.. Разоренные и сожженные им храмы вынесли ему приговор со своих опустевших жертвенников. Я возвращусь к отцу и братьям; и если им дорога жизнь и честь дочери и сестры, то они никогда не поднимут оружия против ее избавителя... Благодарю, Гарольд, за все сделанное для меня и молю Бодана, чтобы он дал тебе счастье и сохранил от бед.
Гарольд схватил руку королевы и прижал ее к губам. В этот момент Альдита была так же хороша, как в молодости: волнение окрашивало ее щеки ярким румянцем и придало блеск глазам.
– Да сохранит тебе Бог жизнь и здоровье, благородная Альдита! – ответил Гарольд. – Скажи от моего имени своим родным, что ради тебя и Леофрика я готов быть им братом и другом, если только это не будет противно их желанию. Действуй они со мной заодно, Англия была бы ограждена от всех врагов и опасностей. Когда время залечит раны, нанесенные тебе в прошлом, то пусть расцветет для тебя снова радость в лице твоей дочери, которая уже ждет тебя в маркарских палатах. Прощай, благородная Альдита!
Сказав это, граф еще раз пожал руку королевы и спустился с корабля в свою лодку. Когда он плыл к берегу, рог затрубил по снятию якоря; корабль выпрямился и величаво выплыл из гавани. Альдита неподвижно стояла на прежнем месте, следя глазами за шлюпкой, уносившей предмет ее тайной любви.
На берегу Гарольда встретил Тости с де-Гравилем.
– Право, Гарольд, – проговорил, улыбаясь, Тости, – не много труда стоило бы тебе утешить хорошенькую вдову и присоединить к нашему дому Мерсию и Восточную Англию.
По лицу Гарольда промелькнуло выражение легкого неудовольствия, но он смолчал.
– Замечательно красивая женщина! – сказал де-Гравиль. – Прелесть как хороша, несмотря на то, что она сильно похудела от голода и загорела на солнце. Неудивительно, что кошачий король не отпускал ее от себя!
– Де-Гравиль, – начал Гарольд, желая сменить тему разговора, – так как со стороны валлийцев больше нечего опасаться, то я намерен сегодня же вечером отправиться в Лондон... Дорогою мы с тобой поговорим кое о чем.
– Неужели ты так скоро уезжаешь?! – воскликнул де-Гравиль с изумлением. – Я думал, что ты сперва постараешься совершенно покорить этих непокорных валлийцев, разделишь землю между танами и настроишь, где нужно, крепостей... Например, вот это место чрезвычайно удобно для постройки крепости... Вы, саксонцы, должно быть, только умеете покорять, а не удерживать за собою завоеванное!
– Мы ведем войну не для того, чтобы завоевать что-нибудь, а просто с целью самозащиты. Мы не умеем строить крепостей, и я прошу тебя не упоминать моим танам о разделе земли... Я не желаю делить добычу. Вместо убитого Гриффита будут управлять его братья. Англия отстояла себя и наказала напавших на нее: чего ж ей еще надо? Мы не желаем следовать примеру наших предков, силой основавших новую родину... Противозаконная борьба кончилась, и все должно опять идти своим чередом.
Тости взглянул с какой-то ядовитой усмешкой на рыцаря, который молча последовал за Гарольдом, обдумывая его слова.
В крепости Гарольда дожидался гонец из Честера, прибывший известить о смерти Альгара, единственного соперника знаменитого графа. Эта весть вызвала в сердце Гарольда сильную печаль: отважные люди всегда симпатизируют друг другу, как бы они ни враждовали между собой. Но потом его утешила мысль, что Англия избавлена от самого опасного подданного, а сам он – от последней помехи к достижению цели. «Теперь надо поспешить в Лондон! – шептало ему честолюбие. – Нет больше врагов, нарушавших мир этого государства, которое теперь будет процветать под твоим правлением, Гарольд, так, как оно раньше еще никогда не процветало... Ты теперь будешь с триумфом шествовать через города и села, которые ты избавил от новых нашествий горцев, сердца народа и войска уже принадлежат тебе всецело... Да, Хильда действительно ясновидящая; я сам убеждаюсь, что она была права, когда сказала мне, что после смерти Эдуарда все единодушно воскликнут: «Да здравствует король Гарольд!»
ГЛАВА 2

Гарольд с де-Гравилем следовали в Лондон за победоносным войском, флот отплывал к месту своей постоянной стоянки, а Тости снова вернулся в свое графство.
– Теперь только я могу благодарить тебя за твое великодушное содействие во время борьбы с Гриффитом! – начал Гарольд. – Теперь же я могу заняться и последней просьбой моего брата Свейна, и горячими мольбами матери, проливающей горькие слезы о своем любимце, Вульфноте. Ты, кажется, мог убедиться, что твоему герцогу нет больше основания задерживать заложников у себя. Сам Эдуард скажет тебе, что он достаточно уверен в добросовестности рода Годвина и не нуждается больше в гарантии... Не думаю, чтобы герцог Вильгельм отправил тебя передать мне письмо умершего, если б он не был намерен проявить справедливость нашему семейству.
– Полагаю, что ты не ошибаешься, граф Гарольд, – ответил де-Гравиль. – Если я не ошибаюсь, то герцог Вильгельм очень хочет видеть тебя лично и удерживает Хакона и Вульфнота только для того, чтобы ты сам прибыл за ними.
Слова эти были сказаны, как будто от чистого сердца, но в карих глазах Малье мелькнуло такое выражение, которое доказывало, что он лукавит пред Гарольдом.
– Подобное желание герцога Вильгельма, если оно действительно есть, очень льстит мне, – проговорил Гарольд. – Признаюсь, что я сам не прочь побывать у него и полюбоваться Нормандией. Странники и торговые люди не нахвалятся заботливостью герцога о торговле, а что касается устройства вашего флота, то мне не лишним будет поучиться в нормандских гаванях. Слышал я и о том, как много сделал Вильгельм при помощи Ланфранка для образования духовенства и как он покровительствует изящным искусствам, в особенности зодчеству. С большим удовольствием переплыл бы я море, чтобы увидеть все это, но меня останавливает мысль, что мне придется вернуться обратно в Англию без Вульфнота и Хакона.
– Я ничего не могу сказать наверное, но имею основание предполагать, что герцог Вильгельм многим бы пожертвовал, лишь бы пожать руку графа Гарольда и удостовериться в его дружбе.
При всем своем уме и прозорливости, Гарольд не был подозрительным, к тому же никому, кроме Эдуарда, не были известны притязания Вильгельма на английский престол, и поэтому Гарольд верил в искренность слов де-Гравиля.
– Англии и Нормандии следовало бы заключить союз, – ответил граф. – Я подумаю об этом, и не моя будет вина, если не прекратятся прежние недоразумения между Англией и Нормандией.
Умный де-Гравиль, радовавшийся, что может привезти своему герцогу приятную надежду, стал еще оживленнее.
Невозможно описать восторг, с которым встречали Гарольда жители городов и сел, которые он проезжал, а в Лондоне в честь его возвращения были устроены такие великолепные празднества, какие едва ли видела столица до того времени.
Следуя варварскому обычаю, тогда существовавшему, Эдуарду переслали голову Гриффита и нос его самого лучшего военного корабля. Благодаря Гарольду, трон Гриффита был передан братьям убитого; они присягнули Эдуарду в верности и послали ему заложников, за которых обязывались платить дань, которая платилась саксонским королям, и выполнять все требовавшиеся от них повинности.
Малье де-Гравиль вернулся к герцогу Вильгельму с дарами Эдуарда и просьбой его и Гарольда о выдаче заложников. Рыцарь подметил, что Эдуард охладел к Вильгельму и обратил всю свою любовь на Гарольда и его братьев, кроме, впрочем, Тости. Но так как на саксонский престол никогда не избирались подданные, то де-Гравилю и в голову не могло придти, что Гарольд мог когда-либо сделаться соперником Вильгельма по поводу обладания Англией. Де-Гравиль рассчитывал, что, если непосредственно после смерти Эдуарда будет избран сын Этелинга, то он не сумеет защитить свое государство от сильного неприятеля, да и едва ли будет пользоваться народной любовью. Одно только упустил он из виду: несовершеннолетних в Англии никогда не избирали на какие-либо должности, а тем более королями. Зато он убедился, что один только Гарольд мог бы снова расположить Эдуарда к Вильгельму.
ГЛАВА 3

Уверенный, что герцог Нормандский вернет заложников, Гарольд со спокойным сердцем занялся государственными делами, которые за время его похода против валлийцев накопилось очень много, так как ленивый король почти не обращал на них внимания. Однако Гарольд все же находил время посещать знакомую нам римскую виллу, куда его тянули любовь и дружба.
Чем ближе он приближался к цели, тем более укреплялась его вера в существование тайных сил, управляющих, по словам Хильды, судьбой людей, хотя он прежде чуть ли не издевался над этой верой. Пока он жил, только исполняя обязанности гражданина, он шел прямо твердыми шагами, но когда в нем вспыхнуло честолюбие, ум его начал блуждать в безграничной области фантазий. Он чувствовал, что мало одной силы воли для достижения своей новой цели, что ему может помочь счастливое стечение обстоятельств; поэтому Хильде удалось уверить его, будто она вычитала из книги судеб, что ему действительно предназначено играть на земле самую великую роль.
Эдит, ослепленная своей безграничной любовью, не замечала что Гарольд стал более общаться с Хильдой, чем с ней, и не удивлялась, когда они беседовали шепотом или стояли вдвоем в лунные ночи на кургане. Она знала только одно, что возлюбленный все еще ей верен, несмотря на частые разлуки и слабую надежду когда-либо сочетаться с ней браком. Не подозревала она, что сердцем Гарольда с каждым днем все больше овладевает честолюбие, которое в конце концов могло вытеснить любовь к ней.
Прошло несколько месяцев, а герцог Вильгельм не отвечал на требование короля и Гарольда, которого мучила совесть за то, что он так мало уделяет внимания последней просьбе умершего брата и не может осушить слезы матери.
После смерти Годвина жена его удалилась в провинцию, потому Гарольд крайне удивился, когда она в один прекрасный день внезапно явилась к нему в Лондон. Он стремительно кинулся ей навстречу, чтобы обнять ее, но она с грусть отстранила его от себя и, опустившись на колени, произнесла:
– Смотри, Гарольд, мать умоляет сына о сыне. Я пред тобой на коленях, умоляя сжалиться надо мною... Несколько лет, казавшиеся мне бесконечными, я томилась, грустила о Вульфноте... Разлука с ним длится так долго, что он теперь и не узнает меня, так я изменилась от тоски и горя. Ты послал Малье к Вильгельму и сказал мне: «Жди возвращения его!», и я ждала. Потом ты утешал меня в том что, переслав мне письмо Свейна, герцог уже не будет больше противиться просьбе о выдаче заложников, я молча преклонилась пред тобой, как преклонялась пред Годвином... До сих пор я не напоминала о твоем обещании: я понимала, что родина и король в последнее время имели на тебя больше прав, чем мать, но теперь, когда я вижу, что ты свободен, что ты исполнил свой долг, я не хочу больше ждать, не хочу довольствоваться бесплодными надеждами... Гарольд, напоминаю тебе о твоем обещании! Гарольд, вспомни что ты сам поклялся вернуть в мои объятия Вульфнота!
– Встань, встань, матушка! – воскликнул растроганный Гарольд. – Долго длилось твое терпение, но теперь я сдержу свое слово; сегодня же я буду просить короля отпустить меня к Вильгельму.
Гюда встала и, рыдая, кинулась в распростертые объятия Гарольда.
* * *
В тот самый час, когда происходил разговор между Гюдой и Гарольдом, Гурт, охотившийся недалеко от римской виллы, вздумал посетить пророчицу. Хильды не было дома, но ему сказали, что Эдит в своих покоях, а Гурт, который вскоре сам должен был соединиться навсегда с избранной им девушкой, очень любил и уважал возлюбленную брата. Он пошел в женскую комнату, где обычно сидели за работой девушки, на этот раз вышивавшие гобелен с изображением разящего всадника. Пророчица предназначила его на хоругвь для графа Гарольда. При появлении тана, смех и песни служанок сразу умолкли.
– Где Эдит? – спросил Гурт, видя, что ее тут нет.
Старшая из служанок указала на двор, и Гурт отправился туда, предварительно полюбовавшись прекрасной работой. Он нашел Эдит, сидевшую в глубокой задумчивости у римского колодца. Заметив его, она встала и бросилась к нему с громким восклицанием:
– О, Гурт, само небо посылает тебя! Я знаю, чувствую, что в эту минуту твоему брату Гарольду угрожает страшная опасность... Умоляю тебя: поспеши к нему.
– Я исполню твое желание, но прошу тебя не поддаваться суеверию, под влиянием которого ты сейчас говоришь. В ранней молодости я тоже был суеверен, но уже давно перестал заблуждаться... Не могу сказать тебе, как мне горько видеть, что речи Хильды отуманили даже Гарольда, так что он, прежде всего говоривший только об обязанности, теперь постоянно твердит о судьбе.
– Увы! – ответила Эдит, с отчаянием ломая руки. – Разве можно отразить удары судьбы, стараясь не видеть ее приближения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58