А самое главное, у вас в руках газета, которая может поддерживать и другие движения: если не «джентльменов» – они, пожалуй, слишком аристократичны для вас, – то, скажем, церковников-католиков или евангелистов. Ведь и с их помощью можно добиться сенатского кресла.
Мердок молча встает и проходит за стойку бара. Мартин с пистолетом следует за ним.
– Я не оружие ищу, а перо и бумагу, – огрызается Мердок.
Отыскав их под прилавком, он, стоя, записывает: «В сенатскую избирательную комиссию…»
– Диктуйте, – обращается он ко мне.
Со своего места я диктую ему примерно то, что уже высказал.
– А теперь позвоните в редакцию «Брэд энд баттер» и продиктуйте написанное, – продолжаю я. – Там знают ваш голос и не заподозрят мистификацию. Лучше всего, если вы доберетесь до редактора. Утром это заявление должно быть в газете. И на первой полосе. А затем отдадите бумагу мне. Об избирательной комиссии и о «Сити ньюс» я сам позабочусь.
Мердок довольно быстро находит по телефону ночного редактора.
– Стенографистки не надо. Записывайте сами.
Торопливо, но отчетливо диктует. Слышатся перебивающие текст реплики:
– Что? Я же сказал. Пишите слово в слово. Да, так. Не вы мне, а я вам плачу за работу. Понятно? Пишите дальше…
Потом опять текст, и снова раздраженная реплика:
– Если хотите сохранить редакторское место, все это должно быть в завтрашнем номере. Заеду лично. Да, подпишу номер.
И с элегантностью банкомета, подвигающего партнеру его выигрыш, Мердок протягивает мне листок со своим заявлением. Я аккуратно складываю документ вчетверо и опускаю в карман.
– Еще две минуты, Мердок, и мы с вами расстанемся, – говорю я, – только позвоню Минни.
Она уже дома и радостно сообщает, что созвонилась с больницей, дядя все знает и уговорил врачей отправить его домой.
– Запритесь, Минни, и никого не впускайте до приезда дяди, я попрошу Мартина подежурить у вас.
– Зачем? – вмешивается Мердок. – Наемных убийц посылать не стану. Проиграл – плачу.
– Крупно играете и классно проигрываете, – замечает до сих пор молчавший Мартин. – А ваши «пистолетники» не играют, а постреливают.
– Выстрелов больше не будет, – смеется Мердок. – Вы, может быть, все-таки вернете мой пистолет, Ано?
– Я верну его вам завтра в сенатском клубе. У вас ведь есть гостевая карточка?
Мердок не успевает ответить. Свеча гаснет, заливая оплывшим воском медный подсвечник. Мы оказываемся в темноте. Самая подходящая обстановка для житейских раздумий. Я почти уверен, что он сказал правду: выстрелов больше не будет. Мердок размышляет уже не над тем, что проиграл, а над тем, что выиграл. А выиграл он возможность играть дальше. Ведь мертвецы не играют. Через час-два он заедет в типографию и подпишет к печати очередной номер газеты. Мой же экземпляр заявления Мердока, прежде чем попасть в «Сити ньюс» и сенатскую избирательную комиссию, должен побывать у Уэнделла. Придется будить магната, не дожидаясь утра. Надо спешить.
Несмотря на все протесты дворецкого, мне удается поднять Уэнделла. Он выходит в халате, протирая заспанные глаза.
– Что-нибудь сверхсрочное, Ано, иначе бы вы не явились в такое время?
Я вручаю ему сложенный вчетверо лист бумаги и плюхаюсь на кушетку. Ноги меня не держат – так хочется спать. Мне даже кажется, что я уже сплю и лишь сквозь сон вижу, как судорожно глотает слюну Уэнделл и как круглеют его глаза, пробегающие по строчкам заявления Мердока.
– Это не подделка? – спрашивает он, спотыкаясь на гласных.
– Вы странный человек, Уэнделл. Столько месяцев меня знаете, а говорите такие вещи. Заявление подлинное и должно появиться сегодня в «Брэд энд баттер». Одновременно надо опубликовать его и нам. Свяжитесь срочно с редакцией «Сити ньюс» и продиктуйте текст стенографистке. Номер, наверно, уже печатается, но вы сумеете втиснуть Мердока в оставшуюся часть тиража. Не стойте с открытым ртом, Уэнделл, не теряйте времени.
Уэнделл покорно, словно младший клерк, бежит к телефону, а я мгновенно засыпаю в сидячем положении и просыпаюсь, когда он появляется снова.
– Как вы добились этого, Ано? – с умилением восклицает он и всплескивает руками. – Боже мой, вы больны?
– Нет, просто чертовски устал.
– Выпейте коньяка.
– Давайте.
Глоток коньяка приводит меня в чувство. Но разве можно в нескольких словах передать события этой ночи? Начинаю с похищения Минни и письма, отправившего Стила в больницу. Уэнделл вдруг перебивает:
– И он решил отдать Мердоку голоса?
– Да. Но вмешались мы с Мартином.
Что произошло дальше, я рассказываю коротко, как могу.
– И вы стреляли? – ужасается Уэнделл.
– Не раздумывая. Мы имели дело с профессиональными «пистолетниками».
– Но они могли вас убить!
– Не сумели. Сумели мы. Вывели их из строя.
– Всех?
– Кроме Мердока. Он умен и соображает быстро: девушку освободил, партию свою распустил и сам продиктовал это заявление в свою газету. Сразу понял, что проиграл.
– А если он все же сообщит в полицию?
– О чем? О том, что заявление сделано под угрозой расправы? Тогда придется признаться и в письме к Стилу, и в похищении девушки с целью шантажа сенатора – есть свидетели. А это – политическая смерть Мердока. Нет, заявление он опровергать не станет. Оно даже создает ему ореол политической честности и принципиальности. Входной билет в сенат на будущих выборах. Полицию он вызовет только для того, чтобы опознать раненых. Скажет, что во время его отсутствия на дом было произведено нападение. Сотрудники Бойля, конечно, узнают в задержанных патентованных уголовников и церемониться с ними не будут. А Мердок начнет снова тасовать карты. Не вышло с реставраторами – выйдет с церковниками. Я, кстати, это и посоветовал. Денег ему не занимать. У него их немногим меньше, чем у вас, мистер Уэнделл, и во всяком случае больше, чем у Стила.
Уэнделл более чем доволен – почти счастлив.
– Какой вы молодец, Ано!..
Мне не хочется говорить о себе, да и не поймут меня, пожалуй, если рассказать правду. Просто я человек другого века, привыкший к другому ритму. Мой мир имеет опыт разгрома Гитлера и Муссолини, пережил крах диктатуры «черных полковников» в Греции, победу социалистической демократии в Португалии и – надеюсь, недолговечный – взлет фашистской контрреволюции в Чили. Я знаю больше и вижу дальше, чем политики здешнего общества, и лучше их понимаю законы его исторического развития. Но сказать об этом Уэнделлу я не могу.
– Может быть, постелить вам у меня в кабинете? – предлагает Уэнделл.
– Высплюсь у себя в отеле. Только бы добраться до него…
23. Возвращение
Мы с Мартином вновь на верхней палубе «Гекльберри Финна». Мы едем в Сильвервилль. Плывут мимо сосновые рощи, глинистые обрывы, рыбацкие хижины над ними и лодки, вытащенные на песчаные отмели. В голубой чаще неба за поворотом Реки уже виднеется пыльная дымка.
О ночной встрече с Мердоком ни я, ни Мартин, словно по уговору, не упоминаем. Пожалуй, она нам обоим казалась чем-то неправдоподобным, далеким от действительности – как виденное где-то в кино или на телеэкране. Теперь же Мартин, выплюнув докуренную сигарку за борт, неожиданно спрашивает:
– А если б он отказался?
– Кто?
– Мердок.
– Я бы убил его. Не я – так ты. Мы ведь знали, на что шли. Но в кафе «Жюн» я понял: Мердок не будет сопротивляться. Потому-то он и отправил по домам Тони и Крука, а Слима послал сопровождать девушку.
– Свести с нами счеты он может и в Сильвервилле. Тут у него дружков не меньше, чем в Городе.
– Он не знает, где мы сейчас. Даже в клуб обедать не пришел, и пистолет его я оставил в гостинице. Вообще никому, кроме Стила, неизвестно о нашем отъезде.
Почему мы решили ехать в Сильвервилль, да еще в самый день выборов?
Произошло это так. После той бурной ночи мы встали поздно, проспав завтрак. В баре нам соорудили яичницу и подогрели кофе.
– Ты долго собираешься молчать? – вдруг взорвался Мартин.
– У меня странное ощущение. Дон. И возникло оно перед тем, как проснулся.
– И у меня. Словно сон под утро увидел, который начисто забылся… И шепнул кто-то на ухо.
– О том, что мы должны ехать в Сильвервилль?
– Да. Но совсем не из страха перед Мердоком. Хотя мысль о его мести была.
– Нет, ни при чем здесь Мердок. И страх ни при чем. Нас отпускают. Дон. Домой.
– Рад?
– От радости кричат или молчат. Потому и молчу. Думаю. Надо будет найти то место, где мы с тобой «приземлились» у океана, близ песчаных дюн. Помнишь?
– Отлично помню. Ты еще спрашивал меня, что за кустарник. А когда поедем?
– Сегодня после обеда. Нужно выяснить расписание.
– Поезд отходит в три десять, в половине девятого мы будем уже в Вудвилле, а «Гек Финн» отплывает в полночь.
– Откуда ты все это узнал?
– Какой же я был бы репортер, если бы не знал расписания. Мы и билеты можем заказать в отеле.
– Лучше на вокзале. Чтоб никто не заинтересовался нашим отъездом. За номер уплачено, ничего с собой не возьмем.
– Думаешь, в Крыму очутимся?
– Убежден.
– У твоей машины?
– Надеюсь.
– Ты даже запереть ее не догадался.
– Полагаю, не увели. Мы тут почти три месяца, ну а там несколько часов прошло, не больше.
– Что-нибудь захватим на память?
– Зачем? Не поверят – ни у вас в Штатах, ни у нас. Наука, мой милый, не любит чудес. Фотоснимки сочтут инсценировкой, газеты – подделкой, а всю нашу историю – мистификацией. Еще к психам угодишь, если будешь настаивать.
– В Штатах могут поверить.
– Кто? Мистики? Кретины? Не для серьезного разговора эта история.
Мартин явно расстроился и затих. А я задумался. Все-таки чужие мы здесь, хотя мне порой и кажется, что я уже привык и к скрипучим фиакрам, и к бальзаковскому «Омону», и к имбирному пиву в сенатском баре. Но жить в прошлом не хочется: обогнали мы этот мир на столетие.
Чтобы повидать напоследок Донована, я отправился в клуб.
К обеду я опоздал. В ресторане было немноголюдно – депутаты и журналисты мотались по избирательным участкам, пресс-конференциям и митингам в парках. Уэнделл, как мне сказали, уехал на биржу, а Стила я нашел в курительной. Он сидел в кресле, один в пустой комнате, курил сигару и пил содовую воду мелкими глотками: его мучила послеобеденная изжога. Сенатор выглядел бодрее, чем в больнице, и глаза смотрели не отчужденно.
– Хочу обнять вас, Ано, – поднялся он с кресла, – вы сделали для меня больше, чем кто-либо и когда-либо в жизни. Мне стыдно смотреть вам в глаза, но я бы отдал ему все мои голоса, чтобы спасти Минни. Я – трусливый старик, ничтожество. Если бы не вы… – Стил отпустил мои плечи и сел, прикрыв лицо сморщенной рукой. – Как вы победили его, Ано?
– Не победил, а убедил, что так будет лучше.
– Таких нельзя убедить.
– Я разговаривал с ним на его языке.
Стил больше не спрашивал.
– Я все-таки подаю в отставку, – печально сказал он.
– А голоса?
– Отдам Уэнделлу, а часть вам.
– Не понимаю. Я же не кандидат.
– Ну, Доновану. Мне известны ваши политические симпатии.
– Только пусть он не знает, почему вы это делаете.
– Обещаю.
– Спасибо, Джемс. А теперь простимся. Поклон Минни. Я ухожу.
– Совсем?
– Совсем. Не огорчайтесь, Джемс. Это должно было случиться. Я ведь случайно здесь и не по своей воле.
– И Мартин с вами?
– И Мартин. Он не зашел к вам, чтобы не тревожить Минни.
– Может быть, так и лучше.
– В кафе «Жюн» она его не разглядела. А спасал он ее вместе со мной. Это я вам говорю, не ей. Ее убедите в том, что Мартин тоже только случайность.
– Что ж, не судьба, – горестно вздохнул Стил.
Он уже глядел в сторону, куда-то мимо меня, так что я незаметно, не прощаясь, смог выйти из комнаты.
Донована я увидел в баре, куда он забежал на минутку: выпить кружку любимого имбирного пива – промочить горло, охрипшее от речей и приветствий.
– Как успехи, Биль?
– Порядок! – Он сиял. – Правда, в Майн-Сити пока не был, но в привокзальном районе – хорошо. Наши идут впереди. Думаем увеличить число мест в сенате с пяти до восьми.
«Больше, Донован, больше! Ведь ты еще не знаешь о судьбе голосов, поданных за Стила».
– Есть уже планы на будущее? – спросил я.
– Много. Будем бороться за признание ассоциации партией. Численность позволит нам это. А к первому же заседанию готовим билль о едином профессиональном союзе.
– Я бы предложил разработать и билль о рабочих школах. Нужно собрать по крохам все – изданное когда-то или переписанное, – что познакомит рабочего с основами социализма.
– Это запрещено лет сорок назад.
– А вы добейтесь отмены запрета.
– Ты говоришь со мной так, как будто мы видимся в последний раз.
– Возможно. Я ведь землепроходец в отпуску, романтик новых земель. И отпуск уже кончается.
– Не разыгрывай. Кстати, что случилось с Мердоком? Об этом столько разговоров в Городе. Ход в какой-то новой игре или просто неуверенность в своих силах?
– Может быть, и то и другое, Биль.
Выходя из подъезда клуба, я заставил себя внимательно оглядеться, нет ли поблизости терпеливо ждущих «стреляющих» фиакров или праздношатающихся парней, похожих на «пистолетников».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24