– Это сделал не он.
Не поняв сразу, я вопросительно склонил набок голову:
– Простите?
– Мой отец. Он не убивал Паулину Острову.
* * *
По словам сына, Гордон Кадмус до того, как влюбился в Паулину, совершенно разучился смеяться. Определенно, с годами у всех нас становится меньше причин для смеха, но тут дело было в ином. Он был безгранично могущественным человеком, он контролировал половину преступного мира в Вестчестерском округе. Ему подчинялись беспрекословно. У него были секретные счета в банках стран, названия которых вам даже не произнести. У него было все, чего ни пожелаешь, все его мечты сбылись. Но он превратился в угрюмого брюзгу и уверился в том, что его непременно убьют за несколько лет до того, как его и в самом деле застрелили.
Вот почему семейство Кадмусов так потряс его смех – удивительно громкое и восторженное «ха-ха-ха!» – что и сын, и мать просто окаменели. В их раздельных спальнях в тот субботний день мальчик читал журнал «Знаменитые монстры кинематографа», а мать – одну из автобиографий Джека Паара. Не прошло и нескольких секунд, как оба они выскочили из своих спален с одинаково встревоженными лицами.
– Ты слышала?
– Да! Думаешь, что-то случилось?
– Папа никогда не смеется.
– Может, посмотрим?
Перевесившись за перила длинной лестницы, они увидели, как Гордон Кадмус у входной двери разговаривает с какой-то девушкой.
Это была Паулина Острова, которая, ко всему прочему, еще писала статьи в нашу школьную газету. Кто-то сказал ей, что ходят слухи, будто Гордон Кадмус связан с «шайкой гангстеров». Безумно самоуверенная, она решила взять у местного гангстера большое интервью. Для этого она надела самое красивое платье, сделала прическу, и вот – позвонила в его дверь.
Когда Гордон Кадмус открыл дверь (что случалось редко), там стояла милая девушка с таким видом, будто пришла распространять билеты церковной благотворительной лотереи или подписку на журналы.
– Мистер Кадмус, меня зовут Паулина Острова, – сказала она. – Я пишу статьи для школьной газеты. Все знают, что вы связаны с организованной преступностью, и я бы хотела взять у вас интервью.
Вот тогда-то он и рассмеялся и пригласил ее войти. Почти тридцать лет спустя его сын сказал:
– Ты понимаешь, что большинство людей не могли даже посмотреть на отца, не покрывшись испариной.
– Ну-ну, продолжай, Дэвид. Мы были пронырливые ребята. Мы знали обо всех в Крейнс-Вью, кто чем занимается. Как же вышло, что мы ничего не знали про твоего отца? Почему же мы не знали, что он мафиозо?
Дэвид ухмыльнулся:
– Потому что по документам он был законопослушный гражданин. Формально он занимался уборкой мусора и импортом оливкового масла. И владел строительной компанией. – Цинизма в его голосе хватило бы на целую тачку.
– То есть был главарем мафии, верно?
Он с улыбкой кивнул.
– Так как же школьница узнала, кто он на самом деле?
– Дело в том, что к тому времени школьница была любовницей начальника полиции.
– Кристелло? Паулина была и его любовницей? Что же это была за девчонка – Мата Хари?
Полицейский Кристелло рассказывает своей любовнице о гангстере Кадмусе, та тут же идет к нему и становится еще и его любовницей. Так просто – по крайней мере, если верить сыну гангстера.
Кадмусу она понравилась. Почему? Потому что она его рассмешила. Много лет спустя он рассказал всю эту историю Дэвиду. Отец и сын с годами очень сблизились, и однажды на Рождество старик спросил сына, что ему подарить. Дэвид ответил искренне. Ему бы хотелось узнать о жизни отца, он ведь совершенно ничего о ней не знает, а ему так интересно. И однажды вечером, как это ни удивительно, Гордон Кадмус рассказал сыну все.
Я не стал выведывать, а просто спросил Дэвида, что он почувствовал, узнав историю отца.
– Никогда я не любил его сильнее.
Уходя, я спросил Дэвида, откуда он узнал, что я пришел спросить о связи его отца с Паулиной, и его ответ меня потряс:
– Твой приятель Маккейб позвонил и сказал мне. Он донимал меня этой историей много лет, но так и не смог найти ни малейшего доказательства, что Паулину убил мой старик. Потому что таких доказательств нет. Отец любил ее. И ее смерть его подкосила.
– Погоди! Твой отец мог выяснить, кто ее убил. У него наверняка были люди, которые могли разузнать.
– Он считал, что это дело рук ее парня. Эдварда Дюрана.
В этом был смысл. Дюран убил ее и угодил за решетку. Когда это случилось, Кадмус подослал в Синг-Синг своих шутников, которые пользовались Эдвардом как игрушкой из секс-шопа до тех пор, пока он не спятил и не повесился. Какая коварная и изящная месть!
Это звучало правдоподобно, но то, что несколько дней назад казалось таким простым, вдруг превратилось в сюрреалистичный хаос мотивов, любви и мести.
Дэвид проводил меня из здания под немилосердное калифорнийское солнце. Мы несколько минут поговорили, стоя у моей машины. Я заметил, что от жары он совсем не страдает. На солнце не щурится, рубашка не взмокла.
– Отсюда не близко до Крейнс-Вью. Ты бывал там в последнее время?
Дэвид покачал головой.
– Помню, как вы с Фрэнни Маккейбом расхаживали по школьным коридорам. Я так и не понял, завидовал я вам тогда или ненавидел всю вашу шайку. Нет, я не возвращался туда, но Маккейб постоянно звонит мне. Он странный сукин сын. Мне бы польстило его внимание, если б я не знал, что в действительности он до сих пор хочет добраться до моего отца.
Мы остановились в гостинице «Пенсильвания», но когда я вошел в номер, Вероники там не было. Это показалось мне неплохо, потому что всю дорогу мы были неразлучны, как сиамские близнецы. Было неплохо остаться ненадолго одному, обдумать встречу с Кадмусом и кое-что записать.
Все свои книги я пишу от руки. Есть что-то чопорное и правильное в неторопливом выписывании букв, когда рука движется медленно и плавно, а не пляшет по клавиатуре. Для меня в этой скорости что-то теряется. На экране компьютера работа кажется законченной, даже если знаешь, что это не так.
Я достал из портфеля красивый кожаный блокнот, который мне подарила Касс на день рождения. Затем вынул горчичного цвета «паркеровскую» авторучку «Custom 51» – ей не меньше сорока лет, и для этих целей я пользуюсь только ею. Я суеверен, и за годы эта ручка стала одним из основополагающих элементов той таинственной химии, что участвует в написании книги. Набрав чернил, я открыл блокнот на первой странице.
В этом изящном, лишенном характерных черт номере с мурлыкающим кондиционером я и начал историю смерти Паулины Островой. Я начал ее с моего пса Джека-Молодца.
Он всегда серьезно смотрел и как будто слушал, что ты говоришь. Он был умен и чаще всего понятлив, но иногда упрям, даже когда ты гонялся за ним со шваброй или просто на него замахивался. Кости он грыз только на коврике, спал только в уголке моей постели и утаскивал со стола любой кусочек, оказавшийся на краю, если мог до него дотянуться.
Каждое утро он вставал у входной двери в определенный час, ожидая, когда его выпустят. Все мы знали, что, идя на завтрак, нужно заглянуть в прихожую – не ждет ли он у двери. За все пятнадцать лет жизни вряд ли шея его хоть раз ощутила ошейник или рывок поводка. Джек сам мог о себе позаботиться, спасибо, и не нуждался, чтобы кто-то его вел. Никто из нас не следил за ним на прогулке, но у него были такие постоянные привычки и любимые места, что я не сомневался: он тысячи раз бегает по одному и тому же маршруту и обнюхивает одни и те же деревья.
Я начал книгу с того, что наша входная дверь открывается и Джек выходит в новый день городка Крейнс-Вью. Мое перо выпустило его на улицу, и вот он уже неторопливо бежит по маршруту своей обычной утренней прогулки.
Я писал целый час, потом встал и начал беспокойно расхаживать по комнате. Потом включил телевизор, пробежался по каналам и выключил. Выглянув в окно, я вспомнил, как в семь часов надписывал книги в магазине «Книжная похлебка», и задумался, вернется ли Вероника вовремя. Потом снова принялся за работу.
Джек трусил по городу. Магазины только открывались. К «Гранд-Юниону» на Эшфорд-авеню подъезжали машины. Перед пожарной частью курили трое подростков, рассматривая проезжающие машины. Виктор Буччи. Аллан Террикон. Бобби Ла-Спина. По словам Маккейба, Ла-Спина погиб во Вьетнаме, Террикон в конце концов стал заведовать бензоколонкой своего папаши, Буччи уехал из города, и больше никто ничего о нем не слышал.
Почему все эти годы Фрэнни звонил Дэвиду? Даже если его отец, в самом деле, был виновен в убийстве Паулины, при чем тут Дэвид, а тем более теперь, когда его старик умер? И что еще известно Маккейбу? Какие еще загадки он утаил?
Перед домом Мартины Дарнелл нашу собаку сбила Паулина Острова. Я в то время сходил с ума по Мартине, но она не обращала на меня внимания. Единственный раз, когда мы разговаривали с ней больше десяти секунд, она описывала скрип тормозов под окном, удар и визг Джека.
В то утро я был дома один, и в дверь постучала Паулина.
– Привет!
Я так увлекся работой, что от голоса Вероники вздрогнул. Обернувшись, я увидел в футе от себя ее лицо.
– Эй!
– Я не слышал, как ты вошла.
– Вижу. Ну ты и горазд строчить! Что происходит? – Она принесла две сумки и теперь вывалила их на кровать. Из пакета вызывающе выскользнуло сине-черное белье. Одной рукой откинув волосы с лица, другой она стала обмахиваться. – Ты мне расскажешь, что ты сейчас писал?
– После разговора с Дэвидом Кадмусом я стал делать заметки и, пожалуй, мог бы уже приняться за книгу.
– Правда? – Широко раскрыв глаза, она прижала руки к груди. – Чудесно! Можно тебя обнять?
– Это было бы здорово.
Пока мы обнимались, зазвонил телефон. Мы не отпускали друг друга, но от настойчивого звонка казалось, что в комнате кто-то ждет. Пришлось взять трубку. Низкий-низкий женский голос попросил Веронику. Она взяла трубку и посмотрела на меня так, словно не представляла, кто бы это мог быть.
– Алло? Ой, привет, Зейн! Что? – Она замолчала, слушая, потом за долю секунды равнодушие на ее лице сменилось гневом. – Ну и что, что я здесь? Я должна отмечаться у тебя при каждом моем приезде в Лос-Анджелес? – Прижав трубку к уху, она начала притопывать ногой и качать головой. – Зейн... Зе... Не ищи меня. Что?
Это большой город. Вряд ли мы столкнемся. Нет, я не пойду к Мантилини. Что? Потому что нам не надо видеться! – Она бушевала в таком роде еще несколько минут, после чего с отчаянным лицом повесила трубку. – Это была Зейн. Мы с ней когда-то встречались. Она хотела со мной увидеться. – Вероника нахмурилась.
Я указал на телефон:
– Ты прямо не дала ей договорить.
– Жизнь слишком коротка. – Она тяжело вздохнула и пристально посмотрела на меня. – Тебя не беспокоит, что я спала с женщиной?
– Наоборот – подзадоривает. Как и разведение коз.
Раздача автографов прошла хорошо. Потом мы пообедали в ресторане рядом с магазином. Оба были в хорошем настроении и за едой болтали. Так разговаривают друг с другом только новые любовники – сочетание открытий, узнавания и влечения, которое возникает, когда хорошо знаешь одну грань личности и почти не представляешь себе другие.
Я что-то сказал насчет того, как сказочно развиваются наши отношения, и что хотелось бы узнать, что скрывается за этим волшебством, чтобы распространить его на другие области моей жизни. Вероника встала и сказала: делает трюки. Я сейчас вернусь.
Бывают такие неправильные черты лица, хотя с виду вроде бы все правильно. Вроде бы все на своем месте, в носу только две ноздри, но что-то не так, хотя ты и не можешь сказать точно, что же именно.
В ресторане подавали чудесное крем-брюле. Мне так понравилось, что, взяв его в рот, я в восторге зажмурился, когда раздался тот же низкий голос.
– Вы Сэмюэл Байер, верно?
Не зная, с чего начать – проглотить или открыть глаза, я сделал то и другое одновременно. Черты ее лица были резкими, как на картине художника-кубиста, – нос, скулы, подбородок. Глаза были такие же черные, как и коротко, по моде подстриженные волосы. Она была красивая и настроена агрессивно – «не шути со мной!» – высокая, со стройной фигурой, что ей шло. Она бы удачно сыграла злодейку в фильме про Джеймса Бонда – в блестящей коже, владеющая всеми смертельными приемами карате.
– Да, это я. Мы знакомы?
– Меня зовут Зейн. Это я недавно звонила Веронике. Это со мной она не стала разговаривать. Я бы хотела сказать вам несколько слов, но поскорее, пока она не вернулась.
– Как вы узнали, что она в Лос-Анджелесе? Как вы узнали, где мы остановились?
– Сегодня она обедала с одним нашим общим знакомым. И мне сообщили. – Зейн не отрываясь смотрела в сторону туалета. При всей своей внешней суровости она явно чего-то опасалась. Было что-то в ее лице... Безумное? Подлое? Может быть, таким отталкивающим казалось не все лицо, а искаженный гримасой, безумный рот, одну за другой изрыгающий ядовитые мерзости. – Спросите Веронику про Годда. Спросите, что у нее было с Дональдом Голдом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35