!! выбрал кувшин с чем-то…
– Вода, – кувшин был поставлен рядом с чашей, – серебро, – тонкий палец постучал по черненому узору. – Ты знаешь, что делать?
– Охренел? – спросил Эльрик, наконец-то соизволив обернуться.
– Еще нет, – ответил Хасг, – но боюсь, что вот-вот охренею. Лей воду в чашку.
Рычание было низким, ниже предела слышимости, но деревянный пол отозвался противной дрожью, и так же противно задрожали все кости Легенды. Фу. Ну и гадость! Однако, несмотря на мерзкое ощущение, она порадовалась тому, что на нее Эльрик не рычал никогда. Ни разу! Что бы она ни говорила, что бы ни делала.
– Я все объясню, – мягко и серьезно сказал Хасг, – мне просто нужно быть уверенным. Гэллэ* , дэира.
Последние слова, похоже, были заклинанием, чарами для умиротворения злых шефанго. И чары подействовали. Без единого возражения, Эльрик взял кувшин и перевернул его над чашей.
Вода должна была выплеснуться во все стороны. Когда в чашу с низкими краями разом выливают такое количество жидкости, залитыми оказываются и стол и пол, и все ценное на столе. Но не в этот раз. Нет, не в этот.
Мягко блеснуло серебро, мягко растеклась вода по полированному дну. Сколько ее было в кувшине? Хватило бы, чтобы наполнить две, а то и три такие чаши. Но уровень воды не поднимался выше середины. А кувшин не пустел.
И Йорик знал, что так будет… нет, он предполагал, что это возможно, но когда предположение подтвердилось чуть не растерялся.
Снова.
Очередной сюрприз от Эльрика. Сколько их еще будет? И окажется ли хоть один из них приятным?
Льющийся из кувшина поток не тревожил гладкую как зеркало поверхность воды в чаше.
– Самое подходящее место, – услышал Йорик отстраненный, низкий голос шефанго, – духи воды, чистое серебро, и граница были и небыли так близка. Легенда войдет во врата Лассэдэлл и уже скоро мудрые Нур, эльфы из Звездного Замка, поклонятся ей, как госпоже. Светлой Госпоже. От нессе этте, от нессе р’хок таш. Эле от коссарх Шаххэ.
– Какого Пути, Эльрик? – Йорик заговорил шепотом, опасаясь нарушить состояние транса.
– Я отвечу тебе, – де Фокс тихо фыркнул, – но позже, ладно? И можешь говорить вслух, ты же не думаешь, что у меня медитативные грезы? Командор, я не верю в эту чушь. Нет Судьбы, есть только Путь, и каждый выбирает его сам.
– Ты можешь предвидеть, не погружаясь в транс? – изумленно уточнил Йорик.
– За каким кракеном мне сдался этот транс?
– Что ты видишь?
– Тешер штез… Ничего! Только воду и отражение, не мое, между прочим, этот шефанго старше меня на тысячи навигаций. Но так гораздо проще, ты прав, и голова не болит. Я не вижу, Йорик, я знаю, что ворожба Яги удалась и Легенда будет счастлива.
– Ты думал только о ней?
– Когда начал обряд? Да. О ней и о тебе. Я всегда думаю о вас, как будто другой заботы нет…
– Это осаммэш.
– Нельзя провидеть будущее.
– Можно, если это осаммэш.
– У тебя дурацкое произношение!
– А у тебя – дурацкое упрямство.
Йорик сжал кулаки и глубоко вздохнул, прежде чем задать последний вопрос. На зароллаше:
– Ты видишь знак на воротах столицы?
– Это наш мир, – де Фокс явно решил срезать путь, ответив на все вопросы разом. – Наш, а не Легенды. Дальше ты понял, или мне, все-таки, нужно будет объяснять?
– Такое знакомое ожерелье, – не понимая толком, что же он сейчас чувствует, Йорик просто отошел к стене и сел на пол, обхватив руками колени, – моя прабабка в пятом колене была Светлой Госпожой. Теперь я знаю, что она была еще и редкостной сукой.
Упомянутая прабабка, по счастью, совершенно не понимающая ни зароллаша, ни суржика, на который сбился Йорик, постучала по столешнице рукоятью ножа:
– Я не против того, чтобы мне поклонились жрецы Нур, но, Эльрик, может, самое время объяснить мне, что тут, рази вас мор, происходит?!
А ничего уже не происходило. Все уже произошло. И старая, уродливая Яга, скрюченная непосильной ворожбой, проковыляла, держась у дальней стены, скрылась за дверью. Она сейчас поднимется наверх, в свою светлицу, посмотрит в зеркало, и страшно, дико, тоскливо станет ей, отвратительной, в ее красивом жилище, где все устроено так, как нравилось молодой, прекрасной женщине. Где никогда не найти себе места старухе.
Эльрик сломал одну жизнь, чтобы починить другую. Кто осудит его? Здесь – никто, кроме самой Яги. А она не посмеет.
Легенда глядит на шефанго огромными глазами, внимает каждому слову. Что он говорит ей, тихо, вполголоса? Очередную ложь, похожую на правду, неотличимую от правды, похожей на ложь. Можно прислушаться и услышать: слух, не орочий – эльфийский, но и этого хватит, чтобы разобрать слова, да только стоит ли? Не стоит.
Де Фокс мешает правду и вранье в идеальной пропорции, и этот его голос, инстинктивно выверенные интонации – все сбивает с толку, не дает разобраться, чему же верить, не позволяет даже задуматься над тем, а можно ли, вообще, ему верить. Это хорошо. Он не скажет Легенде правды, а она и не заподозрит, что ее обманули.
Впрочем, он ведь и не обманет.
Скажет то, что ей нужно услышать, скажет то, что ей можно услышать, скажет то, что она очень хочет услышать… Он знает, чего хочет Легенда, он, вообще, неплохо ее знает.
Считается, что шефанго не лгут. Сколько рассказывают историй, подтверждающих их честность, верность слову и безукоризненное выполнение договоров. Для других народов, призывающих богов в свидетели своим клятвам, или, как эльфы, клянущихся жизнью детей, удивительно то, что шефанго обходятся простым «даю слово». Никаких гарантий. Никаких кар за нарушение слова. Никакого стимула сделать то, что обещал. А уж их знаменитое прэтна, слово, в котором поровну брезгливости и презрения, вошло почти во все существующие языки. И даже произносить его умудряются с верной интонацией.
Мало кто задумывается о том, что «прэтна» – это не просто измена или предательство, нет, для этих понятий в зароллаше есть другое, куда менее эмоциональное слово «нортсьеррх». «Прэтна» – это измена себе. Предательство своих принципов. Нарушение своих правил. И эти правила и принципы совсем не обязательно включают чьи-то чужие интересы. Жизнь шефанго определяет красота, красоту каждый из них понимает по-своему, а угадать, кто из них, что сочтет красивым или некрасивым почти невозможно. Хуже того, почти невозможно угадать, что в чужойжизни покажется шефанго некрасивым. Достаточно некрасивым для того, чтобы избавить мир от уродства.
Йорик поймал короткий, но очень внимательный взгляд де Фокса. Тот повернулся к нему – обозначил направление взгляда. Это проявление вежливости – иначе не разберешь, куда он там смотрит. Это еще один пунктик, еще одна крохотная деталь, из множества которых складываются сложные отношения шефанго друг с другом, и с теми, кто удостоился чести жить среди них.
– Общайтесь, – сказал командор Хасг, и вышел из горницы, лопатками чувствуя злорадство Легенды.
Хорошо еще, что дома не было ни одного ее портрета. Хорошо, что он знать не знал, с кем свела судьба. Светлая Госпожа Атиа – новый мир, новое имя, и ни единой зацепки для правнука, кроме волшебного ожерелья.
Нет. Есть еще. Всего одна, но существенная: во времена ее правления в мир пришли шефанго. Тогда не было еще никого, только эльфы и орки, ненавидящие друг друга, страстно и яростно воюющие. Шефанго готовы были принять любую приглянувшуюся веру нового мира, а оказалось, что божество, которое они чтили по ту сторону Безликого океана, знают и здесь. Знают Тарсе, темного бога, создателя всего, что есть на свете страшного и отвратительного, любой последователь которого должен быть убит.
И, конечно же, войны было не избежать. А горстка чужаков, не успевших еще освоиться на новой земле, сгинула бы без следа под ударом «Несущих бурю» – эльфийского экспедиционного корпуса. Численность корпуса в четыре раза превосходила все тогдашнее население Анго.
Но Светлая госпожа сказала: «нет». И вместо «Несущих бурю» отправила на север посольство, которое возглавила лично. Она единственная не испугалась чудовищных иномирян, а они, восхищенные неизъяснимой красотой эльфийской правительницы, и ее смелостью, повели себя мирно и даже дружественно. И в те дни на тысячи лет вперед была заложена основа добрых отношений между двумя государствами бессмертных.
На Айнодоре говорили, что Атиа спасла Ямы Собаки. На Ямах Собаки улыбались и соглашались. О том, что за двумя с половиной тысячами шефанго, явившимися когда-то из-за пределов мира стояла Аррангогратт – мегаимперия, объединяющая многое множество миров, и по сей день известно немногим. О том, что Аррангогратт и сейчас готова всей мощью обрушиться на мир, из которого попытаются изгнать ее детей, не знает почти никто.
Атиа же, рано или поздно устав от суетной жизни, покинула Айнодор вместе со своим мужем, Светлым Господином Фиэнаем. Они ушли вдвоем, ушли к Каири Нуру, как уходят когда-нибудь все эльфы, чтобы снова стать беспечными, легкомысленными духами, не знающими печалей, не ведающими забот. И было это давным-давно. Задолго до рождения полукровки Тэнлие.
Под пальцами струны, и легкое, звонкое тело гитары отзывается на прикосновения.
Мой народ не ведает греха
Мой народ не знает пораженья
Жизнь и смерть, проклятья… чепуха
Наша кровь не признает смиренья
По мирам в миры – и по прямой,
Изгибаясь в крике небосвода,
Пенный след вскипает за кормой,
Это слово сладкое – «свобода».
Они свободны? Да. Но только шефанго способны понять такую свободу. Только шефанго… Всего три закона, и тысячи традиций, ритуалов, неписаных правил, регламентирующих если не каждый шаг, то почти каждое слово. Оттенки смыслов, тонкости интонаций, выверенность жестов. Несколько десятков одних только поклонов, приветственных, уважительных, вызывающих, дружеских, оскорбительных, теплых, высокомерных… И, разумеется, улыбки. Им несть числа. И цитаты, стихотворные бусины, вплетаемые в разговор, вспыхивающие непостижимыми для чужаков оттенками смысла.
О, они любят стихи, жестокие и гордые демоны Севера.
Нам ключи известны и замки,
Только ни к чему идущим двери.
Ветер от движения руки,
Волны, разомкнувшие барьеры.
Нас не ждет ни смерть, ни пустота.
Боги – лишь позднейшее творенье.
Жизнь чертить с открытого листа,
Можно ли остановить движенье?
Коссарх Шаххэ – так сказал де Фокс. Коссарх Шаххэ, начало Пути. Шефанго не верят в предвидение, они не верят в судьбу, и считают, что невозможно предсказать будущее, ведь будущего нет, есть только настоящее и прошлое. А их Путь – приманка для миллионов романтиков-иноземцев, загадка для культурологов, камень преткновения для миссионеров иных религий – это не выстроенная загодя когда-то, кем-то цепочка событий и свершений, а ежедневно, ежечасно совершаемый выбор. Это вечность, через которую каждый идет в одиночестве, и идет прямо. Нет хуже проклятия, чем ашанлэн Шаххэ: «Пусть Путь твой свернется в кольцо».
У эльфов свой предсказатель, провидец, пророк есть в каждом клане. Наделенных пророческим талантом глубоко чтят, с младенчества развивают их дар, и всю жизнь такие эльфы находятся на особом положении. Они воспитываются отдельно от других детей, учатся в специальных школах, а после – на закрытом факультете при академии Светлого Господина, и даже влюбиться не могут просто так – неожиданно и навсегда. Они, бедолаги, почти все знают заранее.
У шефанго провидцы редкость. Такая редкость, что в них, как и в судьбу, тоже не верят. Может быть, конечно, и есть на Ямах Собаки сколько-то шефанго с таким осаммэш, но кто это, когда проверял? Что, в самом деле, ерундой-то заниматься.
А если, все-таки, находится такой вот, как Эльрик де Фокс… находится случайно, или так, как, как получилось у Йорика, – заподозрившего странное, когда Яга почти закончила свою ворожбу, и решившего проверить подозрения, – провидцу настоятельно не рекомендуют пользоваться своим талантом. Настоятельно. Для его же блага. Шефанго верят, или, быть может, знают, что провидец не предсказывает будущее, провидец его создает. Он прокладывает Путь. Или – Пути. Не только для себя, для всех, чье «будущее» увидел.
Редкий и страшный талант.
Вот и де Фокс рычит и посылает к акулам, отказываясь признавать очевидное – признал ведь, куда уж тут денешься – и напоминает, что судьбы нет.
Но легко представить, что кто-то, древний и жуткий, презревший и традиции, священные для шефанго, и даже их законы, о нарушении которых невозможно помыслить, кто-то, предавший свою веру, своего бога, оставшийся верным лишь самому себе, наделен осаммэш пророка, и не страшится прибегнуть к нему. Он вообще ничего не страшится – он потерял все, что мог потерять, включая собственную душу. И он, этот кто-то, льет чистую воду в серебряную чашу, смотрит в бесконечность зеркального коридора, следит за полетом птиц, слушает ветер, просто медитирует, наконец, если он достаточно хорошо овладел своим даром. Он не чудовище, нет, Йорик знает о нем достаточно, чтобы утверждать наверняка – он герой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Вода, – кувшин был поставлен рядом с чашей, – серебро, – тонкий палец постучал по черненому узору. – Ты знаешь, что делать?
– Охренел? – спросил Эльрик, наконец-то соизволив обернуться.
– Еще нет, – ответил Хасг, – но боюсь, что вот-вот охренею. Лей воду в чашку.
Рычание было низким, ниже предела слышимости, но деревянный пол отозвался противной дрожью, и так же противно задрожали все кости Легенды. Фу. Ну и гадость! Однако, несмотря на мерзкое ощущение, она порадовалась тому, что на нее Эльрик не рычал никогда. Ни разу! Что бы она ни говорила, что бы ни делала.
– Я все объясню, – мягко и серьезно сказал Хасг, – мне просто нужно быть уверенным. Гэллэ* , дэира.
Последние слова, похоже, были заклинанием, чарами для умиротворения злых шефанго. И чары подействовали. Без единого возражения, Эльрик взял кувшин и перевернул его над чашей.
Вода должна была выплеснуться во все стороны. Когда в чашу с низкими краями разом выливают такое количество жидкости, залитыми оказываются и стол и пол, и все ценное на столе. Но не в этот раз. Нет, не в этот.
Мягко блеснуло серебро, мягко растеклась вода по полированному дну. Сколько ее было в кувшине? Хватило бы, чтобы наполнить две, а то и три такие чаши. Но уровень воды не поднимался выше середины. А кувшин не пустел.
И Йорик знал, что так будет… нет, он предполагал, что это возможно, но когда предположение подтвердилось чуть не растерялся.
Снова.
Очередной сюрприз от Эльрика. Сколько их еще будет? И окажется ли хоть один из них приятным?
Льющийся из кувшина поток не тревожил гладкую как зеркало поверхность воды в чаше.
– Самое подходящее место, – услышал Йорик отстраненный, низкий голос шефанго, – духи воды, чистое серебро, и граница были и небыли так близка. Легенда войдет во врата Лассэдэлл и уже скоро мудрые Нур, эльфы из Звездного Замка, поклонятся ей, как госпоже. Светлой Госпоже. От нессе этте, от нессе р’хок таш. Эле от коссарх Шаххэ.
– Какого Пути, Эльрик? – Йорик заговорил шепотом, опасаясь нарушить состояние транса.
– Я отвечу тебе, – де Фокс тихо фыркнул, – но позже, ладно? И можешь говорить вслух, ты же не думаешь, что у меня медитативные грезы? Командор, я не верю в эту чушь. Нет Судьбы, есть только Путь, и каждый выбирает его сам.
– Ты можешь предвидеть, не погружаясь в транс? – изумленно уточнил Йорик.
– За каким кракеном мне сдался этот транс?
– Что ты видишь?
– Тешер штез… Ничего! Только воду и отражение, не мое, между прочим, этот шефанго старше меня на тысячи навигаций. Но так гораздо проще, ты прав, и голова не болит. Я не вижу, Йорик, я знаю, что ворожба Яги удалась и Легенда будет счастлива.
– Ты думал только о ней?
– Когда начал обряд? Да. О ней и о тебе. Я всегда думаю о вас, как будто другой заботы нет…
– Это осаммэш.
– Нельзя провидеть будущее.
– Можно, если это осаммэш.
– У тебя дурацкое произношение!
– А у тебя – дурацкое упрямство.
Йорик сжал кулаки и глубоко вздохнул, прежде чем задать последний вопрос. На зароллаше:
– Ты видишь знак на воротах столицы?
– Это наш мир, – де Фокс явно решил срезать путь, ответив на все вопросы разом. – Наш, а не Легенды. Дальше ты понял, или мне, все-таки, нужно будет объяснять?
– Такое знакомое ожерелье, – не понимая толком, что же он сейчас чувствует, Йорик просто отошел к стене и сел на пол, обхватив руками колени, – моя прабабка в пятом колене была Светлой Госпожой. Теперь я знаю, что она была еще и редкостной сукой.
Упомянутая прабабка, по счастью, совершенно не понимающая ни зароллаша, ни суржика, на который сбился Йорик, постучала по столешнице рукоятью ножа:
– Я не против того, чтобы мне поклонились жрецы Нур, но, Эльрик, может, самое время объяснить мне, что тут, рази вас мор, происходит?!
А ничего уже не происходило. Все уже произошло. И старая, уродливая Яга, скрюченная непосильной ворожбой, проковыляла, держась у дальней стены, скрылась за дверью. Она сейчас поднимется наверх, в свою светлицу, посмотрит в зеркало, и страшно, дико, тоскливо станет ей, отвратительной, в ее красивом жилище, где все устроено так, как нравилось молодой, прекрасной женщине. Где никогда не найти себе места старухе.
Эльрик сломал одну жизнь, чтобы починить другую. Кто осудит его? Здесь – никто, кроме самой Яги. А она не посмеет.
Легенда глядит на шефанго огромными глазами, внимает каждому слову. Что он говорит ей, тихо, вполголоса? Очередную ложь, похожую на правду, неотличимую от правды, похожей на ложь. Можно прислушаться и услышать: слух, не орочий – эльфийский, но и этого хватит, чтобы разобрать слова, да только стоит ли? Не стоит.
Де Фокс мешает правду и вранье в идеальной пропорции, и этот его голос, инстинктивно выверенные интонации – все сбивает с толку, не дает разобраться, чему же верить, не позволяет даже задуматься над тем, а можно ли, вообще, ему верить. Это хорошо. Он не скажет Легенде правды, а она и не заподозрит, что ее обманули.
Впрочем, он ведь и не обманет.
Скажет то, что ей нужно услышать, скажет то, что ей можно услышать, скажет то, что она очень хочет услышать… Он знает, чего хочет Легенда, он, вообще, неплохо ее знает.
Считается, что шефанго не лгут. Сколько рассказывают историй, подтверждающих их честность, верность слову и безукоризненное выполнение договоров. Для других народов, призывающих богов в свидетели своим клятвам, или, как эльфы, клянущихся жизнью детей, удивительно то, что шефанго обходятся простым «даю слово». Никаких гарантий. Никаких кар за нарушение слова. Никакого стимула сделать то, что обещал. А уж их знаменитое прэтна, слово, в котором поровну брезгливости и презрения, вошло почти во все существующие языки. И даже произносить его умудряются с верной интонацией.
Мало кто задумывается о том, что «прэтна» – это не просто измена или предательство, нет, для этих понятий в зароллаше есть другое, куда менее эмоциональное слово «нортсьеррх». «Прэтна» – это измена себе. Предательство своих принципов. Нарушение своих правил. И эти правила и принципы совсем не обязательно включают чьи-то чужие интересы. Жизнь шефанго определяет красота, красоту каждый из них понимает по-своему, а угадать, кто из них, что сочтет красивым или некрасивым почти невозможно. Хуже того, почти невозможно угадать, что в чужойжизни покажется шефанго некрасивым. Достаточно некрасивым для того, чтобы избавить мир от уродства.
Йорик поймал короткий, но очень внимательный взгляд де Фокса. Тот повернулся к нему – обозначил направление взгляда. Это проявление вежливости – иначе не разберешь, куда он там смотрит. Это еще один пунктик, еще одна крохотная деталь, из множества которых складываются сложные отношения шефанго друг с другом, и с теми, кто удостоился чести жить среди них.
– Общайтесь, – сказал командор Хасг, и вышел из горницы, лопатками чувствуя злорадство Легенды.
Хорошо еще, что дома не было ни одного ее портрета. Хорошо, что он знать не знал, с кем свела судьба. Светлая Госпожа Атиа – новый мир, новое имя, и ни единой зацепки для правнука, кроме волшебного ожерелья.
Нет. Есть еще. Всего одна, но существенная: во времена ее правления в мир пришли шефанго. Тогда не было еще никого, только эльфы и орки, ненавидящие друг друга, страстно и яростно воюющие. Шефанго готовы были принять любую приглянувшуюся веру нового мира, а оказалось, что божество, которое они чтили по ту сторону Безликого океана, знают и здесь. Знают Тарсе, темного бога, создателя всего, что есть на свете страшного и отвратительного, любой последователь которого должен быть убит.
И, конечно же, войны было не избежать. А горстка чужаков, не успевших еще освоиться на новой земле, сгинула бы без следа под ударом «Несущих бурю» – эльфийского экспедиционного корпуса. Численность корпуса в четыре раза превосходила все тогдашнее население Анго.
Но Светлая госпожа сказала: «нет». И вместо «Несущих бурю» отправила на север посольство, которое возглавила лично. Она единственная не испугалась чудовищных иномирян, а они, восхищенные неизъяснимой красотой эльфийской правительницы, и ее смелостью, повели себя мирно и даже дружественно. И в те дни на тысячи лет вперед была заложена основа добрых отношений между двумя государствами бессмертных.
На Айнодоре говорили, что Атиа спасла Ямы Собаки. На Ямах Собаки улыбались и соглашались. О том, что за двумя с половиной тысячами шефанго, явившимися когда-то из-за пределов мира стояла Аррангогратт – мегаимперия, объединяющая многое множество миров, и по сей день известно немногим. О том, что Аррангогратт и сейчас готова всей мощью обрушиться на мир, из которого попытаются изгнать ее детей, не знает почти никто.
Атиа же, рано или поздно устав от суетной жизни, покинула Айнодор вместе со своим мужем, Светлым Господином Фиэнаем. Они ушли вдвоем, ушли к Каири Нуру, как уходят когда-нибудь все эльфы, чтобы снова стать беспечными, легкомысленными духами, не знающими печалей, не ведающими забот. И было это давным-давно. Задолго до рождения полукровки Тэнлие.
Под пальцами струны, и легкое, звонкое тело гитары отзывается на прикосновения.
Мой народ не ведает греха
Мой народ не знает пораженья
Жизнь и смерть, проклятья… чепуха
Наша кровь не признает смиренья
По мирам в миры – и по прямой,
Изгибаясь в крике небосвода,
Пенный след вскипает за кормой,
Это слово сладкое – «свобода».
Они свободны? Да. Но только шефанго способны понять такую свободу. Только шефанго… Всего три закона, и тысячи традиций, ритуалов, неписаных правил, регламентирующих если не каждый шаг, то почти каждое слово. Оттенки смыслов, тонкости интонаций, выверенность жестов. Несколько десятков одних только поклонов, приветственных, уважительных, вызывающих, дружеских, оскорбительных, теплых, высокомерных… И, разумеется, улыбки. Им несть числа. И цитаты, стихотворные бусины, вплетаемые в разговор, вспыхивающие непостижимыми для чужаков оттенками смысла.
О, они любят стихи, жестокие и гордые демоны Севера.
Нам ключи известны и замки,
Только ни к чему идущим двери.
Ветер от движения руки,
Волны, разомкнувшие барьеры.
Нас не ждет ни смерть, ни пустота.
Боги – лишь позднейшее творенье.
Жизнь чертить с открытого листа,
Можно ли остановить движенье?
Коссарх Шаххэ – так сказал де Фокс. Коссарх Шаххэ, начало Пути. Шефанго не верят в предвидение, они не верят в судьбу, и считают, что невозможно предсказать будущее, ведь будущего нет, есть только настоящее и прошлое. А их Путь – приманка для миллионов романтиков-иноземцев, загадка для культурологов, камень преткновения для миссионеров иных религий – это не выстроенная загодя когда-то, кем-то цепочка событий и свершений, а ежедневно, ежечасно совершаемый выбор. Это вечность, через которую каждый идет в одиночестве, и идет прямо. Нет хуже проклятия, чем ашанлэн Шаххэ: «Пусть Путь твой свернется в кольцо».
У эльфов свой предсказатель, провидец, пророк есть в каждом клане. Наделенных пророческим талантом глубоко чтят, с младенчества развивают их дар, и всю жизнь такие эльфы находятся на особом положении. Они воспитываются отдельно от других детей, учатся в специальных школах, а после – на закрытом факультете при академии Светлого Господина, и даже влюбиться не могут просто так – неожиданно и навсегда. Они, бедолаги, почти все знают заранее.
У шефанго провидцы редкость. Такая редкость, что в них, как и в судьбу, тоже не верят. Может быть, конечно, и есть на Ямах Собаки сколько-то шефанго с таким осаммэш, но кто это, когда проверял? Что, в самом деле, ерундой-то заниматься.
А если, все-таки, находится такой вот, как Эльрик де Фокс… находится случайно, или так, как, как получилось у Йорика, – заподозрившего странное, когда Яга почти закончила свою ворожбу, и решившего проверить подозрения, – провидцу настоятельно не рекомендуют пользоваться своим талантом. Настоятельно. Для его же блага. Шефанго верят, или, быть может, знают, что провидец не предсказывает будущее, провидец его создает. Он прокладывает Путь. Или – Пути. Не только для себя, для всех, чье «будущее» увидел.
Редкий и страшный талант.
Вот и де Фокс рычит и посылает к акулам, отказываясь признавать очевидное – признал ведь, куда уж тут денешься – и напоминает, что судьбы нет.
Но легко представить, что кто-то, древний и жуткий, презревший и традиции, священные для шефанго, и даже их законы, о нарушении которых невозможно помыслить, кто-то, предавший свою веру, своего бога, оставшийся верным лишь самому себе, наделен осаммэш пророка, и не страшится прибегнуть к нему. Он вообще ничего не страшится – он потерял все, что мог потерять, включая собственную душу. И он, этот кто-то, льет чистую воду в серебряную чашу, смотрит в бесконечность зеркального коридора, следит за полетом птиц, слушает ветер, просто медитирует, наконец, если он достаточно хорошо овладел своим даром. Он не чудовище, нет, Йорик знает о нем достаточно, чтобы утверждать наверняка – он герой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46