— Парни, — во всеуслышание объявил Дик, — это не индейцы и не белые. Это те самые звероподобные дикари, о которых нам толковал профессор из Нью-Йорка! Один из них будет покрупней взрослого гризли, а конь под ним что твой лось, только раза в два побольше. Другой, чуть меньше первого, весь в рванине и безобразнее самого черта. На голове у него убор индейца апачи. А на третьем так вообще ничего нет, кроме, шкуры кугуара на заднице, в руке огромная дубина, а волосы свисают аж до плеч! Как только они меня заметили, — продолжал, захлебываясь, Дик, — завопили так, что куда там дюжине чертей! — и поскакали следом, точно целая орда индейцев! Я-то, не будь дураком, тут же развернулся и поскакал в город, а по дороге всех предупреждал, чтобы прятались в домах и не высовывались.
— Ну и только он, это сказал, — продолжал Исайя Бардоу, — как все мужчины, которые на этот час находились в городе, вскочили на коней, — кроме меня, поскольку у меня на важной части тела вскочил прыщ, — и умчались встречать банду за городом, чтобы не допустить уличных боев.
— В жизни не видал таких дураков, — усмехнулся я. — Послушай-ка, а где ваша новая школьная учительница?
— Еще не приехала, — ответил Исайя. — Она должна прибыть ближайшим дилижансом, и мэр с оркестром выехал ее встречать у переправы, через Желтую Речку, чтобы потом, в сопровождении почетного эскорта, доставить в город. Они отправились незадолго до того, как Дик Линч переполошил округу.
— Прекрасно! Вперед, друзья! — обернулся я к своему войску. — Мы тоже будем участвовать во встрече!
Мы нещадно погнали лошадей по дороге и скоро услышали впереди раскаты музыки, приветственные вопли толпы и беспорядочную пальбу — то есть все, что полагается слышать по случаю большого праздника. Видно, дилижанс уже прибыл.
— Что будем, делать? — спросил меня Глэнтон, и тут за нашими спинами раздался какой-то шум. Я оглянулся и вдалеке увидел все ту же банду психов из Жеваного Уха. Они резво пылили по дороге, размахивая винчестерами. Я сразу смекнул, что миром это дело не уладить: парни издалека нашпигуют нас свинцом и лишь потом посмотрят, кого это они так удачно подстрелили.
— Вперед! — заорал я. — Если ее увезут в город, нам их не одолеть, и мы никогда не получим учительши! Выход один — отбить силой! За мной!
Мы еще пуще припустили по дороге, миновали поворот и тут увидели дилижанс — на козлах сидели охранник с возницей, а рядом гарцевал мэр на лошади. Шляпу мэр держал в руке, а из всех его карманов и седельных сумок торчали горлышки бутылок виски. Мэр во все горло орал приветственную речь, пытаясь перекричать грохот оркестра: труб всевозможных размеров, барабанов и волынок. От этого тарарама лошади вздрагивали, прядали ушами и то и дело порывались встать на дыбы. И через весь бедлам прорывался хриплый голос мэра:
— …и мы сердечно рады приветствовать вас, мисс Девон, и приглашаем вступить в нашу тихую обитель, где жизнь, подобно ручейку, течет спокойно, без тревог, где души людей, взращенных на хлебе, молоке и меде…
И тут из-за поворота вылетаем мы и ураганом врываемся в мирный ход торжественной процессии, а вслед за нами, в облаке пыли и порохового дыма, с проклятиями и гиканьем несется еще целая орава!
Не прошло и минуты, как на месте чинной встречи завертелось такое, что и вообразить невозможно: лошади сбрасывали седоков и дико ржали, все беспорядочно палили во все стороны, а упряжка дилижанса сорвалась с места и понесла, по пути выбив из седла некстати подвернувшегося мэра. Кроме свинца, неприятель пытался ошеломить нас гнутой медью, проверяя ею на прочность наши головы. А тут еще подоспели наши преследователи! На всем скаку врезавшись в гущу событий, разгоряченные погоней, они не стали отделять зерна от плевел, а пошли крушить и правых, и виноватых. Тем временем старина Джошуа наотводил душу, молотя дубиной направо и налево, Глэнтон пустил по головам рукояти длинноствольных кольтов, а я давил в лепешку всякого, кто заступал мне путь к дилижансу!
Глупые лошади развернули дилижанс и понеслись обратно — прямиком к Атлантическому океану, и никто — ни возница, ни охранник не могли их образумить. Но Капитан Кидд в десять прыжков нагнал экипаж, и я, не замедляя бешеного галопа, перепрыгнул из седла на козлы. Охранник сделал попытку продырявить меня из винчестера, но я перехватил ружье за ствол и зашвырнул в гущу ольховых деревьев, а так как он не успел вовремя отцепиться от приклада, то улетел вместе с винчестером. Не мешкая, я вырвал вожжи из рук возницы и развернул дурных лошадей мордами на запад. Повозка резко накренилась, и какое-то время казалось, что мы вот-вот опрокинемся, но все обошлось, дилижанс загромыхал вверх по дороге, и через миг мы вновь очутились в дыму и пыли сражения.
Примерно к этому времени до меня стало доходить, что сидящий рядом возница силится втиснуть мне промеж ребер нож, да такой огромный — не иначе как из мясной лавки. Вот почему мне пришлось спихнуть его с козел. Кстати, я считаю, что неразумно было с его стороны шататься потом по салунам и грозиться, будто он засадит меня за решетку. Ведь если человек, к примеру, вознамерился вспорхнуть с козел несущегося дилижанса, ему для начала следует хотя бы присмотреть себе подходящее местечко для посадки — тогда семерым, мужчинам не придется потом вытаскивать его голову из медного раструба бас-геликона.
А кроме того, почти убежден, что мэр также не отказался бы попенять мне при случае, а иначе он не орал бы благим матом после того, как меня угораздило проехаться по нему всеми четырьмя колесами. Нет моей вины и в том, что по нему протопал Капитан Кидд — просто мой конь следовал за дилижансом, на котором ехал его хозяин. Кстати, любой конь на месте Капитана вышел бы из равновесия, запнувшись об орущее человеческое тело, а потому не удивительно, что тот нарочно задержался, чтобы цапнуть мэра за ухо.
Что до прочих парней, которых зацепило, сбило с ног или по которым я проехался на дилижансе, то лично против них я ничего не имел, а всего лишь оказал поддержку Джошуа и Биллу, на которых навалилось человек по двадцать на каждого. Более того, я оказал населению Жеваного Уха неоценимую услугу: еще немного — и вместо рукоятей кольтов Билл пустил бы в ход стволы, а это кончилось бы настоящим побоищем, Глэнтон вообще весьма невыдержанный парень.
К моменту моего вторичного появления на поле брани они с Джошуа вывели из строя невиданное количество неприятеля, однако битва не стихала. Дилижанс врезался в толпу. Я еще издали обратил внимание на груду тел и, проезжая мимо, нагнулся, запустил туда руку и извлек за шею старину Джошуа, которому яростно прореживала усы и баки по меньшей мере дюжина храбрецов из Жеваного Уха. Раздумывать особо было некогда, и я забросил старика на багажную площадку дилижанса. Не успел перевести дух, как мы срезали фланг обширной свалки, центром которой был Глэнтон. Поравнявшись с Биллом, я словно клещами вцепился ему в ногу и выдрал его из мясорубки. Но трое парней не захотели расстаться с добычей, и мне пришлось усадить рядышком всех четверых. Затем я перехватил вожжи в одну руку, а другой принялся соскребать этих идиотов с тела Билла, как вычесывают клешей из шкуры коровы, и стряхивать под ноги преследующей толпы.
Люди и лошади за дилижансом быстро спутывались в огромный клубок. Капитан Кидд старался от нас не отставать и копытами вносил свою лепту в общую сумятицу. В результате к тому времени, когда впереди замаячили городские домики, противник остался далеко позади.
Окруженные плотным облаком пыли, мы прогромыхали по главной улице.
Женщины и дети, осмелевшие за наше отсутствие, завопили и вновь бросились запирать двери, хотя мы не подали к тому ни малейшего повода. Эти, из Жеваного Уха, вечно опасаются неизвестно чего.
Когда город скрылся из глаз и мы выехали на дорогу к Бизоньему Хвосту, я передал вожжи Биллу, а сам, перегнувшись назад, сунулся головой в стекло дилижансовой двери.
Там в углу трогательным комочком сжалась девушка, такая хорошенькая, что и сказать нельзя. Ее личико покрывала смертельная бледность, в широко раскрытых глазах застыл ужас, и по всему было видно, что она, того и гляди, хлопнется в обморок я слышал, девушки из восточных штатов имеют такую склонность.
— О, пощадите! — воскликнула она, в мольбе простирая ко мне руки. — Пожалуйста, не снимайте с меня скальпа! Я не знаю вашего языка, но если вы понимаете по-английски, умоляю, сжальтесь надо мной…
— Все в порядке, мисс Девон, — говорю я ей. — Я не индеец какой и не дикарь. Я белый и мои друзья — тоже. Да любой из нас и мухи не обидит. Вы даже не поверите, насколько мы все здесь добросердечные, благовоспитанные люди и… — Но в этот момент дилижанс, наехав колесом на пенек, резко подскочил, и я прикусил язык. Боль была такая, что я в раздражении зарычал:
«Билл, так тебя растак, сын такой сякой гиены, чтоб тебе на том свете черти, гм-гм… отъели. Останови лошадей, пока я не свернул твою разэдакую шею!»
— Сам попробуй, тогда и ори, башка с куриными мозгами! — запальчиво ответил он, но натянул вожжи, и через некоторое время лошади встали. Я снял шляпу и открыл дверцу дилижанса. Билл и Джошуа, сойдя на землю, заглядывали мне через плечо.
— Мисс Девон, — учтиво обратился я к девушке, — Прошу извинить за несколько сумбурную встречу, но вы видите перед собой человека, чье сердце истекает кровью при мысли о родных и близких, погруженных во мрак невежества. Меня зовут Брекенридж Элкинс с Медвежьей Речки, где сердца чисты, помыслы благородны, но образование — ни к черту.
— Вы видите перед собой человека, — продолжал я, все сильнее распаляясь, — который вырос в невежестве. Я даже не в состоянии ни прочесть, ни написать собственного имени. Джошуа, тот, что в шкуре кугуара, тоже не может, не может и Билл, который…
— Вот и врешь! — вдруг заявляет Билл. — Я умею читать и даже… у-а-у-у! — Это я двинул ему локтем в живот, чтобы не высовывался и не смазывал впечатления от речи.
— Невежество людей вроде нас еще можно объяснить, — продолжал я. — В нашу бытность щенками о школах в здешних горах и не слыхивали. Уберечь свой скальп от ножа индейца почиталось куда большей заслугой, нежели умение покрывать каракулями грифельную доску.
Но времена изменились. И когда я вижу, как свежая поросль пребывает в том же невежестве, что и вековые дубы, сердце мое саднит от жалости к ним.
Прежние оправдания уже не годятся. Большинство индейцев оставили эти места, и на пороге маячит эпоха просвещения и культуры.
— Мисс Девон, — пора было брать быка за рога, — почему бы вам не обосноваться на Медвежьей Речке, чтобы учить уму-разуму наших детишек?
— Но… — попробовала возразить она, — я приехала на Запад, чтобы обучать детей в местечке под названием Жеваное Ухо, хотя, правда, еще не успела подписать контракт.
— И сколько эти змееловы намеревались вам платить? — спросил я ее.
— Девяносто долларов в месяц.
— Мы на Медвежьей Речке будем платить вам все сто, квартира и стол бесплатно.
— Но что скажут на это люди из Жеваного Уха?
— Ничего! — отрезал я. — Я с ними уже договорился. Они настолько горячо воспринимают интересы Медвежьей Речки, что и не подумают вмешиваться в дело, если за ним стоит имя Элкинса. Теперь их и упряжкой быков не затащишь на Медвежью Речку!
— Ну, не знаю, — опять засомневалась она. — Все это так неожиданно. Мне, право, кажется…
Но я не дал ей закончить:
— Вот и чудесно! Замечательно! Прекрасно! На том и остановимся! Вперед!
— А далеко еще? — спрашивает она, и видя, что я взбираюсь на козлы, снова хватается обеими руками за край сиденья.
— Для начала, — говорю, — в Бизоний Хвост. Мне надо приодеться и нанять для вас смирную лошадку, потому как не сделано еще такое колесо, что доедет до Медвежьей Речки. А после — прямиком домой! Н-но, лошадки! Свет культуры въезжает в горы Гумбольдта!
Ну так вот. Через пару дней мы с учительницей уже неторопливо ехали по горной тропке на Медвежью Речку, а следом семенил мул с ее пожитками.
Картина была потрясающая: на мне покупная одежда и шляпа с пером, и башмаки и мало ли чего еще! А под девушкой дамское седло — первое дамское седло в горах Гумбольдта! Она была просто прелесть, и всякий раз, когда я бросал взгляд на ее ладную фигурку, мое сердце начинало неистово биться от тяги к просвещению!
Я нарочно свернул с тропы, чтобы проехаться мимо ключа, из которого Глория Макгроу дважды в день брала воду. Сейчас как раз было ее время, и, конечно же, она была на месте. Заслышав стук копыт, Глория резко выпрямилась и что-то быстро заговорила, но вдруг ее взгляд упал на мою элегантную спутницу, глаза округлились, речь оборвалась на полуслове, а соблазнительный ротик так и остался распахнутым. Я придержал коня, снял шляпу и, взмахнув ею в воздухе, — жест, позаимствованный у одного шулера из Бизоньего Хвоста, — сказал:
— Мисс Девон, позвольте вам представить мисс Глорию Макгроу, дочь одного из самых почтенных граждан округа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41