— В обозе переселенцев, который шел на Запад. Тогда меня звали не Манфред. Это имя я позаимствовал у лорда Байрона, я назвался так в честь героя его поэмы, который продал душу дьяволу. А когда дьявол явился получить то, что ему причиталось, Манфред взбунтовался и отказался отдать ему душу. В некотором смысле со мною произошла подобная история, только у меня не оказалось столько силы духа, как у моего героя, и я бежал.
— Так вы ехали тем же обозом?
— Да. Меня тогда звали Томпсон.
— Томпсон?! Это же то семейство, которое свернуло с пути, бросившись в погоню за миражом.
— Точно так. Отец мой был твердолобый упрямец, мистер Тревэллион, но добрый и заботливый. Он очень любил свою семью. Кроме того, он не очень-то доверял людям, и эту черту я унаследовал от него. — Манфред сделал паузу, огляделся, потом снова заговорил: — Одно вы непременно должны усвоить. Элберт Хескет считает себя центром вселенной, он излучает зло. Он способен на все. То, что мы называем совестью и страхом в обычном понимании этого слова, отсутствует у него полностью. Он даже не подозревает о существовании этих понятий.
Мой отец свернул с пути и увел нас в пустыню в погоне за миражом, но очень скоро понял, что озеро, которое мы якобы видим, все время отдаляется. Когда до него дошло это, было уже слишком поздно. Он пытался повернуть упряжку обратно и совсем застрял в трясине. В фургоне он вез ценные инструменты и не хотел бросать их. Мы уговаривали его распрячь быков и уйти пешком, но он не соглашался. Под палящим солнцем он упорно пытался повернуть упряжку обратно, в конце концов сердце его не выдержало, и он умер прямо на месте. Стояла нестерпимая жара, и вскоре у нас почти не осталось воды. Мы похоронили отца, и одно это уже отняло у нас последние силы. Два быка пали, остальных мы распрягли, и я посадил на них мать и сестер. Мы находились далеко от дороги, и теперь, чтобы выбраться, приходилось тащиться все время в гору. Моя мать к тому времени уже серьезно болела, она протянула даже дольше, чем я думал. В конце концов, она умерла, и сестры мои тоже. Я похоронил их как подобает.
Вот тогда-то и появился этот человек — один с шестью вьючными мулами. Он появился как раз вовремя, ибо я находился уже на последнем издыхании. Он дал мне немного воды, подождал, потом снова напоил меня. «Откуда ты, мальчик? Где твой фургон?» Я показал ему. Тогда он велел мне подняться и заявил, что мы должны вернуться туда. При этом он расспрашивал, что из вещей имеется в фургоне. Мне не хотелось возвращаться, но он настаивал. «Ведь ты же хочешь выбраться отсюда, правда, мальчик? Помоги мне, и я выведу тебя из этого гиблого места».
Мы вернулись к фургону, и он заставил меня помогать грузить на мулов все, что у нас было ценного. Потом спросил, где деньги. «Какие деньги?» — удивился я, а он сказал: «Не создавай мне трудностей, мальчик, иначе придется тебе остаться здесь умирать. У каждого есть хоть сколько-нибудь денег. Так где они?» Я хотел выбраться оттуда, я хотел жить и боялся этого человека, поэтому отдал ему деньги, которые мне оставила мать.
Мы двинулись в путь, и вдруг до меня дошло, что он обязательно убьет меня или оставит одного на верную смерть, как только я перестану быть ему нужен.
Вскоре мы наткнулись на другой брошенный фургон, и он, перерыв все вещи, забрал самое ценное и погрузил на мулов.
Я был измотан и еле держался на ногах, но понимал, что, если остановлюсь, он прикончит меня или бросит здесь. Смеркалось, мы продолжали путь. Казалось, он совсем не обращал на меня внимания, не останавливался, даже когда я падал. Наконец совсем стемнело. Устроив привал возле песчаной дюны, поросшей редкими кустиками, он снова позвал меня. Я боялся этого человека и бросился бежать, потом упал за камень и пополз. Он искал меня, я снова побежал, и тогда он выстрелил. Я распластался на земле, притворившись мертвым. Ползком добравшись до большого камня, затаился за ним. В конце концов он прекратил поиски и ускакал.
— Многие, кто побросал тогда фургоны, собирались потом вернуться и забрать свое имущество, — заметил Вэл.
Манфред пожал плечами.
— А ему-то что? Этот мародер попросту обчищал их, а награбленное продавал в Калифорнии.
— Вы говорите об Элберте Хескете? — спросила Грита, которую осенила догадка.
— Да, о нем.
— А он видел вас здесь?
— Может, и видел. Правда, я повзрослел и сильно изменился с тех пор. — Манфред помолчал. — Я ему отдал около трехсот долларов, и кто знает, сколько он получил от других несчастных или награбил в брошенных фургонах?
— А вот и Эйли Бауэре, — сказала Маргрита. — Простите, я должна поговорить с ней.
Клайд присоединился к Грите, и Манфред остался наедине с Тревэллионом.
— Как странно, — произнес Вэл, — мы столько дней ехали рядом, но так и не познакомились. Впрочем, многие, кто тогда путешествовал с обозом, не знали других.
— Я рассказал вам не все, — проговорил Манфред.
— Не все?
— Он поймал-таки меня тогда и заставил вместе с ним рыскать по пустыне и грабить фургоны. Однажды ночью я помог ему зарыть человека, убитого выстрелом в спину. Когда мы подъехали к нему, его тело было еще теплым. Несчастный встретил смерть не больше часа назад.
— Хескет убил его?
— А кто же еще? Больше некому. Он привел меня к этому фургону, значит, знал, куда идти.
— А что случилось с вами потом?
— Однажды вечером он выстрелил в меня. Повернулся как бы невзначай и выстрелил. Пуля угодила мне в голову, я весь залился кровью, и он решил, что я мертв. Он сбросил меня в канаву и забросал землей. Но в темноте не заметил, что закопал меня не полностью. Придя в сознание, я выкарабкался из ямы и добрался до Калифорнии. Мне повезло — меня подобрали странствующие актеры.
Из зала доносились смех и звон бокалов.
— Крокетта убил он, — заключил Манфред, — хотя, боюсь, доказать это невозможно. Одно мы должны помнить — Элберт Хескет очень аккуратный человек и тщательно упаковывает свертки, перевязывая их веревочкой и обрезая лишние концы.
Манфред посмотрел на Маргриту, стоявшую посреди зала, потом перевел взгляд на Тревэллиона.
— А мы трое, кто мы такие? Мы как раз и есть эти лишние концы.
Глава 49
Тревэллион сидел за чашкой кофе в кондитерской и беседовал с Джимом Ледбеттером.
— Совсем как в старые добрые времена, — улыбнулся Джим.
— Многое с тех пор изменилось. Теперь вместо лачуг, разбросанных по склону, как кроличьи норы, здесь целый город.
К столу подошла Мелисса.
— Ничего, если я посижу с вами? — Она поставила чашку. — Жаль Уилла Крокетта, хороший он был человек.
— Да, очень хороший, — согласился Ледбеттер.
От кофе исходил приятный аромат. Тревэллион поставил чашку и подумал о Маргрите. Теперь она владелица «Соломона», богатейшая женщина, а богатая и красивая женщина никогда не захочет иметь дела с простым горняком. Кажется, он слишком увяз здесь — не пора ли срываться с места? Как-то само собой получилось, что он сказал об этом вслух. Уж если старатель говорит, что где-то увяз, это значит, что он собирается выдернуть колышки, ограждающие участок, и податься в другие места.
— Хочешь уехать? — спросил Ледбеттер.
— Да, пора оборвать концы. — Тревэллиону вспомнились слова Манфреда.
Дверь распахнулась и с шумом захлопнулась — на пороге, покачиваясь, стоял пьяный Альфи, испачканный, словно неделю исправно валялся в грязи.
Мелисса вскочила, а он переминался, шатаясь, и не сводил с нее глаз.
— Лисси, милочка!.. Я разорен… Мне нужны деньги. Я…
— Прошу прощения, но ничем не могу помочь!
Улыбка сошла с его лица.
— Ну-ка, ну-ка, что ты сказала? Ничем не можешь помочь? Послушай-ка, я…
— Альфи, — решительно заявила Мелисса невозмутимым и полным достоинства голосом, — я вынуждена просить тебя уйти.
— Мне уйти? Да как ты смеешь!..
— Уходи, Альфи, и не возвращайся. Ты обобрал меня и бросил больную. Так чего же теперь хочешь? Убирайся!
Альфи рванулся к ней, но Ледбеттер преградил ему путь.
— Ты слышал, что сказала леди? Убирайся, не то я так тебя отделаю, что мало не покажется!
Альфи бросил на него мрачный, полный злобы взгляд.
— Ладно, я уйду, черт тебя дери! Только ты у меня еще попляшешь! Я тебе устрою…
Джим Ледбеттер хоть и отличался мягким нравом, но кулаки его ватными не назовешь. Как следует врезав Альфи, он схватил его за шиворот, оттащил к двери и вышвырнул на улицу.
— Спасибо, Джим, — произнесла испуганная Мелисса.
— Теперь все в порядке, мэм.
В салуне под названием «Ведерко крови» Моузел сидел уже давно. Он сунул руку в карман, чтобы достать мелочь и купить себе пива, и вдруг нащупал уголок конверта. В конверте оказались две золотые двадцатидолларовые монеты и записка: «Ты собирался пристрелить его. Почему бы не сделать это сейчас? Кажется, самое время».
Не мигая, Моузел тупо уставился на клочок бумаги, потом шагнул к стойке. Хозяин, который уже открыл рот, чтобы отказать ему, увидел золотую монету и выставил пиво. Моузел отхлебнул из кружки и задумался. Кто-то хочет использовать его. Ну нет… Будь он проклят, если клюнет на эту приманку… Хотя почему бы и нет? Ведь он же все равно собирался это сделать, даже специально приехал сюда. Сорок долларов, конечно, не так уж много, но это все же больше, чем он получает на «Соломоне». Так почему бы и нет? И почему не сейчас?
Теперь у него отличное оружие — «ремингтон» морского образца. Он выпил еще пива. И ее он тоже застрелит. Она заслужила это. Не будет чваниться… а то ишь какая. Ну, он ей покажет!
Распахнулась дверь, и на пороге появился Альфи. В левой руке Моузел держал кружку пива, но когда глаза их встретились, он потянулся к поясу и выхватил «ремингтон». В глазах Альфи заметался панический страх, он вдруг поднял руку и протянул ее навстречу Моузелу. И тот выстрелил. Присутствовавшие обернулись в их сторону. Моузел сжимал в руке «ремингтон», а безоружный Альфи замертво лежал на полу.
Кто-то подошел к распростертому телу, склонился над ним, потом медленно распрямился, вытирая руки о штаны.
— Парень мертв, — невозмутимо, но с жесткой ноткой в голосе произнес он. — А ведь у него нет пушки.
Подбородок Моузела задрожал. Все взоры обратились к нему.
— Послушайте… — запротестовал он. — Этот мерзавец…
Он повернулся и, спотыкаясь, побрел к выходу, но тут в дверях показался человек со значком на груди.
— Убийство, — произнес кто-то. — Застрелили безоружного.
Обрюзгшие щеки Моузела тряслись, из глаз лились слезы.
— Все совсем не так! — пытался объяснить он. — Этот человек сам… — Он не мог подобрать слов, потом наконец выпалил: — Он похитил мою женщину!
На пороге возник Тревэллион.
— Неправда! — заявил он, обращаясь к офицеру. — Я и Джим Ледбеттер свидетели, Хэнк. Дама, о которой он говорит, наняла у Ледбеттера мула и уехала с одним из его караванов. Я тоже путешествовал с ним. А убитого там и в помине не было, когда леди выезжала из Пласервиля.
Обыскав Моузела, Хэнк нашел у него конверт, золотую двадцатидолларовую монету и сдачу.
— Вот оно что! Получил за убийство? Ну что ж, считай, что за сорок долларов ты купил себе место на виселице.
Хэнк повернулся к Тревэллиону.
— Ты виделся с Биллом Стюартом? Он спрашивал про тебя.
— Загляну к нему как-нибудь. — Тревэллион придвинулся поближе к Хэнку и тихо проговорил: — По-моему, все ясно как Божий день. Этот тип застрелил безоружного человека, а вся его пустая болтовня насчет женщины только для отвода глаз. Разве не так?
— Не совсем так, — пожал плечами Хэнк.
— Ты не видел Тэпли?
Хэнк покачал головой.
— Сегодня нет. Он тебе нужен?
— Да.
— Ладно, скажу ему, если увижу. А ты повидайся с Биллом. У него что-то важное… для всех нас.
— Хэнк, можно мне взглянуть на эту записку? Ту, что ты нашел в кармане у Моузела.
Хэнк показал ему записку.
— Узнаешь почерк?
— Нет.
Хэнк обратился к Моузелу:
— Кто дал тебе ее?
Дряблые щеки Моузела обвисли, глаза выпучились от страха.
— Никто. Я… я нашел ее в кармане. Не знаю, как она туда попала.
— Лжешь, — презрительно отрезал Хэнк.
— Может, и не лжет. Не исключено, что он говорит правду. Только, по-моему, он убил не того человека, — вмешался Вэл.
Возвращаясь в отель, Тревэллион старался не терять бдительности. Уилл Крокетт мертв, его убили. Альфи тоже. Но кому мешал этот, в сущности, безобидный Альфи? Кто мог желать его смерти? Он никому не причинял особого вреда. Немножко играл, немножко мошенничал, жил за счет женщин, вот, пожалуй, и все. Скорее всего, тот, кто незаметно сунул в карман записку, хотел, чтобы Моузел убил кого-то другого. Кого же? Да его самого. Вот оно что! Помнится, Моузел клялся во всеуслышание, что разделается с ним, и тот, кто подсунул ему записку и деньги, надеялся, что он будет стрелять в Тревэллиона.
Стюарта не оказалось в конторе, и Вэл вернулся к себе на шахту. Он застал Тэпли и еще трех человек за работой. Двое сверлили скважины для взрывов в новом штреке. Тревэллион нервничал, у него совсем пропало настроение работать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59