– Хакон прав! – сказал он. – Мы не можем требовать, чтобы Гарольд нарушил без ведома Эдит их взаимный обет. Она из-за него отказалась от многого и любила его с беспредельной нежностью. Отправимся к Эдит, а еще лучше, расскажем обо всем королеве и подчинимся во всем ее верховной воле.
– Идем! – сказал Хакон, заметив неудовольствие на лице старика. – А достойный Альред останется с Гарольдом, чтоб прибавить ему мужества для победы над его слабостью.
– Ты рассудил умно, сын мой, – ответил Альред, – переговорить об этом деле с королевой приличнее вам, чем мне, дряхлому старику.
– Идем, Хакон, нечего медлить, – произнес Гурт. – Знаю, что наношу моему любимому брату страшную рану, которая долго не заживет, но он сам научил меня ценить Англию так же высоко, как римляне ценили Рим.
* * *
Взаимная любовь придает нам необыкновенное спокойствие, но мы сознаем это только тогда, когда наше счастье уже разрушено; пока сердце не знает боли от разлуки, мы бываем энергичны и деятельны, мы идем неуклонно по однажды начертанному пути и стремимся к цели, продиктованной честолюбием или долгом, хотя и не думаем, что собственно влечет нас вперед и вперед.
Но стоит сказать самому трудолюбивому человеку, что он уже лишился любимой и все, что имело цену для него, теряет прежнее значение.
Так и Гарольд только теперь понял, какое громадное значение имела для него любовь Эдит. До тех пор он заглушал голос страсти в надежде, что Эдит скоро будет его женой, будет украшать его трон, а теперь блеск короны померк в его глазах, трон перестал ему казаться достойным обладания.
Как-то вечером сидел он, думая обо всем случившемся, и губы его шептали:
– О, лживое порождение ада, побудившее меня предпринять эту несчастную поездку! Эдит та женщина, которую мне суждено назвать своею! Говорила же Хильда, что союз с нормандцем будет способствовать моему браку!
Но вот за дверью Гарольда раздались шаги... Послышались два голоса: звучный Гурта и другой – тихий, нежный.
Граф встрепенулся, и сердце его сильно забилось. Дверь отворилась, и почти неслышно на пороге показалась фигура, нерешительно остановившаяся в полумраке. Дверь затворили снаружи; Гарольд дрожа всем телом, вскочил со своего места, и через мгновение у ног его лежала Эдит.
Она откинула покрывало, и он увидел ее прелестное лицо, полное неземной красоты и величия.
– О, Гарольд! – воскликнула она. – Помнишь ты еще, как я однажды сказала тебе: «Эдит не любила б тебя так сильно, если бы ты не ставил Англию выше ее?» Если ты забыл эти слова, то припомни их теперь! Не можешь же ты думать, что теперь, когда я столько лет жила твоей жизнью, стала слабее, чем в то время, когда я едва понимала, что значит Англия и слава.
– Эдит, что ты хочешь этим сказать?... Кто рассказал тебе?
– Нет дела до того, кто мне сообщил то, что я знаю, а знаю я все! Что привело меня сюда? Моя любовь, моя душа. – Она встала, схватила его руку и, смотря ему прямо в лицо, продолжала: – Я прошу тебя, не печалься о нашей разлуке, я знаю, сколько в тебе постоянства и нежности, но умоляю побороть себя для блага родины... Да, Гарольд, я сегодня вижу тебя в последний раз...
– Этого не должно быть! – проговорил страстно Гарольд. – Ты обманываешь меня в пылу благородного самоотречения... Когда ты будешь в нормальном состоянии, то тобой овладеет страшное, невыразимое, бесконечное отчаяние и сердце твое разобьется, оно не выдержит этого испытания. Мы помолвлены под открытым небом по обычаю предков. Этот союз неразрывен. Если я нужен Англии, то пусть она берет меня с тобою... Нашу любовь нельзя втоптать в грязь даже во имя Англии!
– Ах! – прошептала Эдит и побледнела. – Ты напрасно говоришь это, Гарольд. Твоя любовь оградила меня от знакомства с миром, так что я долго не имела понятия о строгости человеческих законов. Я теперь убеждена, что наша любовь – грех, хотя она, может быть, не была им до сих пор.
– Нет, нет! – воскликнул Гарольд вне себя. – Нет, – продолжал он, – в нашей любви нет ничего грешного... Покинуть тебя – грех! Молчи, молчи! Мы видим только тяжелый сон... Но мы скоро проснемся! Я не могу, я не хочу расставаться с тобой.
– Зато я это сделаю, я скорее лягу в могилу, чем допущу, чтобы ты изменил славе, чести, долгу, родине, отказался от предназначенного тебе судьбою! Гарольд, позволь мне остаться достойной тебя до последнего вздоха, и, если мне не суждено быть твоей женой, если это счастье не для меня, то пусть хоть скажут, что я была его достойна.
– А известно ли тебе, что от меня требуют не только, чтобы я отказался от тебя, но еще и женился на другой?
– Известно, – ответила Эдит, и две слезинки скатились по ее щекам. – Знаю, что та, которую ты назовешь своей, не Альдита, а Англия в лице Альдиты. Эта мысль, что ты оставляешь меня не ради дочери Альгара, утешает меня, я должна примирить тебя с твоей участью.
– Слушай Эдит и заимствуй от нее бодрость и силу, – проговорил Гурт, вошедший незаметно, и крепко обнял брата. – Гарольд, скажу тебе откровенно, что моя молодая жена бесконечно дорога мне, но если бы я был на твоем месте, то решился бы расстаться с нею без всякого сожаления... Ты же сам развил во мне эту твердость, а теперь она изменяет тебе в решительную минуту! Перед тобою любовь и счастье, но рука об руку с ними стоит и позор; а с другой стороны стоит горе, но за ним – Англия и бессмертная слава. Выбирай!!!
– Он уже выбрал! – воскликнула Эдит, когда Гарольд, закрыв лицо, прислонился к стене. Она снова встала перед ним на колени и благоговейно поцеловала край его одежды. Гарольд вдруг обернулся и раскрыл объятия. Эдит не могла отказать этой молчаливой просьбе: она кинулась к нему на грудь, горько рыдая.
Безмолвным и печальным было это прощание. Луна, которая когда-то была свидетельницей их помолвки у могилы язычника, выплыла теперь из-за колокольни христианской церкви и смотрела холодно и безучастно на их расставание.

XI. ГЕРЦОГ И КОНУНГ
ГЛАВА 1

Наступил январь – тот самый месяц, в котором король, согласно предсказанию Иоанна, явившегося под видом странника, должен был переселиться в лучший мир; действительно, Эдуард быстрыми шагами приближался к могиле.
Лондон был очень взволнован. Бесчисленное множество лодок сновало по реке перед дворцом, и остров Торней был переполнен боязливо шептавшимися людьми. Новый Вестминстерский храм был освящен несколько дней назад, и этим как будто окончилась жизненная задача Эдуарда. Подобно египетским королям, он живым выстроил себе гробницу.
Во дворце волнение было еще сильнее; ожидание более напряженным. В коридорах, залах, переходах теснились таны с унылыми лицами; их угнетала не мысль об умирающем короле, а о том, кто будет на его месте. Повсюду стало известно, что Вильгельм имеет притязания на английский престол, и всем поскорее хотелось узнать, осмелится ли Эдуард подтвердить свое прежнее обещание в предсмертном слове. Мы уж знаем, что престолонаследие зависело не от короля, но в исключительных обстоятельствах его последняя воля могла сильно повлиять на Витан; не было законных наследников, кроме слабого телом и душой мальчика. Эдуарда уважали за его благочестивую жизнь, но как было не бояться беспристрастным людям, что его воля будет исполнена! Одни передавали, бледнея, друг другу мрачные предсказания о будущем Англии; другие угрюмо молчали, но взгляды всех были обращены на входивших в спальню короля или на выходивших из нее.
У ног умиравшего стоял Гарольд; с одной стороны виднелась коленопреклонная фигура Эдит, супруги Эдуарда; с другой – Альреда; тут же возле изголовья стоял Стиганд, а за ним Моркар, Эдвин, Леофвайн и другие таны.
В стороне врач готовил какое-то успокоительное лекарство, а в глубоких оконных нишах жались друг к другу плачущие постельничие, искренно любившие его за кротость и доброту.
Эдуард лежал с полузакрытыми глазами, но дышал тихо и ритмично. Два предыдущих дня он был без сознания, но в этот день он пришел в себя. Рука его покоилась в руке королевы Эдит, которая истово молилась за него вполголоса. Он вдруг раскрыл широко глаза и взглянул на нее.
– Ах! – шепнул он. – Ты такая же кроткая... Не думай, что я тебя не любил... В горных обителях ты узнаешь все прошлое!
Королева подняла к нему прекрасное лицо, и он, благословляя, положил руку на ее голову. Потом Эдуард подозвал вестминстерского отшельника, снял заветный перстень и проговорил чуть слышно:
– Пусть эта вещь хранится в храме в память обо мне.
– Теперь он доступен нам, говори, что надо! – шептали Стиганду и Альреду таны. Стиганд, более смелый, наклонился над королем.
– О, король, – начал он, – ты теперь меняешь земную корону на небесный венец, вспомни же о нас и скажи нам, кого бы ты желал видеть своим наследником?
Король сделал нетерпеливое движение, и королева с упреком взглянула на Стиганда, нарушавшего покой умирающего. Но вопрос был слишком важен, чтобы оставить его неразрешенным; таны стали роптать, слышалось имя Гарольда.
– Подумай, мой сын, – увещевал Альред дрожащим голосом, – молодой Этелинг едва ли способен править Англией в опасную минуту.
Эдуард утвердительно кивнул головой.
– Ну, в таком случае, – раздался вдруг голос лондонского правителя Вильгельма Нормандца, который, хоть и стоял позади всех, но внимательно всматривался и чутко вслушивался во все происходившее, – если у тебя, государь, нет законных наследников, кто достоин быть твоим преемником как не твой родственник, герцог Вильгельм Нормандский?
– Нет, нет, мы не хотим и слышать о нормандцах! – заговорили таны.
Лицо Гарольда пылало, и он схватился за меч, но ничем не выказал, как был заинтересован в решавшемся вопросе.
Король, очевидно, старался собраться с мыслями, а Альред и Стиганд все еще наклонялись над ним: первый – с выражением нежности и глубокой душевной скорби, второй – с напряженным любопытством. Эдуард наконец приподнялся немного и, указывая на Гарольда, промолвил:
– Я вижу, что вам дорог Гарольд – будь по-вашему... je l'octroie! – С этими словами он снова опустился на подушки... Эдит громко вскрикнула: ей показалось, что король уже умер.
Врач протиснулся сквозь заволновавшуюся толпу.
– Воздуха, воздуха, дайте ему воздуха! – крикнул он бесцеремонно, поднося лекарство к губам короля.
Толпа отступила, но ничто не помогало: Эдуард не дышал, и пульс его перестал биться. Альред и Стиганд встали на колени, чтобы помолиться за упокой души усопшего; остальные поспешили уйти, кроме Гарольда, который подошел к изголовью постели.
Уходившие почти уже достигли дверей, когда вдруг какой-то звук заставил их оглянуться: король сидел на постели и ясным, спокойным взором окидывал все собрание.
– Да, – проговорил он звучным, сильным голосом, – я не знаю, сон ли то был или видение, но я должен рассказать это и молю Бога укрепить меня, чтобы я мог выразить то, что давно смущало меня. – Он замолк на минуту и затем продолжил: – Тридцать два года тому назад, в этот самый день, я встретил у Сены двух отшельников, наделенных даром пророчества; они сказали мне, что Англию постигнет большое горе... Вот их слова: «После твоей смерти Бог предаст твою родину ее врагу». Я спросил у них, нельзя ли избежать этой горькой участи, нельзя ли моему народу избегнуть этого бедствия покаянием и молитвой, но пророки ответили: «Нет! Бедствие только тогда прекратится, проклятие только тогда будет снято с твоего народа, когда от одного молодого дерева будет сорвана зеленая ветвь, которая потом опять срастется с деревом и даст цветы и плод»... Перед тем, как вам рассказать все теперь, я видел этих отшельников у моей постели со смертельно бледными лицами.
Он говорил так твердо и так убедительно, что все оцепенели от ужаса. Но вот голос его дрогнул, глаза неестественно расширились, седые волосы как будто встали дыбом, он начал корчиться в предсмертных судорогах, страшно метался и произносил отрывистые фразы.
– Сангелак! Сангелак! – хрипел он. – Кровавое озеро... Он спустился с неба, чтобы сражаться с нечестивыми... и гнев его сверкает в мече и огне... Горы преклоняются перед ним, а под ним сплошной мрак.
Тело его вытянулось, взор стал неподвижным, и Гарольд закрыл ему глаза.
Из всех присутствующих улыбался скептически только один Стиганд.
– Неужели вы пугаетесь бреда умирающего старика? – сказал он присутствующим с презрительной усмешкой.
ГЛАВА 2

Витан, который должен был решить вопрос о выборе нового короля, немедленно созвали, так как все члены его заранее съехались в Лондон по случаю болезни короля, освящения Вестминстерского храма, а также потому, что Витан ежегодно собирался в это время для обсуждения государственных дел.
Гарольд женился на Альдите, прекратив противодействие со стороны Моркара, Эдвина и их единомышленников графов, и поэтому его выбор был единодушно утвержден Витаном. На следующие день после погребения Эдуарда происходила коронация Гарольда, чтобы предупредить нормандские козни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58