И точка! - резюмировал я.
Уважительная тишина была мне ответом. Я прошелся вдоль доски.
- На этом считаю собрание закрытым. Вопросы есть?
Вопросов не было. Даже герр Шаес примирился со своим статусом родителя малолетней преступницы.
Я бодро вышел из класса и направился в туалет. Попить. Пока я шел по коридору, до меня не донеслось ни звука. Только мои железные командорские шаги гулко двоились в простенках школьных коридоров.
Войдя в туалет, я с наслаждением открыл кран и повис над заплеванной учениками раковиной. Во время долгого процесса наполнения организма вожделенной влагой до моего слуха доносились робкие родительские шаги. Они шелестели по коридору и удалялись вниз по лестнице.
Наконец я напился, закрутил кран и весело вышел из туалета. У лестничной площадки меня ждала Мария Антоновна Еписеева.
Я попытался невозмутимо пройти мимо матери хулигана (напившись, я уже не сомневался, что Еписеев - именно хулиган), но она загородила проход своей худенькой грудью.
- Арсений Кириллович, - прошептала она со слезой в голосе. - Арсений Кириллович!
- Да, Мария Антоновна, я вас слушаю…
- Вы первый, кто хоть как-то похвалил моего сына… Я так вам обязана… Скажите, что я могу для вас сделать?
- Что вы, - смутился я, подумав, что дамочка собирается броситься в мои, в общем-то теоретически готовые принять ее, объятия. Надо как-то выкручиваться: - Володя, конечно, не святой, но… Но…
И тут я замолчал, не зная, что сказать. Виталькин допинг начисто выветрился из моей крови. Мария Антоновна Еписеева с готовностью помогла мне:
- Знаете, Арсений Кириллович, - я увидел, что по щекам этой миловидной женщины течет синеватая тушь, - приходите ко мне в гости. Скажем, завтра… Часиков в семь… Ведь ваша жена не будет против? Ну в крайнем случае скажете ей, что вы забежали домой к ученику…
- У меня нет жены, - виновато пробормотал я.
Глаза Марии Антоновны на мгновение озарились нечеловеческим огнем.
- Ну тогда тем более, вы должны прийти. Вы придете?
- Но я не знаю вашего адреса…
Я уже попался на эту хитро заброшенную удочку. Меня начали водить и скоро должны были подсечь.
- Вы найдете его в журнале, - хитро прищурилась она.
Подсечка состоялась. Оставалось судорожно забиться на берегу и по-рыбьи разинуть рот.
- Приду.
К моему удивлению, Мария Антоновна встала на цыпочки и чмокнула меня в щеку. Наверное, оставила след от помады. И синей туши.
Мадам Еписеева развернулась и грациозно засеменила по лестнице, предоставив мне возможность полюбоваться ее удаляющейся фигурой. Застыв на месте, я проводил ее взглядом.
Внезапно в дальнем конце полутемного коридора послышался шорох. Что-то скрипнуло. Кто-то поперхнулся и закряхтел. Зашуршали шаги, сопровождаемые мерным позвякиванием. Я напряженно вгляделся в темноту. Ничего. Я хотел было начать спускаться, как совсем рядом со мной раздалось:
- Все ходите, а знаний-то - нет!
Я обернулся. Передо мной в синем замызганном халате стоял Константин Кузьмич - «К в кубе» - наш директор. В одной руке у него болталась связка ключей от многочисленных кабинетов, где он по семейному долгу преподавал разнообразные предметы. Вторая рука директора Рогожина была занята чьим-то классным журналом, на котором, как на блюде, высилась горка глазированных сырков с ванилью из школьного буфета.
- Домой? - маразматическим голосом спросил меня «К» и блеснул лысиной.
- Да, - устало согласился я и двинулся вниз по лестнице.
Глава 7
В темном переулке
Что бы это могло значить, думал я, пробираясь темным двором к Катькиному дому (вернее, к таксофону, который стоял в этом дворе: без уведомительного звонка я никогда и ни к кому не заявляюсь), неужели Мария Антоновна втюрилась в меня по уши? Быстро, быстро… А может, ее приглашение и в самом деле лишь обычная благодарность? Хорошему учителю.
Это я-то - «хороший учитель»! Пришел на собрание пьяный, все перепутал… И вот, пожалуйста, теперь расхлебывай.
К мадам Колосовой я отправился с двоякой целью. Точнее, цель-то у меня была одна - обсудить наболевшие за день вопросы. А вот тема этого разговора была как раз двоякой.
Во-первых, выговорить Катьке за ее подружку Марину. Кого она мне, в конце концов, подсунула! Или Кэт настолько плохо меня изучила (за столькие-то годы общения!), что принимает за законченного идиота, способного клюнуть даже на такой персонаж, как эта театрально-озабоченная Марина?
Во-вторых, я намеревался посоветоваться с «подругой дней моих суровых» о приглашении на вечер к Марии Еписеевой. Все-таки женщин Катька знает гораздо лучше меня. Надо отдать ей должное…
Зайду и спрошу прямо в лоб: что делать? (Вернее, как понимать.) А потом уж как следует отчитаю за Мариночку. Нет, лучше сначала как следует отчитаю, а потом спрошу…
Вообще-то хорошо иметь подругу, подобную Кэт. У меня, конечно, есть и друзья. Например, тот же Ленька Тимирязьев. Или вновь объявившийся Виталька Рыбкин. Леньке я, разумеется, могу сказать многое. Почти все. Но не скажешь же ему, убежденному холостяку и в чем-то даже женоненавистнику, что собрался жениться, правда пока не знаю на ком. В самом лучшем случае Тимирязьев обронит: «Да ты что, старичок, опупел? Может, за пивом сбегать - здоровье поправишь?» А в худшем… Словом, серьезно он к этой информации даже теоретически не сумеет отнестись. Какие тут дельные советы?
Что же до торговца кетчупом Рыбкина… если мы и были некогда близкими друзьями, то теперь нас разделяет огромная пропасть… Я не говорю финансовая - мозги у нас с Виталькой слишком разные. Впрочем, и всегда таковыми были. По молодости это как-то не очень понимаешь. Просто тебе приятно общество какого-то человека, вот ты и общаешься. И только-то…
Постой, постой, - плавное течение мыслей внезапно застопорилось, - во сколько завтра следует явиться к Машеньке? В моей голове Мария Антоновна Еписеева уже почему-то трансформировалась в Машеньку. Елки-палки, тогда же, когда и к Витальке. В семь. Этого еще не хватало. Да Виталька убьет меня (кто знает, может, и в прямом смысле?), если я не приду на встречу с этой его… как ее?.. Ларисой!
Звонить было уже поздно. Это, разумеется, не касается Катьки. Ей я могу позвонить хоть в четыре утра. Ладно, завтра позвоню и извинюсь, с облегчением решил я. Мои мысли вновь заструились плавным потоком.
Вдалеке замаячила полуразрушенная будка телефона-автомата. Я устремился к ней, в голове возник довольно пасторальный образ мадам Колосовой. В моем утопическом представлении она была весьма тонкой натурой, способной понять тебя с полуслова, пожалеть, дать совет, денег, накормить и уложить спать.
Отчасти Катька, разумеется, соответствовала этому эпическому образу. Я почти любил ее, напрочь забыв о том, что приключалось со мной уже не раз. Я склонен идеализировать людей, которых не видел хотя бы день. А когда эти люди оказываются во плоти и крови, а не той иконой, что создал я в своем воспаленном воображении, я начинаю возмущаться.
Вот наконец и телефонная будка. На втором этаже дома, к которому привалилось это убогое сооружение, красновато светилось Катькино окно. В подворотне у подъезда мадам Колосовой кучковались какие-то подозрительные личности.
Я заглянул в будку через разбитое стекло. Проверить, не срезана ли трубка и вообще имеется ли сам телефон. Все было в порядке. Я смело шагнул в заплеванную темноту и снял тяжелую трубку. Гудок тоже был на месте. Личности в подворотне слегка оживились.
- Кать, - сказал я после бодрого, несмотря на позднее время, Катькиного «але», - к тебе можно?
- А-а, Васильев… Объявился, голубчик. Что ж, заходи, если не боишься сюрпризов, - непонятно отозвалась моя подруга. - Через сколько лет мне ожидать твоего пришествия?
- Я из автомата. Так что минуты через две…
Минуты через две я стоял в плотном кольце тех самых личностей, что от скуки толклись в подворотне.
- Брат! - миролюбиво обратился ко мне щуплый человечек в короткой кожанке и тут же, вопреки всяким правилам стиля, добавил: - Рваные гони! Мелочишкой побалуй!
Не успел я ответить, как из задних рядов раздалось:
- Да что ты цацкаешься с этим очкариком! Дай ему в рыло, и будет с него…
Голос показался мне знакомым, и я инстинктивно вытянул шею, чтобы посмотреть, кому он принадлежит. Видимо, человек в кожанке воспринял этот жест как некую угрозу и, подпрыгнув, с размаху залепил мне кулаком в переносицу. Мои очки сложились пополам. Я как сноп рухнул в лужу, успев меланхолично подумать: «Это уже четвертая пара за год. До зарплаты далеко. На какие, спрашивается, шиши…» Мысль утонула в мягком мареве. Это был нокаут.
- Ты что это там, стервец, роешься? - услышал я напоследок Катькин голос откуда-то сверху (видимо, она вышла на балкон). - А ну проваливай отсюда, пока…
«Он лежал на песке, раскинув ноги в парусиновых брюках, и ловил последние лучи уходящего солнца. Последние лучи в его благородной жизни…» Кто же это написал?
Я почувствовал чьи-то пальцы во внутреннем кармане своего пальто. Открыв глаза, увидел над собой напряженное бугристое лицо нашего физкультурника Мухрыгина и отворот знакомой адидасовской куртки. Я хотел что-то сказать. Вроде: «Все грабишь, а знаний-то - нет», - и провалился в глубокий омут.
Рефери медленно досчитал до десяти. Я выбрался из нокаута и открыл глаза. Адидасовца Мухрыгина рядом не было. Вместо физкультурника надо мной склонились рыжие космы взволнованной мадам Колосовой. Может, Мухрыгин мне попросту пригрезился?
- Ну ты как, ничего? - спросила Кэт, подбирая с моей груди заботливо сложенные хулиганами руины очков.
Я промямлил нечто невразумительное. Катька покрутила два стеклянных кругляшка с дужками.
- Здорово они тебя, Васильев, здорово. Надо было посещать в детстве секцию бокса. Ладно, очки я склею. Скотчем. И видно ничего не будет… То есть никто не заметит. Потом купишь новые. А кстати, - вдруг озаботилась моя подруга, - как у тебя с наличностью? В твоем трупе кто-то копался.
Я запустил дрожащие грязные пальцы в карман. Там, разумеется, было пусто. Я принялся обшаривать внутренние швы. Но Кэт снова подала голос:
- Васильев, ты что, в луже на всю ночь устроился?
- Мне вообще-то только к восьми на работу.
Я зашевелился и попытался встать. Катька подлезла мне под руку и пропыхтела:
- Ну и слонина же ты, Васильев. В кого только, не пойму…
Обнявшись, словно пьяные водопроводчики или влюбленные шестиклассники, мы с Катькой медленно побрели к подъезду. Над ним тускло светилась бесполезная лампочка.
- Ой! - вдруг вскрикнула Кэт. - Сень, ты себя видел?
- Да, - ответил я, - и неоднократно. Видишь ли, уже несколько десятилетий я иногда заглядываю в зеркало.
- А в данный момент?
- Зеркало забыл, - съязвил я.
- Ну и хорошо. Лучше ты сегодня в него не заглядывай.
Но встречи с зеркалом избежать мне не удалось. Прямо с порога, в грязных ботинках и пальто, Катька протащила меня в свою розовенькую чистую ванную. Пока она набирала воду, чтобы замочить поруганную преступниками одежду, я неуверенно покосился на зеркало. Из-за флакончиков и тюбиков, толпящихся на стеклянной полочке, на меня глянула помятая близорукая морда. Под глазами морды медленно, но верно растекались два фиолетовых пятна. Я отпрянул.
- Слушай, - оторвалась мадам Колосова от ванны, - может, тебе голову забинтовать? Все лучше, чем такая акварель…
Я хотел было отказаться, но не успел.
- Прямое попадание в переносицу, - прощебетал знакомый голосок и тут же успокоил: - Гематомы будут еще больше. Это я говорю как врач.
Я обернулся. В дверь ванной просунулась каштановая прядь, а за ней - голова театралки Марины.
- Это и есть твой сюрприз? - недовольно буркнул я.
Катька молча погрузила мое пальто в воду.
Глава 8
Примите соболезнования
- Ты понимаешь, он такая сволочь! - говорила Марина, обращая на меня не больше внимания, чем на диван, на котором я сидел. - Я ему говорю, ты что же, не понимаешь, что я ночь не спала? Хоть бы позвонил! А он в ответ - какая ерунда! Мне некогда было, а у тебя все время занято… А сам водяру глушил в редакции своей. Потом, небось, к бабе поехал… Некогда ему! Хоть бы денег от этой его занятости прибавилось! Третий год живем на мою зарплату!
- Ну а ты чего? - не выдержала Катька. Уже четверть часа разговор крутился вокруг взаимоотношений Марины и ее непутевого мужа.
- А что я? Не удержалась и выложила ему все как есть. Обозвала его идиотом. И говоришь ты, мол, как идиот, и ешь как идиот, и уходишь как идиот, и приходишь - тоже как идиот. И вообще, если бы кто-нибудь устроил конкурс идиотов, ты бы наверняка занял первое место. Так и сказала! Он, разумеется, покраснел от ярости, а я продолжаю: хотя нет, ты бы занял второе…
- А он чего? - опять вставила Катька.
- Он? А он спрашивает: почему это второе?
- А ты?
- А я отвечаю: да потому, что ты - идиот!
- И
- Сильно! - Катька восхищенно зашелестела ресницами. - И что дальше?
- А дальше, - Марина энергично всхлипнула, - дальше он хлопнул дверью…
- И до сих пор не объявился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Уважительная тишина была мне ответом. Я прошелся вдоль доски.
- На этом считаю собрание закрытым. Вопросы есть?
Вопросов не было. Даже герр Шаес примирился со своим статусом родителя малолетней преступницы.
Я бодро вышел из класса и направился в туалет. Попить. Пока я шел по коридору, до меня не донеслось ни звука. Только мои железные командорские шаги гулко двоились в простенках школьных коридоров.
Войдя в туалет, я с наслаждением открыл кран и повис над заплеванной учениками раковиной. Во время долгого процесса наполнения организма вожделенной влагой до моего слуха доносились робкие родительские шаги. Они шелестели по коридору и удалялись вниз по лестнице.
Наконец я напился, закрутил кран и весело вышел из туалета. У лестничной площадки меня ждала Мария Антоновна Еписеева.
Я попытался невозмутимо пройти мимо матери хулигана (напившись, я уже не сомневался, что Еписеев - именно хулиган), но она загородила проход своей худенькой грудью.
- Арсений Кириллович, - прошептала она со слезой в голосе. - Арсений Кириллович!
- Да, Мария Антоновна, я вас слушаю…
- Вы первый, кто хоть как-то похвалил моего сына… Я так вам обязана… Скажите, что я могу для вас сделать?
- Что вы, - смутился я, подумав, что дамочка собирается броситься в мои, в общем-то теоретически готовые принять ее, объятия. Надо как-то выкручиваться: - Володя, конечно, не святой, но… Но…
И тут я замолчал, не зная, что сказать. Виталькин допинг начисто выветрился из моей крови. Мария Антоновна Еписеева с готовностью помогла мне:
- Знаете, Арсений Кириллович, - я увидел, что по щекам этой миловидной женщины течет синеватая тушь, - приходите ко мне в гости. Скажем, завтра… Часиков в семь… Ведь ваша жена не будет против? Ну в крайнем случае скажете ей, что вы забежали домой к ученику…
- У меня нет жены, - виновато пробормотал я.
Глаза Марии Антоновны на мгновение озарились нечеловеческим огнем.
- Ну тогда тем более, вы должны прийти. Вы придете?
- Но я не знаю вашего адреса…
Я уже попался на эту хитро заброшенную удочку. Меня начали водить и скоро должны были подсечь.
- Вы найдете его в журнале, - хитро прищурилась она.
Подсечка состоялась. Оставалось судорожно забиться на берегу и по-рыбьи разинуть рот.
- Приду.
К моему удивлению, Мария Антоновна встала на цыпочки и чмокнула меня в щеку. Наверное, оставила след от помады. И синей туши.
Мадам Еписеева развернулась и грациозно засеменила по лестнице, предоставив мне возможность полюбоваться ее удаляющейся фигурой. Застыв на месте, я проводил ее взглядом.
Внезапно в дальнем конце полутемного коридора послышался шорох. Что-то скрипнуло. Кто-то поперхнулся и закряхтел. Зашуршали шаги, сопровождаемые мерным позвякиванием. Я напряженно вгляделся в темноту. Ничего. Я хотел было начать спускаться, как совсем рядом со мной раздалось:
- Все ходите, а знаний-то - нет!
Я обернулся. Передо мной в синем замызганном халате стоял Константин Кузьмич - «К в кубе» - наш директор. В одной руке у него болталась связка ключей от многочисленных кабинетов, где он по семейному долгу преподавал разнообразные предметы. Вторая рука директора Рогожина была занята чьим-то классным журналом, на котором, как на блюде, высилась горка глазированных сырков с ванилью из школьного буфета.
- Домой? - маразматическим голосом спросил меня «К» и блеснул лысиной.
- Да, - устало согласился я и двинулся вниз по лестнице.
Глава 7
В темном переулке
Что бы это могло значить, думал я, пробираясь темным двором к Катькиному дому (вернее, к таксофону, который стоял в этом дворе: без уведомительного звонка я никогда и ни к кому не заявляюсь), неужели Мария Антоновна втюрилась в меня по уши? Быстро, быстро… А может, ее приглашение и в самом деле лишь обычная благодарность? Хорошему учителю.
Это я-то - «хороший учитель»! Пришел на собрание пьяный, все перепутал… И вот, пожалуйста, теперь расхлебывай.
К мадам Колосовой я отправился с двоякой целью. Точнее, цель-то у меня была одна - обсудить наболевшие за день вопросы. А вот тема этого разговора была как раз двоякой.
Во-первых, выговорить Катьке за ее подружку Марину. Кого она мне, в конце концов, подсунула! Или Кэт настолько плохо меня изучила (за столькие-то годы общения!), что принимает за законченного идиота, способного клюнуть даже на такой персонаж, как эта театрально-озабоченная Марина?
Во-вторых, я намеревался посоветоваться с «подругой дней моих суровых» о приглашении на вечер к Марии Еписеевой. Все-таки женщин Катька знает гораздо лучше меня. Надо отдать ей должное…
Зайду и спрошу прямо в лоб: что делать? (Вернее, как понимать.) А потом уж как следует отчитаю за Мариночку. Нет, лучше сначала как следует отчитаю, а потом спрошу…
Вообще-то хорошо иметь подругу, подобную Кэт. У меня, конечно, есть и друзья. Например, тот же Ленька Тимирязьев. Или вновь объявившийся Виталька Рыбкин. Леньке я, разумеется, могу сказать многое. Почти все. Но не скажешь же ему, убежденному холостяку и в чем-то даже женоненавистнику, что собрался жениться, правда пока не знаю на ком. В самом лучшем случае Тимирязьев обронит: «Да ты что, старичок, опупел? Может, за пивом сбегать - здоровье поправишь?» А в худшем… Словом, серьезно он к этой информации даже теоретически не сумеет отнестись. Какие тут дельные советы?
Что же до торговца кетчупом Рыбкина… если мы и были некогда близкими друзьями, то теперь нас разделяет огромная пропасть… Я не говорю финансовая - мозги у нас с Виталькой слишком разные. Впрочем, и всегда таковыми были. По молодости это как-то не очень понимаешь. Просто тебе приятно общество какого-то человека, вот ты и общаешься. И только-то…
Постой, постой, - плавное течение мыслей внезапно застопорилось, - во сколько завтра следует явиться к Машеньке? В моей голове Мария Антоновна Еписеева уже почему-то трансформировалась в Машеньку. Елки-палки, тогда же, когда и к Витальке. В семь. Этого еще не хватало. Да Виталька убьет меня (кто знает, может, и в прямом смысле?), если я не приду на встречу с этой его… как ее?.. Ларисой!
Звонить было уже поздно. Это, разумеется, не касается Катьки. Ей я могу позвонить хоть в четыре утра. Ладно, завтра позвоню и извинюсь, с облегчением решил я. Мои мысли вновь заструились плавным потоком.
Вдалеке замаячила полуразрушенная будка телефона-автомата. Я устремился к ней, в голове возник довольно пасторальный образ мадам Колосовой. В моем утопическом представлении она была весьма тонкой натурой, способной понять тебя с полуслова, пожалеть, дать совет, денег, накормить и уложить спать.
Отчасти Катька, разумеется, соответствовала этому эпическому образу. Я почти любил ее, напрочь забыв о том, что приключалось со мной уже не раз. Я склонен идеализировать людей, которых не видел хотя бы день. А когда эти люди оказываются во плоти и крови, а не той иконой, что создал я в своем воспаленном воображении, я начинаю возмущаться.
Вот наконец и телефонная будка. На втором этаже дома, к которому привалилось это убогое сооружение, красновато светилось Катькино окно. В подворотне у подъезда мадам Колосовой кучковались какие-то подозрительные личности.
Я заглянул в будку через разбитое стекло. Проверить, не срезана ли трубка и вообще имеется ли сам телефон. Все было в порядке. Я смело шагнул в заплеванную темноту и снял тяжелую трубку. Гудок тоже был на месте. Личности в подворотне слегка оживились.
- Кать, - сказал я после бодрого, несмотря на позднее время, Катькиного «але», - к тебе можно?
- А-а, Васильев… Объявился, голубчик. Что ж, заходи, если не боишься сюрпризов, - непонятно отозвалась моя подруга. - Через сколько лет мне ожидать твоего пришествия?
- Я из автомата. Так что минуты через две…
Минуты через две я стоял в плотном кольце тех самых личностей, что от скуки толклись в подворотне.
- Брат! - миролюбиво обратился ко мне щуплый человечек в короткой кожанке и тут же, вопреки всяким правилам стиля, добавил: - Рваные гони! Мелочишкой побалуй!
Не успел я ответить, как из задних рядов раздалось:
- Да что ты цацкаешься с этим очкариком! Дай ему в рыло, и будет с него…
Голос показался мне знакомым, и я инстинктивно вытянул шею, чтобы посмотреть, кому он принадлежит. Видимо, человек в кожанке воспринял этот жест как некую угрозу и, подпрыгнув, с размаху залепил мне кулаком в переносицу. Мои очки сложились пополам. Я как сноп рухнул в лужу, успев меланхолично подумать: «Это уже четвертая пара за год. До зарплаты далеко. На какие, спрашивается, шиши…» Мысль утонула в мягком мареве. Это был нокаут.
- Ты что это там, стервец, роешься? - услышал я напоследок Катькин голос откуда-то сверху (видимо, она вышла на балкон). - А ну проваливай отсюда, пока…
«Он лежал на песке, раскинув ноги в парусиновых брюках, и ловил последние лучи уходящего солнца. Последние лучи в его благородной жизни…» Кто же это написал?
Я почувствовал чьи-то пальцы во внутреннем кармане своего пальто. Открыв глаза, увидел над собой напряженное бугристое лицо нашего физкультурника Мухрыгина и отворот знакомой адидасовской куртки. Я хотел что-то сказать. Вроде: «Все грабишь, а знаний-то - нет», - и провалился в глубокий омут.
Рефери медленно досчитал до десяти. Я выбрался из нокаута и открыл глаза. Адидасовца Мухрыгина рядом не было. Вместо физкультурника надо мной склонились рыжие космы взволнованной мадам Колосовой. Может, Мухрыгин мне попросту пригрезился?
- Ну ты как, ничего? - спросила Кэт, подбирая с моей груди заботливо сложенные хулиганами руины очков.
Я промямлил нечто невразумительное. Катька покрутила два стеклянных кругляшка с дужками.
- Здорово они тебя, Васильев, здорово. Надо было посещать в детстве секцию бокса. Ладно, очки я склею. Скотчем. И видно ничего не будет… То есть никто не заметит. Потом купишь новые. А кстати, - вдруг озаботилась моя подруга, - как у тебя с наличностью? В твоем трупе кто-то копался.
Я запустил дрожащие грязные пальцы в карман. Там, разумеется, было пусто. Я принялся обшаривать внутренние швы. Но Кэт снова подала голос:
- Васильев, ты что, в луже на всю ночь устроился?
- Мне вообще-то только к восьми на работу.
Я зашевелился и попытался встать. Катька подлезла мне под руку и пропыхтела:
- Ну и слонина же ты, Васильев. В кого только, не пойму…
Обнявшись, словно пьяные водопроводчики или влюбленные шестиклассники, мы с Катькой медленно побрели к подъезду. Над ним тускло светилась бесполезная лампочка.
- Ой! - вдруг вскрикнула Кэт. - Сень, ты себя видел?
- Да, - ответил я, - и неоднократно. Видишь ли, уже несколько десятилетий я иногда заглядываю в зеркало.
- А в данный момент?
- Зеркало забыл, - съязвил я.
- Ну и хорошо. Лучше ты сегодня в него не заглядывай.
Но встречи с зеркалом избежать мне не удалось. Прямо с порога, в грязных ботинках и пальто, Катька протащила меня в свою розовенькую чистую ванную. Пока она набирала воду, чтобы замочить поруганную преступниками одежду, я неуверенно покосился на зеркало. Из-за флакончиков и тюбиков, толпящихся на стеклянной полочке, на меня глянула помятая близорукая морда. Под глазами морды медленно, но верно растекались два фиолетовых пятна. Я отпрянул.
- Слушай, - оторвалась мадам Колосова от ванны, - может, тебе голову забинтовать? Все лучше, чем такая акварель…
Я хотел было отказаться, но не успел.
- Прямое попадание в переносицу, - прощебетал знакомый голосок и тут же успокоил: - Гематомы будут еще больше. Это я говорю как врач.
Я обернулся. В дверь ванной просунулась каштановая прядь, а за ней - голова театралки Марины.
- Это и есть твой сюрприз? - недовольно буркнул я.
Катька молча погрузила мое пальто в воду.
Глава 8
Примите соболезнования
- Ты понимаешь, он такая сволочь! - говорила Марина, обращая на меня не больше внимания, чем на диван, на котором я сидел. - Я ему говорю, ты что же, не понимаешь, что я ночь не спала? Хоть бы позвонил! А он в ответ - какая ерунда! Мне некогда было, а у тебя все время занято… А сам водяру глушил в редакции своей. Потом, небось, к бабе поехал… Некогда ему! Хоть бы денег от этой его занятости прибавилось! Третий год живем на мою зарплату!
- Ну а ты чего? - не выдержала Катька. Уже четверть часа разговор крутился вокруг взаимоотношений Марины и ее непутевого мужа.
- А что я? Не удержалась и выложила ему все как есть. Обозвала его идиотом. И говоришь ты, мол, как идиот, и ешь как идиот, и уходишь как идиот, и приходишь - тоже как идиот. И вообще, если бы кто-нибудь устроил конкурс идиотов, ты бы наверняка занял первое место. Так и сказала! Он, разумеется, покраснел от ярости, а я продолжаю: хотя нет, ты бы занял второе…
- А он чего? - опять вставила Катька.
- Он? А он спрашивает: почему это второе?
- А ты?
- А я отвечаю: да потому, что ты - идиот!
- И
- Сильно! - Катька восхищенно зашелестела ресницами. - И что дальше?
- А дальше, - Марина энергично всхлипнула, - дальше он хлопнул дверью…
- И до сих пор не объявился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46