— Верно, — сказал Лукас, снова принимаясь за зубочистку. — И пока мы тут надежно экранированы славным Ахмедом, пора бы нам, Бобби, поговорить. Думаю, брат Бовуа уже рассказал тебе кое-что о нас. Что ты думаешь о том, что он тебе рассказал?
— Ну, — протянул Бобби, — это действительно очень интересно, но я не уверен, что все понял.
— Чего ты не понял?
— Ну, я, например, ничего не понимаю в этих ваших вудуистских штучках…
Лукас поднял брови.
— Это не мое дело, кто что готов проглотить, я хочу сказать — поверить, так? Но то Бовуа говорит о бизнесе, причем на уличном техе, да так, как я никогда раньше не слышал, а через минуту — о каких-то мамбо и привидениях, о духах и змеях. И, и…
— И о чем?
— О лошадях, — выдавил Бобби, горло у него перехватило.
— Бобби, ты знаешь, что такое метафора?
— Что-то из «железа»? Вроде компенсатора?
— Нет. Ладно, оставим метафоры в покое. Когда Бовуа или я говорим с тобой о лоа и их лошадях, как мы называем тех немногих, которых избирают лоа, чтобы ездить на них, просто сделай вид, что мы говорим на двух языках разом. Один из них тебе понятен. Это язык уличных техов, как ты его называешь. Мы можем использовать другие слова, но говорим мы все же на техе. Скажем, мы называем что-то Огу Ферей, а ты то же самое мог бы назвать ледорубом, понимаешь? Но при этом теми же словами мы говорим и о других вещах, и вот их-то ты и не понимаешь. Тебе это и не нужно. — Он убрал зубочистку.
Бобби сделал глубокий вдох.
— Бовуа сказал, что Джекки — лошадь для змея, змея по имени Данбала. Можешь прокрутить это для меня на уличном техе?
— Естественно. Думай о Джекки как о деке — киберпространственной деке, очень хорошенькой и с отличными коленками. — Лукас хмыкнул, а Бобби покраснел. — Думай о Данбале, которого некоторые называют змеем, как о программе. Скажем, о ледорубе. Данбала входит в деку Джекки, Джекки рубит лед. Вот и все.
— Ладно, — сказал Бобби, решив, что уже несколько освоился, — тогда что такое матрица? Если Джекки — дека, а Данбала — программа, что тогда киберпространство?
— Весь мир, — услышал он в ответ.
— Отсюда нам лучше пойти пешком, — сказал Лукас.
«Роллс» беззвучно и плавно остановился, негр встал, застегивая на две пуговицы пиджак.
— Ахмед привлекает слишком много внимания.
Он подобрал свою трость дверь, открываясь, издала мягкий чмокающий звук.
Бобби выбрался вслед за Лукасом в безошибочно узнаваемый запах, ставший визитной карточкой Муравейника, — богатая амальгама затхлых выхлопов подземки, древней копоти и едкого канцерогенного духа от свежей пластмассы, все это замешано на углекислом привкусе запрещенного допотопного топлива для автомобилей. Высоко над головой в отраженном ослепительном свечении дуговых ламп один из незаконченных фуллеровских куполов закрывает две трети вечернего неба цвета лососины. Рваный край купола напоминает разломанные серые соты. Лоскутное одеяло куполов Муравейника имело обыкновение порождать непредсказуемые смены микроклимата: были, например, области на несколько кварталов, где с закопченных геодезиков непрестанно сыпалась тонкая водяная пыль сконденсировавшейся влаги; кварталы же под наиболее высокими секциями купола славились статическими разрядами, этакой специфической городской разновидностью молнии.
На улице, по которой Бобби шагал вслед за Лукасом, дул резкий ветер.
Теплый бриз бросал в лицо песок — вероятно, это было как-то связано с перепадами давления в системе подземных коммуникаций, опутавшей весь Муравейник.
— Помни, что я тебе говорил, — сказал Лукас, щурясь от ветра с песком. — Этот человек представляет собой гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. И даже если это не так, ты все равно обязан выказать ему некую толику уважения. Если хочешь стать ковбоем, раскрой глаза пошире — сейчас ты увидишь, так сказать, «веху» в нашем ремесле.
— Ага, — протянул Бобби. — Ладно. — Он подпрыгнул, чтобы отделаться от посеревшей ленты распечатки, которой вздумалось обвиться вокруг его колена. — Так, значит, это у него вы с Бовуа купили…
— Ха! Нет! Я же тебе сказал. Говорить посреди улицы — все равно что посылать свои слова в сводку новостей…
Бобби поморщился, потом кивнул. Блин! Он все время попадает впросак!
Вот он с крупным дельцом по уши в каком-то потрясающем деле, а продолжает вести себя как вильсон. Делец. Вот самое подходящее слово для Лукаса и для Бовуа тоже. А эти разговорчики о вуду — просто игра, в которую они втянули окружающих, думал Бобби. В «роллсе» Лукас выдал какую-то пространную тираду о Легбе, который, по его словам, был лоа коммуникаций, «хозяин дорог и тропинок», а все это к тому, что человек, к которому он ведет Бобби, избранник Легбы. Когда Бобби спросил, оунган ли этот человек, Лукас сказал, что нет. Он сказал, что этот человек шел бок о бок с Легбой всю свою жизнь, был к нему так близко, что даже не подозревал, что лоа всегда рядом с ним, как будто лоа всегда был частью его самого, его тенью. И вот этот человек, сказал Лукас, продал им софт, который Бобби арендовал у Дважды-в-День…
Свернув за угол, Лукас неожиданно остановился, да так резко, что Бобби едва не уткнулся ему в спину. Они стояли перед почерневшей каменной стеной.
Окна дома еще десятилетия назад были забиты листами рифленого железа. На первом этаже располагался некогда магазин, но покрытые трещинами витрины успели зарасти грязью. Дверь между слепыми окнами была усилена точно таким же листом железа, какой запечатывал окна верхних этажей. Бобби показалось, что за окном слева можно разобрать что-то вроде вывески — потухшие неоновые буквы, криво свисающие в мрачной темноте. Лукас же просто стоял перед дверью, его лицо было лишено всякого выражения, конец трости будто врос в тротуар, огромные руки сложены одна поверх другой на латунном набалдашнике.
— Первое, чему тебе предстоит научиться, — сказал он тоном человека, цитирующего пословицу, — это тому, что всегда нужно ждать…
Бобби почудилось за дверью какое-то царапание, потом раздался звон цепочки.
— Потрясающе, — проговорил Лукас, — можно подумать, что нас ждали.
Дверь на хорошо смазанных петлях открылась сантиметров на десять, потом будто за что-то зацепилась. В темной пыльной щели возник глаз и немигающе уставился на них. Поначалу Бобби решил, что это глаз какого-то крупного животного: зрачок — странного желтовато-коричневого оттенка, а белок — в паутине красных прожилок. А под ними — выпяченная, еще более красная губа.
— Духов человек, — сказал невидимый владелец глаза, — духов человек и какой-то маленький засранец. Господи… — раздался ужасный, булькающий звук, будто человек чуть ли не из самых кишок выхаркивал мокроту, скопившуюся там еще в доисторические времена, затем последовал смачный плевок. — Что ж, заходи, Лукас. — Снова скрежет, и дверь распахнулась вовнутрь — в кромешную тьму.
— Я занятой человек… — прозвучало с расстояния в метр — и с каждым словом все тише, как будто владелец глаза спешил убраться подальше от света, проникшего через открытую дверь.
Лукас переступил порог. Ему на пятки едва не наступил Бобби, почувствовавший, как за ним мягко захлопнулась дверь. От внезапной всепоглощающей темноты по рукам у него побежали мурашки. Эта тьма, казалось, жила собственной жизнью — что-то плотное, сбившееся и будто бы даже способное чувствовать.
Вспыхнула спичка, зашипела и заплевалась газовая лампа с наддувом — в ее калильной сетке зажегся газ. Разинув рот, Бобби уставился на лицо за светильником. Лицо?.. Бобби очень захотелось поверить, что этот желтый глаз с кровавыми прожилками, равно как и его близнец, смотрят на него из прорезей какой-то страшной маски.
— Полагаю, ты не ждал нас, правда, Финн?
— Если хочешь знать, — проскрипела маска, открывая огромные плоские и желтые зубы, — я как раз собирался выйти, поискать что-нибудь на обед.
На взгляд Бобби, это существо могло бы прожить на диете из плесневеющего ковра. Или же терпеливо грызть себе дорогу в коричневой мякоти разбухших от сырости книг, наваленных до высоты плеч по обеим сторонам туннеля, где они стояли сейчас с Лукасом.
— Что это за недоносок, Лукас?
— Знаешь, Финн, мы с Бовуа испытываем некоторые затруднения в связи с кое-чем, что мы приобрели у тебя, полностью тебе доверяя. — Лукас поднял трость и легонько потыкал ее концом в опасно накренившийся штабель, сложенный из древних книг в мягких обложках.
— Ах, вот как? — Финн с насмешливым сочувствием поджал серые губы. — Оставь в покое эти первоиздания, Лукас. Если они рухнут, платить придется тебе.
Лукас убрал трость. В свете фонаря блеснул стальной наконечник.
— Итак, — сказало существо, которое Лукас называл Финном, — у вас проблемы. Забавно, Лукас, очень, черт побери, забавно. — Сероватые щеки Финна были прочерчены глубокими косыми морщинами. — У меня тоже проблемы. Три, если быть точным. Сегодня утром их еще не было. Что ж, думаю, такова жизнь. — Он поставил шипящую лампу на выпотрошенный каталожный шкаф и выудил из кармана чего-то, что когда-то, возможно, было твидовым пиджаком, кривую сигарету без фильтра. — Мои три проблемы наверху. Может, хочешь взглянуть на них?.. — он чиркнул деревянной спичкой о подставку лампы и прикурил. В воздухе заклубилась едкая вонь черного кубинского табака.
— Знаете, — сказал Финн, переступая через первое тело, — я уже очень давно обретаюсь по этому адресу. Все знают, где меня искать. Покупаешь у Финна — точно знаешь, у кого покупаешь. Мой товар — это всегда я. Каждый раз…
Бобби пялился на вывернутое кверху лицо мертвеца, на потускневшие глаза. Что-то неестественное было в повороте его туловища, в том, как обмякло тело в облегающей черной одежде. С невыразительного безжизненного японского лица смотрели пустые глаза…
— И знаешь, сколько за все это время, — продолжал Финн, — нашлось недоумков, которые решились бы вломиться сюда, чтобы меня обуть? Ни одного! Ни одного до сегодняшнего утра. А тут, мать его, трое за раз. Ну, — он бросил на Бобби враждебный взгляд, — если не считать этого прикинутого маленького засранца, но… — он пожал плечами.
— Такое впечатление, что он кривобокий, — сказал Бобби, все еще не сводя глаз с первого трупа.
— Это потому, что внутренности у него теперь годятся разве что на корм собакам, — ощерился Финн. — Растерты в пюре.
— Финн коллекционирует экзотическое оружие, — пояснил Лукас, слегка подталкивая запястье второго трупа концом трости. — Ты их просканировал на имплантанты, Финн?
— Ага. Та еще морока. Пришлось сначала оттащить их в заднюю комнату. Никаких сюрпризов. Быки, обычная команда. — Финн с шумом втянул воздух. — Вот только почему кому-то понадобилось меня пристукнуть?
— Может, ты продал им очень дорогой продукт, который не сработал? — рискнул предположить Лукас.
— Надеюсь, ты не хочешь сказать, что это ты послал их, Лукас? — ровным голосом произнес Финн. — Разве что ты очень хочешь посмотреть, как я повторю этот фокус с собачьей кормежкой.
— А разве я сказал, что ты продал нам что-то, что не работает?
— «Испытываем затруднения», сказал ты. А что еще, ребята, вы купили у меня в последнее время?
— Извини, Финн, но они не наши. И ты тоже это знаешь.
— Ага. Пожалуй, знаю. Так что же, черт побери, привело тебя сюда, Лукас? Ты же знаешь, что то, что ты купил, обычными гарантиями не покрывалось…
* * *
— Видишь ли, — сказал Финн, выслушав историю сорвавшегося киберпространственного набега Бобби, — порой там происходят чертовски странные дела. — Он медленно покачал узкой, неестественно вытянутой головой.
— Что-то изменилось, раньше такого не было. — Он поглядел на Лукаса. — Но вы-то, ребята, это знаете, да?
Они сидели вокруг квадратного белого стола в совершенно белой комнате на первом этаже за захламленным торговым залом. Пол был выложен вытертой больничной плиткой в рубчик, чтобы не скользила нога, — ну прямо как в операционной, — а стены были составлены из широких плит пыльного белого пластика, скрывавшего плотные слои антижучковой микропроводки. По сравнению со складом белая комната казалась хирургически чистой. Несколько стальных треножников вокруг стола, ощетинившиеся сенсорами и сканирующим оборудованием, напоминали абстрактные скульптуры.
— Знаем что? — спросил Бобби.
С каждым новым пересказом своей истории он все меньше чувствовал себя вильсоном. Наоборот, кем-то значительным. Вот именно, это заставляло его чувствовать свою значимость.
— Не о тебе речь, засранец, — устало сказал Финн. — О нем. Олдовом вуду. Он-то знает, что что-то изменилось… И произошло это не сегодня. Я в деле уже целую вечность. Подумать только, сколько воды утекло. Я был тут еще до войны, еще до того, как появилась какая-нибудь матрица, или, во всяком случае, — до того, как люди осознали, что все это существует. — Теперь он глядел на Бобби. — У меня есть пара ботинок, которым больше лет, чем тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42