересохшее горло. Неожиданно для самого себя Паук улыбнулся в ответ негру и сказал, прищурившись:
— В кайф!
— У кайф! — эхом повторил Мананга. В переводе слово не нуждалось.
Студенту-медику кормление пациента труда не составило. А вот пахан принимал помощь трудно. По понятиям, это было почти «западло». Кусок не лез в горло, пока он не сказал себе, что негр — его кровный брат, то есть частица его самого.
После блинчиков с икрой пришел черед мяса по-французски под грибным соусом. Свинина источала аромат лука и специй. Тихо похрустывала румяная сырная корочка. Паук жевал медленно, со вкусом. По подбородку тек мясной сок. Мананга аккуратно промокал его салфеткой. С непривычки пахан жевал, не разбираясь во вкусовых ощущениях, но потом вдруг «пробило». Круассаны со взбитыми сливками и ломтиками ананаса он уже смаковал. На кофе веки пахана смежились, и Владимир Сергеевич Теньков уснул как белый человек. С торчащей изо рта долькой лимона. Мананга улыбнулся чему-то своему, отер испарину с морщинистого лба странного разрисованного соседа и положил лимон обратно в кофе.
* * *
В отсутствие профессора Файнберга присматривать за его пациентами выпало дежурному хирургу Леониду Михайловичу Бахуру. Обоим требовалась всего-навсего перевязка, никаких сложностей. В какой-нибудь истребительной больнице имени святого Фомы и блаженно-присного Еремы процедура заняла бы минут пять. Однако Леонид Михайлович подобной профанации искусства не признавал. А потому решил начать с изучения историй болезни. Но тут вышла неувязка — их просто не было.
Вторая странность обнаружилась среди сложенных стопкой анализов. Леонид Михайлович долго перебирал бумажные бланки, впадая в недоумение. От перекладывания бумажек с места на место суть не менялась. Все сводилось к однозначному и диковатому выводу:
— Убийство?.. — неопределенно пожав плечами, он сложил бланки в папку и отправился в палату, разумно рассудив не доверять бумажкам.
В тринадцатом люксе царил покой. После завтрака, протекавшего примерно по сценарию вчерашнего ужина, Паук дремал, удивляясь самому факту продолжения жизни. Его кормилец с нескрываемым наслаждением чесал длинной линейкой ногу, невыносимо зудящую под гипсом. Дверь палаты открылась, и вальяжно вошедший доктор произнес хорошо поставленным голосом:
— Доброе утро, господа.
С одной койки ему ответил улыбающийся приветливый чернокожий:
— Дратуйта.
С другой — пожилой мужчина с пронзительным цепким взглядом маленьких колючих глаз:
— И чё?
На узловатых пальцах синели многочисленные наколки в виде перстней. Дальше, на предплечьях, вокруг кинжалов переплетались змеи, скалили пасть диковинные чудовища, и ручьями текла кровь.
На холеном, гладко выбритом лице человека в халате не дрогнул ни один мускул. Если некоторая необычность пациентов и удивила его, то очень глубоко в душе.
— Меня зовут Леонид Михайлович Бахур. В отсутствие профессора Файнберга я буду, так сказать, вас холить и лелеять, — сказал он, улыбаясь так, будто мечтал об этой встрече с самого рождения.
— Чуток, — мрачно прокомментировал мужчина.
Доктор немного подумал, пытаясь сообразить, что означает странное слово. Это пусть не сразу, но удалось.
— Возможно, наше знакомство действительно долго не продлится. Я не знаю...
— Я чую, — белая рука с татуировками соскользнула с кровати безвольной тряпкой. — Откинусь я скоро.
Никакой информации о сроках ухода из жизни одного из пациентов у Леонида Михайловича не было. Он осторожно начал успокаивать больного:
— Вас необходимо перевязать, чтобы детализировать проявления заболевания...
— Гуляй, лепила. Рак у меня в очке. Начнет скрестись — позову, — мужчина отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен.
Бахур огорчился, но вида не подал. Негр с соседней койки решил разрядить обстановку, всеми порами открытой души ощущая напряжение, повисшее в воздухе после короткого и непонятного разговора:
— Как уаше доровье?
— Мое неплохо, а ваше проверим при осмотре, — стараясь говорить медленно и вежливо, ответил Леонид Михайлович и вышел из люкса.
После ухода врача Владимир Сергеевич Теньков в очередной раз безнадежно прислушался к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47