Он бороздил Западное Спокойное море, Каверрийское, Армидонские Отмели, Внутренний Предел, Южное Море Неверных Ветров, знал злачные места полусотни портов по их берегам. За это время он достиг невероятных размеров, мышцы его развились, любому встречному он представал ступающим враскачку бородатым моряком с паутинками, бегущими вовне от глаз, свидетелями лет, проведенных на ветру. О детстве своем он думал как можно меньше, гоня прочь воспоминания, радостные и мрачные. Боль разрыва с Рауэн, когдато всепоглощающая, стала лишь едва уловимым нытьем. Он все еще испытывал слабость к рослым темноволосым девицам со спокойной улыбкой, но за семь лет ни разу не провел более одной ночи с любой из них.
– Где ты пропадал, во имя богов Двенадцати Морей, гнусный верзила с холодными глазами? – Рипариец был разъярен. Он перегнулся через поручень на шканцах «Большого Баклана» и пригрозил Ролу и Протеро жилистым кулаком.
– Прощался с твоей мамашей, – огрызнулся в ответ Рол и зашагал по сходням. – Что это?
Несколько жалкого вида оборванцев стояли на шкафуте брига, меж тем как здешние матросы сновали, обходя их, по своим делам. Рипариец пожал плечами.
– Новые матросы. У нас не хватает людей.
– Не отличишь от осужденных.
– Они и есть. Приватиры, извольте представить. Мне передали их из тюрьмы. Им предложен выбор, и они предпочли отбывать наказание у нас на борту, а не дохнуть в каменоломнях.
– Пираты? – Протеро хмурился. – Ты надеешься, что эти сукины сыны не перережут нам глотки в собачью вахту и не захватят судно? Нам довелось схватываться с мерзавцами вроде этих по всему Западному Спокойному, и, попадись мы им, они бы выбросили нас за борт без задней мысли. А теперь мы уступаем им место у мачты и будем делиться с ними грогом?
– Да, – ровно ответил рипариец.
– Ну ладно, – ухмыльнулся Протеро.
– Эй, вы, – обратился Рол к оборванцам. – Кем вы были? Умелые моряки?
Один коснулся пряди на лбу.
– Я плотник, твоя честь. Рипариец хлопнул в ладоши.
– Превосходно. Я назначу его помощником плотника. Гастин как раз ноет, что ему нужен ктото таких лет.
– А остальные? – спросил Рол. Не понравились ему эти парни. Отвергнутые землей и носимые морем убийцы и грабители, выкинуть бы их за борт, чтобы не оскверняли палубу его корабля.
– Я был старшинарулевой.
– Я боцман.
– Я помощник капитана.
Рол сурово поглядел на последнего.
– Офицер? На каком корабле?
Тот поколебался. На вид ему было сорок с чемто, волосы и борода черные с проседью, как бобровый мех. Глаза черные, как плоды терна, одна бровь разбита надвое шрамом. Неизлеченные раны виднелись на его запястьях, босые стопы почернели от впитавшейся в них грязи.
– Иди сюда, не прячься за спины. Все это в прошлом. Теперь ты служишь у нас на «Большом Баклане». Но на каком корабле ты ходил, пока не попался?
– Я был помощником капитана «Барракуды». Протеро негромко присвистнул.
– Корабль Матуу Крида. Я думал, армидийцы распяли прорву его ребят.
– Так и было. Но мне тогда стукнуло всего четырнадцать, и мне заменили казнь каменоломнями Кеутты. Затем Купечество Оксьерре перехватило договор, и я стал трудиться здесь, на местных, а не на армидийцев.
– Четырнадцать? Это слишком мало для помощника капитана. Сколько же ты работал в каменоломнях?
Тот запрокинул голову к верхушкам мачт, и его грудь раздулась, так что Рол подумал, что он вотвот заголосит. Но он лишь спокойно произнес:
– Одиннадцать лет.
Рол с Протеро переглянулись.
– Мы запишем тебя как умелого моряка на вахту правого борта, – сказал Рол. – Отдохни денекдругой, и пусть подлечат твои раны. – Он взглянул на рипарийца, тот кивнул.
Каменоломни Мамертийской Лиги повсеместно слыли приговором к медленной смерти. Большинство там держались дватри года, прежде чем поддаться болезням, голоду или просто не вынести дикости такого существования.
– Как зовут? – спросил Рол этого человека.
– Элиас Крид.
– Брат Матуу?
– Его сын.
– Тогда странно, почему тебя не распяли, хоть ты и был мальчишкой.
– Они не заподозрили, кто я. Те, кто уцелел и попал в плен, сказали, будто я юнга.
Рол изучил этого человека. Ему понравилась спокойная целеустремленность, но он слышал, что Кридстарший был самым кровожадным из пиратских капитанов в течение полувека и ограбил по меньшей мере шесть десятков судов, прежде чем армидийцы не снарядили флотилию и не начали большую охоту. Если в сыне есть чтото от отца, за ним нужен глаз да глаз.
Они отчалили, и их отбуксировала из гавани Мамертоса пара двенадцативеселок. Как только реи затрещали от ветра, рипариец велел убрать топсели. Те были спущены и свернуты с безупречным проворством бывалого экипажа. Буксиры отсоединились, их проводили обычными едкими шуточками, какие покорители открытых морей приберегают для береговых трудяг. Корабль сладил с ветром, точно охотничий пес берет след, и его форштевень, рассекая воду, отбрасывал большие клочья пены справа и слева вдоль носа, килевая качка малопомалу усиливалась, могучие валы Армидонских Отмелей прокатывались под днищем. Море. Грива Уссы. Так его порой называют. Есть еще полтысячи имен. Ролу пришло в голову, что всецело сухопутная жизнь – это жизнь лишь наполовину. Море самой своей необозримостью, самим своим неуемным колыханием и духом запредельной древности равно успокаивает душу и возжигает в ней желание стремиться вперед, к неизведанному, снова и снова пускаться по зыбким водам к новым горизонтам. Рипариец основательно занялся парусами. Бриг вздрагивал, как только разворачивался каждый новый отрезок полотна, и скорость тут же увеличивалась. Капитан непрерывно смотрел на бизаньмачту. Дул северовосточный, попутный ветер, и бизань была взята на гитовы, чтобы воздух доходил до грота и до фока. Глаза капитана и помощника встретились, и они улыбнулись друг другу. Трех дней в тавернах и борделях Мамертоса хватило по горло. А здесь и теперь началась настоящая жизнь. «Большой Баклан» был проворным пакетбригом, низкопалубным, остроносым, смахивающим на птицу, имя которой носил. Груз был нетяжкий: ответы на письма тысячи благоденствующих обитателей Осмера, пересланные через мамертийцев. Земельные сделки, кредитные и торговые счета, отчеты шпионов, купцов, солдат, пререкания дипломатов, все в водонепроницаемых мешках в запечатанной камере ниже ватерлинии, плывущее к жадным читателям Оронтира. «Большой Баклан» ходил под флагом Купеческого Союза, всемирной сети хитрых и скрытных предпринимателей, которые, по слухам, могли бы, если бы сочли нужным, продавать и покупать целые королевства. Они заключили договор с рипарийцем о безопасной доставке их переписки и гонцов, за что он получал порядочный куш, вдобавок ему охотней, чем прочим, содействовали заправилы гаваней по всем мамертийским владениям, они всегда знали, какой стороны держаться, у кого больше денег и влияния. Отсюда скорый отклик на заявление рипарийца, что ему не хватает рабочих рук на борту. Рол готов был поспорить, что местные тюремщики высматривали в своих списках любого, кто имел какойто морской опыт, и не утруждали себя рассмотрением того, как этот опыт приобретался.
Как только «Большой Баклан» очутился в открытом море, установленный порядок жизни на борту с головой поглотил всех и каждого. Рипариец служил когдато старшинойрулевым на Армидийском военном флоте, и любил, чтобы все шло, как на военных судах. Команда делилась на две вахты, а не на три, и каждый работал четыре часа подряд, а затем четыре часа отдыхал. Круглые сутки. Медь небольших четырехфунтовых пушек на вертлюгах должна была блестеть как зеркало. То же касалось судового колокола. И старшие на вахтах справлялись, к своему облегчению, с положенными докладами о курсе корабля, его скорости и поведении ветра. Да, корабль мало чем отличался от военного, хотя судно не несло ничего, тяжелей своих легких пушечек, и Протеро, например, считал все это вздорной прихотью капитана. А Ролу это нравилось, ведь на этом корабле было легче управиться с матросами, чем на иных, на которых он прежде служил, и все приказы исполнялись без обсуждения. Они с Протеро ходили на «Большом Баклане» уже почти два года, а до того бороздили моря на разных судах, порой под началом капитанов, являвшихся истинным испытанием. При всех своих слабостях рипариец был отменным моряком и ценил своих старшего и первого помощников достаточно, чтобы простить им случайное опоздание из отпуска на берег.
Их судно водоизмещением в двести тонн было крупным для брига, двухмачтовик с прямой оснасткой. Как правило, на кораблях Купеческого Союза полагалось служить по человеку на десять тонн водоизмещения. У рипарийца было тридцать человек, включая и осужденных. Большая численность экипажа означала, впрочем, что парусное вооружение может быстрей изменяться, а это улучшало мореходные качества корабля.
Порой скорость становилась крайне важной в игре, ибо полагалось дополнительное вознаграждение, и немалое, за переход в определенное число дней. Но, как правило, после большинства переходов оставалось время для денькадругого на берегу. Если вся команда возвращалась на бриг вовремя, дабы он мог воспользоваться отливом.
Их курс проходил на западюгозапад вдоль зеленых берегов Оксьерре. Они держались от берега в добрых десяти лигах, и поэтому суша представала им лишь как голубая дымка Мамертийских холмов, тянущихся с северовостока на югозапад, спинной хребет королевства. Стояла весна, и ялики ловцов сельди вышли в море в больших количествах, волоча за собой сети со стеклянными поплавками, сопровождаемые тучами крикливых чаек. «Большой Баклан» двигался мимо них, точно скаковой конь мимо овечьей отары, и рипариец изменил курс, взяв строго на запад, так что теперь ветер ударял в правый борт и мог наполнять бизань. Суша здесь сворачивала к северу медленно и плавно, низкие берега поросли лесом, рифы показались по левому борту, так что требовался человек на носу и другой на формарс, дабы, пристально изучая волнующуюся поверхность, вовремя заметить подозрительный выброс пены или темное пятно, признак подводного камня, который может повредить им киль. Рипариец сам становился к рулю в случаях вроде этого, и когда дозорные выкрикивали чтото важное, он быстро поворачивая руль, полузакрыв глаза, чувствуя движение судна под руками и оценивая, как оно ему ответило.
К позднему вечеру первого дня пути из Мамертоса они миновали все рифы и скалы и попали в зеленые воды. Они покрыли тридцать пять лиг, таким стремительным был северовосточный ветер и так внимательно вел корабль рипариец. Теперь они отступили от побережья Оксьерре и находились собственно на Армидонских Отмелях, судно шло на югозапад, и ветер опять дул в корму, а нос нацелился на Каверрийские Проливы, отделявшие северную оконечность Кавайллона от южного края Армидона. В течение столетий Проливы оказывались местом морских сражений, ибо армидийцы, умелые мореходы, вновь и вновь порывались вторгнуться на Кавайллион. Порой это им удавалось, порой нет, но они так ни разу и не смогли завоевать и присоединить к своим владениям соседний остров. Вернее всего дело упиралось в нрав кавайллийцев, людей вроде Протеро, не склонных прощать оскорбление или забывать ущерб. За Проливами раскинулся Внутренний Предел, одно из Великих Морей мира и с незапамятных времён прибежище пиратов. В зависимости от ветров, рипариец либо следовал краем моря вдоль кавайллийских берегов, либо срезал открытым морем до Ордоса Оронтирского, их цели. Первое происходило чаще, ибо означало, что не нужно так растягивать припасы, ведь по всему побережью в рыбачьих деревнях они могли получить свежую пищу и воду. Так или иначе, «Большому Баклану» предстояло добрых четыре недели плавания, если смилостивятся ветра. Корабельные офицеры в тот вечер обедали вместе в капитанской каюте, а за кормовыми окнами в лунном свете мерцал кильватер брига. Рипариец не был чревоугодником, но был не прочь держать на борту несколько кур и коз ради яиц и молока, а они редко настолько отдалялись от суши, чтобы приходилось переходить на соленую конину и галеты, основу питания матросов у фокмачты. Не был он, впрочем, и любителем вина, стаканы наполнялись кассийским ромом, хорошо разбавленным водой и сдобренным лимоном. Обедающие отодвинули тарелки, рипариец раскурил трубку, и общество завязало беседу, обычную на борту в море, обсуждая команду, припасы, погоду. Здесь не было ничего особенного, и Рол больше слушал, чем высказывался. Но, наряду с делами на судне, Протеро и рипариец также охотно толковали о том, что творится в мире, полагая, что им есть, что об этом сказать.
– Это мир людей, – утверждал рипариец. – Для меня мало что значат эти россказни о Старшем Племени и всем прочем. Где это племя теперь, хотел бы я знать? Такое впору рассказывать малышам перед сном. Рол, выпей еще рому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39